Стихи одной ночи

ШИНЕЛЬ

Когда по родине метель
Неслась, как сивка-бурка,
Я снял с Башмачкина шинель
В потёмках Петербурга.

Была шинелька хороша,
Как раз – и мне, и внукам.
Но начинала в ней душа
Хождение по мукам.

Я вспоминаю с «ох» и «ух»
Ту страшную обновку.
Я зарубил в ней двух старух,
И отнял Кистенёвку.

Шинель вела меня во тьму,
В капканы, в паутину.
Я в ней ходил топить Муму
И – мучить Катерину.

Я в ней, на радость воронью,
Возил обозы хлеба,
И пулей царскую семью
Проваживал на небо.

Я в ней любил дрова рубить,
И петли вить на шее.
Мне страшно дальше говорить,
Но жить еще страшнее.

Над прахом вечного огня,
Над скрипом пыльной плахи,
Всё больше веруют в меня
Воры и патриархи!

Никто не знает на земле,
Кого когда раздели,
Что это я сижу в Кремле –
В украденной шинели.


РУСЬ ОТРАЖЁННАЯ

Девясил, подорожник, чабрец –
Золотая трава богородка,
Вы не знаете, где мой отец,
Вы не видели, где его лодка?

Тростники мои, ветер, вода,
Родники, не узнавшие мути,
Вы меня проведите туда,
Где гуляют пропавшие люди.

Я не праведник, нет, не истец,
Не охотник, идущий по следу.
Я такой же пропащий отец,
Как и он, не пришедший к обеду.

Где же ты, скоморох, соловей?
То ли куришь на мокром крылечке,
То ли ходишь с тальянкой своей
По селу, отражённому в речке?

Подорожник, чабрец, девясил –
Всё, что нашего племени-роду,
Проведите меня по Руси,
По великой и канувшей в воду.

Пусть звенит над рекой росинец,
Пусть плывет по течению лодка,
Пусть хранят эту тайну чабрец –
И степная трава богородка.

КУРОЧКА РЯБА

Старик и старуха у печки сидят,
И тихо о жизни они говорят.
– Земля погибает от крови и зла...
– А курочка ряба яичко снесла...
– Река обмелела и лодка сгнила...
– А курочка ряба яичко снесла...
– Твой сын куролесит похлеще козла...
– А курочка ряба яичко снесла...
– Обрушится небо и Бог упадёт...
– А курочка ряба яичко снесёт...
– Да где же снесёт, коли лопнет земля?
– Найдёт, где снести, поперечная тля!
Снесёт под сиренью и возле крыльца...
– Так что же, старуха, не будет конца?
– Не знаю, не знаю... Но ты помолчи...
И молча сидят у горячей печи.
Сидят и молчат под скорлупкой яйца
И нет нам начала, и нет нам конца.


РОДИНЕ

Я ступаю по тонкому льду
Над твоею холодной водою.
Только чувствую – эту беду
Не утянешь на дно за собою.

Впереди – беспросветная ночь,
За спиною – полоска разлада.
Дорогая, хорошая! Прочь!
Ничего от тебя мне не надо!

Я прощаюсь с твоей красотой,
С незадачей твоей избяною...
Я не знаю, что стало с тобой,
Ты не знаешь, что будет со мною.

Не жалей, не зови, не кричи.
Никуда возвращаться не надо.
В тихом омуте стынут ключи
От небесного рая и ада.

Мне теперь что назад, что вперед,
Спотыкаться, скользить и кружиться...
Но на веру твою, как на лед,
Я уже не могу положиться.

Оглянусь – ты стоишь у плетня,
Ожидая, что все-таки струшу...
И жалеешь, и любишь меня,
Как свою уходящую душу.

***

А ты, что ждала над водой Иртыша,
Ты помнишь ли, как обмирает душа,
Над льдами холодными, словно латынь,
Над мхами поверженных русских святынь?
Ты помнишь, как женщины плачут в ночи,
Как кровь проливают в Кремле палачи;
Как вера и слава идёт на распыл?
Ты помнишь, родная? А я позабыл.
Во мне и повсюду – безмолвье и тишь,
Я знать не хочу про замёрзший Иртыш;
Я умер, родная, я сплю и молчу,
И вашей России я знать не хочу.

***

Семь футов разлуки под килем, уносят матросики трап.
Сейчас мы с тобою покинем Отчизну туманных утрат.

Библейская тайна исхода, как спуск рокового бойка.
И память кричит. И свобода, как Мёртвое море, горька.

***

Какое там, к чёрту, запечье, тем паче – горячая печь…
Всё ближе чужое наречье, всё дальше родимая речь.

Я пью охлаждённую водку. А где-то, уже вдалеке,
Мою допотопную лодку без вёсел несёт по реке.

Летит над долиною поезд, дымится за окнами лёд;
И чья-то собака, как совесть, всё дальше от нас отстаёт.