Цареубийцы

   ЦАРЕУБИЙЦЫ   
В новой редакции
     3 апреля 1881 года были казнены народовольцы Андрей Желябов, Софья Перовская, Александр Михайлов, Николай  Рысаков, Николай Кибальчич.
   Мне чужд терроризм. Но он был, есть и будет. Пока не поумнеем.
 
 Апрельским утром
          божье состраданье
 Из поднебесья 
          пролилось на плац
 Горячими лучами
          с расстоянья,
 Необозримого
          для смертных глаз.
 Оно не встало
          оком перед каждым,
 Не скрасило
          в уродстве эшафот.
 Не утолило
          висельникам жажду,
 Не пресекло
          трагический исход.
Тому случиться –
          заповедь пророка,
Вердикт,
          но возвеличенный в закон.
И даже кажется,
          что  власть от бога
Не выставить,
          как аргумент,  на кон.
 Всё было подготовлено
          для казни 
 Умелыми руками
          палача.
 И как в священный,
          ритуальный праздник,
Народ вокруг
          признательно молчал.
Стервятники,
          слетевшие всей стаей,
Расправив когти,
          оттопырив клюв,
Шеренги 
          элитарные  сверстали,
Чтоб хрип в петле
          пожаловать в салют.
Ружейный лязг
          и грохот барабанов,
На эполетах
          золото и медь.
И лишь один букет
          упал нежданно
Под ноги
          уготованных на смерть.
            Х     Х     Х     Х    
 Вошли на эшафот
          цареубийцы,
 Число нечетное –
          по счету пять.
 Заплечных дел
          служивых  вереница,
 И без петли
          готовая распять.
 Охаяны,
          повержены за волю,
 В деяниях
          увидевшие свет.
 За Русь многострадальную
          с любовью,
 Cдержавшие
          мистический обет.
 И что ни шаг,
          то пустота всё зримей.
 Качаясь,
          петли вызывающе близки.
 Но жажда жизни
          в них неотразимей,
 Как приговора,
          так удушливой тоски.
И тот народ,
          который жаждет мщенья,
В припадке
          самодержца возлюбя,
Достоин лишь отчасти 
          сожаленья   
В греховности
          земного бытия.
Слепому не познать
          все краски мира,
Не сделать шаг
          рассудку вопреки.
А самодержцы,
          бунтари,  кумиры
От человека
          страшно далеки.
Но оттого
          не легче обреченным
С чудовищным расцветом
          естества,
Себя поправшим,
          в балахонах черных,
Во имя
          самодержца торжества.

                Х     Х     Х    Х
 Кому ж ещё сиять
          сегодня солнцу,
 И разливаться
          вещим птицам на распев…
 Не чахлому
          из свиты незнакомцу,
 Который
          в царской службе преуспел.
 Они ль не знали,
          что грядет расплата,
 Но дух свободы
          их благословил.
 И бомба взорвалась,
          и час заката
 Для самодержца русского
          пробил.
 Россия вздрогнула
          от смертной спазмы:
 На божьего помазанника
          тать,
 Призрев
          вольнолюбивые миазмы,
 Вдруг руку
          вознамерился поднять.
Царю судья –
          господь на звездном небе,
А на земле царь
          чудотворен сам.
И в милосердии,
          и в жутком гневе
Хранит престол
          его священный сан.
                Х     Х     Х     Х
 Стабильность мнимую
          признал за благо
 В невежестве
          безропотный  народ,
 Унявший бремя
          непосильных тягот
 За праведную подать 
          на живот.
 Как в наши дни,
          стоическую руку,
Призвал, себя затмив,
          в поводыри.
Ни дать - ни взять,
          но ветхою наукой
Наследством
          и потомков одарил.
Грешно самодержавие
          коварством,
 В веках
          несокрушимые столпы
 Держались
          с обольстительным упрямством
 Российской
          исковерканной судьбы.
Ни пяди послаблений,
          лоск державный,
Русь – сирота
          без батюшки царя.
Не важно –
          белолицый ли прыщавый,
Но он хозяин
          Зимнего дворца.
У ног его
          злосчастная Европа,
Бывает,
          что как девка лебезит,
Состроив мило
          глазки Мизантропу,
Который
          без взаимности  скулит.
А он заиндевел
          от воздержанья,
Но полон всех достоинств
          как Нарцисс,
И, одержимый
          царственным желаньем,
Ведет кровавый
          минует  на бис.
Века минули в лету,
          час закатный
Пробил
          для самодержцев, королей,
И лишь одна
          Россия виновата,
Что мир не стал
          воистину мудрей.
 Самодержавия симптомы
          и поныне
 Во плоти
          полунищих россиян,
 Лишившихся
          наследственной гордыни
 Неукротимых
          в таинствах славян.
Ещё толпа
          безумно рукоплещет
Тиранам,
          как наместникам богов.
Фанфары и салюты…
          Голос вещий
Теряется
          в звучании оков.
                Х     Х     Х     Х
 Бессмысленность террора
          не в завете,
 В биении
          отверженных сердец,
 Занявшихся
          трагическим соцветьем
 Под тень петли
          и сумрачный свинец.
 Самодержавие –
          бездушный айсберг
 В просторах
          человеческих морей,
 В которых
          обустроенные наспех
 Идут впотьмах
          отряды кораблей.
 Оно сомнет армады,
          что по курсу
 Спешат на зов
          спасительных земель,
 Не веря
          мореходному искусству,
 Без сноски
          на губительную мель.
 И океанский,
          в том числе, «Титаник»,
 С  «Народной волей»
          прямо у руля
 Не перенес
          кровавых испытаний,
 На дно усев,
          кингстонами бурля.
А дальше – больше.
          В мире окаянству
Предела
          человеческого нет.
Цари
          с непогрешимым постоянством
Подпитывают айсберг 
          сотни лет.
Вокруг щепа
          от кораблей, флотилий,
Рискнувших взять
          его на абордаж.
За выход в море
          жизнями платили,
Чтоб зреть
          ошеломляющий  мираж.
Предела нет
          пустой борьбе титанов,
А нам не сосчитать
          безвинных жертв.
 Престол, оплакав
          выбывших тиранов,
С достоинством
          заделывает брешь.
Трон пустовать
          ни дня, увы, не станет,
Когда вокруг него
          стоят мужи,
Готовые
          принять в самообмане
Дыхание
          лукавого за жизнь.
В стране, где снова
          нищенствует разум,
Где всяк живёт
          с протянутой рукой,
Верхи,
          обогатившиеся разом,
От нас
          невероятно далеко.
Но дальше них
          от сирого народа,
В могуществе познавший
          трона жар,
Всё из того же
          избранного рода,
Кто править Русью
          вечно возжелал.
Ну что ж, закат не грянул –
          нет границы.
Но отказал сам бог –
          конец всему.
Пока же
          умирают единицы,
В петле, хрипя,
          приветствуя весну.
Поймем мы всё,
          когда с огнем и пеплом
Наступит умереть
          и наш черед.
Найдётся ль мужество,
          бросаясь в пекло,
С поводыря
          потребовать расчет?
Что в нашей жизни
          было, есть и будет?
Куда мы угождаем –
          в рай ли ад?
Опомнятся 
          безропотные люди
От вечных истин
          и безвестных трат.
Пока же суть
          неловким исключеньем
Пары разводят,
          ставят паруса
Жрецы
          с ветхозаветным Воскресеньем,
Призвав толпу
          поверить чудесам.
Есть двое новоявленных
          и прытких…
Один живет
          на дальнем берегу.
Другой давно
          болтается в отсидке. 
Кому же гнуть
          хозяина в дугу?
Всем мнится власть,
          но к миру клич напрасен,
Не верю, чтобы
          честно за народ.
Тиран, дорвавшись  трона,
          быстро гаснет.
Как будто сделал
          сам себе аборт.
               Х     Х     Х     Х
 Но, самодержцы!
          С мира не взыщите!
 От вас грядет
          апостолов огонь.
 Всеславен
          нападением в защите,
 Когда грозит
          тысячелетний трон.
Не дай же, боже, 
          жертвовать напрасно!
Священна жизнь,
          что в муках рождена.
Убийцу
          от тлетворного соблазна
Твоя рука
          отворотить должна.
 Твоё же сострадание
          в апреле
 Всем пятерым,
          кто захрипел в протест.
Отдавшим милой Родине 
          смертельный
 С петлей последний,
          конвульсивный жест.

Продолжение следует