Отец забывший

Отец забывший
   
По Симоне Вейль

Он вошёл в мою комнату. Вздрогнул
За окном оловянный закат.
Он мой лоб молчаливо потрогал,
Он сказал мне: «Ты сам виноват».

«О, несчастный, – сказал он, – на склоне,
Из-под ног ускользающих лет,
Ты моих повелений не понял
И в тебе умирает поэт».

«О, пойдём же, – сказал он, – со мною»,
«Ты готов?» – Я ответил: «Готов».
Мы пошли над холодной рекою,
Над равниной печали и снов.

Мы пошли в золотом пересверке
Человеческих мыслей и грёз,
И тонули безмолвные церкви
В океане бессмысленных слёз.

Всюду были какие-то тени,
В мире было темно и мертво.
Он сказал: «Становись на колени
И молись на себя самого!»

И уже начиная клониться,
Поводя деревянной рукой,
Я сказал: «На кого мне молиться?
Я не ведаю, кто я такой!»

Он сказал мне сердито и строго:
«Утони в темноте и в мольбе,
Ибо смерть и бессмертие Бога
Пребывают от века в тебе!»

Я упал на колени, и робко
Осенил безнадёжным крестом
Всё, убитое мною до срока,
Всё, что предал я в мире земном.

Я стоял перед ним, погибая,
В сотый раз виноват без вины;
Он смотрел на меня, не мигая,
Как иконы глядят со стены,

И опять, за чертой назиданья,
Над гниеньем ветвей и корней,
Он дарил мне великие знанья
И ключи от закрытых дверей.

Так летели мгновенья и годы,
Навевая виток за витком.
И пространство небесной свободы
В моём горле стояло, как ком.

Но случилось, что он равнодушно
Повернулся спиною ко мне,
И  святое «Послушай! Послушай!»
Я напрасно кричал в тишине.

За окном ещё звёзды мелькали,
Но рождалось сиротство в груди.
«Вот и всё, – он сказал. – Поболтали»,
«А теперь, – он сказал, – уходи!»

Я упал ему в ноги, рыдая,
Золотыми словами звеня.
«Не гони!» – я кричал, умирая,
И тогда он ударил меня.

И, глотая вселенское зелье,
Словно искра в обугленной мгле,
Я не помню, как падал на землю
И как полз по осенней земле.

Под луною, под чёрною тучей,
Всё, что было, возникло опять...
Это счастье похоже на случай
И на речку, бегущую вспять.

Этот узел никто не разрубит,
Я напрасно о чуде молил.
Он меня никогда не полюбит,
Он меня никогда не любил.

Надо мною всё злее и гуще,
Всё страшнее смыкается ночь.
И я знаю: никто всемогущий
На земле мне не может помочь.

И теперь, в домовине и в зыбке,
Я одно откровенье таю:
«Я гостил у него по ошибке
И он понял ошибку свою».

На – испод - разрывая рубахи,
Я шепчу по случайным углам:
«Моё место в тюрьме и на плахе,
Под забором, на дне, но не там».

Как сосулька, в тумане истая,
Я не помню земной карнавал,
Как не помнит крылатая стая
Тех, кто умер в пути и отстал.

Но, внимая далёкому звуку,
Я живу, ту же тайну храня...
Может быть, он протянет мне руку,
Может быть, он полюбит меня...