Тяжелая дверь старины

Я всё чаще остывшую память напряжённо сама открываю,
И в события прошлого детства, как в разорванный холст проникаю.
Я была тогда маленькой, глупой, и с бабулей за ручку гуляла,
И все запахи, звуки, картинки я на память в коробочку клала.

Вспоминаю тот солнечный город и нарядных детей на дорожках,
Очень многие в белых носочках и на лямочках все босоножки.
Я мала и иду за бабулей, и всё время за ручку хватаю,
Навещаем мы старых подружек, и в подъезды домов проникаем.

Помню двери тяжёлые вместе мы с трудом открываем вдвоём,
И, держась за витые перила, по глухому граниту идём.
Я вдыхаю купеческий запах уходящей в пространство Страны,
В сундуках и в буфетах застрявший, как печати седой старины.

Как сейчас, открываются двери, под ногами цветастый паркет,
Вижу старую женщину в шали и красивый старинный буфет.
Смотрят светлые окна в "Высотку", и для чая украшенный стол,
Я стою и смотрю неподвижно на огромное зеркало  "в пол".

Удивляюсь тому отраженью, и, как будто, не знаю я той,
Что глядит на меня вдохновенно, я себя не видала такой.
Я стою и гляжу, и жалею, что я где-то живу, а не тут;
Если правда всё то, что я вижу, значит все зеркала просто лгут.

Возвращаемся прежней дорогой, вторит лестница гулким шагам,
Я стараюсь пристроиться в ногу, мы идём к Патриаршим прудам.
Через день мы за ситником ходим в несусветную дальнюю даль,
Почему-то она его любит, и ей ноженек наших не жаль.

И чего далеко так ходили? Раздраженье моё не прошло,
Здесь когда-то сама "Маргарита" повстречала с букетом "Его".
Это место в кино я узнала, и бабулечку сразу простила,
Может, с милым она там гуляла, потому вот туда и ходила?

Дома мы, я лежу на окошке, а напротив стоит планетарий,
Даже конницу видно немножко, на парады идёт пролетарий.
Между окон кадушка большая, в ней мочёные яблоки спят,
И под швейной машинкою "Зингер" её валенки ровно стоят.

Тут буфет удивительно чёрный, его бабушке дед подарил,
И в 20-х годах очень скромно тихий врач в нашей комнатке жил.
На последний этаж, в угловую Чехов хаживал в гости к врачу,
Пили чай, или просто общались, я придумывать здесь не хочу?

Я спусаюсь вниз, на прогулку, по перилам съезжаю длиннющим,
И с подружкой ужасно премилой в коридоре стоим мы "поющем".
Здесь акустика, как в театре, мы стоим и тихонько поём,
И на голос, наверх летящий, завороженно смотрим вдвоем.

А потом во внутренний дворик открываем тяжёлую дверь,
Ни скамейки здесь нет, ни посадок ,всё пожухло, как в доме потерь.
В этом дворике квадратном от высокой стены так темно,
И на наши коленки смотрит из подвала пустое окно.

Этот дворик печальный я помню, и то чувство никак не забыть,
Словно тени ушедших игр продолжают вокруг кружить.
Словно кто-то его навещает, и скучает о нем в мечтах,
И неслышно туда прилетает, и играет опять впотьмах.

Покидаю печальный дворик, упираюсь в резной теремок,
Для Москвы удивительно красный, и красивый как новый сапог.
Чехов домик снимал здесь в 20-х для семьи многочисленной всей,
И больных принимал и писал здесь, а теперь вот квартира-музей.

Я хожу по тому же асфальту, и берусь за те же перила,
Где Страны нашей гордость и слава, Где Антона нога проходила.
Я все запахи, звуки, картинки старины прохладной впитаю,
Я в события прошлые, в детство, как в разорванный холст проникаю.


    19 декабря 2011 г.