Прозрение

Весна. А пишется про осень.
Не знаю... может, потому,
Что на виски ложится проседь.
И я спокоен стал к тому,
О чем скворец поет на ветке,
Как с неба льется синева...
Иные гаммы и расцветки
Сегодня просятся в слова.

Я вспоминаю полустанок —
Забытый Богом уголок,
Холодный вечер, трех цыганок,
Едва горящий костерок,
И сена стог, нас приютивший,
И поездов железный стук,
И чай, почти уже остывший,
В плену моих озябших рук.

Мне 8 лет. Я — безбилетник.
Я с электрички грубо снят.
И, как последний захребетник,
От всей округи прячу взгляд.
Под пересмех судьбы-индейки,
Поскольку... что там говорить,
В карманах нету ни копейки,
Чтоб за дорогу заплатить.

А как хотелось мне в ту осень
Удрать за тридевять земель
И посмотреть на моря просинь,
На щук волшебных, на Емель,
На всех Кощеев и русалок,
На королей и королев...
И вот среди простых гадалок
Сижу, от горя повзрослев.

— Откуда, сына?
— А... сдалека,—
Я наугад машу рукой.
— Ну да, «страна моя широка»,
Повсюду воля и покой, —
Цыганка старая смеется,
Катая в пальцах уголек.
— Любому путнику найдется
Забытый Богом уголок.

— А что искал?
— А чё все ищут?
— О, это сложный разговор.
Зачем ветра по свету рыщут,
Губя себя о гребни гор?
Зачем летают птицы в небе?..
— А люди?
— Люди на меже:
Один заботится о хлебе,
Другой радеет о душе.

Я сена клок в костер кидаю,
И взгляд мой плавится в огне.
— Давайка, сына, погадаю.—
Цыганка руку тянет мне.—
Давай, давай!
— Да денег мало...
— Ох, и упрямый ты, смотрю:
Я не гадаю, где попало
И только правду говорю.

Ее глаза посмотрят строго,
И зазвучит в ушах потом:
— Вот эта линия — дорога,
В конце ее... казенный дом,
Вот это — линия любови.
А это — линия... постой, —
Она запнется вдруг на слове.
— Иди-ка ближе, золотой.

Я пересяду равнодушно,
Толкнув ей нехотя ладонь.
— Ох, сына, что-то стало душно. —
Она посмотрит на огонь,
И резко в пламя бросит карты,
И скажет странные слова:
— Ты сам в себе, ты выше правды, —
Все остальное — трын-трава...

Потом настанет ночь глухая,
И в теплом стоге будет мне
Колоть лицо трава сухая
И море грезиться во сне,
Пути-дороги те и эти,
Как будто я в единый миг
Увидел все на белом свете
И что-то главное постиг.

А поутру, герой-отшельник,
Я соберусь в обратный путь.
Цыганка даст немного денег,
Хотя совсем не в этом суть,
А в том, что, будто бы петарды,
Взорвутся в памяти слова:
«Ты сам в себе, ты выше правды!
Все остальное — трын-трава».

И я в душе увижу просинь,
И стану век в нее смотреть,
И в те отчаянные восемь,
И в этом возрасте, и впредь,
И от другого не завишу,
И бренной жизни не служу,
И все, что надо мне, услышу,
И все, что надо, разгляжу!