Сны Поэта. Новелла. Жар-птица

ЖАР-ПТИЦА


     Сначала была курица.
     Нет, всё началось с яйца.
     В узеньком тупичке между брёвнами соседского сарая и высокого забора я обнаружил куриное яйцо. Оно было ещё тёплое. Возвещая о нём, где-то неподалеку ещё кудахтала курица. Я был мал, но хитёр. Чтоб не отпугивать её от гнезда, яйцо брать пока что не стал. «Вот будет три-четыре, — соображал я, — тогда можно их реквизировать и получить за них по полкопейке за каждое». В моём воображении складывалась сумма, по тем временам и моему возрасту немалая. На неё можно было купить сайку, которая по-городскому называлась «французской булочкой». В перспективе узенький тупичок между брёвнами уже представлялся мне Клондайком.

     Морально-нравственная проблема этого дерзкого предприятия решалась довольно просто. Во-первых, нужно было показать маме, что клад обнаружен на нейтральной территории с тяготением к нашему двору, во-вторых, доказать, что наши куры ни при чём, в-третьих, убедить, что несушка не принадлежит и бабушке Афимье. После этого, как вольный охотник, я мог распорядиться находкой.

     Все три условия были соблюдены. Правда, мама на всякий случай усомнилась: «Вась, а может, это наша? — и скосила глаза на оттопыренные карманы моих замызганных штанишек. Но моя стойкость была неколебимой. Две наши курицы перестали нестись, и я намекнул, что не пора ли им — в чугунок. Смущённая моими доводами мама тактично отступила. Но, видимо, я так волновался, что выронил большой медный пятак, бывший при мне. На случай всех потерь, у нас, ребятишек, было свое заклинание: «Мышка, мышка, поиграй да отдай!» Сколько раз со слезами на глазах умолял я мышку: «Мышка, мышка, поиграй, да отдай!»
     Мышка не отдавала.

     Тогда я пошёл на крайность и сказал: «Вот если отдашь, все яйца положу обратно в гнездо. Пусть их возьмёт мама!» И как только я это сказал, перед моими глазами оказался мой честный пятак. Это произошло так быстро, что у меня появилось подленькое сомнение: мышкина ли это работа? Всё же  голос чести возобладал.

     Спалось мне в ту ночь неспокойно. Мучил вопрос: правильно ли я поступил с точки зрения здравого смысла? Тоже нашёл кому давать слово: мышке! Вон бабушка Афимья самому богу обещания даёт, а не выполняет. И тогда, уже во сне, я потихоньку спускаюсь с полатей, нахожу тетрадь, вырываю сдвоенный лист и выхожу на крыльцо. Высокий лунный свет заливает двор. Крадучись добираюсь до гнезда, укладываю яйца в бумагу — их уже штук шесть! — и выбираюсь из коридорчика. На белой бумаге, залитые лунным светом, яйца становятся необыкновенными: матово-нежными, почти прозрачными. Тороплюсь куда-то их спрятать. Под крыльцо! Но едва дохожу до крыльца, как позади меня раздается кудахтанье курицы. Оборачиваюсь — и вижу её на нашем сарае. Она только что снесла яйцо. Оставляю свёрток на крыльце и взбираюсь на сарай. Нахожу гнездо и в изумлении ахаю. В гнезде лежит не куриное, а какое-то другое, необыкновенно большое, больше гусиного, причудливо расписанное яйцо. Как живое, оно лежит и дышит: то увеличивается, то уменьшается...

     Не успел его даже тронуть, как на меня набросилась огромная птица и ударила крылом. Была она вся серебряная, розовато-лунного отлива, и только высокий гребень на маленькой головке был огненно-красный. Мне удалось ухватить её крыло, которым она била меня, и прижать к себе. Расслабленное крыло затрепетало, по её вздрагивающим перьям потёк лунный свет. Тогда она ударила меня свободным крылом. Птица была живая, а перья и впрямь серебряные. При каждом ударе крыла слышался лёгкий звон.

     Ухватив и второе крыло, я прижал её к себе ещё сильнее, догадываясь, что это Жар-птица. Её маленькая головка с огненным гребнем подвернулась под крыло, и мне стало боязно, что она погибнет. На мгновение я отпустил руки, и, как только отпустил, птица ударила меня прямо в сердце. Удар был почти безбольный, но смертельный. Сознание гасло вместе с лунным светом и блеском замирающих перьев.

     Утром, на что бы ни поглядел — всё казалось неправдоподобно странным. На крыльце я оставил свёрток. Его не было. Забор тупичка выглядел до тоски буднично. Взглянул на крышу сарая. Она давно прохудилась. На её дряблых берёзовых рёбрах клочьями лежала прогнившая солома. Лучше б я не видел этой Жар-птицы!


ВАСИЛИЙ ФЁДОРОВ