Универсальный выход

\собирательная трагедия 90-х\

I
Ноябрь пришёл с снегами и ветрами,
И сник последний лист, и лужи лёд сковал.
Стоит старик за ветхими вратами,
Задумавшись, кусок бумаги мнёт в руках.
Последний внук ушёл и не вернулся:
Погиб в кроваво-огенной Чечне.
Старик, убитый горем, содрогнулся:
«Сколько ещё сынов уснут в чужой земле?
За что же я в суровом сорок пятом,
Смертельно раненный, шёл в бой и побеждал?
Ведь верил я: светлое будущее рядом!!!
И май победный шаг за шагом приближал…»

***
Ход мыслей прервал истерический вопль:
- На помощь! Пожар!.. – Но никто не ответил;
Хлопнули двери соседних домов,
Из-за угла вылетела «Девятка», как ветер.
Старик, на костыль опираясь несмело,
В проулок пошёл посмотреть: что к чему,
А вслед ему с дороги полетело:
 - Заявишь, батя, – я тебя убью!
На сером снегу, утопая в крови,
Дама лежала без шубы и шапки
И еле шептала:
- Старик, помоги…
Стекались вокруг любопытные бабки.
Парнишка проворный додумался сразу
И «скорую» в дом вызывать побежал;
Звонил он, ноль-три набирая три раза,
Но кто-то на медь провода посдавал!
Толпа зевак стояла и смотрела,
Как тело сбитое жизнь покидала не спеша:
Никто понятия не имел, что нужно делать.
И вот уж женщина застыла не дыша.

***
«Девятка» скрылась, увернувшись бойко
От двух ментов, насевших ей на хвост.
Без матери остались Катька с Вовкой,
Верней, оставил их подонок и прохвост...
Отец их с горя к водке пристрастился;
Уволили с работы: загулял.
И Вовка в наркомана превратился;
С друзьями крал, насиловал, убивал.
А Катька? Умница. Училась на «отлично»…
Вдруг школу бросила и на панель пошла;
Берёт с клиентов доллары налично,
А у самой страдает гордая душа!

II
Всё так же в проводах гудит тревожно
Ноябрьский ветер, разметает снег,
И ледяной асфальт сверкает невозможно.
Ну как в такую ночь не сделать грех?
Вот Вовка перемахнул ловко
Через забор с награбленным добром,
Всмотрелся в темноту он зорко:
Кто-то бежит вдогонку за вором!
Вовка кирпич берёт на вооруженье,
Отходит тихо за угол и ждёт.
Сейчас… одно привычное движенье –
Убьёт свидетеля, ну а потом уйдёт…
А там друзья ждут через два квартала;
У них то есть всегда, чем боль унять…
И вот удар, какого оказалось мало –
Пришлось преследователя долго добивать.
Кровь брызгала, мешаяся с мозгами,
На руки, и одежду, и лицо.
А Вовка бил по черепу с безумными глазами,
Пока не увидал он на руке кольцо…
- Я мать свою убил! – кричал, вбегая, Вовка
В прокуренный притон и на ступеньки пал.
Кто-то сказал:
- Ты что орёшь так громко?
Покойницу давно уж Бог прибрал.

***
Вокруг плясали черти; красная завеса
Не уходила с глаз уж два часа,
И смерть с косой являлась, воя мессу,
И страшно было закрывать глаза…
Друзья ловили кайф, и, как любой другой,
Вопрос о смерти их не волновал.
А Вовка был в гробу одной ногой:
От передозировки парень умирал.
Красивое лицо гримаса исказила,
И в голубых глазах застыл безумный страх.
И мне его бы жаль, конечно, было,
Если б не сам себя низверг он в мрак.

***
Друзья лишь утром Вовчика хватились.
Как же смогли вчерашнее забыть?!
Как вместе накололись, обкурились…
И труп в подвал стащили крыс кормить.
Но похорон по другу не справляли,
Косяк забили лишь «за упокой».
Девчонки две в истерике орали –
Была, видать, у нариков любовь:
Она свела в притон вслед за любимым;
Из двух соперниц сделала подруг.
Зачем вы в ад пошли за своим милым?
Не оценил он ваших жертв и мук!
И думаете вы: уж вас дружки не тронут;
За ними – как за каменной стеной.
Вам не сегодня-завтра вены вскроют;
А Вовка б им помог – был бы живой…

III
Уж стаял снег, сошёл с промёрзшей почвы
И чёрные канавы обнажил.
На вербах уж набухли почки,
И солнца луч сквозь тучи проступил.
Весна пришла, влюбляясь и ликуя,
А жизнь всё так же мертвенно пуста.
Вот Катька курит у стены, тоскуя;
Танцует разношерстная толпа.
Знакомый парень к Катьке подошёл:
- Ну вот, Катюх, пора и за работу.
Я тут дружка к тебе привёл.
Ты знаешь… Прояви к нему заботу.
Молнии метнув из-под ресниц,
Лишь ухмыльнулась жалко и небрежно:
Вокруг увидев дюжину счастливых лиц,
Вдруг поняла она, что пропасть неизбежна.
Пошла Катюха с парнем к иномарке:
«Наверное, заплатит о-го-го!
А, может, закопает труп мой в парке,
И не доищется потом меня никто…»

***
Дождь шумит на улице пустой,
Шурша молодою листвой.
Кто-то озябший бежит домой
В темноте жуткой ночной.
- Катька! Одна! В три часа ночи!
И где ж тебя черти носили?! –
Бабка в дверях протирала очи,
Которые от сна уж косили. –

- Как папка? Работу нашёл?
Или всё пить продолжает?
Он на прошлой неделе зашёл,
Сказал: по делам уезжает.
Не знаешь, куда он собрался?
- Понятия я не имею.
Он ещё вчера смотался.
Ты подальше: я гриппом болею.
- Вот проклятый! Ни слуху, ни духу…
Даже дочке ничего не сказал!
- Зато хорошо дал мне в ухо
И другу за баксы продал, –
С ненавистью буркнула Катька.
- Да что ты под нос там бубнишь?
Ты не температуришь, Катька?
Да глянь же: как ты горишь!

***
Утром Катька с постели не встала;
Три дня провалялась в бреду.
Бабка над нею молитву читала,
А внучка плела ерунду:
- Мне на Бога твоего наплевать! –
Катька крестик с шеи сорвала. –
- Что ж он не спас мою мать?!
Старуха в платок зарыдала:
Терпи, деточка. Скоро нас всех
Бог от страданий избавит.
Его проклинать – грех!…
- Тебя, старая карга, могила исправит!

IV
Всё было тихо за узким окном;
Тяжело ложилась ночь
На бледную улочку и бабкин дом.
Отца не волновала дочь.
В запое быстро дни бежали;
Не о чем было писать.
У Катьки в квартирке звонки не звучали:
Нечего было сказать.
По-прежнему слонялся без работы;
У матери и жил, и воровал:
Снимал он золото и даже «подзолоту»,
И, пьяный, нервы старикам трепал.

***
Старуха бедная, избитая годами
И воспитавшая за жизнь троих детей,
Молила младшего сыночка со слезами,
Отраду некогда своих больных очей:
- О, Господи! За что мне наказанье?!
Мне стыдно за тебя перед людьми.
Все скоро будем жить на подаянье,
Но воровство не станет благом от нужды!
Ты душу водкой загубил…
- Заткнёшься ты с духовной пищей?! –
Сын пьяный матери грубил. –
- Что грешно – праведно для нищих!
- Да ты не нищий! Ты – свинья! –
Отец вмешался хриплым басом. –
- Ты опустился ниже дна!
Ты мать сведёшь в могилу часом!

***
Пустел карман. Мелел стакан.
Тонула кухня в перегаре.
Густел предутренний туман,
И рвались струны на гитаре.
И вместе с ними жизни нить
Под пальцами судьбы звенела.
Нужно быть сильным, чтобы жить;
Слаб тот, кому жизнь надоела.
Несчастный падший алкоголик,
Искавший истину в вине,
Загнулся б вовремя от колик,
А не болтался бы в петле.
Ведь было, ради кого жить
На этом бренном белом свете!
Сестра твердила:
- Бросай пить.
Сейчас ты нужен своим детям.

V
Шоссе теряется во тьме.
Машины фарами играют.
И в плен к серебряной луне
Влюблённых пары попадают.
Лишь Катька голосует на дороге,
Неловко кутаясь в негреющий пиджак:
Она продрогла, и промокли ноги.
Гремит гроза; заносит «Кадиллак».
Притормозил.
- Катька, ты?! -
Знакомый  голос изумился. –
 - Я думал, что тебе кранты,
Когда батяня в школу заявился.
Катька парня сразу узнала,
И в сердце вонзилась игла;
От страха сильней задрожала,
Лихорадкой блеснули глаза.
«Архангел» – одноклассник бывший –
Полгода в мрачной секте состоял:
Когда от наркоты сорвало крышу,
Он душу свою дьяволу продал.
И Катька знала, что во всей округе
«Монаха Преисподней» нет страшней:
Одна лишь секта в сатанистском духе
Отваживалась жертвовать людей.
- Поехали со мной к ребятам.
Тебе же некуда спешить?
Катька несмело села рядом
И попыталась возразить:
- Меня клиент ждёт в ресторане…
Архангела напрасно умолять:
Он был упрям, и если не словами,
То силой умел убеждать.

***
Среди крестов, от времени прогнивших,
Среди полуразрушенных могил,
Кишащих падальщикам пищей,
«Храм Тьмы» свой купол возносил.
В заброшенной часовне собиралась
На шабаш Богом клятая братва,
И до утра под небом бесновалось
Адское пламя сатанинского костра.
Как падший ангел, в дьявольщине растворялась;
Катька была своей среди чужих.
Нагое тело в пентаграмме распласталось,
И по нему бесстыдно шаркал лунный блик.
Катька постепенно улетала
Под кайфом от мирских забот
И заплетающимся языком читала
Три раза «Отче наш» наоборот.
Толпа монаха на кресте распяла,
И, водрузив его на жертвенный огонь,
Девчонку-малолетку истязала,
Пока сознание не притупила боль.
- Окажи же Сатане услугу! –
Архангел длинный нож сжимал,
И, сунув рукоятку Катьке в руку,
На мученицу жестом показал.
Катька попятилась невольно,
Пробила тело жертвы дрожь;
Архангел стиснул пальцы больно –
Вошёл по рукоятку нож.
Над изрисованной могилой
Горела чёрная свеча;
На «ложе Дьявола» всходила
Порочная его «жена».

***
Когда же Катька наконец проснулась,
За окном лениво тлел закат;
По привычке долго потянулась
И хотела уж заснуть опять.
Рядом, растянувшись в полдивана,
Храпел Архангел, отшвырнув обрез;
В одной руке зажал стекло стакана,
Другую спрятал Катьке под разрез.
Глубокой ночью началась облава;
Без перепалки здесь не обошлось.
Всех раненых милиция забрала
И тех, кому уйти не удалось.
Через всё кладбище бежали вместе,
Отстреливаясь кое-как из-за могил,
Архангел с Катькой, Змей и Демон Смерти.
У выхода мент Демона убил.

VI
По Архангелу давно тюрьма ревела:
Его искали за убийства и поджог.
И он ушёл, когда ночь загустела:
Остаться больше в городе не мог.
А Катьке в темноте черкнул два слова,
Чтоб сторонилася она таких друзей,
И кинул пачку долларов за love
Рядом с девчонкой на измятую постель.
Он брёл по улице, привычно озираясь,
Шарахаясь витрин и фонарей;
Катька смотрела ему вслед, слезами умываясь,
Разбуженная хлопаньем дверей.

***
Катька прислушалась: легко срываясь с неба,
Снежинки робко бьются о стекло.
Но нет и тени сна на её веках;
Потоки слёз разбавили вино.
Казалось Катьке: красная луна
Зловеще затмевает первый снег.
- Я не убийца! – Всхлипывала она,
Пытаясь оправдать себя в ответ;
Заламывала руки и стонала,
И волосы рвала на голове. –
- Поверьте! Правда! Я не убивала…
Нет! Отпечатки моих пальцев на ноже…
Как хочешь: можешь жизнь начать
Как двоичного сочиненья черновик,
Но будет некогда его переписать
Красиво, без ошибок в чистовик.

***
Архангел у пруда остановился:
Его здесь должен дожидаться змей.
- Где шлялся ты? Со шлюхой веселился,
Когда менты считали рёбра мне?
В повале защемили: с понтом наркота.
Убили наших четверых. Мы с Чёртом смылись.
Похоже, твоя стерва продала.
- Её убил я, как договорились.
Где нож, что ты из малолетки вынул?
Я покупателя нашёл: помешан на старье.
- Держи. Потом отдашь мне половину.
Сирены взвыли где-то в темноте.
Архангел на секунду растерялся,
Потом пнул Змея лезвием в живот:
- Продал, гадюка?! Легавых испугался! –
И кинулся бегом за поворот.
Здесь увернуться от погони не помеха:
Он знал округу вдоль и поперёк.
Сейчас бы надо старую знакомую проведать,
Проверить: не затоптан ли порог?

***
Архангел вздрогнул: дверь не заперта.
Насторожился: «Только не засада!»
Сжал пистолет… Нет, комната пуста.
Не добрались ещё из розыска ребята.
А Катька, кажется, заснула за столом
В обнимку с рюмкой, перевёрнутой на скатерть.
Архангел подошёл. Вдруг, вкопанный, как столб,
Уставился на вдребезги разгромленную Богоматерь.
Так полный ненависти к жизни сатанист
Себя провозглашает жертвой Бога,
А также каждый третий фаталист
Без колебания ступает той дорогой.
Он попытался пульс у Катьки отыскать.
Быть может, ему это показалось?
Или удары слабые под пальцами стучат?
Как мало жизни в венах тех осталось.
- Какая дура! – Выдохнул Архангел,
Брезгливо и презрительно кривя губу.
Но всё-таки был целым телефонный кабель,
И «скорой» номер отпечатался в мозгу.
Он вышел на порог. Как слепят фары,
Сирены оглушают, словно рок;
Вдобавок ко всему посыпались удары,
Защёлкнулись наручники, взвели курок.



Эпилог
Читатель дерзкий, вот перо и гений –
Вручу для написанья эпилога
К столь прозаичной лире. Продолжений
Этой истории ты встретишь в жизни много.
Прости трагедии гротеск, не забывая,
Что горе всегда ходит по пятам,
А счастьем иногда и жизнь бывает –
Хорошая, плохая – но одна.

II/97 – 2000