Эти глаза напротив... Из жизни В. Ободзинского

Эти глаза напротив…

(Из жизни певца- Валерия Ободзинского)

Как  пел  тогда  Валерий  Ободзинский,
Как наслаждались  голосом  его!
Как  был  тогда  понятливым  и близким,
Как,  голос  завораживал,  такой.

Манера  исполненья – необычна.
Вернее,  та,  была  очень  проста.
Неповторимой,  и  сугубо  личной,
И песней  мог  до  сердца  всех  достать.

Настолько,  был  лирическим,  тот,  голос,
Который,  шёл  из  сердца,  из  души…
Что  публика  тем  пеньем  завлекалась,
Любого,  душу,  мог  растормошить.

Он  пел  лирически,  проникновенно,
Шёл  голос  с  глубины  его  души.
Вносил  в  песню – своё  «до сочиненье»
Как  будто  в  каждой  песне - жизнь  прожил.

…В  Одессе  этот  юноша  родился,
Друзья  его -  весёлая  «братва»…
В стремлениях своих он выделялся,
Он  ко  всему  и  петь  всё  ж  успевал.

На пляже  начал  выступать  Валерий.
Сначала  для  знакомых,  для  друзей.
В свои  способности  он  с  детства  верил,
И  выделялся  из  толпы, той, всей.

И   верил,  что  успеха  он  добьётся,
Поймут  что,  люди  пение  его.
И  на  Олимп  эстрады  он  взберётся,
Хоть  это  было  очень  нелегко.

«Цуна» -  ребята  кличку  дали  даже,
Его  сравнив  с цунами  напрямик..
Когда  играл он  на  одесском  пляже,
Друзья,  карманы  «чистили»,  в тот  миг

На  пароход  устроился  в  оркестр,
Играл  на  контрабасе,  так  же, пел.
И  вроде  уж  нашёл  своё  он  место,
В  душе  однако  большего  хотел.

Было потом  всё,  то,  непостижимо,
Трагедия  была  на  всю  страну.
Тот «знаменитый» -  «Адмирал  Нахимов»,
Потом  уж  позже, страшно  затонул.

В  оркестре выступал  потом -  Лундстрема,
Там  вместе  с  Пугачёвой  даже  пел.
Из-за  кулис  смотрела, та,  всё время, 
Кто из поклонниц,  его,  явно преуспел.

Тут начались концерты и гастроли,
Играл на контрабасе он тогда.
А  заодно и пел. Гулял  же  вволю,
Глотнул свободы, волю чувствам дал.

Была неординарность  в  его  пенье,
И  этим он  всех  сразу  покорил
Настолько пел тогда проникновенно
До слёз, людей он этим  доводил.

Пел переводы зарубежных песен,
И  наших  композиторов  любил.
Во всех  песнях был очень интересен,
И песни о любви  лишь только пел.

Не  сразу  появился  на  эстраде,
Как  многие  из  многих,  тех,  певцов.
Тернистый  путь  пройти  сначала  надо,
Всех  покорить, найти своё  «лицо».

То,  пение  очаровало  многих,
Такая  необычность  была,  в  том.
Так  пел  лишь Карэл  Гот -  голос  глубокий.
Ещё Том Джонс - почти в стиле, таком.

Пел  про  любовь,  сердечные  все  чувства,
Особенно  он  женщин  этим  брал.
Было,  и  восхитительно,  и грустно,
Не просто пел, а песню проживал.

Он  встретил,  наконец,  свою  «принцессу»,
Её  кругом,  так,  называли  все.
С  восточной  красотой  была  невеста,
Её  одну  заметил  среди  всех.

Стал петь он  для неё  свои  все песни,
Очаровал  её он  пением  своим.
Немало было песен интересных,
Всё про любовь  лишь  исполнялось, им.

Исполнил  в  фильме «Золото  Макены»
Про  грифа,  песнь,  стервятника  тогда.
Лирической манеры,  петь,  не сменит.
Напротив, ещё лучше петь он стал.

Тут  написал  Тухманов  свою  песню,
Исполнил  Ободзинский  сразу,  ту.
Стала  хитом, сразу,  что  интересно,
И  взрывы  восхищения  придут.

«Эти  глаза  напротив» - песня,  эта,
Которую  он  посвятил  жене.
Красавице,  жене,  принцессе  этой,
Не мало посвятит он песен, ей.

Жена  ушла с работы ради  мужа,
Стала  с  ним  вместе  ездить  по  турне.
Считала,  что  смотреть  за  ним  уж  нужно,
«Держался»  бы, тогда,  хотя б при ней.

Поклонники, поклонницы -  все рядом.
После концертов -  расслаблялись все.
Отпраздновать, конечно, были рады,
Засасывало потихоньку всё.

За  чувственность,  манеру  исполненья,
Всё  чаще  его  начали  ругать.
Чиновники  «с  культуры» -  к  сожаленью:
«Как  можно  на  эстраду  допускать!

Влиянье  запада,  им  овладело,
Нельзя  у  нас  такое  допускать!».
И  творческую  честь  певца  задели,
Стали  травить  его. Им  помыкать.

Гостелерадио  хозяином  тут  было.
И  от  него  зависело  тут  всё.
И  Ободзинского  в  конец  добили,
Уничтожались  записи  тут  все.

«Без  Мулерманов,  так  же  Ободзинских,
Эстрада  обойдётся  уже,  впредь.
Не  допускать  к  эфиру,  ЭТИХ,  близко,
И  записи,  их,  песен  все  стереть!»

Такие  были  уж  распоряженья.
Министров  от  культуры  уже  всех.
От  Фурцевой  тогда  шло  раздраженье:
«Про  партию  он  не  поёт  совсем!»

Не  пел  такие  песни  Ободзинский.
Не  мог,  и  не  любил - всем  существом.
Тема  любви  была  ему  лишь  близкой,
Он раскрывался в пении, таком.

Но,  спеть  ему  пришлось  такую песню
«Хотят ли русские войны?» - спел он.
Исполнил как всегда  он интересно,
Нашёл для песни очень нужный тон.

Он спел. Зал  в  гробовом  молчанье.
И, вдруг, как  будто  взрыв –  зал,  зашумел!
И  возгласы,  крики,  рукоплесканья,
Всех  потрясло, такое – как, он спел.

Тухманов.  написал ему  тут  песню,
«Восточной  песней»  называли, ту.
Любимейшей  народа  стала,  честно,
Повсюду уже  петь её начнут.

И  вот  ему  тоже,  за  эту,  песню,
Опала  шла  опять  же  от  властей.
«Что  это  там  за точки, интересно,
Тут после каждой  буквы – Л?». Задел!

«И  что  это  мол в  песне  за  намёки,
Тут  Ленин  или  Брежнев  Леонид…?»
И вместо похвалы – снова упрёки,
А у певца опять душа болит.

Шаинский  и  ему  напишет  песню,
«Белые  крылья»,  что  полюбят  все
И вышла эта песня - интересной,
Она очень понравилась тут всем.

Но, на певца  пошла  тогда  опала,
Записывались  песни,  но  в  эфир,
Почти  не  выпускались,  очень  мало,
Чтоб  позабыли. Кончился б кумир.

За  поведение - часто  ругали:
«Спиртным,  мол,  увлекался. Вообще»
Дела  амурные,  покоя  не  давали,
Поклонницам уже не знает счёт».

Застолья  как  всегда,  после  концертов.
Все  приглашают. Выпить  с  ним  хотят.
Не  мог  им  отказать  кумир,  их, в  этом,
Но, для него это - уже, как яд.

Ему  таблетки дал один нарколог,
Те,  кодеиновые - как  наркотик, шли.
Чтоб снять зависимость от алкоголя,
Они  ему  сначала  помогли.

Но  он глотал  уж  сотнями  таблетки,
По  сути  наркоманом  уже  стал.
И  ломки  организма -  не  редки,
И  головная  боль  уж шла тогда. 

Как – то  поехал он  в  тур  на  Камчатку,
С  ним  не  поехала  тогда  жена.
Здоровье  его  было  уже шатким,
Что ждёт его уже, ещё не знал.

Оттуда  по  пути, уж  в  самолёте.
В  натуре  была  ломка  у  него.
Шалило уже сердце пред отлётом,
Инфаркт  маячил  уж не  далеко.

Он  принял  две  последние  таблетки,
И -  отключился  полностью  тогда.
Как - наркоманом,  окрестили метко,
Такой вот, этим, повод всем он дал.

И  вот  однажды, с  дамой он сошёлся,
Дочь  капитана. Юная  была.
Жена  другая  и  простила б  вовсе,
Но,  Неля – горделивою,  была.

И  выгнала,  та,  мужа  из  квартиры.
«Я  ухожу!  Совсем  я  ухожу…»
Нет, разрешили бы они всё мирно,
Разрыв  был для него  уже, как жуть.

Он  бросил  всё. В  Одессу  переехал.
У  моря  часто  время  проводил.
И новая  пошла по жизни веха,
И вовсе уж остался он один.

И,  «молодой» -  он  стал  уже  не  нужен.
И  пьёт уже,  и  сильно  располнел.
И  Ободзинский  с  ней  расстался  тоже,
И  вот  уже  совсем  певец  не пел.

Ушёл  он  из  эстрады  и  надолго,
Ушёл  он  ото  всех  и  от  семьи.
Отрёкся  от  всего  уже  настолько,
Стал забываться уже и людьми.

Да  он  запил  и  принимал  таблетки,
Лечился уже,  ими,  каждый  день.
На  людях  не  бывал -  иль,  очень  редко,
Осталась от него  лишь только - тень.

На  восемь  лет  пропал,  вдруг,  Ободзинский,
Для  радио,  для  публики -  для всех.
И  сделал  это он  настолько  резко,
Молвою  обросло. И врали все.

«Уехал мол  в  Америку  Валерий,
В  «психушке»  он, иль  умер  он  уже.
Спился,  настолько,  он, наверно,
«До ручки»  уж, наверное, дошёл».

Да,  это  был  тогда  его  поступок.
Уйти  вот так,  и  бросить,  это - всё.
И для искусства стал он не доступен,
И для людей  исчез уже совсем.

Опустошённым, чтоб никто не видел,
Потерянным, его, таким  уже.
Конечно, не хотелось, в таком виде,
Быть средь людей. В искусстве так  же жить.

А  жил  он  у  поклонников  различных.
Скитался  по  ночлежкам  - тут  и  там.
Ему уже всё было безразлично,
От  всяких дел  он отошёл тогда.

Он  сторожем  на  фабрику  нанялся,
С  бичами  в  пьянках  время  проводил.
На людях он нигде не появлялся,
Себя уже совсем он «уронил».

У склада задавило раз собаку,
Переживал Валерий  тут  тогда.
Жалел её очень,  тогда,  и плакал,
Была на сердце  его доброта.

И  вот  однажды  в  церковь  он  явился,
В  церковном  хоре  начал  выступать.
И «бог спросил» -  как  ты  распорядился,
Своим  талантом? Так, смог поступить?

Пришло  к  нему  уже  тут  осмысленье,
И  взял  себя  он  в  руки - и  пошёл...
К  Анне  Есениной. Она -  стала спасеньем,
Такого,  приняла  его  уже.

И,  он  пришёл,  вернулся  снова  к  людям,
И  помогла  ему  тогда  жена.
Вторая, Анна  -  и  спасением,  то,  будет,
Заставит  выступать  его,  она.

Просила,  та,  его  давать  концерты,
Просила  его  снова  выступать.
И помогла она ему тут, этим,
Решила ему новый  шанс  всё ж дать

Песни  Вертинского  он  выпустил  пластинку,
Узнали люди: «Ободзинский – жив!»
Растаяла на сердце его «льдинка»,
Этап  ужасной жизни, завершив.

В программе – «Золотой шлягер», он снялся,
Певца все увидали наяву.
Для всех уже он очень изменился,
И, всё ж на выступленья позовут.

Но,  по  семье  скучал  всё ж  Ободзинский.
По  дочерям,  по  дому  своему.
С ними, чтоб посидеть на равных, близко,
Важно очень тогда было ему.

Стал  приходить,  Неля  его  пускала.
Средь  них  там  начал  сердцем  отходить.
Душа его, с родными отдыхала,
И жизнь на время помогла продлить.

Он  начал  петь. Но - искорка  исчезла.
Не  стало  той  экспрессии,  его.
Конечно, разобраться, если честно,
Стал Ободзинский, ясно уж другой.

И  «Песня  Аравийская»,  по  сути,
Была  про  его  жизнь  спета,  тогда.
Он клип готовил сам уже, тот, кстати,
И в нём опять он чувствам волю дал.

Концерт  большой  был на  восьмое  марта.
Всем  женщинам  гвоздику  дали,  там.
Они  в зале  цветки  собрали эти, 
Валерию  преподнесли тогда.

Однажды, двадцать пятого апреля,
Любимым  дочкам,  он, вдруг, позвонил.
В любви признался  им.  Что – любит Нелю,
Двадцать шестого, в мир иной почил.

Он  в  пятьдесят  пять  лет  уйдёт  из  жизни.
Внезапно  сердце  защемит его.
Отпел  свои  уже совсем,  он,  песни,
Но, голос его слышен далеко.

Под  Пасху,  ведь,  ушёл  певец  из  жизни.
Считается,  что  Бог  его  прибрал.
Поверить можно,  сверх талант, коль, честно,
Ведь его голос за душу всех брал.

Необыкновенным,  всё  ж,  искусством.
Валерий  Ободзинский  обладал.
Нельзя  без  сожаления  и  грусти
Думать:  как  много  он  нам  не  додал.

Скольких  система,  эта,  погубила,
Талантов  и  людей  достойных,  всех.
Не  многие  же  находили  силы,
Чтоб  устоять и  выдержать, то, всё.

«С каждой строчки,  только  точки, после буквы – Л… 
Любили,  Любим  и  будем  Любить и  вспоминать:
Неповторимого – ВАЛЕРИЯ  ОБОДЗИНСКОГО