Истычет - из поэмы - 20-й год в ХХ веке

Весна на корточки присела
и поливает нас дождём.
Зима настолько обнаглела –
истычет небо всё гвоздём.
То снегом закружит с метелью,
то ляжет белизной... капелью
исходит долгая зима –
не хочет уходить она
с полей лесов и перелесков,
в оврагах держится. С весной
вступает как в последний бой.
Весенний довод всё же веский –
журчат полдневные ручьи –
сверкают, серебрясь, лучи.

Запели жаворонки в небе –
свивают песенную нить.
И хочется туда, где не был.
Не стану никого винить,
но двадцать первый век такой же
волчара и с чекистской рожей,
как канувший двадцатый век,
всё убыстрявший подлый бег.
Не отпускает жертву чести,
вцепившись в горло, волкодав,
чекистских бездарей анклав,
накопленный чекистской мести.
Россию держит до сих пор
за глотку, что темнеет взор.

И нету прошлому прощенья
за беспредел и передел
и за акцентное смещенье,
хотя он не того хотел.
Стремился в стае к превосходству,
а докатилось всё до скотства
в колхозном стаде из рабов
идейных с примесью совков.
Желал построить замок счастья,
построил пепельный ГУЛАГ,
зажав всё в подлости кулак.
Ни с кем он не хотел считаться,
губил и рушил старину, –
вогнал в коллапс мою страну.

Всё возвращается на круги
своя с жестокостью веков.
Политика – сплошная ругань
да с разъярённостью быков
и в грязь затоптанных законов,
не слышат где давно их стонов.
Бесчинствуют опять вожди,
и льют кровавые дожди.
Над Родиной гуляют тучи –
невиден горизонт мечты,
но золотистые листы
стекают с косогорной кручи,
ложатся под ноги ковром.
Их накрывает серебром...

Подхватывает ветер обнищанья
несёт за дальний поворот
идёт там снова совещанье,
опять где пьянствует народ
и песни распевает осень,
когда безудержная просинь,
зависнув в полдень на суку,
наводит не печаль, тоску
осенняя прохлада, стужа
их сковывает ночь, и тьма
скрывает золото. Весьма
нам нежелательное – сужен
до точки горизонт степной,
как гранд-отель, что на Сенной.