Девятиэтажка

Девятиэтажка
1.
Мир памяти могуч, непобедим.
По своему чудной. Чуть диковат.
В нем счастье, стыд. Абсурда море в нем,
С пеленок и до старческих седин
Усиленного временем стократ...
Сижу один. И мысли ни о чем.
И вдруг вплывает, как тюлень меж льдин,
Прямо с моим стоящий рядом дом
По БСА*1: дом 8/1.
А рядом мой детсад и гастроном.

2.
Кордонский Р. – отличник, вундеркинд.
Первый подъезд, какой-то там этаж...
(Четвертый, если память мне не врет.)
Всегда учтив. Опрятный внешний вид.
Он не любил наш шум и эпатаж.
Уехал он. В Израиле живет.
Забыл я мать, но помню, что отец
Растягивал и сплющивал большой
Аккордеон по праздникам в саду,
Где мы росли и Р., и я, юнец,
И детству отдавались с головой.
Есть фотка: мы стоим в одном ряду,
Повязанные чистотой сердец,
В семьдесят и каком-то там году.
А Польских Г. – проказник и подлец -
Панамку снял у няни на виду.
Летят года. По прихоти Богов
Живем мы с ним по разным городам.
Недавно вот в сети его нашел.
«Привет!» - «Привет!». Немного было слов.
И не было общенья по душам,
Как-будто кто-то просто стих прочел
Без выраженья в пустоту углов.

3.
Второй подъезд. Там Ира К. жила.
Мать Сима – врач, а папа – инженер.
Моя семья дружила с их семьей.
А нас судьба в детсадике свела.
Песочница. Мир сказок и химер,
Лопатками присыпанный землей...
В двенадцать лет Ирина умерла –
Её Господь отправил на покой
На нас глядеть из неизвестных сфер.
И помню я, как  школьною толпой
Мы все пришли, чтоб Иру хоронить.
В виньетке я закрасил в черный цвет
Её лицо и понял в первый раз:
Жестока жизнь. Тут некого винить.
Я помню гроб, обычный, без примет,
И горя вкус, и слезы детских глаз...
Мне хочется сегодня слезы лить,
Хотя  прошли уже десятки лет,
Но продолжаю в памяти хранить
Я детский гроб и глаз Ирины свет.

4.
Первый этаж. Тот же подъезд - второй.
В морщинах вся, пьянчужка, ветеран,
Задира, в стельку пьяная всегда,
Ютилась там, сверкала срамотой,
Когда глядела глубоко в стакан.
А если кто задрал её – беда:
Скандалила, орала. Крепкий мат
Нас веселил и наполнял квартал.
Под градусом ходила в магазин.
В очередях стоял и стар и млад
И никого вперед не пропускал.
Тогда она (вот вспомнил: баба Зин),
Юбку задрав, показывала зад,
Закатывала смачнейший скандал,
Плевалась на стоящих у витрин,
Ввергая в ужас весь торговый зал.
И, отойдя, усевшись на ступень,
Пошамкивая грязным своим ртом,
Кляла весь свет и каждый Божий день...
И засыпала тихо за углом.

5.

Третий подъезд. Там Феля, лепший друг,
На третьем этаже с папашей жил.
Упитанный и ростом невысок.
Еврей, как я. Как многие вокруг.
С безбашенной шпаною он дружил,
Хоть и имел картавый голосок.
С бутылкой часто коротал досуг.
А если просто: очень часто пил.
Я помню, раз мы как-то в лифт зашли
И он 0,7 бутылку пригубил
И засопел. И так вошел он в раж
(Алиготе друзья нам принесли),
Что все 0,7 до дна успел испить,
Пока лифт ехал на седьмой этаж.
А там решил на лестницу излить
Вино и раньше съеденный грильяж.
Не знаю я, что стало с ним сейчас.
Надеюсь, что он больше так не пьет.
Быть может, перешел давно на квас
И в том же доме праведно живет,
Работает и больше не блюет...
Ох крепко память повязала нас.

6.
Подъезд четвертый. Жил там Фрикацел.
Худой такой. Пискляв. За тухлый нрав
Он всем двором был многократно бит
С ноги в лицо. Как он остался цел -
О сем молчал молдавский наш Минздрав.
Зима. Кусты. Пречистый снег скрипит.
Ударов град – и легкий он летел
На белый снег. И только долетит,
Кричал «валеу»2 и, весь дрожа, ревел
От страха, от бессилья и обид,
И тут же со всех ног бежал стучать
Бычку, что рядом жил, из старшаков.
А тот уже с издевкой всех нас бил.
И обречен был вечно получать
За это Фрикацел – закон таков.-
И снова весь наш двор его козлил...
Сегодня научились мы прощать.
Надеюсь, что и Бог нам все простил.

7.
По БСА высокий дом стоял.
Он в розовую плитку был одет.
И ведь не мой, по сути, этот дом,
А в памяти навеки он застрял.
И даже через много-много лет
Я почему-то думаю о нем.
Ведь как-то он в душе оставил след
О той поре, о детстве, обо всем...

1) БСА - Бульвар Советской Армии
2) Валеу - по-молдавски: больно