Сны Поэта. Новелла. В стратосферу и выше!

В СТРАТОСФЕРУ И ВЫШЕ!


     Ещё раз о полётах во сне.
     Все прежние полёты были обычные, околоземные, можно сказать, домашние: над домом, над соседским тополем, над берёзовой рощей. Притом их можно отнести к разряду одиночных. Действовал сам по себе, захотел полететь — полетел, захотел опуститься на землю — опустился. Но однажды мы летели с дружком Петькой Сапрыкиным. Начался полёт обычно. Топнули ногами, подскочили, замахали руками — и полетели...

     Прежде при полётах мы, как правило, находились в вертикальном положении. На этот раз у нас была полная свобода положения тела: вертикальное, горизонтальное, боковое. Мы играли в воздухе, как ласточки. Гонялись друг за другом, увертывались, входили в пике, взмывали над берёзами, кружились над болотцем, что ещё держалось за их огородом. Помню, догоняя дружка, я пытался ухватить его за ногу, но тот ловко увертывался, потом нырнул к земле, я — за ним. Почти у земли мне удалось поймать его за большой палец правой ноги. Он тут же свечкой взмыл вверх и вынес меня над шумевшими кронами березняка, затем вытянул руки вперёд, как при нырянии, но пошёл не вниз, полетел в небо — всё выше, выше, выше...

     Возвращаться на землю одному стало страшно, и я продолжал держаться за палец его ноги, а он всё летел и летел. Учитель нам говорил, что на большой высоте воздуху гораздо меньше. Теперь мы убеждались в этом. Его разреженность виделась на глаз. А Петька всё летел и летел. Воздух уже встречался небольшими теневыми клочьями. Дышать стало почти невозможно, а Петька всё летел и летел...

     Если обычные полёты наш учитель толковал как воспоминание о том времени, когда человек был птицей, то как растолковать этот сон? Не память ли это о том, что человек прилетел на землю из какого-то далёкого мира? Лично я был бы рад, если бы учёным и фантастам, верующим в такую возможность, когда-нибудь удалось доказать это. А если нет, то всё равно нашей древней тяге к космосу есть объяснение не только научно-прикладное, а более глубокое — биологическое. Учёные всё более склонны считать, что жизнь на земле, в её самых первых стадиях, была всё же занесена откуда-то оттуда. А у всякой жизни есть память. И совершенствовалась жизнь на всех стадиях памятью, только не той, вернее, не только той, которую мы в обиходе признаем за память, а той, изначально клеточной. Может быть, мои клетки вспомнили и потянулись к своей далёкой прапрародине?

     Петра Сапрыкина давно нет. Он не вернулся с Отечественной войны. Я часто вспоминаю его не только по играм с ним в яви, но и по странному полёту во сне. Не будь этого сна, может быть, у меня никогда не возникло бы интереса к звёздам, к авиации, к стихам о «Седьмом небе». Гибель друга детства стала моей личной утратой более всего — из-за его причастности к тайне призрачного полёта. Это он летел в стратосферу и выше, а я только держался за большой палец его правой ноги. В одной из ранних поэм у меня о нём сказано:

Я в жизни моей необычной
Себя не старался спасти.
Прости меня, друг закадычный,
Хороший товарищ, прости!


ВАСИЛИЙ ФЁДОРОВ

*
КАРТИНА КЕМЕРОВСКОГО ХУДОЖНИКА
ГЕРМАНА ПОРФИРЬЕВИЧА ЗАХАРОВА
*БУРЕВЕСТНИК*