Это не поезд, это небесный транспорт...

Это не поезд, это небесный транспорт,
выгнутый лепесток.
Мы расставались в спешке и просто на спор.
Здравствуй, пространство, привет, безграничный срок.
Не укачает, не усыпит. Равнины
длится кино. Ты знаешь, о чём оно.
В мае бы мы отметили именины.
Май – это так давно.
С кем ты ещё сияешь безумным светом,
мой угловатый обломок одной звезды,
вальсы танцуешь над золотым паркетом
или стучишься с той стороны воды,
жук-плавунец из детства, давно забытый,
не повторить движения за тобой?
С кем ты смеёшься, и окна везде открыты
прямо на гнёзда осиные, на любой
город жужжащий или тебе поющий,
или чихающий, жёлтой вдохнув пыльцы,
с полуулыбкой над бездной кофейной гущи
кем тебе снятся пустые его жильцы? 
Где ты, звезда ущербная, свет последний,
жалкий укол и жалоба, кто возьмёт
взгляд твой поверхностный и поцелуй твой бледный,
кто тебе смотрит, переживая, в рот?
Каждое слово – не говори случайно –
так, как со мною, больше не говори.
Это невыносимо и так печально.
Даже болит внутри.

Дети твои, танцоры, – такие дети.
Так их длинны ресницы, ясны глаза,
словно они под ливнем летели к свету
или стояли, мокли по три часа.
Влажные руки, влажные пряди; что им
круг обожания, туфельки из фольги,
платья бумажные – всё, что теперь пустое,
словно двенадцать стукнуло и – беги.
Так ли круты там лестницы, разговоры?
Так ли, как любишь ты и не терпишь ты:
неизъяснимый смех и простые ссоры
из-за чужой неведомой красоты?
Что ещё спрашивать, как ещё расставаться,
как отставать и долго смотреть вослед
в полой коробке провинциальной станции,
щурясь на поглощающий тело свет?..