Дуновение того времени - Паганини...

                ...Час ученичества! Но зрим и ведом
                Другой нам свет, - еще заря зажглась.
                Благословен ему грядущий следом
                Ты - одиночества верховный час!
                Марина Цветаева



За окном шел самый обычный и затяжной октябрьский дождь.
Сумерки заполнили комнаты неуютной промозглостью.
В домах еще не затопили, обогреватель не особенно спасал, но возле него находиться было приятнее.
Делать ничего не хотелось.
Артём Михайлович  достал старую пластинку Апрелевского завода – большой виниловый диск, поставил на проигрыватель – гордость того времени – со стереозвуком и двумя большими колонками, подвёл иголку, отладил всё, что нужно.
Игла поплыла, чуть покачиваясь на волнах винила, а он уселся в старом кресле поудобнее, положив руки на деревянные подлокотники, прикрыл глаза в предвкушении, и…

Вот оно, ворвалось в его комнату – дуновение того времени, когда и ему подвластна была виртуозность, и он совершенно заслуженно получил, помнится, свою «десятку» на третьем курсе в первом семестре, когда в обязательной программе значатся Каприсы Паганини.

Более техничные скрипачи пробовали этот деликатес много раньше –  уж кому как везло, кто насколько техничен был.
Но на третьем –
обязательно для всех,
программа,
умри, но сыграй,
иначе непонятно,
что ты вообще в консерватории делаешь.

Программа… Этюды… Каприсы…
Упражнения, одним словом, материал для обучения.

Трудно потом, после завершения обучения, удержать в пальцах Паганини, если ты не солист, если тебе нет необходимости время от времени к нему возвращаться.

Артём помнил свои ощущении после взятия им технической высоты, - помнил с точностью до оттенка в эмоции.
Первое, что звучало в душе, готовое выскочить наружу, было короткое и ёмкое «Смог!»
Смог, этюд твою мать!
Смог, дьяволо!
И не просто смог…
Не просто…
Сам  завкаф подошел, руку пожал после техсдачи. 
О как!
Значит, вышло!
Значит, сделал!
Значит, чисто!
Боялся, что в интонации съедет, но всё выиграл - чин по чину, без фальши, каждую ноточку показал, ни одну не заболтал, ни на одном полутончике  не сэкономил!

Помнил Артём состояние полёта, когда последняя нота его еще вибрировала в воздухе, готовая оборвать этот полёт, а он стоял, затаив дыхание, боясь потревожить даже мыслью то, что навсегда уходило из-под его смычка в бесконечность, к чему он секунду назад был причастен, дав, вслед за автором, рождение – звуку, страсти, эмоции, чтобы через секунду всё эта гамма чувств стала историей. Его, Артёма, историей.
И историей исполнения Каприсов великого Маэстро.

Что еще помнил Артём, слушая сейчас Каприсы Паганини?

Он помнил свою дикую усталость.
Не просто – дикую…Совершенно немыслимую усталость.
И не только в технике было дело, которой мастерство музыканта проявляется.
Ноты выиграть было можно, тем более, что достался ему не самый быстрый из каприсов.
Но играть Паганини только руками – не получится, будь ты хоть трижды виртуозом!
Философия…
Космос его души и музыки…
Дьяволиада… 
Тысячи «Почему?», в которых всё – против правил.
А ты должен понять, уловить,
а уловив – удержать и заставить сердце своё биться в унисон с его, дьявольской, музыкой сердца. Удержать то, что ты понял,
если понял что-то,
ибо, если не понял ни черта –
то так и покатятся твои пустые ноты со сцены прямо в зал,
и никто их не заметит,
и главное –
не вспомнит потом –  никто.

Вот что страшно для музыканта.

Этюды… Каприсы… Упражнения…

Как хотелось ему тогда, в счастливые годы ученичества, чтобы  музыкантская планка, взятая им однажды, не опускалась ниже того уровня, когда и ему удалось познать восторг и зависть коллег и слушателей.
 
Во, пожалуй, то, что было сегодня в его воспоминаниях главной ностальгирующей нотой, которая отодвигала на второй план и лёгкость,
и полёт, и что-то другое, что потом случалось не раз в его жизни… Случалось, конечно…

Вот только высота, им однажды набранная, больше ему не покорилась.
 
Он понимал это, отслужив всю жизнь второй скрипкой третьего пульта в среднего уровня симфоническом оркестре, который играл много, но приблизительно, не особенно заботясь об интонации и сверхзадаче композитора и, уж тем более, о своём, некогда, высоком, как многим казалось в юности, предназначении.

Этюды… Каприсы… Упражнения…

Жизнь…Текучка… Суета…

Упражнения уходили в историю, каприсы слушали всё реже, до этюдов руки не доходили совсем – планка опускалась.
Мечта теряла цвет и запах…

…а  сейчас известный скрипач каждой нотой возвращал его к тому, чего Артём лишил себя, в сущности, добровольно, ибо ничто не могло довести его мечту до потери цвета и запаха…
Ничто, кроме… бесцветной  повседневности, которая затянула его однажды так глубоко, что ему и остались только воспоминания юности, которые время потихоньку слизывало, как солёная волна, ранним утром.

Пальцы Артёма напряженно сжимали подлокотник кресла, Музыка не расслабляла, а будоражила его память, душу, чувства…
Он старался попасть в такт последнего Каприса Паганини, но и это ему сейчас не удавалось – руки, которые он очень быстро «посадил», забросив вместе с дипломом об окончании консерватории и упражнения, уже не слушались его.

Этюды... Каприсы... Упражнения...
А ведь так, подгрифок ты изношенный, и вышло,  что лучше тех упражнений сыграть тебе больше ничего не довелось...

Час ученичества... Он в жизни каждой ТОРЖЕСТВЕННО - неотвратим?
Кажется, так у Цветаевой?
Точно так:

 Есть некий час - как сброшенная клажа:
 Когда в себе гордыню укротим...


Сегодня Каприсы Паганини играл для Артёма Виктор Пикайзен.***

Дуновение того времени - Паганини...

28.03.2012



***
Ви;ктор Алекса;ндрович Пика;йзен (род. 15 февраля 1933, Киев) — советский скрипач, лауреат международных конкурсов, Народный артист РСФСР, профессор Московской консерватории, один из немногих, кто исполнил 78 раз все каприсы Паганини на различных концертах.