Катакомбы

Теперь, когда осенний вой
пришёл к душе моей седой
и лёг там эхом средь руин.
Теперь, когда совсем один
живу я (рядом лишь беда),
в свои прошедшие года
пытаюсь втиснуть разум свой.

Как зверь лесной во тьме ночной
по тропам памяти моей
бегу я мимо тысяч дней
всё глубже. Тяжек этот путь,
вокруг него - позор и жуть
поступков давнишних моих.
Как мне забыть хотелось их!

Что не дано, то не дано.
Так на роду нам суждено,
чтоб память всем судьёй была,
нарывом в сердце, пастью зла,
той, что бессонницей своей
тебя изгложет, как злодей,
покой гоня. В подвал души
спускаюсь я в ночной тиши.

Вот отчий дом. Когда-то он
был полон жизни. Сладкий сон
окутал детство. Юность жгла. 
Но перестала, не смогла
родня вдруг понимать меня.

Теперь тот дом, покой храня,
стоит забытым и пустым
среди безмолвья. Лишь кусты
чертополоха здесь растут.
Бреду я дальше. Там и тут
осколки чаш с пиров былых
костьми белеют. Старый жмых
от тех времён в пыли лежит
и по щеке моей бежит
слеза. В ней боль, печаль и грусть,
и смех, и горечь. Наизусть
когда-то знал я имена
моих друзей, с кем я вина
без меры пил. Теперь их нет
на этом свете. Только след
едва виднеется в пыли,
за ним ещё, и там, вдали...

А вот и сад. Как в давний год
здесь всё в цветах. Любовный мёд
вдвоём мы пили. Краше всех
она казалась мне и смех
её счастливый до сих пор
живёт тут в травах. Но как вор
украл я сердце у неё
и бросил в грязь. А вороньё
и ныне всё над ним кружит.
Оно ж, остыв, в крови лежит.

Однако, в путь. Ведь должен я
найти те светлые края,
где всё иначе. Где порок
ещё не вызрыз сердца клок.
Где я не запасал добра,
а сам творил его. Хандра
ведь не всегда жила во мне.
Кипело ж сердце и в огне
других страстей. Итак, вперёд,
веди, тропа, в счастливый год.

Морские волны...С юных лет
я бредил вами. Солнца свет
мне был не мил, пока уж я
не встал у трапа корабля.
И мачты скрип, и ветра вой,
я с непокрытой головой
встречал шторма. Лицом ловил
солёный ветер. Сколько влил
он сил в меня! Но я, глупец,
в дым превратил их. Как слепец,
разрушил я в короткий миг
всё, что с таким трудом достиг.

И новый путь, и новый пот.
Я, зубы стиснув, шёл вперёд
в плену идей и дерзких дум:
простор, свободу, правду, ум, -
вот, что искал я в те года
в себе и в тех, кто был тогда
готов мрак жизни обличать,
кто на весь мир хотел кричать,
что вся страна живёт во лжи,
что наши цели - миражи,
что к правде нужен новый путь,
чтоб к счастью в гости заглянуть
и помолиться у креста.

В какие только даль-места
меня не вёл исканий зуд!
Увы, напрасным был мой труд:
в гнилых ветвях гнезда не свить,
надежды скрученная нить
оборвалась. И вот теперь
замкнулся круг моих потерь.

Нет смысла дальше продолжать
бесплодный поиск. Добежать
так можно и до горьких дней,
где лишь бутылка - всех родней,
когда стал скучным Солнца свет.
Но в этом надобности нет.

Так что ж выходит? Как же так
промчалась жизнь? Без счастья? Враг
и тот бы мне не пожелал
судьбы такой. Ужель создал
меня Творец для вечных мук?
Неужто заколдован круг
моих исканий средь дорог
добра и света? Врёшь! Не мог
я так бесславно жизнь прожить.
Мы все не ангелы. Грешить, -
грешил и я. Но падал в грязь
я вверх лицом. Дерьмо и мразь
не испоганили мне рук.
Моей спины не видел друг
и брату всё я отдавал:
рубаху, сердце. И не брал
с него  ни клятв, ни дел в  залог,
но помогал ему, как мог.

Конечно, выкривлюсь душой,
(от малой лжи - жди лжи большой),
если не высвечу до дна
ошибок суть. Моя вина,
что на груди лежит крестом,
теперь мне видится и в том,
что я, сжигая жизнь, как миг,
не к свету обратил свой лик,
добро не мчался излучать,
молчал тогда, когда кричать
по совести я должен был.
Но я в грехах свой тратил пыл
и не к любви, а от неё
всегда бежал. И нёс враньё
родным, подругам и друзьям,
по краю пропасти скользя.

Всё, что творил, разрушил я,
руке судьбы благодаря,
угас мятежный разум мой.
Теперь я жалкий и больной
носильщик сдохнувшей души:
в карманах - дыры, в тряпках - вши.

Да, вырос я в стране глухих.
Теперь вот, жизнь сжимая в стих,
не в праве я забыть о тех,
кто воспитал меня. Лишь смех
остался мне от тех времён,
когда среди кумач-знамён
я делал робкие шаги
и верил всем. Теперь враги
мне ближе стали, чем родня,
стыд за Отчизну жжёт меня.
Вновь слава, вера, честь отцов
здесь служат клану подлецов.

Вот сердце голое моё,
оно пред вами. Остриё
плевков-проклятий злую рать
готов я в плоть его принять.

Как смертник ждёт кусок свинца
под сердце, пот стерев с лица,
так я жду края своих мук,
залив душевный свой недуг
стаканом водки. Тяжкий путь,
как исповедь. Когда-нибудь,
как мне, всем жизнь задаст вопрос...
Дай Бог, ответ чтоб радость нёс.