Есть ты и тело...

            
        Я страшный суд. Молись, эпоха!
                А.Вознесенский


Есть ты и тело. Вот оно, несмело,
Губами только, данными для речи,
Для изъясненья, просит вдруг о встрече,
Звенит, поет. А прежде – всё не пело.

Оно боялось, но теперь рассталось
Со страхом, и, сказав печали «здравствуй»,
Вошло, как в море, в сон иных несчастий,
И так их восхотело – не унять!
Какая жалость!
Как его понять?
    
Не прикасайся к этой нервной плоти.
Тебе ли по плечу в такой заботе
Влачить свой век, судьбу свою кляня?
Ты о душе заплачь, когда меня
Вдруг кинет в омут на мажорной ноте
Под скрипки вопль и голос Паваротти,
И под слова: «Полцарства за коня!»

Есть ты и тело. Есть моменты страха.
Ты сам себе судья, палач и плаха.
Мой ангел, где твой белый балахон,
Когда я ухожу ночной походкой,
Сняв крест, не прошептав молитвы кроткой,
Туда, где кто-то под названьем «он»?

Химера? Или повод для примера?
Театр. И снова эта же премьера.
Отелло, Дездемона и Лолит
Звенящий хор
Пьянит, печалит, злит.
Вот розга. Где спина твоя, Набоков?
Для Эдички железо уж давно
Накалено.
Молись, моя эпоха!
Меня ты развратила. Вот на дно

Упала я персидскою княжной,
И башмачок мой вынесло волной
Под ноги Разину. Ах, как мне плохо!

Не тронь меня, не мучь и не зови.
Вот плоть моя. Она не для любви.
Она для духа, выдоха и вздоха.

Давайте встретимся на небесах:
Я буду там просить за вас и прочих,
Не уберегшихся от этой ночи.
Позволь мне лечь на солнечных часах!

Всего лишь стрелкой тоненькой, шесточком,
Вечерним мотыльком, сухим листочком,
Цветочком над могильною плитой.
Пусть жизнь во мне взойдет и рассмеется,
Плющом вокруг шесточка обовьется –
Нетленной канителью золотой!