Пятнадцатиградусное

Я похож на слюнотечение нищих, бьющих витрины взглядами -
дыша вонью промозглых ртов, мне хочется воздуха.
Всё это знакомо, словно ж*па жены, хлорированная вода или вкус соли.
Как аисты выносят на свалку детей в мусорных мешках,
под мерный тик-так настенных часов жизнь уходит на хрен.

Сытую собаку хоронят в саване, истощённый лев умирает в саванне,
последним вздохом сбивая кружение грифов.
Всякий год протаптывая в снегу новую тропу до магазина,
хочется сложить текст, который сложит Дом Правительства.
Червивое лето гниёт в одиночестве, на телах безработных цветут стигматы.

Чёрные улыбки под ногтями тянут к земле.
Скрученный нервным спокойствием смертник слышит шёпот дождя,
читающий первую заповедь осени. Смерть вечнозелёная и удивительная, как вельвичия.
Мир течен, из брешей фонтанирует рвота; жрецы пожирают жнецов.
Это привычно, как распятие, бл*дство и запах хвои.

Лелея белочку, живущую в дупле коренного зуба,
меняю изжогу на вдохновение. Орёл неутомимо клюёт мой язык,
гильотинированное слово забивает в ворота головой.
По волнам плывут бутылки, и в каждой – корабль-призрак.
Деревенский петух давится в ку-ка-ре-ке, пока солнце возводится в квадрат неба.

Я соскучился по таким, как я – возникающим от голода, рождаемым молчанием,
которое больше АЭС, больше треугольника, образованного объятием калек.
Тоска смотрит глазами консервированной кильки, прячется в картофельном пюре;
вера, ослеплённая метанолом, опускается на дно стакана.
Добейся чего-нибудь в жизни, чтобы было, что написать в эпитафии.