Не барабанщик- Божья дудка... Думы о С. Есенине

Не «барабанщик» – Божья дудка…
        Думы о Сергее Есенине.

Крестьянский - сын. Поэт - крестьянский.
Из самородков был – талант.
Немного парень - «хулиганский»,
Душою был, зато богат.

В нём  сильно всё переплеталось,
Отчаянность, простой души.
Наружу чувства  «выливались»,
В нём. Без оглядки всегда жил.

Он чувствовал  людей, природу,
Угадывая,  суть вещей.
Любимцем стал он у народа,
Стихи писал все от души.

Он - дебошир, артист, гуляка,
Свободный образ жизни вёл.
Против властей не шёл, однако,
Зло ж на себя властей навёл.

С копной волос, цвета соломы,
И васильковый цвет, в глазах.
Такой простой и всем знакомый,
Образ такой забыть нельзя.

Да, его женщины  любили,
Неравнодушен был к ним,  он.
И его чашу с ним, те, пили,
Горькую часто – как, Дункан.

Глашатаем был, земли русской,
Всё сквозь себя  мог пропустить.
Переосмыслив - образ броский,
Мог  выдать. Рифмой утвердить. 

Был полон жизненной, он, силы,
Так, выпиравшей из него.
Неуправляемым был, сильно,
Порой с ним было нелегко.

Молва вперёд его летела:
Что он: такой-то, и сякой…
Кто ж сочинил всё, в самом деле,
От жизни всей, его, такой.

Время поэтов безгранично,
Не входит под приказом мысль,
И  спрашивать  их  не логично:
«Откуда, их, стихи взялись?»

А власть пригреть его хотела,
Точней, прибрать его к рукам.
И многое простить сумела,
За шум его, порой, и гам.

Власть  предержащих, дать хотела,
«Свободу»  в творчестве,  ему.
Но, поднадзорную, на деле,
Сказал он им: «Я не могу».

И  «барабанщиком»,  у власти,
Не захотел Есенин стать.
Быть,  её  рупором,  отчасти,
Им самого себя отдать.

Чтоб быть попутчиком  той власти,
Могли, чтоб управлять, те, им.
Его, чтоб ввернули в, те, страсти,
Не захотел. Отказ дал им.

Ошибки видел этой власти,
Как раздирала, ту, борьба.
Как  в жерновах кровавой страсти,
Уж не один тогда пропал.
 
Про себя скажет: «Божья дудка…
Я, и от Бога  же пишу.
Но, «барабанить» я не буду,
В политику я не вхожу».

Был, как собака, он бездомным,
Гостиницы, друзья, углы…
Заросшая дорожка к дому,
Была, так далеко. Во мгле.

На время он страну покинул,
И Родину, русский пейзаж.
И там душой чуть – чуть не сгинул,
Там воздух был совсем не наш.

Ему не надо заграницы,
Он задыхался без Руси…
Там  «Чёрный человек» стал сниться,
Порядок их травил, бесил.

Из  Константинова, родного,
Села его,  где вырос он.
Для его сердца -  дорогого,
Позвал,  вдруг, колокольный звон.

Долго ж к нему вела дорожка,
К родным пенатам. В дом родной.
Чтоб прикоснуться,  хоть немножко,
К щекам матери дорогой.

В последний раз - село родное.
Обняты мать, отец, и все…
Всё здесь знакомое такое,
Но, он ненужный  тут совсем.

К печке белёной прикоснувшись,
Взахлёб,  испивши молока,
Понял, что понимать не нужно,
Насквозь он – русский.  На - века.

И не слышна дробь «барабана»,
Палочки в руки он - не взял.
Песни  дудочки ж, Богом данной,
Не слушать, иль заткнуть – нельзя.

Терпенье ж кончилось у власти,
И тех, кто с ней – не по пути.
Живёт кто чувствами и страстью,
Сшибает  так, что не найти.
 
Он не один, и он не первый.
И не последний был из тех,
Кто «убран» был, той властью, верно,
Кто неугоден был для тех.

И,  в  том,  как  он  «ушёл»  из жизни,
Неправда есть, обман и ложь.
Приговорили его к «казни»,
Лишь,  доказательств – не найдёшь.