Письмо хорунжего Константина Гаденко 2

(Глава из книги "Форт")

Поклон тебе, любезный брат,
от воина христова.
Не скоро буду я назад.
Пиши. Уж как я буду рад
письмо увидеть снова.
Последнее на Покрова
пришло сюда по морю.
Ты пишешь, кругом голова.
Остынь да рассуди сперва,
да нешто это горе?
Вишь, пал коняга. Чай не млад.
Овин сгорел с баркасом.
Сосед Иван споможет, брат.
А что касаемо до чад
твоих. Пора Тарасу
науку воинскую дать.
Должно, бедовый хлопчик.
А девки вылитая мать.
Их трошки надоть придержать
и кажен день урочить.
Поклон Матрене передай
да куму Настасею.
Эх, кабы мне в родимый край
да в наш «вишнэвый старый гай».
Да где она, Расея?

Вы там, а мы незнамо где
цареву службу правим.
На лодках ходим по воде.
да по бурьяну-лебеде
стерню локтями давим.
Тут завсегда пластунувать               1
не хошь, а все приспичит,
когда убых ядреный тать
почнет макушки выцелять
у нас заместо дичи.
Живем, брат, сухари жуем.
От так осточертело.
Моква,2 да стынь, да бурелом.           2
Черкесы злющие кругом.
Вот даве было дело.

Как наловчился песий прах
нас доставать из пушки.               
Пальнет, сховается в горах,
как суслик пакостный ховрах               
в заведомой норушке.
Где азиятцы-байстрюки
добыли ту мортиру?
Узнали краем казаки,
солдатик беглый без руки
у них за канонира.
Иваном, сказывали звать.
Давно у них прижился,
забыл друзей. И то сказать,
забыл жену, родную мать
и внове оженился.
Обасурманился солдат.
Теперь воюет с нами.
От так оно бывает, брат.
Утек. Забыл. Ну виноват.
Так нешто быть врагами?

Да, ладно. Бог ему судья.
Одначе, вот как было.
Аверка сын Данилин, я
(Мы с ним за малым не братья.),
Зозуля, Пров Кобыла
да Шпак, иных не знаешь ты,
в охотники назвались
идти тайком за три версты
по бережку какой-то «Псты».
Под темноту собрались
и, снарядивши штуцера
и лоб перекрестимши,
нишком подались со двора.
И зачалась у нас мандра
тихохонького тише.

Идем сторожко без огней.
Ни звука. Глухо. Дико.
«Пста» буркотит середь камней.
А ночка темного темней.
Лихая, брат, мандривка.                3
Идем таясь. Ни зверь, ни птах
не ворохнется в чаще.
Сучек не треснет в кущерях.
За хмарою на небесах
ни звездочки ледащей.
Зозуля как медведь шатун
нутром сакму почуял.                4
Он божей милостью пластун
и вместе бражник и брехун.
Тут, давеча ночуя,
черкесы малые костры
раскладывали в ямах.               
Ну осторожны, ну хитры.
А вот и стежка вдоль горы               
идет почти что прямо.
Две неглубоких колеи
от увозимой пушки.
Вот тут застряли. Подмогли.
Тут подложили шмат земли.
Там каменные чушки.
Тропа бежит. Конца ей нет.
Мы этой колеею
да навпростец, да на рассвет.              5
В кустах оставили пикет-
-залогу под горою.
Уж миновали перевал.
Пластуем по хребтине.
И вот притопали. Завал.
Плетни. А у подножья скал
большой аул в низине.

Глядим. Аул уж больно тих.
Постой. Не ладно что-то.
Какое лихо взяло их.
Куда и для целей каких
им сделалась охота
уйти совсем, забравши скот
и семьи, и пожитки.
На то война, война не мед,
не мать родна. Бежит народ
всем обществом, да швыдко.

Ан нет. Почудился дымок
над мазаною саклей.
Знать будут люди, дайте срок.
Уже вовсю алел восток.
Во-он, кто-то темный. Так ли?
Пешком, а кони в поводу,
из лесу вышли трое.
Стоят, не прячась, на виду.
Движенье зачалось в саду
какое-то сумное.
Оттуда вышел молодец,
беседует с гостями.
Эге. Да их там как овец.
Пора приспела наконец
отправить с новостями
к Соаче. Доложить, мол, тут
у крепкого аула
их в скорости великой ждут.
Да пусть не мешкая идут,
пока, де, «не почулы».

Те трое двинулись долой               
в аул через поляну.
За ними пестрою гурьбой,               
как баранта на водопой
(Обманывать не стану.).
явилась партия черкес,
семь сотен или боле.
А сколь еще ховает бес
не сосчитать. На то он лес,
ить лес не чисто поле.
Зашевелился вражий стан,
а в ем одни мужчины.
Глядим, а там и «наш Иван»,
для православных християн
позор и срам единый.
В бараньей шапке. Черный весь.
Рукой кому-то машет.
Кудлатый, волглый. Чистый бес.
И, значит, пушка тоже здесь.
Тут мы послали к нашим
двоих, к Соаче напрямки
короткою дорогой.
И, наперед взведя курки,
мы затаились как сурки
в заведомой берлоге.

Сидим тишком. Ни вздох, ни чих.
Ни шелохнем. Ни охнем.
И лес как будто бы притих.
Не чуем ног и рук своих.
Не шевелись хоть сдохни.
А рядом эхо голосов,
сумное мельтешенье
все ближе. Не поднять голов.
Ить как почуют, будь здоров
и всем мое почтенье.
От так чекаем час, другой,            6
на третий повертаем.
Да я то, брат, чай не впервой.
Иное дело кто другой,
а мы то службу знаем.

Мы не будили лихо, брат.
Не чаяли тревоги.
Оно явилось невпопад.
Пришли три выстрела подряд
со стороны залоги.
Сторожевой отряд черкес,
как мы потом узнали,
что обходил дозором лес,
на них свалился как с небес.
От не было печали!
Ох, важко середь бела дня,            7               
не краше и в потемках.
Прижух я у гнилого пня.               
Пошла такая трескотня,
такая костоломка.
Содом и шум, пальба и дым
к нам быстро подвигались.
Мы неприметные сидим
и на все стороны глядим
за кочками да пнями.

Как почали они сигать
со своего завала.
А мы давай их не пущать.
Не поспевали заряжать,
ото было начало.
Убыхи не могли понять,
где мы и как нас много.
Куда бежать? Куда стрелять?
А сзади, подаваясь вспять,
к нам двигалась залога.

Залога отходила к нам.
Черкесы наседали
как вурдалаки попятам.
Треск ружей с гиком пополам.
И мы не отдыхали.
Те, что в ауле собрались,
пошли в обход по кручам.
Вот тут бы и шабаш. Кажись
они возьми да навались
всем скопом, ровно тучей,
и в поминальные пиши
десятки душ казачьих.
Но обошлось.
Видать грешил
не то чтоб очень.
Заслужил
«ще божий мир побачить».

Мы каждый выстрел берегли.
Они палили рясно.
Мы отбивались как могли.
Тут наши многие легли
да почитай напрасно.
Меня-от ранило легко,
(Пенек долбили пули.)
одна в плечо неглубоко.
А наши были далеко.
А эти тут в ауле.

Тем часом вдруг сама собой
пальба от них угасла.               
Их как сигнальною трубой
подняло и погнало в бой.               
Как нож пластает масло,
так и они вломились к нам.
Пошло у нас веселье.
Держались с горем пополам.
И каждый отбивался сам.
И все осатанели.

Изрядно шашкой побренчал,
да жив, спасибо бате,
мальцу наукой докучал,
малец ершился и серчал,
а ить наука кстати.
Об том Тарасу расскажи.
Пущай на ус мотает.
Нето до старости дожить
черкесы, ать их растудыть,
возьмут да помешают.

Набрались лиха какзаки,
которые там были.
Вивчарь остался без руки,
ну а Зозулю на шматки
и вовсе порубили.
А я от цел, да все не рад.
Сижу на батарейке.
Пишу тебе любезный брат.
Вокруг дубовый палисад,
в ем малая лазейка,
Да снаряженные стоят
единороги-пушки.
Нас тут поставили в наряд,
чтоб никакой ползучий гад
не вылез из норушки.

А Дале дело было так.
(Я все об том же деле.)
До сей поры не знаю как
мы устояли. Впопыхах
убыхи проглядели
как из нерубанных дубрав
да с барабанным боем,
да с нашим громовым «Ура»
вдруг навалилась пехтура
рядами, строй за строем.
И все окрестные леса
тотчас пришли в движенье.
И враз пошла косить коса.
Укрыла дыма полоса
кипучее сраженье.
Кабель, укушенный за хвост,               
как чумовой кружится.
От так круженье началось.               
С горушки видел я наскрозь.
«Було чому дывыться».

Минуты не потратив зря,
легко, молодцевато,
штыки как сабли навостря,
карабинеры, егеря
бывалые ребята,
они мололи их в муку,
сойдясь на стенку стенка.
Штабс-капитан Плац бек Какум
Нижегородского полку,
да Глинка с Москаленкой,
что был у Глинки денщиком,
те в самом пекле бились,
где все вертится кувырком,
где вам не испугать штыком
лишь тех. кого убили.

Радкевич помочи нам дал               8
пехотный подполковник.
Он азиятцев разогнал,
орудью ихнюю забрал,
по християнски сполнил
тяжелый воинский урок.
С победой нас поздравил.
И, чтобы был от дела прок,
аул с завалами пожег
и лес валять поставил,
большие просеки торить
до самого Соаче,
Чтобы убыха «ублажить»,
не дать ему покойно жить,
солдатиков назначил.

А пушка оказалась, брат,
расейского завода.
Когда Симборского отряд
(Я отписал тому назад
без малого пол года.)
взошел на эти берега
на шашки и под пули
немилосердного врага,
орудью, прянувши в бега,
черкесы умыкнули.
Поручик Змиев защищал
ее до смерти лютой.
Наш есаул его знавал
и после шипко горевал
в печальную минуту.               
Такие деются дела
у нас на божьем свете.               
Сижу от. Ночка наползла.
Черна. Духмяна как зола.
Бодали б ее черти.
А батарейка высоко.
Видать с нее далеко.
Стена дубравы вековой.
Нам до нее подать рукой.
А звезд на небе скока!
От кабы столько же прожить
хотя б годочков двести.
Черкесов буйных замирить
Да курень дельный заложить
на этом самом месте.
Леса богатые кругом.
Но сыро, если строго.
Моква, да стынь, да бурелом.
(Сдается, я писал о том.)
да хвори дюже много.
Тут вызревает виноград,
сады родят богато.
Все будто ладно, да не в лад.
Богато ж померло солдат
от лихоманки клятой.
Я, слава богу, оклемал.
Воюю худо – бедно.
Беда.
Тощей да млявый стал.
Сижу. Пишу. От написал.
Приеду беспременно.



           *      *      *


1.    Пластунувать – ( суржик) ползти.
2.    Моква – (суржик) мелкий дождь, сырость.
3.    Мандривка – (суржик) поход, прогулка.
4.    Сакма – (суржик) след.
5.    Навпростец – (суржик) прямо, вперед.
6.    От так чекаем – (суржик) вот так ждем.
7.    Ох, важко – (суржик) Ой, тяжело.
8.    Радкевич – Герасим Григорьевич Радкевич  подподковник
      Тифлисского егерьского полка получил «Георгия» «за
      исполнение с совершенным успехом возложенного на
.     него поручения».