О Белле Ахмадулиной

ПАМЯТИ БЕЛЛЫ АХМАДУЛИНОЙ

1.
Эпоха отошла в небытие,
Как айсберг в океан иль звезды в вечность!
И замерла секунды скоротечность,
На часовом поникнув острие.
Печально Муза опустила взгляд,
За складками плаща синеет небо.
И вновь земную плоть приемлет небыль,
А светлый дух – бессмертный вертоград.
И Иппокрены чистая купель
Застыла в ледяной анестезии.
Так далеко и так невыразимо
Беспомощен сияющий апрель.
Колокола, бубенчики, звонки,
Сон озера иль ропот речки горной -
Метаморфозы рвущегося горла,
Текущие в родные  родники.

2.
Так долог перерыв:
Ни шороха, ни звука.
Я в пустоте неслась
Среди камней, во мгле;
Но даже в этой мгле
Мне явлена порука
Служения, как страсть
Живущих на земле.

Так, после дней жары
Является прохлада,
Что обостряет ум
И направляет взор;
Влекут земные рвы
И манят кущи сада,
И близок жизни шум,
Как некий уговор.

Жизнь, вот калейдоскоп
Нежданных сочетаний,
То оскорбляет взор,
То  радует его;
Меж двух зеркал - галоп
Цветистых искр-испанок,
Что принимает в лоб
Беззвучное стекло.

Да, как исход, как вопль,
Как перевоплощенье
Аморфного «ничто»
В конкретику лица,
Над сутолокой толп
Вздымается творенье,
Блестя чеканкой рифм
И ясностью венца.

Где, в атмосферах чьих,
Как не земных, не близких,
Для многоликих «я»
Для «пауков» и «пчел»
Дается равный миг
Для пения иль визга:
Да хитрость бытия
В том, что мы предпочтем!

И видеть суждено,
Что тленно, что нетленно,
Что явлено судьбой,
Что приобретено;
Гудит веретено,
Машина мысли генной,
И если кровь – виной,
Что делать с кровью той?

И не поколебать
До срока, до исхода
Задуманной стези
Классический размер;
Но позволяет ждать
Поэзии свобода,
И петь, и сочетать
На авторский манер.

Не больше, чем стихи,
Не меньше, чем звучанье;
А был один толчок,
Казалось, без причин!
Но в старые мехи
Перелилось журчанье
Живого, как зрачок,
Новейшего из вин!

О Белле Ахмадулиной.

       Она приехала в Вологду 18 мая 2006 года.
Я купила три розовые герберы и шла с ними в Юго-Западную башню нашего Кремля, где была уже развернута выставка картин ее мужа, художника Бориса Мессерера.
Зал был забит до отказа, люди стояли в проходах, толпились в дверях. Её ждали довольно долго. Объявленное время давно было просрочено, когда она в сопровождении мужа и нескольких представителей местной культурной элиты наконец появилась в дверях…
       Она была маленькая, худенькая, в черном костюмчике. Личико старчески-детское, взгляд испуганный и удивленный от происходящего… Не думаю, что это была игра на публику. Говорили, что ей очень нездоровится. И точно, из-за большого количества людей в зале было тесно, душно и жарко в тот майский полдень.      
       Когда смолкли аплодисменты, публика сразу напряглась в ожидании чуда. Чуда по имени «Белла»…
       Она поздоровалась, встала перед микрофоном и начала читать свои стихи по памяти в той своей певуче-высокомерной манере, которая, по сути, является следствием титанической работы ее души и ума! Так читают (или поют?) поэты, отталкиваясь от реальности, постепенно растворяясь в надзвездном мире гармонии и благозвучия.      
       Я была там чуть больше часа. Время меня поджимало, я уже опаздывала на работу...
Помню, как дождалась, пока она закончит читать очередное стихотворение, вышла к ней со своими розовыми цветами. Она повернулась ко мне, и я положила герберы на её маленькие розовые, такие  лепестковые, ладошки.
       На какой-то миг позавидовала цветам, ведь они были счастливее меня! Еще помню ее мгновенные глаза – лучащиеся и блестевшие, как темные маслины… Конечно, с уст моих слетели какие-то спешные и восторженные слова, но после цветов они были бесполезны и сразу же растворились во времени и пространстве. Я не помню, что еще говорила, как протискивалась потом к своему ряду и месту… Помню только стук сердца и пульсацию крови в висках, озноб и  эйфорический восторг от собственной смелости, а потом – болезненную тяжесть в ногах от того, что надо уходить… Еще десять минут я могла побыть в зале, а затем, как Золушка под бой курантов, понеслась на работу!
       Я бежала стремительно, поскольку опаздывала в библиотеку почти на полчаса; летела по улице Орлова мимо Соборной горки и Покровской церкви и рыдала от безысходности ситуации, от того, что второй раз чудо не повторится!
Конечно, оно так и осталось неповторимым: Белла Ахатовна больше в Вологду не приехала.
Я же до сих пор не могу простить себе того страха перед начальственной укоризной и своей глупой, почти девчоночьей застенчивости, что не позволили мне остаться...
До конца встречи оставалась моя подруга Наташа. Она же попросила у Беллы Ахатовны автографы для себя и для меня, завершив, тем самым, «миг волшебства».
       Теперь на титульном листе стихотворного сборничка "Звук указующий" живет маленькая – в два слова - строчка: «Белла Ахмадулина»…