impressionnisme

После полуночи
двери закрыты,
тихая музыка
выгорает на сцене; 
пальцы по клавишам
движутся, медленно,
в такт умерщвлённому
времени и предрассудкам.

Опиумный дым
смешан с мягким
светом;
игра теней на грязных
стенах, на полу
блики и отражения.

Китаец стоит за
стойкой и смотрит
в узкое зеркало –
говорит о своём,
говорит со стёклами.

Примадонна спускается
со сцены. 
Она одинока,
скрыв мраморный взгляд
за шёлком, она пытается
вернуть свою молодость.

Очарование момента –

грим стекает по толстым 
щекам, музыка давно кончилась,
Примадонна прощается,
не замечает как
похоть слетает с её красных
губ и превращается в искренние
слова о вечной любви
до утра.

Хлопки исходят из глубины зала,
вплетаясь в смех,
солдатскую брань
и грохот драки.

Примадонна пускает поцелуй по воздуху,
грациозно поднимая свои опухшие кисти,
в надежде на неистовые рукоплескания
одурманенной публики.
Примадонна уходит незамеченной. 

Внезапно
грубый крик -
«Aux armes!» -
взрезает сизое пространство,
и пьяные солдаты тотчас
бросаются на шлюх, 
срыгивая яростные обещания 
быть нежными;
небрежно, нагло, нехотя
шлюхи всё ж отдаются грубости.

Китаец смеётся в кулак,
шепчет что-то,
неразборчиво,
собирая слова в ладонь,
он знает, что его никто
не услышит
(и, конечно же,
не поймёт).
Китаец проходит
за бордовый занавес. 
Наконец, гаснет свет...
и вроде бы всё завершается,
вроде бы