Автобиография

               

             Я  Минеев Виктор Николаевич родился случайно...
     Отец и мать были на работе, когда меня принёс неизвестно откуда взявшийся аист. Первым порывом моих родителей было свернуть шею надоедливой птице. Оно и понятно. Я был четвёртым ребёнком в семье. А с питанием в то время было туго.
       Но меня они оставили. Предварительно взяв с длинноклювой птицы  слово, что она больше не будет увеличивать народонаселение за счёт этой семьи. Слово своё, аист не сдержал и прилетел к нам ещё один раз. Но это уже мелочи.
       Вернёмся ко мне... Это было в эпоху великого «кукурузовода». В глухой уральской провинции я рос как в сказке; не по дням, а по часам. В садике меня не любили, так как был я ребёнком горластым и прожорливым.
       Через несколько лет родители решили поменять уральские леса на донские степи. Здесь я и пошёл в школу. Учился я только на  «пятёрки». Получал «двойки», исправлял их на «тройки», в сумме получалось «пять».
        В свободное от уроков время занимался «садоводством». Собирал яблоки и арбузы на огородах односельчан. Не то чтобы я был голодный... Хотелось людям помочь. Чтобы они не отвлекались на заботы о своём личном огороде, а отдавали все силы колхозному делу. Короче мыслил в масштабах страны.
        Там же, в школе я впервые начал писать стихи. Темой для них служили физические недостатки старшеклассников. Меня сначала предупредили, затем стали бить. Сочинял я много, а значит били меня часто и я понял; искусство - это боль. Я перестал писать стихи и зажил нормальной жизнью.
        После окончания школы я чувствовал себя «тупым» и неустроенным. И моя мама, не долго думая, взяла меня за руку и отвела в ГПТУ. Что в переводе означает; «Господи, помоги тупому устроиться». Короче, попал я туда куда надо.
       Учился я не важно. Считая ловлю раков занятием более интересным, чем каменное дело. Однако на экзаменах я не сплоховал. Рассказав из чего состоит кирпич я получил приличный разряд.  Меня отвели на стройку и представили бригадиру:
        - Вот, Петрович, тебе Данила-мастер. Он что хочешь из кирпича сотворит.
      Обрадованный бригадир с дуру поставил меня на ответственный участок. Ну, я и сложил им Пизанскую башню в миниатюре. Такого отборного мата за свои молодые годы я ещё не слышал. Это потом я понял, что мат - неотъемлемая часть русского строительства. Покричав немного бригадир успокоился и стал учить меня, чередуя мат с подзатыльниками. Наверное, я был не самым большим придурком в этой стране и вскоре научился ложить кирпичи так чтобы, они хотя бы не падали.
      Когда мне стукнуло восемнадцать, меня побрили и забрали в армию. На пересыльном спросили, каким языком владею? Я знал несколько слов по - немецки, в чём честно признался. Уже летя в самолёте в Германию, я подумал:  «хорошо, что я не знаю монгольский...»
     Приземлились на чужой стороне. Всюду чисто и опрятно. И только один уголок аэродрома напоминал Россию. Повсюду валялся мусор... Там нас и встретил молодой лейтенант.
         - Я ваш новый командир, - представился он. – Вы станете радистами и, будете служить в авиационной части. Кое- кому из вас, - добавил он многозначительно, - придётся даже летать...
       Мы воодушевились, почему - то вспомнив фильмы про войну, где на штурмовиках были стрелки- радисты…  Но в итоге всё оказалось совсем иным. Летать нам довелось, но... не отрываясь от земли. Белый кафельный пол в старой немецкой казарме назывался «взлёткой». По нему мы и «летали» со шваброй через каждый час, поскольку солдатские сапоги оставляли на белом кафеле чёткие гуталиновые следы.
      Пол года «учебки» не прошли даром. Каждый день я задалбливал свою крестьянскую голову азбукой «Морзе» и, в конце концов, стал радистом. Я конечно не беру на себя смелость утверждать, что войны в те годы не было, потому что я служил, но... факт остаётся фактом - войны действительно не было.
      Отстучав два года на «ключе» я покинул дружескую Германию и вернулся домой. Увидев, родные замусоренные просторы я прослезился. Из глубины подсознания выползла ностальгия. Пришлось покупать водку и загонять её обратно. И вот он дом родной!
      Не прошло и недели, как я устроился на завод. Некогда было отдыхать. Время было «застойное». Каждая пара рук на счету.
      Однажды, после окончания трудового дня пошёл я в библиотеку и увидел девушку симпатичную с книжкой в руках. Я подумал: «раз книжки читает-значит умная...» И женился. Это уже потом она мне призналась, что картинки рассматривала. Но я не жалею. Жена попалась добрая. «Пилит» в меру - кормит вкусно. Вскоре прилетел тот же аист, только немного постаревший, и принёс нам ребёночка. И стали мы полноценной ячейкой общества.
       Много лет я кидал «люминий» на заводе. Пахал за троих, получал зарплату за одного и верил в «светлое будущее». Впрочем, как и все... Поняв, что весь «люминий» мне не перекидать я ушёл с завода опять на стройку. Я был одержим до работы. Меня «жаба» душила, когда народ строился и без меня! Хотелось всем помочь... Но за деньги! Я стал «шабашить».
       Сменились времена. И я ушёл поближе к источникам питания - на мясокомбинат. Два- три года работы на нём и мясо в стране закончилось. Я понимал, что не виноват в смерти «бурёнок »  и «хрюш», но на душе было неприятно. И решил я искупить невольный свой грех. «Буду, - думаю, - счастье людям дарить.»
       А кто дарит счастье? Известное дело - трубочист. Два года я лазил по крышам, трубы прочищал. Мне доставались: сажа, голубиный помёт и маленькая зарплата. Людям тепло и возможность подержаться за  мои пуговицы. Вскоре я понял простую вещь- счастье на маленькую зарплату не построишь.
      И я ушёл опять в строители, чем и занимаюсь до сих пор. Я как Фидель Кастро! Он поклялся не сбривать бороды, пока мировая революция не наступит, а я не уйду на пенсию пока всё не построю. 
      В 1994 году я вернул себе статус поэта. Случилось это так: шёл, шёл, ударился головой о землю, что-то сдвинулось в мозгах, и я заговорил стихами, иногда попадая в рифму.
      Сначала доставал стихами родню. Затем перешёл на друзей и знакомых. Немного спустя, стал замечать, как знакомые, увидев меня, переходили на другую сторону улицы в надежде, что я не буду загружать им уши. Тщетно! Я доставал их везде.
      Мой сын в школе на вопрос учительницы скольких он знает поэтов отвечал, что всего двух; Пушкина - потому что им задалбливают в школе и отца - потому что от меня некуда деться в маленькой квартире.
      За годы творчества я измарал десятки килограммов бумаги
(в хорошем смысле этого слова). Короче болею. Обращался к врачам; - объясните не опасная ли это болезнь? Меня успокоили. Так что буду болеть долго. Такая вот биография!