Овчарка

Лёне Сергееву
Большому знатоку
собак и поэтов

Был я «зэком» когда-то. В лагере
У «Хозяина» срок тянул.
Как-то раз с «лепилой» поладил, и
Замастырил он мне отгул.

Было лето. С громадными ливнями.
И поэтому из доски
Вдоль бараков, стоящих в линию,
Были выложены мостки.

Как сегодня, я помню это:
После ливня слегка парил
Тем сияющим жарким летом
Золотой сосновый настил.

И я шел по нему, как Миссия
По колеблющейся волне...
...Рыже — палевая, очень красивая,
Шла овчарка навстречу мне.

То есть — шел «вертухай» с собакой.
Не по следу, а просто так.
Навидался я в жизни всякого,
В том числе — служебных собак.

Тех, что на человека натасканы.
Только нужно, чтоб человек
Озверевшим был и опасным,
И при этом вонял, как «зэк».

Псы, колонну сопровождая
Конвоируемых мужиков,
Задыхаясь от злобного лая,
Рвутся яростно с поводков.

Не овцу загонять в загородку!
Пёсьей сущности вопреки,
ЧЕЛОВЕКУ вцепятся в глотку
Саблезубые те клыки!

...Может, есть во мне некая ЧАКРА,
Может, я не горю в огне,
Только грозная та овчарка
Не признала «зэка» во мне.

По настилу стелиться стала,
Чуть ли даже не поползла,
И хвостом и всем телом виляла,
Глядя радостно мне в глаза.

И без вертухайского спроса,
Хоть была она на ремне,
Ткнулась мокрым и чутким носом
И лицо облизала мне.

Шерсть её искрилась на солнце!
...А по направленью к Москве
Над бараками плыли сопки
В летней солнечной синеве.

Где-то там, за простором вечным,
В прошлой жизни, в сияньи дня,
И цветы, и собаки, и женщины
Беззаветно любили меня.

А теперь на виду у бараков,
У ГУЛАГа всего на виду,
Очень нежно я гладил собаку,
Как бывало — в Нескучном Саду.

А была она — дикая, сильная,
И глаза её — льда светлей...
— Ах, какая же ты красивая!
Говорил я, как женщине, ей.

«Вертухай» все же вышел из ступора —
Оттащил её. И со зла
Заорал мне, уставясь тупо:
— Да она бы тебя порвала!

Я ответил ему: Эт-точно....
... Только вряд ли бы «порвала»:
— В сапоге стальная «заточка»
У меня, на лямках, была.