По следам баллады

Рецензия на «Баллада о рыжей дворняге» (Сан-Торас) http://www.stihi.ru/2012/02/15/9842

Л.С.

Замечательно. Почитала с удовольствием, удивилась, как естественно у вас эссе-размышления перетекли в "мемуаразмы" (термин не мой). Чем-то мне ваши словесные портреты учителей напомнили сразу несколько книг: и Кассиля, и Фазиля, и Полиена Яковлева...
Но у вас, пожалуй, порой даже едче. Злее.
Я даже пожалела их, бедных, – как неумолимо вы с ними расправились...
Вот ведь и чувство юмора у вашей физички было, оказывается, на месте.
История с балладой – блеск!
К тому же – ностальгия, конечно...       

Санто:

Знаете, дорогая Любовь Евгеньевна, что искренне меня поражает в психологии людской?
Вернее нашей, именно нашей психологии.
Какой-то «сострадательный перевертыш» сознания.
Вы учителей пожалели, только потому, что я вольно их обрисовываю – сила как бы на моей стороне, исходящая от независимости, оттого, что не жалуюсь, держусь в тени – прожектор на персонажей, не даю ссылки на сочувствие мне, то есть ребенку.
А ведь это трагедия – иметь подобных учителей.
Мука оказаться в руках такой карикатуры, как Арнольд Палыч, да еще в период закладывания жизненных приоритетов, литературных предпочтений – это горе для неокрепшей души.
Боже мой, кто обучает, кто открывает мир?
Страдаю по сей день от этих черных-пробелов.

Да и с физичкой Вы промахнулись! – Какое же у нее чувство юмора?
Она придумала, чтобы хор спел без музыки мою (простим мне это присвоение) балладу, чтобы отобрать карт-бланш, поставить на место, подавить.
Она пошла с двенадцатилетним учеником на спор, в неравной расстановке сил, уверенная в своем преимуществе.
Это ученик проявил сногсшибательную, находчивость:
написал на балладу пародию.
Поставил маленький спектакль.
Стащил у Станиславского идею живой кошки, прочитав о нем – там, за вешалкой, в куче сваленных пальто, когда она выгоняла своего ученика.
И справился, черт побери, со взрослым террором.
Не любим мы победителей, что это – ущербность, зависть, что э-т-о?
Будь не я тот самый ученик, мне бы все рано в голову не пришло так передвинуть акценты.
Похвалить учителя, который сжигал лето, детство, свободу,  издевательскими переэкзаменовками – и не учил при этом, а развлекался.

У кого есть воля не обнажать своих ран, к тому и с бинтом не подойдут.
Детство мучительно впечаталось в память, каждым днем своим, лицами, словами…



Вернемся к школе.

Школа, для меня, была страданием – ничему, не научила, даже читать – фальшива насквозь.
В жизни не было так грузно, как в школе. Давили, стращали, врали, унижали – всё что угодно, учили не тому.
Приходилось любить предметы, в частности литературу, вопреки учителям.
Неужели Вы думаете, что мне не хотелось принести любовь и восхищение, если б была хоть лазейка для этих чувств?
Неужели не понимаете, сколько несказанной доброты пришлось  мне процедить через слои тяжести, чтобы свести всю эту косность, лживость, тупость, к смешным расческам, халатам, спортивным штанам?

Встретив, в Нью-Йорке бывших учителей – патриотов собраний, борцов за нравы, знатоков правильной жизни, трудно было унять презрение.
Ведь клеймили, требовали, карали, а сами трусливо смылись на дармовые пособия этого загнивающего Запада – какой фарс!

В любой ситуации, будь то стагнация общества, разгул фальшивых ценностей, репрессии, война – дОлжно оставаться человеком.
И эта человекомера для меня – есть первичность в восприятии, в оценке любой личности.
Ни профессия, ни социальное положение, ни биография, ни твои взлеты и падения – а человечность в тебе!
Человекомера твоей сущности: доброта, ум, глубина, широта, высота – душа.
То, что есть ты! – Независимо от того, куда добрался, что получилось в жизни, что удалось или нет.
Не то что меня не интересуют достижения либо биографические казусы – интересуют, но не как первичность человека, не как замена того, что он есть!
Такой подход навсегда освобождает от снобизма, высокомерия и заблуждений.
Достижения человека – лишь бекграуд, фон его личности, но не его сущность, и не он сам.
Ты есть – то, что составляет чистую прозрачность человеческого в тебе!
И это больше того, что с тобой случилось, того, что ты сотворил, того, за что тебе стыдно.

Перевертыши.

Им не было стыдно! – Понимаете?
Им не было совестно говорить мне прямо противоположное тому, что прежде они декларировали, требуя единогласия, чему подчиняли, за что клеймили!
Руководствуясь фальшивыми приоритетами, учителя, формировали из нас персонажей паноптикума, а потом, встретив  меня – продукт своего воспитания, на арене совсем других подмостков, даже не краснели: за свою ложь! За мой искореженный позвоночник! За наши надломленные души.
Какая наглая безответственность!
Какие бесстыдно мелкие, душевные резервуары!
А сострадать тому, кто сбивает с полета, хватает за ноги, чтобы  притянуть к своему потолку, диктует, как ты должен  нивелироваться, чтобы не ущемлять его духовную немощь, одним своим существованием?
Знаете ли, разбогатеть – это кому, как повезет. А духовное развитие, так же, как развитие и дисциплина ума – доступно любому самоусилию.
Библиотеки, везде бесплатные, даже в гетто.
Кому-то повезет родиться аристократом, а кто-то Ломоносовым пропилит пешком в столицу через Сибирь и все равно станет аристократом! Этот шанс есть у каждого.

Равноправие и равенство.

Большинство понимает равноправие, как равенство.
Это не так! Один болен, другой здоров, один умен, другой глуп, один силен, другой слаб – какое тут равенство?
Равенства как тождества не существует – есть разность, – но равенство прав дает каждому шанс поднять себя.
Мне не важно, говорила Марина, сколько Вы можете поднять, важно, сколько Вы можете напрячься! Старание – вот о чем речь, совесть, труд, усилие!

Лучший учитель.

Читала у нас, в классе девятом, литературу нестандартная личность – Елена Яцевич.
Крупногрудая дама, пышущая жаром, как печная труба.
На пальцах – громадные перстни, с бутафорскими самоцветами (точно Нарышкиной выскочила из павильона  «Мосфильма»).
Брови выщипаны задорными пучками, губы тонкие – мимо помады, дух – горячечный, доброта.
Говорила мне: знаешь, о чем мечтаю?
Жить в избе, ходить босиком по некрашеному, дощатому полу!
Скажу тебе по секрету, это не третий мой муж, это – четвертый!!!
А тут что? – живу на 10 этаже… только плевать на всех и все!
И плевала! – зло, искренне, показывала, как это удобно с десятого этажа…
– А будешь делать революцию, зови меня! Пойду с тобой на баррикады!
В классе не дергала, не вызывала, сижу себе рисую… вечно что-то рисую.
Если кто гавкнет, что, мол, мне можно… Яцевич налетала трубой и орала, барабаня перстнями по парте: мг… (барабанный бой перстов – не горами двигать!)
– Когда будешь знать вот так литературу (пальцем в меня) – тогда рисуй что хочешь!
А мне, тихонько: проводишь меня после уроков?
Киваю.
Расскажешь, что пишешь, читаешь?
Киваю.
Это – мой лучший учитель.

Бедолаги

Грубо я выгляжу, имея столь неумильное отношение к учителям, бедолагам, в сущности. Жили на копейки, старались…

Мама 45 лет отдала школе, 25 была директором – тонны тетрадей таскала с троллейбуса на автобус, до вздутых вен, ночами корпела над ними, готовилась, проверяла…
До спазма в горле – вижу склоненную над тетрадями ее голову, у настольной лампы, за полночь….
Эти планерки, педсоветы, ЧП. Проверки, ГорОНО, ОблОНО.
Все знаю изнутри до кИшенек. И все же, все же…
Если в человеке прореха душевная, то даже благородным званием учителя ее не замуруешь.

Ответственность.

Мне удалось преодолеть школу, в которой независимость нестандартного ребенка  почему-то вызывала желание подавлять, а не развивать, поэтому давление атмосферного столба сказывалось на мне больше, гораздо больше, чем на других.
Люди должны нести ответственность за свои убеждения, поступки, за то, чему они учили, за то, в чем заблуждались, – это личный груз каждого – его совесть.
(За базар отвечай, да?!)

Что значит – мы не понимали? Что значит – нас обманывали?
Вы – дети несмышленые? Или нравственно инфантильные существа, не дающее себе отчета? – В таком случае, признайте это!
Иначе ваше неразумение есть трусливое нежелание озвучить свои промахи, покаяться, ответить.
Впереди всего вижу стремление оправдывать себя, оглаживать, отстраняться от тех, кого ты вел, кто был в твоей власти, кто страдал от тебя.

Это жалкое самовыгораживание присуще вообще нашим людям.
Неспособность признать. Да, признать! – Назвать свою пакость тем, чем она называется, раскаяться, хотя бы для того, чтобы стать лучше! –
Нет, мы будем выдавать себя за что-то, сваливать свою вину на кого-то и уходить от ответа.
А это означает – закрывать для себя не только возможность самоосмысления, но и внутреннего роста, нравственного продвижения.

Мимикрия  зависти.

В нашей неполноценности  кроется тот факт, что мы не любим чужой успех, потому что чувствуем свою ущербность, чужой успех не воодушевляет, а ущемляет нас.
Здесь и гнездится зависть – уродливая мимикрия нашей натуры.
Почему не я, почему он?
А, что ты сделал, чтобы быть там, где он? Какие труды приложил, чем жертвовал? Какие лишения  перетерпел, какие горы преодолел, почему ты хочешь заполучить себе чужой результат?
Почему ты не завидовал ему, когда он не досыпал, а ты дрых? Не доедал, а ты жрал? Почему в ту сторону не посмотреть? Позавидуй началу пути, а не концу. Меня возмущает эта наглая, завистливость хапуги: хочу себе твое лучшее!
Да с какой стати? А худшее  не хочешь? Это ведь неотделимо в судьбе человеческой.
Эти алчно вывернутые глаза, которые видят только яства на столе, но не видят мокрых спин в огороде.
Может, и яств чужих не захочешь, когда поймешь им цену.
А если ты трудился, старался и недополучил, значит, он больше тебя.
А если кому-то просто повезло, ты при чем со своей мензуркой измерений?

Видишь в человеке что-то лучшее, большее тебя самого – возвышайся до него! Но нет, мы подленько пытаемся опустить его до себя, манипулируя ложными призывами к скромности, укоряя, будто кто-то хвастает «своим большим», а не просто обладает. 
Даже лучших, талантливейших, мы изгадили и при жизни и после смерти – Ахматову этой подлой, антибиографической книжонкой, Марину, Толстого, Достоевского, Пушкина… квазифантазией какого-то Сорокина. А его сакральная снедь представлена за рубежом, переведена на 14 европейских языков плюс японский и китайский. О нем написано более 30 диссертаций. Это означает, что мир ознакомился не только с новыми русскими, но и с новой русской литературой. А у меня чувство, когда его печатный продукт относят к литературе, будто княгиню в шелках вывели на заплеванную панель. Боже, неужели им интересно, как будет то, что с ней будет? Наше согласие – вот его постыдные тиражи!
Первый русский писатель новой породы был Александр Радищев, уязвленный в самую душу тем, что никого прежде в России не уязвляло, и не волнует по сей день – попиранием человеческого достоинства, и он заплатил за это сумой, тюрьмой и самоубийством.

Ты хочешь знать: кто я? что я? куда я еду?
Я тоже, что и был и буду весь мой век:
Не скот, не дерево, не раб, но человек!
Дорогу проложить, где не бывало следу,
Для борзых смельчаков и в прозе и в стихах…

Старую интеллигенцию вырезали, новую не нажили. Что может породить брежневское поколение имитаторов и лжецов? – поколение имитаторов и циников.
Чехов писал: каждый день нужно по капли вытравлять из себя раба.
Думаю, все-таки – холопа. Ибо раб может восстать, холоп – никогда!

Прощание с Данте.

Мне довелось побывать во Флоренции на литературной конференции, посвященной Данте, там флорентийцы просили у него прощения за то, что пять веков тому мучили его, своего родного гения, преследовали!
Мне плакать хотелось, хотя душа так вымуштрована, что слезы не пустит.
Когда, где, у кого мы просили прощения? За наших писателей, художников, ученых, за простых людей, униженных и попранных. Какой «крутой маршрут» дал раскаянье?
Когда, где мы раскрыли свою ложь, свои преступления, свои заблуждения?
Ни один учитель мне не сказал – прости… чтобы и мне, теперь уже взрослому его ученику, сказать ему – прости.
Прости мою непокорность, нетерпимость, невыносимость, непослушание.
Прости мою трудность, неуважительность, мое разгильдяйство. Прости мою глумливость, своеволие, протест, мою безалаберность, лень, бездарность и вранье.
Мне некому это сказать!
Потому что эти люди – какие-то передаточные звенья, перевертыши.
Они ни за что не в ответе, будто не осознают самих себя.
Но когда Вы цените в каждом человеке, прежде остального, человеческое, то Вас не смутит в нем ничто.
Живи он хоть во дворце, хоть под мостом, будь это проститутка или монах.

Современность.

Вся  Московия, выглядит фарсом – эти дерущиеся с дамами депутаты – избранники народа, плюющие в зал дума-спикеры, оголтелые ворюги, (но ворюга мне милей, чем кровопийца И.Б.).
Этот тусовочный, теле-бомонд,  который так гонится за социальным статусом, за внешним видом, прикидом, упаковкой, за  эффектом, что человеческого не углядишь, хоть зырь в подзорную трубу глазами Циолковского.

Они называют себя и друг друга звездами, Боже мой!
И эта разнузданность с прицелом: кто скунсом прыснет в глаза, замельтешит, оголится, оскандалится, в каком-то апофеозе дьяволизма – происходит еще и потому, что раскаяние не прозвучало.
А признать за собой вину – значит осмыслить, а осмыслить – значит, стать лучше, продвинуться к первичному замыслу, к тому, что человек есть высшая ипостась творения Божьего.
А если то, что я вижу, и есть высшая ипостась, то я не хочу этого видеть.

Читали ли, как Волошин, задыхаясь от революции и астмы, писал:

С Россией кончено. Напоследях
Ее мы погалдели, проболтали.
Пролузгали, пропили, проплевали,
Замызгали на грязных площадях.
Распродали на улицах: не надо ль
Кому земли, республик да свобод,
Гражданских прав?
И родину народ
Сам выволок на гноище, как падаль.
О, Господи, разверзни, расточи,
Пошли на нас огнь, язвы и бичи,
Германцев с Запада, Монгол с Востока,         
Отдай нас в рабство вновь и навсегда,
Чтоб искупить смиренно и глубоко
Иудин грех до Страшного Суда!

Его тоже мучило это… искупить, ужас в том, что читаешь написанное почти век тому назад, а будто написано только что, ни толики не утратило этой гнусной актуальности.

Некоторые резкие обороты, направлены, конечно, не к Вам, это отношение к реальности, которую объясняю скорей себе. Вы просто помогли мне выразить определенную точку зрение. За это благодарность.