Он нужен ей только в созвонах по ночам

Он нужен ей только в созвонах по ночам.
Когда она, скитаясь по проспектам,
Пропахшая сигарами и летом,
Не знает, как, но точно знает – это
Либо ему, либо, увы, врачам.

Он нужен ей не то чтобы всерьез.
Она могла бы так же – всем прохожим
Сказать, как морщатся, бугристые, под кожей
Спектральности миров, которым все же
Так верит – и которые до дрожи…
Но ведь прохожие сочтут за передоз.

А он смеется – даже снисходительно.
Чуть нежно говорит: «Да ты замерзла?» -
И все ее мурашки, словно звезды,
Внезапно падают. И тают. Слишком просто.
Она молчит. Спонтанно и презрительно.

Он понимает и смеется: «Успокойся.
Киоск чуть дальше». Он то навигатор,
То Библия. То в стену перфоратор.
Ей все равно. Когда она вот так смеется.

Он нужен ей только в созвонах по ночам.
Когда она, уставшая от шума,
Но не уставшая казаться полоумной,
Дань отдавая незаметным мелочам,

Вскочив на мостик, заявляет: «Если прыгну,
Ты прыгнешь тоже?», - он смеется и кивает
Ей в трубку. Но она, увы, не знает.
И смех не так, конечно, понимает –
И продолжает вынимать из ранок иглы.

Порой он принимает роль истца.
Она перебивает: «С какой стати?
Я ведь тебе сейчас звоню не сути ради.
И, раз уж мы с тобой теперь как братья,
То добр будь дослушать до конца».

И он молчит и слушает. И старится.

Пока она внезапно молодеет,
Твердя ему о том, как месяц мается,
Лаская тучи. Как застежка еле-еле
За тонкие чулки, увы, цепляется,
О том, что «мы, наверно, не взрослеем»,
О том, что та, ТА САМАЯ – красавица,
Но, мол, от тупости ее она фигеет,
О том, как ей весна и вишни нравятся,
О том, что, черт, ветровка-то не греет…
О том, что новый парень издевается –
И заставляет чувствовать сильнее…

-
И он, бросая трубку, улыбается….