Почему не звонишь?

Ещё один бессмысленный день подходит к концу. Сказать, что я провёл его … хм …не совсем эффективно, чтоли, — значит, не сказать ничего. Нет, я не то, чтобы совсем уж бездельничал, — вовсе нет. Я лежал на диване, тупо пялясь в телевизор, и, чего-то там переключая пультом ДУ, пил коньяк, мерял комнату шагами, даже несколько раз разговаривал с кем-то по телефону, правда, хоть убей, не вспомню с кем и о чём? А, самое главное, — зачем? Ведь единственным человеком, с кем мне хотелось бы сегодня поговорить, неважно даже о чём, была ты. Но, ты не звонила, а позвонить сам я не мог из-за пресловутой мужской гордости. Ведь, буквально, несколько дней назад, я, узнав о существовании потенциального соперника, в горячке, прокричал в трубку, что не буду больше тебе звонить ни при каких обстоятельствах, а, если я тебе нужен, — звони сама. И единственная мысль, целыми днями вибрирующая теперь в моей голове и ноющая, как больной зуб: — «Ну, почему же ты не звонишь?» Я задавал себе этот вопроз миллион раз и всегда находилвполне уважительную причину: занята на работе,села батарейка, уехала за город, просто — забыла или потеряла телефон. Каждая из этих и множества других причин казалась мне вполне правдоподобной … несколько секунд. А потом, после очередной рюмки, откуда-то всплывалисовершенно иные мысли: ну, какая работа, на дворе рождественские каникулы, вся страна отдыхает? И те места, куда ты обычно выезжаешь мне хорошо известны, с мобильной связью там никаких проблем нет, а в машине у тебя есть зарядка от прикуривателя. Потеряла или забыла? Так могла бы позвонить с дочкиного, ведь знаешь прекрасно, что буду нервничать и беспокоиться. Оставался ещё один вариант ответа, разом объясняющий всё, но я гнал его от себя, как назойливую муху. Ничего, подожду. Восемь часов. Девять. Неожиданно обнаруживаю, что коньяк закончился. Подумаешь, проблема. Достаю из заначки бутылку перцовки, открываю. Десять. В это время мы всегда находили возможность позвонить друг другу, хоть на минутку услышать знакомый голос и пожелать спокойной ночи. Ну, или — почти всегда. Пол-одиннадцатого. Каждый посторонний звук, будь то шум проезжающей за окном машины, грохот мусоропровода в подъезде или громкая реклама по телевизору, — всё это лишь повод броситься к сиротливо лежащему на столе мобильнику. А вдруг, прослушал, ипришло, хотя бы сообщение от тебя?Ой, и правда, пришло! МТС сообщает о каких-то своих новых тарифах и бонусах. Матерюсь, сквозь зубы и продолжаю ждать. Жду и пью. Пью и жду. Нет, я не алкаш, просто, если ждать и не пить, — можно запросто сойти с ума. Ощущаю это вполне отчётливо, потому — не рискую. Одиннадцать. Двенадцать. Хочется выть и лезть на стену. Понимаю, что надежды больше нет, ты никогда не звонила так поздно, но сознание упорно не хочет смириться. Ну, ещё пять минут. Еещё одну. Обзываю себя слизняком и трусом.  Делаю попытку отключить мобильник, Вот, мол, ты сейчас позвонишь, а я недоступен. Поволнуешься тогда, попереживаешь, как я. Ззлюсь на себя ещё больше. Какая благородная месть, настоящий мужской поступок. Бросаю телефон на диван. Пора спать, ждать больше нечего. Ага, — спать. Попробуй тут уснуть, если последние несколько часов накачивал себя алкоголем, и шагал по комнате с упорством спятившего маятника. Рука в очередной раз тянется к телефону. Да, наплевать на всё: на приличия, на позднее время, на собственную гордость, наконец. Вот, сейчас позвоню и скажу. Всё скажу, чего так долго не решался сказать. Но, кто-то трезвый и циничный внутри меня с холодной усмешкой подтрунивает: «Ну, позвони, позвони. Скажи, что хотел. Ты же прекрасно знаешь, где она и с кем. Ну, давай, звони, чего же ты остановился? Или боишься им помешать?» Телефон летит обратно на диван, чтобы через несколько минут снова оказаться в моих руках. Но, этот, который сидит внутри меня, такой всезнающий и ехидный, опять начинает хихикать и прикалываться. Постепенно его становится всё больше а меня — всё меньше, и в результате я становлюсь таким же мудрым, циничным и всезнающим. Мне даже не надо теперьничего представлять, — такое ощущение, будто всё происходит прямо у меня перед глазами. Вы вместе, — ты и он. Правда, его черты я почти не различаю, да и не пытаюсь это делать, — он меня вообще не интересует. Зато ты, — вот она, вся такая родная, тёплая, желанная, изученная до последнего ноготка, волоска, родинки. Я вижу, как ты доверчиво прижимаешься щекой к его груди, а ладонь твоя благодарно гладит его плечо. Я слышу ваше тяжелое дыхание, слышу, еще не успокоившийся пульс. Даже, такой знакомый запах твоего тела дразняще касается вдруг моих ноздрей. Нда… Вот, что значит, — сила воображения. Гляжу на часы. Два тридцать. А, может, всё-таки позвонить? Или нет, лучше даже приехать, уж что что, а твой дом я найду и через тысячу лет с закрытыми глазами. Наощупь. По запаху. А что, приехать, позвонить в дверь, или даже, открытье своим ключём, он ведь так и хранится в ящике моего стола. Ты, не желая меня лишний раз огорчать (странная всё-таки штука — женская логика)не стала настаивать, чтобы я его вернул. Я, естественно, воспринял это, как надежду, что не всё ещё кончено, хотя сейчас отчётливо понимаю, что в вихре новых отношений, ты могла просто забыть о такой мелочи. Да, в конце концов, ничего не стоит поменять замок, — это даже проще, чем объясняться с таким занудой, как я. Итак, решено. Стремительно откидываю одеяло и шарю по полу, в поисках носков. Неожиданно приходит мысль, что после такого количества выпитого, садиться за руль довольно глупо: если и не влетишь в какой-нибудь столб, так всё равно уедешь только до первого гаишника. Но меня уже не остановить — слишком долгое ожидание и связанное с ним безделье, плюс алкоголь,  требуют активных действий. Ха, вы думате, что, если я выпил, то уже и не доберусь до вас? Как бы не так! Для чего же тогда у нас существуют такси? Вспотевшими пальцами тычу в клавиши телефона. Нужного номера с первого раза найти не получается, и чем дольше я занимаюсь поисками, тем отчётливей звучит во мне мой насмешливый внутренний голос: «Браво! Пьеро решил поиграть в Карабаса? Или, — в Отелло? Ну-ну, давай. Даже, если тебя впустят в квартиру, а не вызовут милицию, что ты намерен предпринять?» Я ненавижу этот голос, во многом из-за того, что он почти всегда оказывается прав, но уступать ему не собираюсь. «Я просто хочу её увидеть», — рычу я.  «Просто увидеть, и сказать, что люблю!» «Ну, ты и придурок», восхищается голос. «А, можетбыть, ты её ещё и простишь?» Люди, занятые подготовкой к важному и серьёзному делу обычно довольно немногословны. «Да, прощу», — твёрдо говорю я, не прекращая поиска. «Да, ну?», — голос, кажется, развеселился не на шутку. «Так, может, ты ещё и сам прощения попросишь?» Мне некогда с ним разговаривать, поэтому я молча киваю. «И как ты думаешь, что она тебе ответит?» Я догадываюсь, что она ответит, но сейчас мне на это глубоко наплевать. После продолжительных поисков, носки наконец-то найдены и даже напялены на ноги. О, чёрт! На левом обнаруживаю махонькую, размером со спичечную головку дырочку. Даже сама мысль о том, чтобы предстоящее объяснение происходило в дырявом носке почему-то приводит меня в бешенство. Бросаюсь к шкафу и начинаю судорожно рыться в его внутренностях в поисках новых носков. «Идиот», — радостно сообщает голос, и тут же, видя мою неодолимую решимость совершить-таки настоящий мужской поступок, идёт на попятную и доверительно предлагает выпить рюмочку на посошок и за успех операции. Я доволен: наконец-то этот нудила признал мою правоту и превосходство. Победитель должен быть великодушным, поэтому я принимаю предложение. Шлёпаю на кухню в одном носке, наливаю рюмку, перцовая идёт, как вода. Мозг работает словно хороший компьютер, правда до меня результаты своей работы доводить не спешит. Ладно, время пока есть. Наливаю ещё одну, потом ещё. Наконец-то связь с мозгом установлена. Чувствую себя Терминатором, настолько чётко и подробно представляю то, что мне надлежит совершить в ближайшее время. Какое там «люблю», — мне даже становится смешно, что несколько минут назад я собирался нести подобную чушь. План мой чёток и прост: открываю дверь ключём, захожу, включаю свет. В том, что застукаю вас на месте преступления, — никаких сомнений. Я решителен и беспощаден. Внутренний голос, испугавшись, прячется в глубинах подсознания и затихает. Он никогда ещё не видел меня таким. Я — индеец, на тропе войны. Итак: включаю свет, вы оба, спросонья, непонимающе таращитесь на меня, спокойного, зловещего и неумолимого. Я, прислонившись к дверному косяку, холодно улыбаюсь и молча пью пиво из горлышка. Кстати, надо будет не забыть купить его по дороге. Ты нервно прикрываешься одеялом и начинаешь что-то сбивчиво объяснять. А что делаю я? Тут в мозгу почему-то происходит небольшой сбой и мне никак не удаётся додумать свой план до конца. Выпиваю ещё одну рюмку. На часах — пять утра. Что-то капает на руку. Оказывается, это слёзы. Терминатор и Чингачкгук в одном лице постыдно плачет. Кто-то ласкво гладит меня по голове. Кажется, это внутренний голос, только теперь я опять маленький, а он большой, просто огромный, заполнивший собой весь мой крохотный, никчёмный, почти игрушечный мирок. Он опять оказался прав, я — идиот и тряпка. Сквозь слёзы сообщаю ему о своём поразительном открытии. Он продолжает молча гладить меня по голове, а потом неожиданно предлагает: «Знаешь, давай подождём ещё денёк. А вдруг, она и правда потеряла телефон?» Комната плывёт перед глазами, и, чтобы хоть как-то удержать её , я расставляю ноги пошире и упираюсь лбом в лежащие на столе между тарелок руки. Честно говоря, — помогает не очень. «Вот увидишь, утром она обязательно позвонит и всё будет хорошо.» Голос звучит тихо, но убедительно, в нём нет ни тени обычной насмешливости,  скорее, — простое человеческое сочувствие, и на этот раз мне, наверное, впервые в жизни, хочется, чтобы он оказался прав.