Замок сатаны. Пролог

                «Ты уймись, уймись тоска,
                Душу мне не рань!
                Если это – присказка,
                Значит, сказка – дрянь!»
                В.Высоцкий.

Рождённый в мертвенных песках,
Полсотни лет я брёл по свету
С  «научным» знанием в мозгах,
Что «Никакого Бога нету».
Так мне внушали с детских лет
Идеологией казённой,
И я послушно «бога нет».
Твердил всю жизнь, как заведённый.
И если горы высоки
Из книг, что все «святыми» звали, –
То  «жулики» иль «дураки»
«Святые» книги те писали.
И чтоб жульё разоблачить,
Обмана обнаружа фиги,
И чтобы глупость обличить –
Я взялся за «святые» книги.
Но Разум, что в них вложен был,
Прорвался сквозь  предубежденье.
Так Бога я  СЕБЕ  открыл
Большим, но личным  Откровеньем.
Он утверждал, что Он – один,
Что остальные – только слуги
Его божественных седин,
Что правят  Миром без натуги.
Но фактов горестный поток
Толкал к сомнениям глубоким:
Ну разве может быть, чтоб Бог
Был равнодушным  и жестоким?
И Бога, что в себе открыл,
От зла отгородил стеною:
Мол, Бога, что нас сотворил,
Как дурни, кличем Сатаною 
За то, что непонятны нам
Его Святые повеленья
И только горе видим там,
Что станет благом чрез мгновенья.
Однако Ветхий тот Завет
Мне преподнес ещё открытье
И на вопрос мне дал ответ,
И осветил мне божье бытье.
И оказалося, что бог,
Что с Авраамом повстречался,
Всевышним Богом быть не мог,
А Сыном Божьим назывался.
И вмиг понятье Сатаны
В Завете Ветхом отыскалось.
И в нём – мы то признать должны, –
Добро и Зло пересекалось!
Тогда я изобрёл  себе
Понятье «сверхдобра». И снова,
С своим сомнением в борьбе,
Я бога защищал сурово.
Но он упорно напирал.
И вот, когда опять прижал он –
То лишь тогда я увидал
То ядовитейшее жало.
И «искушениям»  его
Нашёл другое объясненье.
Он к «испытаньям от богов»
Имел особое стремленье.
И в «Слове» часто на слуху
То к «искушениям» стремленье.
И ПРОВОКАЦИЕЙ К ГРЕХУ
Бывало это «искушенье»:
Ведь добровольно быть рабом
У Гения никто не хочет.
Так привязать его грехом,
(Сначала – самым лёгким, впрочем).
И значит – надо «искусить»:
А вдруг не выдержит, сорвётся,
Тихонечко начнёт грешить,
А уж потом – не отопрётся!
И «испытаньем» ПРИНУЖДАТЬ
Жестоко он к греху желает,
Чтоб мог рабом своим назвать
Того, кто устоять дерзает.

Итак, ореол вкруг Юркольцина лика
Померк, почернел и поник.
Но – только теперь улыбнулась мне Ника,
Когда я почти что старик.
Откуда ж он взялся, тот образ сверкучий?
Из книги, откуда ж «истчо».
В «Стажёрах» он виделся глыбой могучей,
И был я влюблён горячо,
Как Лермочкин Миша (не я и последний).
Но в возрасте я был таком,
Как юный герой, как читатель тот средний
Детгиза – дурак дураком.
В том возрасте бравом, когда «…жизнь, по сути,
Ребята, предельно проста…»,
«Герои последнего шага» до жути
Восторг лили в наши уста:
«Ах, что за герои! Какая отвага!
Светлы, как Дамасский клинок!»
И просто не может вопросик, бедняга,
Задать: «А зачем сей урок?»
Он даже не может ещё догадаться,
Что тут вообще дан урок:
«Какие уроки ещё вам тут, братцы,
Коль главное – дёрнуть курок!»
От мастерской книги сильны впечатленья,
Эмоции бьют через край.
Блеск фабулы вытеснил все рассужденья
(А скажет ли кто: «рассуждай!»?).
«…Ещё не накоплен здесь собственный опыт
Душевных движений мальца.
И этот вопрос средь ребяческих хлопот
Не мог и придумать пацан.
Вопрос «почему?» может там и возникнет
Потом, когда опыт такой
Появится сам, а блеск фабул поникнет
В повторах над книгой родной.
Но если возникнет – то логика сразу
Из памяти вынет слова,
Которыми будет «сомнений заразу»
Растить – загудит голова.
Попытка ж избавиться там от сомнений
Немедленно нас приведёт
К отказу от прежних своих впечатлений,
Увидим мы: образ «не прёт».
И я постепенно лишь понял, что Комов
Юрковскому – «свой человек».
А к ним же подпёр Демиург, чуть знакомый,
«Главой упираясь в Казбек».
И всё это – ОН. Впечатленье такое:
Картина «навязла в зубах»,
Но чёрные краски в портрете героя
Легли НА СВОБОДНЫХ МЕСТАХ!
А лаково-чёрные краски портрета
Блестели, СКРЫВАЯ свой цвет.
И мне, ослеплённому бликами света,
КАЗАЛОСЬ, что чёрного – нет.
Картина блестела, слепила лучами
С тех мест, где и цвета-то нет!
И тот «негатив» принимал я очами
За красочный, ПОЛНЫЙ портрет.
Но вижу: в картине лакуны зияли,
Невидимы множество дней,
Поскольку лакуны-то те заполнялись
ФАНТАЗИЕЙ пылкой моей!
Но вместо фантазии логики слово
Мне светит на них не спроста –
И лак тех фантазий смывая сурово,
Мне чёрные кажет места.
И вижу: начальный рисунок картины
Как будто и не искажён,
А с чёрного цвета деталями сими
ПОЛНЕЕ лишь он отражён.
С чего это так? А у юности пылкой
ПСИХИЧЕСКИЙ есть дальтонизм:
Ведь «жизнь-то проста!». Будто смотрят затылком,
Не ведая жизненных призм.
Сознание просто не воспринимает
Характеров многих «цвета».
Скользя по поверхности, не замечает,
Что эта «корзина» – пуста.
Ну как на картинках цветных окулиста:
Один видит цифирку «семь»,
Дальтоник же видит «пятёрку». И быстро
По клеткам проводит по всем.
И он убеждён, что «пятёрка» – реальна:
«Ну что ж мне, не верить глазам,
А верить словам? Я не в церкви случайно?» –
С обидою скажет он вам.
Вот так же и я. И Учители знали:
«Болезнь эта – роста, пройдёт.
И мастерски «цвет» возрастной подбирали,
Рисуя «на вырост». И вот,
Когда подкопил я «душевных движений»,
И жизнь понемногу узнал,
То там, на картине, где был этот Гений,
Шестёрки я три увидал.
 
И крах небес в моей судьбе
С ужасным громом разразился,
Когда я прямо, на себе,
В своей ошибке убедился:
Есть Зло! Но вы понять должны,
Что не спроста про Зло я бухнул:
С сим громом замок Сатаны,
В сознанье выстроенный, рухнул.