Бабушка

 

               
    Б А Б У Ш К А  (А Р С Е Н Ь Е В Ы)

       Драма из жизни одной семьи

         (расширенный вариант:
       новые сцены и комментарий)
 
       Действующие лица:

Михаил Васильевич Арсеньев — дед,
Елизавета Алексеевна Арсеньева — бабушка,
Мария Михайловна Арсеньева, Лермонтова — мать,
Юрий Петрович Лермонтов — отец,
Екатерина Алексеевна Хастатова (Столыпина) — тётка,
Алексей Аркадьевич Столыпин (Монго) — дядя.

                ПРОЛОГ 
Увы, и много, и немного 
Позволит автору пролога
Наш умный зритель. Нить подать —
Уже сюжет предугадать.
…Итак, Девятый год, Тарханы,
Уж дышат снегом облака,
Дом отставного капитана
Преображенского полка…
 
                СЦЕНА 1
               
Михаил Васильевич в зале один, смотрится в зеркало:

 — Ужель я стар?... Вот подлинная драма!
Не потому, что смерти я боюсь,
Которая преследует упрямо
Того, кто сед… И в юности, клянусь,
Не знал я страха перед этой дамой!
Но почему же нынче в полный рост
Меня тревожит вовсе не погост
И не подагры престарелой хруст —
Меня тревожит увяданье чувств!

 Ужели то, что в молодости нашей
Даётся удивительно легко,
Чего нет в жизни сладостней и краше,
Теперь для нас всё так же далеко,
Как юности весёлые проказы?
Теперь уже в седло — и то не сразу,
Теперь уж мне коляску подавай
Да не спеши, не шибко погоняй!

И вдруг — любовь… За что мне эту муку?
Познать всё то, что было в двадцать лет —
Восторг,  печаль, томление, разлуку —
Но в старости, когда уж меркнет свет?!..

(Пристально разглядывает себя в зеркало)

Иль, может быть, не всё уж так ужасно,
И я себя корю ещё напрасно?
Ведь прадед мой, Арсений Челебей,
В мои года имел ещё детей!

Входит Елизавета Алексеевна:

— Вы возвратились? Как прошло собранье?*
Бранили шведов** или поваров?
Кому из них досталось наказанье?..
Да вы, мон шер, не в духе? нездоров?!
            (Целует лоб супруга).
                Он:
— Ах, полно, Лиза! Экая ты, право!
Всегда одна бессменная забава:
Мой бедный лоб на ощупь проверять.
Я жив ещё… и рано отпевать!
                Она:
 — О, Господи! О чём вы говорите?!
Какая муха укусила вас?!
Вы бледным показались мне, простите…
                Он:
— Прости и ты меня (целует её руку).
Но… поздний час! (Уходит)

       Елизавета Алексеевна одна:

— Как сердце ноет! Ранено бойцом,
Пронзившим словом хуже, чем свинцом!
Ещё б с ударом справилась таким,
Когда б обидчик… не был так любим!
 
Пятнадцать лет живём мы вместе,
И Бога нечего гневить:
Он дочкой, будущей невестой,
Нас с ним сумел благословить.
Всегда, всегда с любимым взглядом
Я мужа ощущала рядом:
Моя опора, мой кумир…
И вдруг — как будто рухнул мир!

Что ж приключилось, в чём причина?
Когда задумчив стал мужчина,
Он или проигрался в вист
Или влюблён, как гимназист…
Мне говорили, что соседка,
И щеголиха, и кокетка,
Не раз, на флирт сменить иглу,
С ним танцевала на балу!..

Меня учили: «Ради счастья
И ради Машеньки своей
Узнайте всё, что в вашей власти!
Поговорите даже с ней:
«Когда, коварная особа,
И где — встречаетесь вы оба?
Есть Заповедь «Не возжелай»,
Есть Божий суд, ты так и знай!»
 
Но это, право, не достойно:
В век просвещённый, мудрый век,
Из-за любви устроить войны?..
Мой муж свободный человек!
Не буду я за ним шпионить,
И род мой чести не уронит!
…Себе не нанеся урон,
Во всём признается и он! 

 Входит Мария, показывает матери  вязанье:

— Маман? А вот моя работа,
Глядите: завершила в срок!..
         (Чует неладное)
У вас, пардон, случилось что-то?
Отец обидел?..
              Мать:
— Нет, дружок.
               Дочь:
— О, Боже! Что за наказанье:
И знать, и чувствовать страданье
Родимой матушки своей
И быть отвергнутою ей!
Ужели я не заслужила
Доверия? Ведь я, мой свет,
Делилась с вами всем, что было…
                Мать:
— Мадмуазель! В 15 лет
Не всё возможно знать девице.
Потом!
                Дочь:
— Позвольте удалиться?
                Мать:
— Спокойной ночи, дочь моя,
И — не сердитесь на меня.

 (Мария, поцеловав руку матери, уходит).

О, как я с ней была жестока!
Но что же делать, Боже мой?
Ведь не могу же я до срока
Её, как в омут с головой,
Низвергнуть в горькую пучину
Своей беды. И половину
Не смею дочке рассказать.
…Одной, одной дал Бог страдать!
               Занавес

*Михаил Васильевич был предводителем дворянства Чембарского уезда и вернулся с собрания
** «Бранили шведов» — имеется в виду русско-шведская война 1808-1809 г.г.

                СЦЕНА 2
 
         Тарханы, январь 1810 года.
 Михаил Васильевич читает роль Могильщика
  из  «Гамлета»:

— «Скажи мне: чья это могила?» —
«Твоя, коль ты в неё залез»…
…Какая дьявольская сила!
Какой английский политес!
У них могильщик учит принца,
У них эсквайр умрёт за принцип,
У них купец, припав к рулю,
На судне равен королю!

Сегодня ставим мы Шекспира...
Он, право, драматургов Бог,
Его волнующая лира
Проникнет в сельский наш чертог,
И что же?..  Надобно признаться,
Что я не в силах разобраться:
Кого люблю, кого любил…
О, Гамлет, Гамлет, дай мне сил!

Входит Елизавета Алексеевна:

— Ну что, мон шер? Уж вы готовы?
Помочь примерить ваш костюм?
                Он:
— Могильщик прост. Его покровы
Не отнимают много дум.
Когда другим мостишь могилы,
Не фрак вам нужен — только силы,
Поскольку вылезть из могил
Порою не хватает сил.
                Она:
— Так вы, как ваш герой, философ?
                Он:
— То дьявол в голову залез…
                Она:
— Давно назревших к нам вопросов
Не разрешил ваш тайный бес?
                Он:
— Скажу вам нынче, ей же ей,
Но… слышу голоса гостей?..
                Она:
— О да, соседей полон зал!
Пойду встречать их… (Уходит)…

 Михаил заглядывает в щёлку занавеса:

— Я пропал!..
Она, она сидит в партере!
Скажите, в чём моя вина?!
Когда бы то по нашей вере,
Давно была б моя жена!
Из Золотой Орды пришедший,
Своею волей обрусевший,
Мой прадед, трёх имея жён,
Не нарушал тогда закон?

За что же мне, родному внуку,
Достался горестный венец?
Рождён на счастье и на муку,
Люблю жену и, наконец,
Когда виски седыми стали,
Когда от ласки мы устали,
Увы, другую повстречал…
И снова, снова воспылал?!

На много лет меня моложе,
Но, непонятно почему,
Она твердит, что любит тоже!..
Не глуп, но женщин не пойму.
Что ж делать? Вот ведь незадача!
Уйду — одна семья заплачет,
Останусь — будет плач в другой…
Быть может, выход есть иной?

(Смотрит на заветный перстень)

— Когда-то, бывши капитаном
Преображенского полка,
Я приобрёл в порыве пьяном
У старого ростовщика
Сей скромный перстень: ценность в том,
Что он весь ядом напоён.
«Храни, велел мне ростовщик,
на старость!»…
Вот он — этот миг?!

Пойду, могильщика сыграю
И, откупорив смерть свою,
Я им обеим завещаю
Любовь печальную мою!
(Целует перстень, уходит)
                Занавес

                СЦЕНА 3

            Тарханы 1813 года. 
Елизавета Алексеевна в волнении ходит по комнате.

— Прошло три года, как супруга
Я схоронила… Что ж теперь?
Свобода — лучшая подруга,
Нам открывающая дверь
Туда, где жёнам входа нет?..
(Смотрится в зеркало).
А мне ведь 39 лет!
Вдова… Но кто же среди вдов
Семейный не оценит кров?..

(Поправляет портрет молодого генерала):

…А он хорош собой, не скрою!
С французом дрался, ранен был,
Кутузов собственной рукою
Герою шпагу подарил!..
Без мужа я, он без жены,
Мы с ним печалями равны,
Меня он любит… Как же быть?
Возможно ль мне его любить
И, слово давши одному,
Уйти к герою моему?!.

(Встаёт перед иконой)

Вот эту старую икону
Сняла когда-то мать моя,
Благословила нас с поклоном…
          (Долгая пауза)
О, мой супруг! Навек твоя!!!
Когда я, следом за тобою,
В иное царство дверь открою,
Признаюсь честно, Михаил:
«Никто тебя не заменил!»
…Скажу любимому супругу:
«Мы были созданы друг другу
И под иконою, вдвоём,
Мы вместе к Господу взойдём!»

(Раздаётся колокольчик, она смотрит в окно).
 
Чу! Кто-то едет… Это Маша!
С ней рядом барин молодой…
О, дочь моя! Милей и краше
Девиц не знаю ни одной,
Люблю, люблю тебя, как мать!
Но — чувства надобно скрывать.

 Входят Мария и Юрий Петрович

                Дочь:
— Ах, маменька! (бросается в объятия)
                Мать:
— Мадмуазель!
Я тоже рада вам безмерно,
Но вам не следует отсель
Терять приличие… Наверно,
Представить гостя своего
Обязаны вы первым делом?
                Дочь:
— Пардон, мадам! Прошу его
Любить. Он кажется несмелым,
Но капитан, сидел в седле,
Сражался в Тульском ополченье…
Мы познакомились в Орле,
Он был тогда на излеченье…

Гость (целует руку будущей тёщи):

— Юрий Петрович!
                Мать:
— Рада Вам… Елизавета Алексевна…
                Дочь:
— Ах, маменька, я всё отдам,
Но полюби его душевно,
Как я люблю!..
(Кашляя, видит кровь на платке).
Недолго мне
Гулять в родимой стороне.
                Мать:
— Ну будет, будет! Что за бредни?
Откуда вдруг такая блажь?
Приснилось что-нибудь намедни?
Так это, доченька, мираж.
Тарханы, милая моя,
В неделю вылечат тебя,
Недаром, что родимый дом…
Сыграем свадебку потом,
А там, как бабушка, подряд
Вручишь мне дюжины внучат!*

 *Бабушка Маши, Мария Афанасьевна Столыпина, родила 11 детей.

                СЦЕНА  4

          Москва, 1814 год. Супруги Лермонтовы.
               
                Он:
Москва! Ты русский дух и честь!
Первопрестольная, святая,
Ты потому уже родная,
Что многие рождались здесь!
                Она:
В имении, среди ветвей,
Среди дубрав, среди просторов
О, как щебечет соловей
Вдали от любопытных взоров!
Там — откровенье естества,
Там зарождение начала...
                Он:
…Но — обнажается листва,
В природе всё похолодало,
И, подчиняясь естеству,
Не доверяя сельским слухам,
Любимых жён везут в Москву —
Там акушер, не повитуха.
                Она:
Помолодевшая Москва!
Всего два года, как входила
Наполеоновская сила,
Как полыхали купола,
                Он:
Но нам ли привыкать к пожарам?
Два года прожиты недаром,
И также, как булат, остры,
Стучат повсюду топоры!
                Она:
А там, где Красные Ворота,
Кирпичный дом, второй этаж,
Вселилась парочка  в субботу,
Из Пензы прибыл экипаж.   
                Он:
Жена мила, но худосочна
И на сносях уже была…
Октябрьской лебединой ночью
Она мне сына родила!
                Она:
Москва! Ты русский дух и честь!
Первопрестольная, святая,
Ты потому уже родная,
Что гении рождались здесь. 
 

                СЦЕНА 5
 
                Тарханы, 1817-й.
Печальный колокольный звон. Елизавета Алексеевна и Юрий Петрович  возвращаются с похорон. Она:
               
— О, Господи! Какая мука —
Допреже схоронить супруга,
Потом единственную дочь!!!
Чем тяжесть эту превозмочь,
Уж лучше бы в могилу тоже!
(Опомнившись, крестится)
Прости, прости мне, матерь Божья!
                Он:
— Я сам, ей-богу, вместе б с вами!
И приложу, её любя,
Я дуло к сердцу... Но меж нами —
Ею рождённое дитя!
Любовью сотканную нить
Она молила сохранить!
                Она:
— Отцовским чувствам верю вашим…
Но и меня поймёте ль вы? 
Он был безрадостен и страшен —
Финал моей большой любви:
Сквозь одиночество и стужу
Я сохраняла верность мужу,
Сорокалетняя вдова,
Поскольку дочь была жива!..

Теперь, скажите, что ж мне делать?
Ни мужа нет, ни дочки нет…
Оставив оболочку тела,
Мне душу отняли вослед!
Одно лишь пятнышко надежды
Ещё мне оставалось прежде:
Мой внук… Ужели и его
Из сердца вынут моего?
Что ж там останется?!! Ни справа,
Ни слева жизни больше нет!
                Он:
— Но я отец, имею право…

             Она (слёзно молит зятя):
— Оставьте мне последний свет!!!
Зачем мне жить во мраке ночи?
Тройное горе выест очи,
Пойду бродить, не видя дня,
И там, в пруду, найдут меня! 
     (Показывает за окно, рыдает)
                Он:
 — Ах, Боже мой! Не плачьте, мама!
Вы сердце раните моё. 
Как все Столыпины, упряма,
Но здесь… Ведь детище своё
Я защищаю!
                Она:
— Верьте слову:
Вы молоды, найдёте снова
Подругу жизни, и она
Детей родит вам без труда!
А кто же мне заменит внука?!
Убьёт, убьёт меня разлука!

(Открывает денежный сундук.)
Возьмите деньги! Я богата!
Дам тысяч 20, 25…
                Он:
— Мадам!
                Она:
— Простите, виновата.
От страха стала ум терять…
(Нервно ходит по комнате, в сторону:)
И суд на вашей стороне,
И царь помочь не сможет мне…
Последний довод — дань рассудку!
                (Зятю:)
Представьте на одну минутку,
Что мальчик вырос и ему
Всё нужно выдать, как тому,
Кто в жизнь приличную вступает…
Образованье, имена,
Большие связи и казна —
Всё это тоже роль играет?!

Меня, конечно, извините,
Но вы — что юноше дадите?
Шотландский корень? Что с того?
Он для России мало значит,
Ужели же сравнить его
С Столыпинским, с Мурзой в придачу?
 
Мой брат уж в 20 с чем-то лет
Во дни Суворовских побед
Его был верным адъютантом! 
И внук мой воинским талантом
Авось, не будет обделён,
Когда в кругу таких имён,
С пол-тысячами душ к тому же,
В гусары бравые войдёт,
Друзей достойных обретёт
И станет первых лиц не хуже!
Примеров этаких немало,
Как в тридцать лет стал генералом…
А что, скажите наперёд,
Он бедным барином возьмёт?
                Он:
— У нас имение под Тулой…
                Она:
— Ах, перестаньте! Двести душ?..
Да меньше, я вас обманула!
С таким «именьем» впору уж
До капитана дослужиться…
Нельзя, нельзя не согласиться,
Что из Тархан скорее он
Достигнет радужных погон!
                Он:
— Да, это так. Но как же быть?
Как людям это объяснить?!..
       (Грозит ей пальцем.)
Как вещь вассала своего
Вы покупаете его!

              Она (решительно):
— Мишель — навек моя душа!
Ему составлю завещанье,
А нет, так — вам же в наказанье — 
Он не получит ни гроша!!!

    Юрий Петрович (с гневом обращаясь к небесам):

— О, жуткий век вражды и брани!
В рабах здесь даже и дворяне!
Гляди: в бесправии своём,
Отец, торгующий дитём!!! (Уходит)

       Она смотрит ему в след:

— Прости меня, мой милый зять!
Нет, не обидела б я внука,
Но что могла ещё сказать,
Когда грозила мне разлука
С тем, кто один — мой рай земной?!
Теперь он мой!
Теперь он мой!!!
    
                СЦЕНА  6

Горячие воды (Пятигорск), лето 1820 года
Елизавета Алексеевна и Екатерина Алексеевна, родные сёстры, обе вдовы, сидят в саду. Елизавета с восторгом:

— Седой Кавказ!.. Какое чудо!
Эльбрус, Бештау и Машук…
Преддверье рая!..
                Екатерина:
— Рай повсюду,
Так говорил и мой супруг —
Боец Ермоловской закваски…
                Елизавета:
— О да, я слышала не раз,
Как генерал смирил Кавказ
Не столько саблей, сколько лаской...
Как хорошо, как мирно тут!
Спасибо, Катя, за уют…
                Екатерина:
— Пустое!
                Елизавета:
— После смерти Маши
Впервые мне Мишель не страшен
Своею бывшей худобой
И щёк унылой желтизной…
Кавказ его преображает!
                Екатерина:
— А как умён! Как много знает
Твой удивительный внучок!
В пять лет уж он освоил краски
И наизусть расскажет сказки,
И вскинет к скрипке свой смычок!..
                Елизавета:
— Я верю в тайну поколений:
То в наш, столыпинский, букет
Вплелись удачно и Аксений,
И вот Лермонт, сомнений нет!

Екатерина, нахмурившись:

— А что ж отец? Он навещает?
Не нажил заново детей?
                Елизавета:
— Приедет, горестно рыдает
Над гробом Машеньки моей,
Клянётся, будто любит вечно,
Никто не надобен ему!..
                Екатерина:
— И говоришь ты так беспечно?!
Я, Лиза, право, не пойму.
Скажи, встречается он с сыном?..
                Елизавета:
— А как же? Я прошу сама:
Нельзя мальчонке без мужчины…
                Екатерина:
— Ты, право же, сошла с ума!
Никто мужчин не разумеет:          
Любовь дитя покуда тлеет*,
Но вспыхнет порохом, а там
Не затушить!!!  Любовь к отцам
Всегда сильней, чем к дряхлым бабкам!
Ах, если б шло своим порядком,
Женился б зять твой…
                Елизавета:
— Что ж тогда?..
                Екатерина:
— Есть злая мачеха всегда,
Которая, как в старой сказке,
Отцовские заменит ласки!
                Елизавета:
— Так что же мне (с усмешкой): женить его —
Родного зятя своего?
(С тяжёлым вздохом).
Не надо, Катя… Я молчала,
Но… в зяте дочку увидала:
Свинцовый блеск в его очах,
Больной румянец на щеках…
Похоже, Мишенькин отец
На этом свете не жилец…

(Вскидывает руки к небу)

 А потому молю я Бога,
Чтобы у юного раба
Другая выпала дорога.
Другая выдалась судьба!

*Став подростком, Михаил Лермонтов порывался переехать в Кропотово, к отцу…
 
                СЦЕНА 7

         Кропотово,  1831 год.
Юрий Петрович в домашнем халате обходит портреты друзей, жены, сына:

— Ну вот и всё. Уходит жизнь моя.
Но я роптать и гневаться не вправе.
Скажу при встрече: помните, друзья?
Мы были с вами молоды и в славе,
Когда француза гнали от Москвы!
Под Малоярославцем и Смоленском
Немало пало витязей, увы!

В походном лазарете деревенском
Я вашими молитвами ожил
(Вы были к Богу ближе и желанней),
И Он меня на время отпустил,
Избавивши от смерти слишком ранней.

А через год, не более того,
Я получил подарок от Него,
Каким дарует лишь Господь один —
Любовь земную!
Странно: средь мужчин
Красавица заметила меня!
Обычный танец блеск её огня
Волшебным сделал! Ею опьянён,
Я понял, что без памяти влюблён!
И не ошибся: пусть в гробу она,
Но мне навек — любимая жена!
И верую, что скоро там, в раю
Я встречу вновь красавицу свою!

         (Переходит к портрету сына):

 Лишь одного тебя, мой милый сын,
 Средь неземных сияющих вершин
 Я не хотел бы долго-долго видеть!
 И пусть давно разъяты мы судьбой,
 И ты спешил бы встретиться со мной,
 Не торопись разлукою обидеть!

Ты нужен здесь! Поверь мне, милый друг:
Я знаю сотни юношей вокруг
Красивых, знатных, в доблестях, быть может,
Они и нашу славу преумножат!..

Но я читал, читал стихи твои
И сам себе не верил: так же это?
Ужели я в столь недалёки дни
России подарил Поэта
Сродни Жуковскому, а, может, и ещё?!
Не помню сам, чтоб кто-то из маститых
Так рано навострил перо своё
На гребень слов могучих, не избитых!

(Кашляет и видит кровь на платке):

Грядёт ли мне грядущая зима?
Не ведаю, сынок, но завещаю:
Ты одарён способностью ума
Великого, привольного, без краю!
Не дай же Бог его употребить
На что-то бесполезное, пустое,
Как если бы жемчужину разбить,
Мельча для стройки дно простое.
Учти, мой сын: алмазы или грант*—
Все нашу жизнь отточат понемногу.
За царственный и горький свой талант
Ты дашь ответ когда-то Богу!
Он каждого сподобит умереть,
Но чем чадить, так лучше уж гореть!!!
                Занавес.

В данном случае «грант» — чистый песок(В.И.Даль).

                СЦЕНА  8
 
            С.-Петербург, 1840-й.
Елизавета Алексеевна у окна, ждёт внука:

— Ах, Петербург! Какая прелесть!
Как благолепен град Петра!
Снегов февральских тихий шелест,
И величавая Нева,
И в белой дымке над тобой
Исаакий с гордой головой!..
С небес благую новость слышу:
Сегодня Мишеньку увижу!
Пустое время для меня,
Когда уж нет его два дня!

    (Подходит к зеркалу):

Мне 60… к чему кокетство?
Жизнь не бросает ничего.
Как быстро пролетело детство
Родного внука моего!
Ещё вчера так было шумно —
Весь дом в прислуге и друзьях,
Потом в волнении безумном:
Москва, учёба… На часах
Стоит мой мальчик, юнкер мой...
С коня низвергнулся ногой… 
Забот немеркнущий букет,
Когда «бойцу» 16 лет.

Но вот уже указом царским
Переведён в гвардейский полк.
О, как хорош мундир гусарский —
Бобровый ментик, яркий шёлк!.. 

…Однако вертопрах французский,
С трудом владеющий по-русски,
Зимою Пушкина убил,
Внук стих опасный сочинил,
И началось! Мишель в темнице,
У бабки с глаз нейдёт слеза,
Давно знакомые мне лица
Отводят сумрачно глаза…

Ах, сколько было писем скорбных!
Великий Князь молил царя!*
Как много жаждущих придворных
Всё обещали... Только зря:
Мой милый поражён в приказе
И снова, снова на Кавказе
(На этот раз уж без меня),
А там стреляют, там Чечня!

Но, слава Богу, не убитый,
Он вновь в столице, снова здесь!    
Во всех домах друзьям открытый,
А их, восторженных, не счесть.
Его поэмы нарасхвате, 
На днях роман выходит кстати,
Все хвалят внука моего,
Все домогаются его,
А мне, ей-богу, неспокойно:
Любовь толпы
        страшней, чем войны!
А дамы, дамы… сколько ж их
Возле гусаров молодых!
Лишь отвернись, как женят внука,
И снова, снова с ним разлука?!

 Входит Монго:
 
— Позвольте, тётушка?
               Она:
— Позволю.
А где Мишель?.. Вы были с ним?
                Он:
— Он задержался… поневоле…
           (Пауза). Она:
— Алёшка!.. Прут необходим,
Чтоб  продолжать с тобой беседу!
Скажи: вернётся он к обеду?
                Он:
— Боюсь я, тётушка, что нет. (Со значением.)
Без нас… вам подадут обед.
                Она:
— О, Боже! Что опять случилось?!
Я вижу: нет в тебе лица!
Что, говори, переменилось?
Он жив?!!
                Он:
— Убейте подлеца:
Хотел смолчать...  Лишь  ранен, в руку…
Французу дерзкому науку
Он преподал — и проучил!
                Она:
— Ты был там?!
                Он:
— Секундантом был.

Открыть подробности не смея,
Скажу: он честь не замарал!
На пулю дерзкую злодея
Свою на сторону послал!
                Она:
— Да кто ж он? Чья вина была? 
                Он:
— Месье Барант, сынок посла…

На ту дуэль ещё немало
Досужих сплетен нанесут,
Но честь России — вот начало,
Дантес и Пушкин — тоже тут.
                Она:
— Увы! Дантес нанёс урон
Не меньший, чем Наполеон:
Война войною, нету слова,
Москву восстановили снова,
Но кто нам Пушкина вернёт?!
              (Со страхом)
 А вас, мой милый… Что вас ждёт?
Что вам грозит на этот раз?
                Он (беспечно):
— Как прежде, видно: на Кавказ.
Туда шлют «новых декабристов» —
 И забияк, и скандалистов…
                Она:
— Ты будешь вместе с ним, Алёша?
                Он:
— Везде! Ведь я его Монго
И Пятница для Крузо — тоже.
Хотя, признаюсь, нелегко
С Мишелем совладать порою:
Ведь он, под стать его «Герою»,
Повсюду лезет на рожон,
Повсюду правды ищет он!
                Она:
— Храни, храни его, мой милый!
Весь свет мой, всё блаженство в нём!**
И никого уж до могилы
Ты в сердце не найдёшь моём!
                Занавес

*Великий Князь Михаил Павлович, получив слёзное письмо Арсеньевой, просил своего венценосного брата смягчить наказание юному Лермонтову, но бесполезно.
**Подлинные слова Елизаветы Алексеевны из письма княгине Черкасской, 1836 г.

                СЦЕНА 9

Пятигорск, 16 июля 1841 года. Ночь.
Монго один возле открытого окна:
 
— Всё смолкло в мире, всё уснуло,
На небе смена караула,
          И, вместо тучи грозовой,
Луна блестит над головой.
Уже ни ветра нет, ни грома…

…Такое тоже мне знакомо:
Вдруг налетят из-за скалы
Лихие горцы, выстрел грянет,
Свинец бойца смертельно ранит,
Завесит порохом стволы,
Звенит булат, трепещут кони,
И злобный крик, и тяжкий стон,
Потом раздастся звук погони
И вот уже всё дальше он…

В ущелье, где тропа крутая,
Стучат копыта, замирая,
Ещё вдогонку грянет гром
В беспечном небе голубом,
И всё исчезло, всё пропало,
Как будто не было вовек,
Лишь кровь строит кусок металла —
То умирает человек…
 
Вот так вчера из горной кручи
Напал на город грозный шквал:
С Бештау вниз скатились тучи,
И яркой молнии кинжал
Пронзил насквозь их; ливень хлынул,
На светлый город тьму надвинул,
Гремел, не умолкая, гром,
Потоки пенились кругом…
 
Но так же быстро всё пропало.
Гроза ушла… Погрохотало
Ещё на краешке земли,
Подкумок клокотал вдали,
Вдруг ставший грозным, словно Терек,
И заливая пеной берег,
Ручьи бежали между скал…
Но город снова прежним стал —
Таким, как крепость после боя.

…Вот только нет в живых героя!
Но крепости не привыкать
Своих защитников терять.
               
…Встаёт рассвет уже… О, Боже!
Из бед досталась мне, похоже,
Страшнее всех (где силы взять?) —
Письмо Арсеньевой писать!

Уж лучше б сорок раз в сраженье,
Уж лучше бы в изнеможенье
Идти походом боевым,
Чем быть мне вестником таким.

     (Берёт перо и бумагу)

Но делать нечего… Я ближе.
Других посланников не вижу,
Кто с первых слов бы не убил
Его бабулю… (Пауза)
Дай мне сил!

              (Пишет)
«Мы были, тётушка, не раз
С ним вместе в битвах за Кавказ…
Как часто пули там летали!
Те дни мы адом называли,
Но в Пятигорске, здесь, в раю…

 (С мистическим удивлением)
 Ваш внук — он чуял смерть свою!!!

…Вы помните ли грот Дианы?*..
Мишель давал на днях пикник,
И все слегка уж были пьяны,
Когда он мне к плечу приник
И прошептал: «Вдруг мысль закралась,
Что мне недолго жить осталось…»
Его я переубеждал:
«Ты молод, брат, какой финал?! 
С Чечнёй мы тоже примирились,
Ещё не скоро под ружьё,
С чего предчувствие твоё?
Шальные мысли появились
Откуда вдруг?!»… Он глубоко
Вздохнул — и вылил прочь клико!

Назавтра звали нас на вечер
К мадам Верзилиным, а там
Играл рояль, горели свечи…
Флирт разгорелся из-за дам…
И кто уж первый, я не знаю,
А оттого предполагаю,
Что вызов получил Мишель…

Он отдал дань Железным водам**
И, возвращаясь, мимоходом,
Шутя... заехал на дуэль!
 
Природа вдруг рассвирепела,
Из низких туч гроза гремела,
И, благородный, как виконт,
На воздух выстрелил Лермонт…
                (Пауза)
Не смею я писать вам дальше...

Противник, сын вражды и фальши,
Всё колебался и бледнел,
И секундант прервать хотел
Ту затянувшуюся муку…
Но грянул гром! и выстрел!..
«В руку?» —
Вскричал в тоске один из нас.
Мы подбежали, но из глаз
Уже сознанье убегало…

Противник превзошёл себя:
Стрелок до нынешнего дня
Не самый меткий, но попала
Здесь пуля в сердце…

…Видит Бог,
Я всё вам выложил, как мог.
И только порученье ваше
Беречь его от силы вражьей
Не в силах был исполнить я:
Какой же враг?! Они — друзья! ***

Мир изменился, безусловно,
Когда ваш давний школьный друг
Вам в сердце метит хладнокровно…
Всё перепуталось вокруг!
 
Но я любил Мишеля свято,
Любил как друга и как брата,
Поэта — более всего!
Я верю: будут знать его
Не меньше Пушкина, быть может,
Наш род он славой преумножит,
И нам не превратиться в дым,
Поскольку жили рядом с ним!»
                Занавес

…………………………………….
*Есть неопровержимые свидетельства того, что 8 июля 1841 года на пикнике в гроте Дианы Лермонтов говорил друзьям о предчувствии скорой смерти своей.
** Последний день жизни, 14-15 июля, Поэт провёл в Железноводске и колонии Шотландка.
*** Н. С. Мартынов учился с Лермонтовым  в Школе юнкеров, они вместе участвовали в экспедиции генерала Галафеева и вообще считались добрыми друзьями.

               
                СЦЕНА  10
 
                Лето 1841  года.
Елизавета Алексеевна в глубоком трауре, постаревшая и совсем седая, молится Богу:

— Позволь, Господь, уйти в могилу!
На этом свете нет мне силы,
Вся жизнь моя оборвалась!
 (Держит в руке письмо Манго)
Из Пятигорска донеслась
Весть страшная, нельзя поверить,
Нельзя от ней захлопнуть двери,
Чтобы не слышать и не знать,
Не задыхаться, не страдать!!!

И первый раз я возроптала:
«Ужели для одной судьбы
Всего, что мне досталось, мало?!.
Ужели прежние гробы —
Не тот на сердце груз свинцовый,
Что им понадобился новый?
Ужель чугунная плита
Всё для страдания не та?!..
 
Скажи, скажи мне, Боже правый:
За что же, на свою беду,
В твоих покоях величавых
Упокоенья не найду?
За что, за что же ты меня
Не взял до нынешнего дня?!

Лежала б я в гробу холодном,
От вести злой навек свободном,
И не коснулась бы она
Моих ушей…
(Спохватившись)
Прости мне, Боже!
Все эти мысли сатана
Внушает в голову, похоже.
             (В ярости)
О, нет! Я жить ещё хочу,
Чтоб выбрать кару палачу!!!
Молиться буду нощно, денно,
Чтобы на лбу его, нетленно,
Горело имя: «Я палач!»,
Чтоб всякий русский в страхе, вскачь
Бежал от этого злодея!!!
                (Пауза)
…Ещё хочу внучка привезть
В Тарханы… Вечно зеленея,
Шурша листвой благую весть,
Пусть дуб склоняется над ним,
Как над живым!
Как над живым!!! 
               Занавес

                СЦЕНА 11

 Пятигорск, раннее утро, Эльбрус.

Примета в Пятигорске есть:
Когда на вас с утра
Глядит Эльбрус — благая весть,
А нет — не жди добра!
            
Весь город в зелени садов,
Плоды на всякий вкус!
А с вышины в сиянье льдов
Глядит на них Эльбрус.

Когда то здесь, уже давно,
Творил один поэт.
Эльбрус глядел ему в окно   
И улыбался дед.
 
Июльский тёплый светлый день
Беды не предвещал,
Но в небе пробежала тень,
И в ней Эльбрус пропал.

Молчал, насупившись, Машук
Под тучей грозовой,
И грянул гром! И всё вокруг
Укрылось пеленой.

А поутру, как тяжкий груз,
Как сон, ушла гроза.
На Пятигорск глядел Эльбрус,
Холодный, слеза…

 …Пришла весна, забрезжил вновь
Кладбищенский рассвет,
А милой бабушки любовь
Не умирает, нет!

 Могильщик хмуро в руки взял
Свой заступ: первый раз
Вдруг самовольно отдавал
Свои дары Кавказ.

Мрачнела горная гряда:
"Ведь это мой был внук!".
Поэт покинул навсегда
Неласковый Машук.

На север тронул странный груз —
Тяжёл, свинцов, уныл…
Глядел, глядел вослед Эльбрус,
Пока хватало сил…

Струилась вешняя вода,
Был гор печален свет,
С седым Эльбрусом навсегда
Прощался наш Поэт.


                СЦЕНА 12
            Пятигорск — Тарханы, апрель 1842  года.
               
Нависли низкие туманы
Над белопенною Кумой,
С Кавказа в милые Тарханы
Везут хозяина домой.

Скрипит натружено телега:
И путь далёк, и груз тяжёл,
Освободившийся от снега,
Зазеленел широкий дол…

Ах, если бы в такую пору
На вороном своём коне!
Какую дал бы он им фору
В чеченском стареньком седле!

Каким бы вихрем он ворвался
В Апалиху, в семью друзей,
Со всеми бы расцеловался
По-деревенски, без затей,
И снова, снова ногу в стремя —
Неси в Тарханы, верный конь!

Мы в бой летели, было время,
Повсюду полыхал огонь,
Вертелся чёртом друг военный,
И пули не задели нас,
А нынче, гордый, но смиренный
Колено преклони в тот час,
Когда бабуля, видя внука,
Из дома выйдет не спеша…
Какая долгая разлука,
Как надрывается душа!

Нависли низкие туманы
Над Милорайкою-рекой,
С Кавказа в милые Тарханы
Свезли хозяина домой,
И в день апрельский, в церкви новой,
На родине отпели чтоб,
Поставили простой, свинцовый,
Непреподъёмно тяжкий гроб.

                ЭПИЛОГ
               
Седая повесть прежних дней…
Зачем мы вспомнили о ней?
Что есть такого в этом свете,
Чего не знают наши дети?..

И уж совсем не для того,
Чтоб проповедовать и спорить…
Любовь! Вот тайный смысл всего.
Любовь и смерть, любовь и горе —
Всё в море чувств переплелось!

Всепобеждающая сила
Порой сильнее, чем могила,
И твёрже, чем земная ось!

                Юрий Арбеков

 ДЕЙСТВУЮШИЕ ЛИЦА (раздумья автора)      

        Михаил Васильевич Арсеньев — дедушка Поэта по материнской линии. Родился в 1768 году, был в молодости отважным офицером, дослужился до капитана лейб-гвардии Преображенского полка. В 1794 году женился на Елизавете, на её приданое (и на её имя) были куплены Тарханы. В 1795 году у них родилась дочь Мария.

 Возможно, роль «примака» делала Михаила равнодушным к хозяйственным делам. Он часто отлучался из дома по делам общественным (был избран Чембарским предводителем дворянства), что привело к знакомству с соседкой. Жена, похоже, стала в тягость, но развестись с нею — потерять и дочь, и усадьбу, и положение в обществе (в те годы строго смотрели на нарушителей семейных уз: свадьбы воистину заключались на небесах)…

Жена словно закована в кольчугу добродетели. Она и сама никогда не изменит любимому мужу, и ему не позволяет совесть завести от неё лёгкую «интрижку». Здесь всё всерьёз, всё на пределах срыва, и он происходит!
В ночь с 1 на 2 января 1810 года, после домашнего спектакля, в котором Михаил Васильевич играл Могильщика в трагедии Шекспира «Гамлет», он отравился.  (Из воспоминаний современников: педагога Алексея  Зиновьева и биографа Михаила   Лонгинова).

К сожалению, более детальных портретов М. В. Арсеньева не сохранилось, но есть свидетельство его супруги. Она пишет о внуке: «Нрав его и свойства совершенно Михаила Васильевича». Из этого следует, что дед — натура творческая (играет в спектакле), увлекающаяся (сам Лермонтов впервые влюбился в десять лет), склонная к порывам…

         Елизавета Алексеевна Арсеньева (1773-1845) — главное действующее лицо драмы, бабушка Поэта.
Старшая дочь Алексея Емельяновича и Марии Афанасьевной Столыпиных, она получила прекрасное домашнее образование, была глубоко верующей, имела  волевой характер. Положение старшей сестры в многодетной семье сделали Елизавету негласной наставницей десяти своих младших братьев и сестёр.  Те её любили и побаивались — за неподкупность третейского судьи.

Выйдя замуж  и уехав в имение,  она по-прежнему оставалась надёжной советницей младших. «В Тарханах у Лизы» побывали практически все её сёстры и братья, она сама поддерживала с ними тесную связь.
 
К мужу у Елизаветы Алексеевны отношение ровное. Она его любит, у них растёт дочь — что ещё нужно для семейного счастья? Известие о «коварной соседке» приводит нравственно чистую, строгую к семейной морали женщину в шок. Другие в таких случаях начинают слежку, устраивают мужу и любовнице скандалы, сами изменяют, в конце концов! Но не такова старшая дочь могущественного Столыпина. Она, как человек кристально чистый, ждёт того же от супруга. Увы, он принимает слишком радикальное решение…

Оставшись вдовой в 37 лет, женщина весьма красивая, о чём говорит портрет начала 19 века неизвестного художника, Елизавета Алексеевна наверняка могла бы снова выйти замуж. Кто из старых холостяков не поглядывал на богатую умную вдовушку? Но… факт остаётся фактом: она осталась верна Михаилу Васильевичу до гробовой доски.

В работе над ролью Бабушки очень важно учесть массу противоречий её характера. С одной стороны, она исконная русская помещица — властная, хозяйственная, независимая в своих решениях. Она не самодур, как Салтычиха, но при необходимости может и продать несколько крестьян. Впрочем, хозяйство она вела грамотно, о чём говорят такие цифры: в 1817 году имение насчитывало 495 душ мужского пола, а в 1845 — уже 605.

К своей единственной дочери Арсеньева относилась как к хрупкой драгоценности. Знала, что Маша с юности больна, и ничего не могла ей запретить, но властный характер не мог не сказаться. Строго следит мать и за нравственностью, и за манерами дочери: ведь ей замуж выходить, общаться в свете, а там очень привередливо наблюдают за этикетом девиц на выданье.
У каждой матери свои взгляды на будущее дочери, и она, конечно же, хотела бы иметь богатого зятя. Кто осудит за это Елизавету Алексеевну, тем более, что дочь у неё одна? И вдруг — Юрий Петрович. Да, он красив собой, капитан, без ума любит его Машеньку, но… Имение Кропотово — это чуть более тысячи десятин земли на четверых (у Лермонтова три сестры не замужем), а Тарханы — более четырёх тысяч, да Мария Васильевна — единственная наследница! Если учесть, что шириной земельных участков и количеством душ измерялось главное богатство помещика, то невеста была в десяток раз богаче жениха!

Всё это не могло не волновать хозяйственную тёщу, но что же делать, если они безумно влюблены друг в друга? Скрипя сердце Елизавета Алексеевна благословляет дочь.

Хорошее воспитание не позволяет ей открыто помыкать зятем, но в Тарханах все знают, кто в доме хозяин. И когда Машеньке приходит время рожать, слово матери закон: «Только в Москве!» Она права, конечно: дочь слабенькая, а в деревне или Чембаре — только бабки-повитухи. То ли дело старая столица!
Мария рожает удачно, у неё мальчик, и Юрий Петрович вправе назвать ребёнка именем своего отца (Пётр и Юрий, Георг — самые распространённые мужские имена в роду Лермонтовых), но тёща непреклонна — только Михаил, в честь её мужа!
И совсем непримиримыми становятся их отношения спустя три года, когда Мария умирает. Это происходит 24 февраля 1817 года, а уже 5 марта Юрий Петрович уезжает в Кропотово, оставив младенца на попечение бабушки…
Сцену «битвы за внука» автор считает ключевой в драме. Казалось бы, все права — на стороне отца и, тем не менее, Елизавета Алексеевна выигрывает сражение! Унижением, подкупом, шантажом она сделала невозможное — оставила за собой право единолично распоряжаться любимым созданием.
 
Понять её можно. В короткий срок потерявшая мужа и единственную дочь, она всю нерастраченную любовь свою отдала внуку. «Он один свет очей моих, всё моё блаженство в нём», писала она подруге — княжне Черкасской. 
О том, как распорядиться своим «приобретением», Елизавета Алексеевна не задумывается ни на минуту. В роду Столыпиных, Арсеньевых, большинства дворян вообще, физически здоровые подростки идут служить в армию. Это почётно, престижно и выгодно тоже. В те времена стать генералом в 30-40 лет считалось в порядке вещей. Естественно, если ты из хорошего рода, богат, образован.
Первые два фактора налицо, а на образование внука бабушка не скупится. В детские годы в Тарханах его обучает целый штат гувернёров и преподавателей, годы учёба в московском пансионе, в Школе юнкеров и подпрапорщиков северной столицы тоже обставлены ею со всей пышностью, которой требовал этикет будущего офицера…
Сказать, что она не понимала, не видела, какой незаурядный литературный талант прорастает в её внуке, трудно. Елизавета Алексеевна была весьма образованным человеком, ей льстило, когда хвалили картины, стихи, скрипичные упражнения внука… Но главным делом его жизни она считала армейскую карьеру и искренне переживала за те препоны, которые ему чинились. А их было много после стихотворения «На смерть поэта» и дуэли с Барантом. Ей, мечтавшей о генеральских эполетах внука, обидно было, что Мишель снова обнесён в звании (даже однокашник Мартынов, на год моложе, уже майор, а внук ещё только поручик), в наградах (мстительный Николай вычёркивал Лермонтова из всех представляемых ему списков).

А вместе с тем уже вся Россия с восторгом читает поэмы её внука, его «Героя…», поёт романсы на его стихи. Белинский называет Мишеля преемником Пушкина, сам Гоголь восхищён его прозой… Наверное, это самая большая ошибка Елизаветы Алексеевны: в то время, когда внук мечтал об отставке, о возможности целиком отдаться литературе, любящая бабушка всё продолжает хлопотать о его военной карьере…

            Мария Михайловна (1795-1817), по свидетельству очевидцев, с детства была ребёнком слабым и болезненным, «созданием хрупким и нервным, одаренным душою музыкальной». Как большинство девиц того времени, получила хорошее домашнее образование, прекрасно играла на фортепьяно.

Будучи у родственников в селе Васильевском Орловской губернии, познакомилась с небогатым помещиком  Ю. П. Лермонтовым, влюбилась в него без памяти и представила его матери как своего жениха. Мать… перечить дочери не стала. И дело, наверное, не только в болезненности Маши. Девица в целом не капризная, в этом случае она могла «встать насмерть» — характер был от матушки! И никакие доводы не могли помешать: она влюбилась первый раз и навсегда, до гробовой доски!
Увы, в 19 веке ещё не умели лечить чахотку; этот страшный недуг сжил со света мать Поэта в неполных 22 года!. «Он был дитя, когда в тесовый гроб его родную с пеньем уложили»...

Роль Марии Михайловны — одна из самых светлых в драме. В ней сочеталось лучшее от отца (натура творческая, музыкальная) и матери (несмотря на болезненность, Мария могла постоять за свою любовь).

              Юрий Петрович (1787-1831) — капитан, ополченец, небогатый помещик Тульской губернии, потомок шотландского ландскнехта Георга (Юрия) Лермонта.
Честно сражался с французами в 1812 году, был ранен, лежал на излечении в Витебске, встретил Марию Михайловну и полюбил так же, как она его — один раз и навсегда!

Понимал ли Юрий Петрович, что в глазах тёщи он неровня своей жене? Конечно, понимал, но что оставалось делать? Увести молодую жену в Кропотово — окончательно рассориться с хозяйкой Тархан, лишить свою жену тех многих привилегий, которые даёт богатство. Приходилось мириться и молчать.

  Но уже через неделю после смерти любимой жены он не выдержал, не захотел оставаться приживалкой в имении тёщи, и велел закладывать карету.
Мог ли Юрий Лермонтов забрать с собой сыне?.. Конечно, мог, и никто бы ему не помешал в этом. Но какова была бы дальнейшая судьба Мишеля? — вот вопрос! С одной стороны, бабушка готова подписать завещание на внука, а это все Тарханы, около сотни тысяч рублей! (В 1794 году она купила их у Нарышкиных за 58.000, но умелое хозяйствование практически удвоило сумму).  С другой стороны — малодоходное Кропотово… Там его Мишель — богатый молодой человек, которому все пути открыты, здесь — помещик «средней руки», такой же капитан, как отец.

И Юрий Петрович уезжает один, но с условием, что сможет навещать сына, и тот будет приезжать к отцу (такое бывало). Они переписывались, сын делился своими юношескими литературными опусами…

Характерно, что отец был первым, кто оценил подлинное предназначение Мишеля на Земле. В своём завещании он с большой любовью обращается к нему: «… ты одарён способностями ума, — не пренебрегай ими… Это талант, в котором ты должен будешь некогда дать ответ Богу!». А Мишелю — 16 лет… Вот какова сила отцовского предвиденья!

Роль Лермонтова-старшего в драме — одна из самых сложных. Человек красивый внешне (см. портрет 1810 года) и внутренне, чувственный, умный, Юрий Петрович под стопой властной и богатой тёщи. Душа его рвётся между любовью к сыну и пониманием того, что у бабки ему будет лучше. К тому же, как человек тончайшей натуры, Юрий Петрович понимает и Елизавету Алексеевну: каково ей без любимого внука? Не исключено также, что отец догадывался: самому ему жить осталось недолго… Он умер от чахотки за день до того, как сыну исполнилось 17…
 
              Екатерина Алексеевна Хастатова (1775-1830), урождённая Столыпина — младшая сестра Елизаветы Алексеевны. В ранней молодости она вышла замуж за боевого офицера Акима Васильевича Хастатова, впоследствии генерал-майора, уехала с ним на Кавказ. После смерти мужа ей принадлежали   имение в Кизляре и усадьба в Горячеводске (Пятигорске), куда дважды, в 1820 и 1825 годах, приезжали на лечение Елизавета Алексеевна с внуком.

 За мужественный решительный характер Екатерину Алексеевну в семейном кругу звали «авангардной помещицей». По свидетельствам очевидцев, она очень любила Мишеля, удивлялась его талантам в столь ранние годы, рассказывала племяннику истории из жизни горцев, что со временем легло в основу его ранних поэм «Черкесы», «Кавказский пленник», «Хаджи Абрек» и др.

Генеральская вдова — живая весёлая натура, которая искренне рада и старшей сестре, и внуку её. Но в рассуждении о будущности Мишеля тётка проницательнее родной бабушки. Узнав, что Юрий Петрович беспрепятственно навещает сына, она видит в этот угрозу будущему спокойствию Тархан: «Любовь дитя покуда тлеет…» И она права. Не умри отец так рано, Мишель мог решиться на переезд в Кроптово. Он всё больше привязывался к отцу, черпал в беседах с ним то, что не мог почерпнуть от старой бабки… 

                Алексей Аркадьевич Столыпин (1816-1858) — двоюродный дядя и лучший друг Лермонтова, который дал ему прозвище Монго.  Вместе они участвовали в экспедиции генерала Галафеева в Малую Чечню, проявляли немалую храбрость. Монго был секундантом Поэта на дуэли с Барантом и, по некоторым данным, его «негласным» секундантом на дуэли с Мартыновым.

 В мае 1841 года родственники сняли на двоих одну мазанку под камышовой крышей в Пятигорске (ныне Домик Лермонтова) и проходили курс лечения в источниках и горячих ваннах Пятигорска, Железноводска, Кисловодска… Лермонтову-художнику принадлежит  акварель «А. А. Столыпин в костюме курда» (1841 г.) — портрет друга, хранившийся в «Домике» на половине Монго…

Он был в числе людей, к которым Поэт испытывал особо тёплые чувства, считал воплощением чести, благородства и мужественной красоты. Лермонтовед  С. Недумов (!) упрекнул Монго в безразличии к памяти друга, что никак не соответствует фактам. Сразу же после дуэли Столыпин заказал художнику Шведе портрет Лермонтова на смертном одре, принимал первейшее участие в его погребении, одним из первых перевёл роман «Герой нашего времени» на французский язык в сентябре 1843 года. 
Думается, что роль Монго — одна из самых романтических в драме, самых цельных. Лучший друг Поэта отважен и прям, о чём говорит его дальнейшая и, увы, тоже недолгая жизнь. Будучи за границей и узнав о Крымской войны, отставной капитан вернулся в Россию, участвовал в обороне Севастополя и вновь уехал во Флоренцию, где и умер вскоре.

   КОММЕНТАРИЙ К ОТДЕЛЬНЫМ СЦЕНАМ

   СЦЕНА 1.  «Арсений Челебей» — старший сын Аслана Мурзы Челебея. Род Арсеньевых в России ведёт своё начало с 1389 года, когда к великому князю Дмитрию Донскому перешли на службу из Золотой Орды несколько представителей татарской знати, в том числе Аслан. Он принял православную веру и был наречён Прокопием. По легенде, сам Великий князь был его воспреемником и выдал за него дочь своего ближнего человека Житова — Марию, гулял на их свадьбе.
 
 «Мне говорили, что соседка…»  — по мнению большинства лермонтоведов, помещица Мансырева, жившая  в селе Онучине, в десяти верстах от Тархан, могла считаться пассией Михаила Васильевича, но прямых свидетельств их любовной интриги нет.
 
       СЦЕНА 3. «А он хорош собой, не скрою…» — среди знакомых Елизаветы Алексеевны было много героев Отечественной войны 1812 года, друзей её братьев, прославившихся в битвах при Аустерлице  и Бородино.  Она сама активно помогала пензенскому ополчению деньгами и вещами, считая за счастье «быть участницею в приношении для пользы Отечеству».

Оставшись вдовой в 36 лет, Елизавета наверняка могла сделать новую партию, поскольку была богата и хороша собой. Но она была очень набожна,   воспитана в семье, где строго соблюдались заповеди Господни, беззаветно любила ушедшего супруга. Доказательством служит то, что она отстояла имя Михаил для своего внука, а в 1830-е годы возвела в селе Тарханы церковь Михаила Архистратига…

     СЦЕНА 4. «В имении, среди ветвей»… После свадьбы супруги Лермонтовы жили в Тарханах, здесь она и почувствует биение новой жизни. Но на период родов Марию Михайловну отвезли в Москву, где условия для рожениц были гораздо лучше.

     СЦЕНА 5. «Возьмите деньги, я богата»… Слухи о том, что Елизавета Алексеевна «откупилась от зятя», ходили давно. Бабушка, действительно, составила завещание в пользу внука сразу же после отъезда зятя из Тархан в Кропотово, но вексель на 25 тысяч рублей, выданный Ю. П. Лермонтову, — это «пролонгация выданного ранее заёмного письма», считает историк П. А. Вырыпаев. После смерти отца Лермонтову досталась часть Кропотова на ту же сумму, что косвенно подтверждает мнение историка.
               
     СЦЕНА 8. «Дантес и Пушкин тоже тут». По официальной версии дуэль Лермонтова и Баранта состоялась из-за дамы, но современники полагали, что поводом послужила смерть Пушкина от рук Дантеса... (Из воспоминаний поэтессы графини Ростопчиной, знавшей лично и Пушкина, и Лермонтова).
               
     СЦЕНА 10. «Из Пятигорска донеслась…». Летом 1841 года Елизавета Алексеевна находилась в Петербурге, хлопотала за внука, когда получила страшное известие о роковой дуэли его с Мартыновым. По воспоминаниям очевидцев, желание перевести прах Мишеля в Тарханы возникло у неё почти сразу, но осуществить его удалось через полгода: перезахоронения подобного рода требовали долгих согласований. Разрешения царя, в частности, сумел добиться лишь другой её племянник, адъютант герцога Лейхтербергского Алексей Григорьевич Столыпин.
               
     СЦЕНА 12. «Над белопенною Кумой». Река на Северном Кавказе от Скалистого хребта до Прикаспийской низменности с притоком Подкумок в Пятигорске.

«В Апалиху, в семью друзей»… Имение Шан-Гиреев, близких друзей Арсеньевой и Лермонтова; деревенька в трёх верстах южнее Тархан, на берегу реки Милорайки.
 
«В церкви новой». — Церковь Михаила-Архистратига была возведена в селе Тарханы в 1830-е годы на деньги Елизаветы Алексеевны в память о муже. Но там же, в часовне Арсеньевых, в свинцовом гробу, был похоронен и внук. В часовне лежат дед, бабушка, мать, а рядом — отец Поэта.               
 
               
                Пятигорск — Тарханы — Пенза.
                Кузнецов Юрий Александрович
                (Юрий Арбеков)
                62-96-13, 8-909-318-1776
                arbekov@gmail.com