II

Мне пятый день не приносили света.
Я время отмеряла по шагам
конвоя. Грохотали каблуки,
окованные жгучей острой сталью,
облитые мочой,  бензином, водкой,
испачканные кровью и дерьмом –
не каблуки, а дьяволы. Я помню,
как выводили вверх бойцов моих,
валили на пол, ****или ногами,
и в мрамор щек, в коралловые губы,
в глаза, бескрайне-синие, как небо,
врезалась сталь проклятых каблуков.
Меня держали под руки, и шею
хватала лапа нынешнего гунна
(рот зажимали грязной пятерней):
«Смотри, сучара. Это, ****ь, не Пушкин,
не ангелы с ебучим Иисусом,
не, мать их, Елисейские поля -
живая жизнь перед тобою, курва.
Благоговей и с трепетом внимай».
Потом меня тошнило, и в подвале,
куда меня гориллы-конвоиры
сволакивали, как мешок с костями,
чтоб бросить мордой вниз на жёсткий пол,
я плакала. В углах шуршали крысы,
и мнилось мне: то голоса убитых,
и смежить воспалившиеся веки
мешали те, чужие, мертвые глаза,
иглой пронзившие мою густую память…
Но вот – грохочут сталью по ступеням:
за мной пришли. Пора, мой друг, пора.
И, как труба архангела, призывно
стучит замок, беременный ключом.

Щелчок… О Господи, как больно режет солнце
Безжалостно распахнутой двери!

Я выхожу. Помята гимнастерка,
мундир запятнан, сорваны  погоны,
блестевшие когда-то голенища
изодраны и траурно тусклы.
Они гогочут. Тащат против силы.
Какие-то пустые коридоры,
стерильно-белые. Моргающие лампы…
Но – наконец – пришли на задний двор.
Там солнце ярко освещает стену
из красных кирпичей. Под стенкой - травы,
чьи листья просят губ прикосновенья,
чья зелень, опьяняет, как вино,
а в травах – яма. Рядом с ямой – заступ.
Над ямой – синь и облака небес,
а ты стоишь, спиной к стене прижавшись,
и, щурясь, гладишь черный автомат.

Я улыбаюсь. Здравствуй, дорогая,
неумолимая, безликая, лихая,
ногами попирающая прах
бесчисленных минувших поколений,
бочонки с жгучим порохом времен
стащившая, подобно Гаю Фоксу,
в пустой подвал Истории дворца,
моя эпоха.
Рада тебя видеть. Дай сигарету –
напоследок можно. Вели им отпустить
меня – сама доковыляю
до этой яркой праздничной стены.
Всё правильно. Сама прекрасно знаешь:
я никогда не стала бы твоею,
я – плоть от плоти тех, чей пух и кости
рассеял по ветру тот абсолютный взрыв…

Лопатками упершись в теплый камень,
в последний раз я наполняюсь дымом,
и солнце греет мой увядший лоб.
Хочу увидеть небо – но как будто
гигантское лицо нависло сверху,
а на лице – пронзившие мне память
бескрайне-сине-мертвые глаза:
в них нет пожаров, каторжников, бога,
борьбы за мир и горнов революций –
одна лишь пустота, зато такая,
что сразу понимаешь: всё. Конец.

Докуриваю. Опускаю очи.
Уста коробит странная ухмылка.
Сжимаю длань, собрав остатки сил, и
бросаю ещё тлеющий бычок
туда, вперёд, в лицо моей эпохи,
в оскаленную, нелюдскую харю.

И тут, как гром с небес, раздался залп.


___________________________________________
июль 2011 – 8 октября 2011.