В этих неразлюбленных местах...

* * *


Дня не пройдёт, чтобы в теннис полдня не стучали,
скачет вдоль моря лимонный стремительный мяч.
Солоно плечи темнеют, бледнеют печали.
Брызги понтийские, шарики золота вскачь!
Смуглые руки со струнной ракеткою ловки.
Сосны на склонах сочатся настоем хмельным.
Римская жмётся волчица ко стенам столовки
с жалкой улыбкою, с выменем тяжко-щенным.
Грязно-кофейного колера кроткую суку
капитолийской признали бы Ромул и Рем.
Примет кусок, поцелует кормящую руку:
щедрость Тавриды – живейшая из теорем.
Мышцы пружинят в азарте по жаркому корту.
Дня не пройдёт, чтобы кто-то не выиграл сет.

За море глянешь, на магометанскую Порту –
кофий дымится, а влаги массандровской нет.
Здесь же ни дня не дышу я без зелий Массандры.
Аве, Гурзуф мой! Салям, кипарис-минарет!
Здешним оливам певучая тень Александра
ямбы дарует две сотни, без малого, лет.
Розовый купол, закатную плоть Аю-дага
вновь обогну - и заветною нотой манит
песня другая, античного рокота сага,
греческий, грешно-языческий порт Партенит…
Снова проснусь я, как будто проросшее семя.
Воздух огромен. От сини до сини светло.
Странно устроено живородящее время –
дня не пройдёт, чтобы тысячи лет не прошло…





* * *



Карабах, Кучук-Ламбат, мыс Плака –
сорок лет знакомые места.
Ловит взгляд мой нищенка-собака,
взмахивая паклею хвоста.
Два щенка снуют под тощим боком,
под обвислым выменем пустым.
Мне б не дать надежд им ненароком,
не пустить бы в ясны очи дым.

Я и сам ведь знаю про надежды
то, чего и не хотел бы знать.
Видимо, они сбывались прежде,
видно, довелось нам опоздать.
Что ж опять сюда я приезжаю,
в частный сектор, на недельный срок –
не стрелок, не скупщик урожая,
не упырь, сдирающий оброк?

Что-то брезжит малой мне лампадой
в этих неразлюбленных местах…
Многого давно уже не надо –
длился б день, о ста бы головах,
отражаясь в бухте Карасана.
где над бодрой синью Партенит
пеной чаек, сепией баклана
продолженье повести сулит…