Совесть

Поймали как-то лютого разбойника, который ужасно безобразничал и говорят:
- Как же тебе не стыдно? Что теперь с тобой делать?
- Да, вы простите меня, - отвечает разбойник, - и отпустите с миром. Вы же добрые.
Так и сделали. А он - ещё лютее сделался. Никому от него пощады нет.
И  поймали его снова. В тюрьму поместили.  Ухмыляется:
- Ну-ка, простите меня опять. Вы же добрые.  Это я – бессердечный, а вы – жалостливые, сердобольные. Вам узников жалко? Жалко.  А я, между прочим – узник совести. Из-за неё сижу: совести у меня нет, потому и страдаю в узилищах.
- Как же тебя не наказывать? Погляди, душегуб: сколько всего ты натворил! Земля стонет. Кого же тогда наказывать, если не тебя?
- А вы совесть мою накажите. Если найдёте…
И опять отпустили негодяя. Начали совесть искать. Долго найти не могли. Думали уже, что, и впрямь, нет её. Нашлась. Сидит, в бирюльки играет на компьютере. Ничего ей не интересно, что в мире творится, одни бирюльки на уме. Отключили компьютер, клавиши перестали работать. У совести – слёзы в два ручья. Заглянули совести в глаза, а они бездонные-бездонные, и там – далеко-далеко – маленький разбойник прячется, из-за двери выглядывает.
А за дверью – весь мир, суета, машины ездят, самолеты летают, дикторы говорят. Много чего за дверью, только с ним – никого. Нет до него дела никому. Стоит он, маленький, глазёнки вытаращил, за дверь держится, только ходить научился. Стоит и не знает: что можно, чего нельзя, что делать? И начал он исчезать в бездонных глазах…
И стало людям отчего-то неловко перед малышом. Даже стыдно. Поймали они разбойника в третий раз. Ни о чем спрашивать не стали. Вернули ему совесть и оставили с ней.
Больше их никто не видел. Только иногда, рано-рано утром, если прислушаться, можно расслышать где-то рядом поскрипывание невидимой двери. Словно, кто-то маленький держится за дверь, смотрит и ждёт чего-то...