Человек в авоське

«Человек в авоське»

Жил был на свете, в городе Z, человек. Он был больше старше, чем молод, больше кучеряв, нежели лыс, неспортивного телосложения, но и типичные признаки обвислости для его возраста отсутствовали. Он особо не следил за собой, но и не был неряхой. Волосяной покров на лице его не беспокоил, так как был весьма редким. Взгляд и не горел и не был потухшим, а был каким то, как у учёного. Хотя таковым он и не являлся. В городе Z его знали, как Карамзей Брукускин, человек не то тень, не то что-то ещё, но точно не человек, который много рассказывает о себе и говорит о других, при этом тихоней его никто не считал. У него была одна привычка: собирать. Собирал он всё. Предметы разные и всякие. Причём было у него два правила: первое, не поднимать ничего с земли, так как считал, что всё что лежит непосредственно на земле, принадлежит земле, и второе, не рыться в мусорниках, так как считал это уделом других людей, и что таким образом он у них отбирает их род занятия.

Вот к примеру. Поднимается он к себе по лестнице домой, видит на подоконнике лежит недоеденный кусочек шоколадки, в обвёртке, он подходит к подоконнику, достаёт из кармана, своего единственного серого цвета пиджака, свой прибор-лупу и. Но немного о приборе, так как это немаловажная деталь и в рассказе и в жизни нашего героя. Эта лупа была его первым найденным предметом, эта была немецкая лупа, которой было уже лет сто, если не больше, и  она была в полном порядке до сих пор. И эта лупа стала неким предзнаменованием для Карамзея Брукускина. Он рассматривал в неё всё, после чего понял, что его предназначение — рассматривать, а он есть главный рассматривальщик Земли. Итак продолжалось пока он не стал видеть в предметах нечто другое. Тогда он решил собирать предметы и превратился сам для себя, из главного рассматривальщика, в главного сборщика.

Карамзей Брукускин собирал предметы по особой важной, вселенского масштаба причине. Так вот, когда он подошёл, к вышеупомянутому подоконнику, достал лупу, нагнулся, приблизил лупу к кусочку шоколадки, тщательно рассмотрел, поднял голову, спрятал лупу, закачал головой и тихо баском проговорил: «А-я-я-я-яй! Что ж это творится. Куда эта страна валится. Так и по миру пойдём. А так авось пригодится», после чего клал предмет, в малинового цвета, мелкорешечетую авоську, которую он приобрёл когда-то на блошином рынке. Эта авоська была его самым дорогим, и самым важным приобретением в его жизни. Он отдал за неё целый рубль, перед этим пересмотрев все сумки, рюкзаки, кошельки, портфели, мешки и кульки, но когда он увидел эту малиновую авоську, то просто ахнул, мол вот она, та вещь куда он будет класть найденное.

И авоська стала для него, как ещё одной частью тела, или нет, как скафандр, а может просто его сущностью. Шёл Карамзей после работы домой с этой полной предметов малиновой авоськой, хоть и сутулясь, но походкой очень гордой и непоколебимой. Придя домой, он выкладывал, на единственный в его квартире стол, всё собранное, что бог послал, а бог в тот день ему послал: хромированную голову, от разбитой статуэтки слона-альбиноса, красную перчатку истеричной дамы, заржавевшее распятие Санта Клауса, стакан чёрной крупы, кулёк, лимонного цвета, теннисные шарики, недокуренный кем-то миниатюрный персидский кальян и враньё, из газеты под названием «Радушное удушье». После того, как предметы выкладывались на стол, Карамзей улыбался и говорил свою любимую фразу: «А так авось пригодится». Из-за этой фразы и малиновой авоськи, коллеги по работе его и прозвали, человек в авоське.

А теперь о работе. Работал Карамзей Брукускин в поликлинике № 7, в справочном бюро, переписчиком картотеки. Перепись, как правило происходила раз в год, остальное время переписчик делал неизвестно что. Но с приходом Карамзея перепись участилась. Это было любимое, наиинтереснейшее занятие для Брукускина, ещё со школы. Он любил просто на переменах, перед занятиями, во время занятий переписывать статьи из газет, журналов, при этом любимой приговоркой его была: «Ух, ты закарлючка» и тихо присмеивался. И эта, скажем так привычка, привилась к нему наверное из-за того, что родители Карамзея работали верстальщиками в одной из местных типографий.

Дела в семье шли не очень хорошо, а в один момент совсем уж бедно, до такой степени, что Карамзея пришлось отослать в город Z, к тётке Макеньи. И так случилось, что когда Карамзей закончил школу, тётка Макенья сильно заболела и умерла, и Карамзей остался сам жить в её квартире, сообщив родителям, что он теперь предоставлен сам себе, что нашёл работу гардеробщиком в одном из местных кинотеатров, и что у него всё хорошо. Родители ответили, что рады за него, что он устроился в жизни сам и т.д. и т.п.. Он на самом деле устроился гардеробщиком, только в бассейный зал, где проработал больше двадцати лет, до тех пор пока зал не выкупили и построили там баню для олигархов, а Карамзея «вежливо» попросили написать заявление об увольнение по собственному желанию, так как новым хозяевам он показался «чудным». Карамзей не расстроился, он быстро нашёл работу переписчиком картотеки, в поликлинике № 7. Так вот перепись картотеки сначала участилась до месяца, затем до недели, а после превратилась в ежедневную перепись каждого индивидуума в отдельности.

Поначалу руководство и коллеги не обращали внимания, говоря: «Ну и пусть, дело хозяйское». Но когда перепись превратилась в ежедневную, то коллег это стало раздрожать и приводить в недоумение, мол «совсем сошёл с рельс», приставляя большой палец ко лбу и покручивая его. И когда психоз доходил до последней точки недержания, то подходивший к Карамзею, вдруг столбенел и не мог ничего сказать, так как Брукускин владел какой-то внутренней силой, и накопившаяся злость просто превращалась в паралич. А Карамзей поднимал голову, обращая её к подходившему, ехидно ухмылялся, прищурив глаза и проговаривал свою любимую фразу: «Ну, авось пригодится». Подходивший, разворачивался и сконфуженный проговаривал: «Кому, зачем пригодится?», затем уходил, расставляя широко руки в стороны. И никто не мог его укорить в этом, так как Брукускин выполнял свою работу грамотно и каллиграфически изумительно, хоть и до боли скрупулёзно. Мало того, он приходил как правило, за час до работы, и уходил через два часа после. У него был собственный ключ от кабинета и он мог прийти хоть в три часа ночи и начать «свою» перепись. Каждый у него человек был написан своим особым почерком, к примеру: Мыльников Сирофей, и буквы запузырились, как в рекламе любимого мыла; Табуреткин Эпифан, у вас изъявилось желание присесть и отпить чаю, вам сюда, здесь буквы ровные, приземистые; Безделушко Феопания, описание не то, не сё, буквы смотрят на тебя безразлично, но и в то же время не выглядят безобразно, а наоборот даже, как-то веселят по-детски; Солнцекевич Корнеслав, и вы сразу же проснулись, буквы раскатистые, концы расходятся во все стороны; Временная Алехандра, первое слово написано жёлтым цветом, второе тёмно-тёмно синим, и понимаешь, что вот день, я вот ночь. И это только крупица описаний, которую проделывал Карамзей Брукускин каждый день, так как не хватит ни ручки, ни бумаги, ведь фантазии у него хватало, что ни один швейцарский банк не поместит всего того богатства, что находилось в голове Карамзея.

Одевался Карамзей Брукускин не скажешь, что безвкусно, но и определения стиля его одежде дать было трудно. Ни то тёплая, ни то с капюшоном, ни то цвета, ни то залатанная, ни то купленная в магазине, ни то одолженная у природы, в общем сложно было однозначно и отчётливо описать что это было. Но точно известно, что он в ней спал, зевал, ел, ходил, уходил, и главное, что непонятно было изнашивается ли она, становится ли грязной, снимает ли он вообще её, а если он её не снимал, то следовательно мылся ли он или мылся прямо в ней? Может поэтому она и имела такой неопределённый вид. Так или иначе в городе Z точно существовал человек в авоське, как его называли и существовал он до тех пор пока… Это случилось 9 09 09. Интересное сочетание цифр, три девятки. Для Карамзея это оказался знаменательный день. Начался он у нашего героя, как всегда с протирания глаз кулаками, небольшого умывания, обычной прогулки на работу в поликлинику, кабинета, стола, бумаг, переписи, но тут вдруг одна из бумаг попала в поле зрения Карамзея перевёрнутой. Это была справка за этот день, но при перевёрнутом её виде, Карамзей Брукускин увидел то, что его ужаснуло. Перед ним были не цифры 9 09 09, а 60 60 6, что выдавало сочетание трёх шестёрок, так как ноль он хоть буть во фраке, останется нулём. Карамзей увидев сочетание трёх шестёрок, сунул пол кулака в рот, прикусил и открыл широко глаза. Он стал оглядываться по сторонам в ожидании чего-то чертовского. Но день прошёл без особых примет дьявольского присутствия в чём-либо.

Следующий же день оказался тем днём с которого началась полоса неприятностей для Карамзея Брукускина. Придя на работу, в свой кабинет, он узнал от коллег, что в справочную поставили автомат для переписки, что означало для Карамзея увольнение, так как теперь человек для переписи в ручную, был более не нужен. Брукускин позеленел и шёл домой, не обращая внимания ни на кого, ни на людей, ни на предметы, попадающееся ему по пути. Он даже умудрился случайно выронить из руки, свою любимую малиновую авоську.

Вернувшись домой он присел на кровать и стал нежно поглаживать свою подушку. Улыбнувшись, Карамзей прилёг и заснул детским сном.

Прошла неделя, Карамзей молча ходил по комнате, останавливаясь лишь только у окна и не выходил таким образом ещё две недели. Он только заходил на кухню сделать себе чай. Скоро наступила весна. Карамзей вспомнил о том, что уже давно ничего не собирал. Кромешное одиночество охватило его. Настало лето и он по прежнему не выходил из квартиры. Но однажды утром луч солнца что-то пробудил в нём и он опять вспомнил, что давно уже ничего не собирал. Повеселев,он чуть ли не в при прыжку, выбежал на улицу в одних трусах и майке. А на улице шёл снег. Видать уже прошла осень и настала зима. Карамзей побежал в сторону парка. Вокруг не было ни души, ни животных, ни растений, ни предметов разной величины. Он посмотрел вокруг и заметил, что ни домов, ни аллей вдоль домов тоже не было, только снег и звук его шагов. Он остановился и снег перестал идти, но звук его шагов продолжал звучать куда-то удаляясь, а вокруг была лишь какая-то необъяснимая и неописуемая пустота. Тогда Карамзей спросил, как будто бы сам у себя: «Я что умер?» А некий голос из неоткуда, громким басом ему ответил: «АВОСЬ ПРИГОДИТСЯ!»

p.s.: у хозяина этого голоса была такая же привычка, как и у Карамзея Брукускина, — собирать.