Сказки 1. Пацанва

        Не, не то чтобы сказка, не то чтобы быль, и совсем даже не народная, а так себе. Короче, жила-была при большой дороге шайка. И не то чтобы шайка, не то чтобы лейка, а так себе – конкретно реальные пацаны. Занималась пацанва обычным при таком раскладе дел ремеслом. И не то чтобы ремеслом, не то чтобы делом, а так себе - разбоем да грабежом. И был у пацанвы большой-пребольшой сундук, в котором хранили они когда-то наше – а теперь уже не-а – добро. Стерёг сундук старший. И не то чтобы старший, не то чтобы главный, а так себе – пахан. И не то чтобы стерёг, а так – спал на нём, за что и получил прозвище – Сундук. Что ни ночь снится Сундуку сон, что ни день рассказывает он его подельникам своим. И такое этих сновидений скопилось великое  множество – что просто тьма. И так он их красочно описывал, в смысле рассказывал (а вы что подумали?), что забросили пацаны все свои дела: только и делали, что ничего не делали, только и слушали, развесив, как груши, уши. Так и зажили  они снами, с вами и ещё чёрт знает с кем.
         Но сколько верёвочке ни виться, а конец – вот он. Перепился однажды Сундук палёной водки, упал во время сна с сундука, ударился головой об пол, да и отшиб себе  память. Спит-то он спит, но о чём спит, не то чтобы рассказать, вспомнить не может. Встанет утром, разведёт руками, крякнет от досады. Да так крякнет, что если поверить его кряк  бумаге, то такой позор падёт на моих родителей, на мою седую голову, на моё доброе имя, что аж до седьмого колена. Да что до колена, до самой пятки со всеми её мозолями, натёртых на языке без костей.
       Загрустила братва: не идут дела. И так шли себе не шатко не валко, а теперь -  совсем. Всё валится из рук. Бывало, несёт какой братан брашную чашу к устам, пронесёт мимо уха, да и зальёт за воротник. Да так зальёт, так зальёт - аж поутру трубы горят.    
      Совсем стало худо. Стало бы ещё, да вспомнила братва, что есть у Сундука жена. Не подружка, не пассия, не ****ь какая-то там, а самая что ни на есть настоящая, прости, Господи!  Собралась братва, почесала в затылке, да и вычесала вот. И не то чтобы вот, не то чтобы вошь, но - ядрёную.  Порешила тогда братва: быть Простигосподи хранительницей снов! Сказано – сделано. Постелили ей. Переспала Простигосподи с сундуком, понесла от него и к утру родила. Да такой сон! Такой сон - ни тебе в сказке сказать, ни пером описать, ни на компе набрать. Стала она этот сон рассказывать да показывать. А поскольку была девицей ничего себе, и даже очень ничего, то получился рассказ живой такой, красочный, такой сочный, что потекли у мужиков слюнки, загорелись глаза, зашевелилось в штанах, да так зашевелилось, что хоть ложись на неё да помирай. Да-да, отвисли челюсти, расстегнулись рты, за ртами – ширинки, вывалилось из ширинок добро и – такое тут началось! Не то чтобы Содом, не то чтобы Гоморра, а так себе. Но если поверить это бумаге, то падёт на мои седины позор, который не смыть до конца, если только до пупка.
     Долго ли длилось это безобразие, коротко ли, покуда не вырвал сон из рук Простигосподи один хакер, сундук запер, ключ выбросил в море. И не то чтобы в море, не то чтобы выбросил, а так. Взял. Себе. Вместе с прозвищем. И как только этот хакер ключ вместе с прозвищем и сундуком взял, тотчас превратился он в книжного червя и с тех пор живёт у меня. В компе. Живёт и здравствует, одну за другой сказки сказывает, только успевай на клаве набирать.