Дубровский. По А. С. Пушкину. второе издание

 Дубровский
( по А.С.Пушкину)
  (второе издание)

1

Кирилл Петрович Троекуров
Богат и знатен родом был,
Но вёл себя, как «Самодуров»,
С таким он званьем просто жил.

Кичился он своим богатством,
Хвалили все его во всём,
Всегда хвалился русским барством
В селе Покровское своём.

Обласкан был своей он властью,
В деяньях рушил он всю грань,
Любил в делах подобострастье,
Ему в подарок данну(ю) дань.

Готовы тешить барску праздность.
Всегда гостями полон дом,
И неизведанную странность,
И поощряя буйство в нём.

Он  был совсем необразован,
Хотя и был он генерал.
Всем окруженьем избалован,
Пороки худшие вобрал.

Порывам пылкому же нраву
Он волю полную давал,
Свершал деянья не по праву,
И от обжорства он страдал.

Но был физически он крепок,
Всё время был навеселе,
Держал гарем в шестнадцать девок,
Заняты рукодельем все.

Все жили в флигеле отдельном,
Где двери были на замках,
Ключи носил с собой нательно,
Чтоб не попасть ему впросак.

Затворницы все молодые
Гулять — лишь под надзором — в сад,
И, вспоминая дни былые,
Их замуж «гнал» не всех подряд.

На место их идут другие,
Его пополнить чтоб гарем,
Крестьяне же и дворовые,
Всегда довольны были тем;

Его тщеславились богатством,
Гордились славою его,
Хотя и слыл он своенравством,
И строгость в «плен» брала всего.

Он постоянно был в разъездах
По всем владениям своим,
И в длительных пирах и действах,
В проказах, выдуманных им.

В проказах жертвою бывали
Обычно, кто ему знаком,
Но и друзья не избегали,
Тот, кто был участью влеком.

Но исключеньем слыл Дубровский,
Поручик гвардии отставной,
Соседом был села Покровско(го),
И был он там, ну, как родной.

Они служили где-то вместе,
Его всегда Кирилл ценил,
За то, что он без всякой лести
Всю правду-матку говорил.

Друзья расстались и надолго,
Отставку «взял» Дубровский вдруг,
Всегда считал он своим долгом,
( И это знали все округ);

Дела поправить в их именье,
В нём поселиться он решил,
Но из-за средств тех неименьем,
Он просто бедно там и жил.

Вот как-то раз Кирилл Петрович,
Хотел ему кой чем помочь,
Его взыграла тут и совесть,
И гордость гнала помощь прочь.

В отставке — тоже Троекуров
Спустя совсем немного лет,
Его паршивый слишком норов,
Увидел генерала свет.

Они обрадовались встрече,
Бывали вместе каждый день,
Именья были недалече,
И им совсем не было лень;

Заехать запросто друг к другу,
Они болтали обо всём,
Хотя Кирилл во всей округе
В визите не нуждался том,

Они ровесниками были,
Женились оба по любви,
Но вскоре оба овдовели,
И дале, жили всё одни.

Дубровский младший жил в столице,
Его единственный был сын;
Имел Петрович дочь девицу,
И жил, конечно, не один.

И часто повторял хозяин:
—Послушай-ка, сосед, мой брат,
Нам твой Володька был бы славен,
С охотой был бы я твой сват.

Отдал бы за него я Машу,
И породнились мы б с тобой,
Они украсят жизнь всю нашу,
Нам позавидует любой.

— Володька не жених Марии,
Он им не может быть никак,
За это чтобы не корили,—
Держал ответ Дубровский так:

— Жена нужна ему из бедных,
Володька бедный дворянин,
Чтоб в доме был он господин,
А не слуга бабёнки вредной.

Согласье было между ними,
Хотя и беден был сосед,
Всегда он мненьями своими
Шёл против, не боялся бед.

Всех удивляла смелость эта,
Никто ведь возражать не смел,
А для других же было вето,
Никто перечить не посмел.

Случилось так у них однажды,
Что дружба кончилась у них,
Врагами стали они каждый,
Вражда пленила их двоих.

Для барина в своём именье
В далёкие те времена,
Всегда охота — развлеченье,
Да и не только та одна.

Всегда охота — выезд целый,
Легенды все о нём текли,
К нему готовка столь умела,
Охотно всех туда влекли.

Приказ был накануне отдан,
Готовым быть к пяти утра,
Давно порядок был там создан:
Не быть без кухни и шатра.

Обед чтоб прямо на природе,
Свершался им в кругу друзей,
Потом молва в честном народе
Текла о нём в округе всей.

Давно хозяин пред охотой
Завёл обычай свой такой,
Осмотр чтоб псарни — всей заботой
Он вёл с гостями не простой.

Гордился он своею псарней,
Не псарня, а собачий парк,
Ничто ему не было славней,
Осмотр чем в псарне всех собак.

Собак же тех уже пол тыщи,
Там всяких гончих и борзых,
Живут они людей почище
И пункт леченья для больных.

Для них  — отдельный даже лекарь,
Родильный обустроен бокс,
Хозяйский у них повар-пекарь,
Всё требует собачий спрос.

Должны все гости восхищаться
Такою псарнею его,
Один Дубровский возмущался,
Был хмур, молчал ото всего.

Он тоже был охотник ладный,
В охоте понимал он толк,
Своя же псарня — неприглядна,
Смотрел завистливо, как волк.

Ну что ты хмуришься Андрюша,
Иль псарня вся не по душе:
— Она чудна, но я «пекуся»,
Живётся людям всё хуже.

— Мы на житьё здесь не в обиде,
И надо нам сиё всем внять,
Так и иной ту псарню видя,
Мог бы усадьбу променять;

Любую выбрать здесь конурку,
Теплей здесь будет и сытней,—
Ответил быстро как бы в шутку
Один из псарей, что был в ней.

Мысль дерзкая была холопа,
Ответом был всеобщий смех,
Хоть шутка и была не плоха,
Потешил сей холоп уж всех.

Но все при;нуждены смеяться,
Она годна для всех гостей,
Решил Дубровский отмолчаться,
Он из гостей был всех смелей.

Когда же сели все за ужин,
Дубровского и след простыл,
Он на охоте очень нужен,
И Троекуров тут вспылил.

Догнать велел «свово» он друга,
Ведь без него — охоты нет,
Об этом знала вся округа,
Померк охоты самый цвет.

Посланец тот вернулся вскоре,
Сказал, что он и не придёт,
Кирилл Петрович молвил: « В ссоре
С ним буду, коли не поймёт».

И послан был курьер тот снова,
Соседа-друга известить,
Приехал к ночи чтобы скоро;
Себе велел постель стелить.

Приехал ли уже Дубровский? —
На утро первым был вопрос,
Письмо ответом было свойским
На его хозяйский спрос.

В Покровском не бывать отныне,
Причину дал на свой отказ,
Того псаря прислать с повинной,
Пока не будет Ваш приказ.

Давно не был Петрович в гневе,
Такого он стерпеть не мог:
— Он что, приказывает мне ли,
Людей своих чтоб не берёг?

Да знает он ли, с кем связался!
Вот я ж его… Постой-ка, брат,
Так значит, ехать отказался,
Так чудно, что ты мне не сват!

И, как обычно, на охоту,
Он ехал с пышностью своей,
Но, несмотря на все заботы,
Успехов не нашёл он в ней.

Обед пришёлся не по нраву,
Бранил подряд он всех гостей,
И, не имея на то права,
Домой поехал средь полей;
Полей Дубровского, соседа,
Ему с досады сделать вре;да.

А время шло, вражда окрепла,
Дубровский в гости не «езжал»,
Надежда примиренья блекла,
А сам по другу он скучал.

Он изливал свою досаду,
Ругаясь, как мужик простой,
По всей округе теперь кряду
Считали, пахнет здесь войной.

Однажды объезжал владенья,
Услышал стук он топора,
Дубровский был в недоуменье,
Уж слишком ранняя пора.

Он поспешил в любиму(ю) рощу,
Покровских мужиков застал,
И поступил он с ними жёстче,
Плетьми двоих он наказал.

Изъял трёх лошадей в добычу,
И был отменно он сердит,
Ведь раньше никогда, обычно,
На лес не зарился бандит.

Он понял всё, в разладе дело,
Они смекнули, что к чему,
И от того они так смело,
Поехали рубить к нему.

Петровича повергнул в ярость
Об этом слух, и в тот же день,
Соседа проклинал он наглость,
Метался в доме словно тень.

Хотел напасть на Кистенёвку,
В порыве гнева так решил,
Но стало вдруг ему неловко,
Уже потом он чуть остыл.

Шагая взад, вперёд по зале,
Пролётку разглядел в окне,
Из коей человек в камзоле,
К приказчику шёл во дворе.

Он по фамилии — Шабашкин,
Знал заседателя он в нём,
Налил ему стакан «злой бражки»,
Велел позвать его он в дом.

— Явился ты уж очень кстати,
Зачем пожаловал ты к нам?
— Кому-нибудь что передать ли,
Я в город еду, нужно ль Вам?

— Вот выпей водки и послушай,
Так дело есть мне до тебя,
Сосед был другом у меня,
А счас, он стал уж непослушный.

Хочу забрать его именье,
Когда-то относилось к нам,
Но гложет вечное сомненье,
Хотел бы уточнить я сам.

Купил мой предок у кого-то,
И продал он его отцу,
Придраться бы к покупке строго,
Вернуть имение истцу.

— Продажа, верно, по закону,
Мудрёно дело, генерал,
Вот если б он нам показал
Бумаги для решенья спора.

— Но документы все сгорели,
Вот в том то этака беда;
— Ну что, ж Вам лучше, вот тогда
Законом мы и овладели.

— Надеюсь на твоё усердье,
Тебя я лично награжу,
Стоит мне в горле милосердье,
Пора кончать мне с ним вражду.

Шабашкин принялся за дело,
Исправным он юристом слыл,
И дело вёл он столь умело,
В нём до конца он не остыл.

А ровно через две недели
Дубровскому пришёл пакет,
Где изъявляли в этом деле,
Прислать законный в том ответ.

Насчёт законного владенья
Родным имением своим,
В противном случае — объясненья
Он должен был представить им.

Андрей Гаврилыч удивлённый,
Нежданным выглядел запрос,
Ответ писал он озлоблённый
На так поставленный вопрос.

Писал — досталось по наследству
Давно покойного отца;
Сосед мой ищет только средства,
Вернуть всё то на путь истца.

Он мстит мне за непослушанье;
Отнять именье — воровство,
Он заслужил лишь наказанье,
И это просто баловство.

Сие письмо — подарок судьям,
Не знает точно толк в делах,
И по судейским этим блудням,
С Законом будет не в ладах.

Горяч Андрей, неосторожен,
Он к правде судей призывал,
Здесь лишь законный путь возможен,
А он словами возражал.

А на повторные запросы,
Ответил дельным он письмом,
Но не решило всё вопроса,
Не учтено было потом.

В своей он правоте уверен,
Он мало проявлял забот,
И был совсем он не намерен
Деньгами «сыпать» для «тягот».

Толкуя впрямь и вкось указы,
Шабашкин хлопотал во всю,
Он помнил данные наказы,
Как лакомство попалось псу.

И в ход пошли и подкуп судей,
И что Петрович — генерал,
И вот свершилось правосудье,
Повестку суд ему прислал.

2

Дубровский не привлёк вниманья,
Когда явились оба в суд,
Никто не взял себе за труд
Подать и стул из состраданья.

Со свитой будто, как с эскортом,
Явился генерал-аншеф,
Числом услуг сразил он всех,
Был встречен он с большим почётом.

Настала тишина в том зале,
Уселся в кресло генерал,
Один Дубровский как стоял,
Стоять остался, как вначале.

Уже зачитан приговор,
Изъято в нём было именье,
Всем стало ясно, за;говор
Устроен был с лихим уменьем.

Кирилл Петрович, торжествуя,
Поставил подпись, весь сиял,
Андрей Гаврилыч, негодуя,
Потупив голову, стоял.

Просил его поставить подпись,
Тогда повторно секретарь,
Не понял как бы этой просьбы,
Дубровский как то смотрит вдаль.

Его глаза сверкнули зверски,
И вдруг он голову поднял,
С ним поступили изуверски,
Он как бы только что по;нял.

В судью, не помня, что он бросил,
Он с силой ткнул секретаря,
С себя оцепененье сбросил,
А сам весь яростью горя.

Едва с ним справились насилу,
Сбежались тут же сторожа,
Случился стресс с ним непосильный,
От гнева телом весь дрожал.

Кирилл Петрович был расстроен,
Судимый «друг» сошёл с ума,
Он был сначала так настроен,
Увидеть горе старика.

Решением суда убитым,
За гордость потерявший кров,
Униженным, при всех побитым,
И много «наломавший дров».

Он даже не поздравил судей,
Всё отравило торжество,
Теперь и праздника не будет,
Его хватило просто зло.

Дубровский же лежал в постели,
Был сильно болен, посему
И лекарь кровь пустил ему,
Он жив-то был лишь еле, еле.

Под вечер стало даже легче,
Вернулась память уж к нему,
Но слабым выглядел он резче,
Лежать он должен по сему.

Когда настал уж день другой,
То отвезли его домой.

3

Дубровский был серьёзно болен,
Припадков не было уже,
Но слабость — он же в ней неволен
Росла в нём и была хуже;.

Не помнил он свои занятья,
Из комнат он не выходил,
Не мог одеть он своё платье,
И даже плохо он ходил.

За ним смотрела теперь няня,
Возилась, как с ребёнком с ним,
И няня ни на что не глядя,
(С пелёнок чудно им двоим);

Ещё ходила и за сыном,
Ему была, как просто мать,
В порыве с ним она едином,
Ещё могла так много дать.

Она кормила и поила,
Не мог именьем управлять,
В конце концов, она решила,
Володе дать об этом знать.

И в тот же день ушло письмо,
Хоть запоздалое оно.

Владимир — сын жил счас в столице,
Кадетский корпус — его дом;
В полку гвардейском состоится,
Отважно служит теперь в нём.

Достойно содержать там сына,
И денег не жалел отец,
Кисти заслужена картина,
Там вырос сын, как молодец.

Честолюбив и крут он нравом,
Красив и статен, и высок,
Был уважаем он по праву,
Он был, как молодой росток.

Досуг у большинства был праздный,
Играл он в карты и — долги,
И к прихотям, конечно, разным,
Его влекло и от тоски.

От няни вдруг такие вести,
Он получает счас письмо,
Где непонятное словцо,
На путь толкает просто мести.

Хотят отторгнуть всё именье!
Понятно, что больной отец,
Собрался в путь, полон сомненья,
Расстроен наш герой «в конец»!

4

Хотел заняться он делами,
Сказать отец ему не мог,
Юриста так и не наняли,
Отец-то сразу занемог.

Листал он все его архивы,
Нашёл лишь первое письмо,
Ответ отца на те мотивы,
В себе имело суть оно.

Не мог понять он всю суть спора,
Решил последствий ждать конца,
И правду он считал опорой,
Считал во всём правым отца.

А между тем отца здоровье,
Всё хуже было с каждым днём,
Лишь только сын ему — подспорье,
Держал его ещё живьём.

Но апелляции по делу,
Давно и срок уже истёк,
И повод суд с сего извлёк,
Решение законным сделать.

Теперь Петрович там хозяин,
Уже закончен весь процесс,
Шабашкин уж поздравил всех,
И сам он как бы весь сияет.

Явился он к нему с поклоном,
Принять поместье навечно,
Его просил он неуклонно,
Жал он руку бесконечно.


Просил принять в свои владенья,
Доверить или «кой-кому»,
Награду бы за исполненье,
За это бы вручить ему.

Петровича заела корысть,
Смущён наш общий друг Кирилл,
В душе роптала его совесть,
Желанье мести проглотив.

Дубровский, друг в младые годы,
Он знал, что он сейчас больной,
Себе на пользу все невзгоды,
А он бессовестный такой.

Не принесла победа радость,
И на Шабашкина взглянул,
Как будто, он какую гадость,
Ему под руку подвернул.

Искал к чему бы привязаться,
Чтоб круче выбранить его,
Но не нашёл к чему придраться:
— Пошёл ты вон, не до того.

Шабашкин, видя, что не в духе,
С поклоном быстренько исчез,
Он точно знал, что злые слухи,
Ползут о нём, что в дело влез.

Кирилл расхаживал по зале
С волненьем в мыслях всех своих,
Не знал он, что же делать дале(е)
И кто ж подлец из них двоих.

Запрячь велел себе он дрожки,
Поехал к другу, правя сам,
Он не забыл ещё дорожки,
Услугу думал ему дам.

Довольный мщением и властью,
Дворянску(ю) не ронял он честь,
Не испытал он в деле счастья,
А посчитал это за месть.

Решил мириться он с соседом,
Убрать всю ссору и раздор
И, не теряя время, следом,
Добром решить весь этот спор.

Ему отдать назад поместье,
Облегчив душу сим свою,
И он, покончив с этой местью,
Мечтал селиться лишь в раю.

Смотрел с окна своей он спальни,
Когда уже въезжал во двор,
Приехал «друг» его нахальный,
Его узнал он, будто вор.

Лицо его багровым стало,
Смятенье выказал он всем,
Болтал он что-то как попало,
Глаза сверкали, вместе с тем;

Во двор указывал рукою,
Пытался с кресла даже встать,
Была болезнь его такою,
Но ничего не мог сказать.

Он полы подобрал халата,
Чуть приподнявшись… Вдруг упал,
Лежал без чувств… Уж нет возврата,
Паралич у него настал.

Слуга вошёл как раз с докладом,
Что ждёт сосед, принёс он весть,
Но сын свирепым своим взглядом:
Гнать прочь, свою запачкал честь!

Вот здесь бы срочно лекарь нужен,
Но не успел послать за ним,
Отец скончался, «безоружен»,
Он смертью был уже гоним.

Тогда Владимир, черней ночи,
С крыльца всем объявил о том,
А сам, потупив светлы(е) очи,
Вновь возвратился в отчий дом.

Кирилл Петрович мрачней ночи,
С призреньем, улыбнувшись так,
(А сам сердит он, между прочим),
Поехал он кормить собак.
 
5

Андрей Гаврилович Дубровский
Схоронен был на третий день.
Характер сына слыл бойцовский,
Бродил вначале он, как тень.

Все мысли — отстоять именье,
Не знал он, как начать, с чего,
Какое же принять решенье,
Всё время мучили его.

Поминки — в них полно народа,
Но он отсутствовал на них,
Дубровский будто канул в воду,
Оставив всех гулять одних.

Он скрылся в Кистенёвской роще,
Бродил и думал, чтоб понять,
Как сделать всё гораздо проще,
Назад вернуть, чтоб всё опять.

А, если отойдёт именье,
То что же делать-то ему,
За средств и денег неименьем
Бродить, как нищий, по миру.

Опухла голова от мыслей,
Смеркаться стало «на дворе»,

Одна другой все мысли «кисли»
В его недюженном уме.

Когда ж приблизился к усадьбе,
Толпу увидел во дворе,
Подумал, что такое стать бы,
Могло случиться на селе.

Стояли у сарая тройки,
И говор, шум стоял кругом,
Как будто после той попойки,
Кричали люди все гуртом.

А на крыльце в мундирах люди
Всё толковали всей толпе,
Хозяин у них новый будет,
И что законно всё вполне.

Антон бежал ему навстречу
И, задыхаясь, говорил:
— Как Вы ушли, ужо под вечер
Уездный суд нас посетил.

Кирилл Петрович Ваш хозяин,
Тако(е) решенье принял суд,
Теперь у Вас он будет барин,
Ему именье отдадут.

К чинам поднявшись на ступеньки,
Он дал понять им свой протест,
Людей чтоб с этой деревеньки
Не мог коснуться этот жест:

— Зачем народ-то будоражить,
Могли бы отнестись ко мне.
Коль новостью-то ошарашить,
Народ пребудет весь в гневе;.

— А мы и знать тебя не знаем,
И кто ты здесь теперь такой?
Шабашкин репликой простой
Вопрос решил непониманьем.

— Дубровский — истинный наш барин, —
Уже гудела вся толпа:
— Судьбою нам Дубровский дарен;
И гнева, ярости полна.

Бежали судьи сразу в сени,
Толпа вся двинулась к крыльцу,
Владимир понял, не к лицу
Чинить расправу из-за трений.

Зачинщиком признают точно,
Подальше лучше от греха,
Их надо защищать нарочно,
По крайней мере, счас пока.

— Постойте люди, не губите,
Сейчас ступайте по домам,
Вы с этим делом не шутите,
Вершить Вам самосуд — не дам.

Приказа слушались все люди,
Утих народ и — по домам,
«Ушли» от самосуда судьи:
— Урок всё ж им я преподам.

Его благодарил Шабашкин,
Просил оставить ночевать;
Ответ Дубровского был мрачен:
— Я не хозяин разрешать.

6

— Ещё вчера имел я угол,
Всё кончено,— сказал себе,—
Теперь я просто нищий круглый,
Я в этой проиграл борьбе.

Где вырос я и где родился,
Оставить должен буду дом,
Отец мой умер даже в нём,
Всю жизнь он жил там и трудился.

Его врагу, его соседу,
Достался дом теперь ему,
Кто нас вовлёк во все те беды,
Повинен в смерти кто, тому.

Такое я и не позволю,
Такому — нет и не бывать,
Не мог он с мыслью совладать,
Она уж вырвалась на волю.

Отца он разбирал бумаги,
Пакет нашёл — «письма жены»,
И, несмотря, на передряги,
Читал их, ведь они важны.

Во дни турецкого похода,
Писала в армию она,
Как рос Володя в эти годы,
Как с нетерпением ждала.

В семейно(е) окунувшись счастье,
Читая, забывал о всём,
Какое у него ненастье,
Забыв минуточку о том.

Он вышел с кабинета в залу,
Он сунул письма все в карман,
Чтоб не показалось им всё мало,
Отмстить бы всем им за обман.

Завален стол — бутылки, кружки,
Чины все спали на полу,
Казалось пир вчера «в дыму»,
Закрыл уже им все их ушки.

К полудню двигалось уж время,
Свалил в угаре пьяном сон,
И он решил чиновье племя,
За свой их наказать урок.

Своих людей собрал он вместе,
Велел им сена принести,
Поджёг Дубровский всё поместье,
Своей он воли вопреки.

Там мирно спало «правосудье»,
Охвачен пламенем весь дом,
Решилась участь местных судей,
Над всей округой, словно гром.

Хотя слышны были призывы,
Никто их не спасал сейчас,
Такие были здесь мотивы,
Кузнец лишь кошку только спас.

7

Весть о пожаре, как загадка,
Неслась так быстро, как пожар,
И не одна была догадка,
Летели слухи, как «базар».

Причиной и виной — поминки,
Где все, конечно же, пьяны,
Приказных были то же пьянки,
Курили, спали — дом сожгли.

Кто сказывал, что все сгорели,
И барин с дворовыми сам,
Кто пел совсем другие трели,
Не знаем, что и думать нам.

Кто сказывал, что сам хозяин,
И злобой, мщением движим,
Настолько был всегда отчаян,
Чтоб дать понять характер им,

Что сам поджёг свое именье,
(И это было многих мненье),
Чтоб не досталось никому,
Тем боле злейшему врагу.

Сам Троекуров вёл дознанье,
Останки судей уж нашли,
Но от такого опознанья,
К иному выводу пришли:

Не пострадал никто из местных,
А барин — в лес и слуги с ним,
Вполне возможно и уместно,
Поскольку он теперь гоним.

Но скоро и другие вести
Витали вслух по округам,
Они и с правдой и все вместе
Давали пищу всем мозгам.

Округа вся полна разбоем,
Поджоги, зверства и грабёж,
Неслись в округе с жутким воем,
Что жить там стало невтерпёж.

Отряд разбойников на тройках,
Носился лихо по стране,
Дубровский сам держался стойко,
Себе отчёт давал вполне.

И прямо днём по всей губернии
Помещичьи горят дома,
А все дороги и деревни
Под контроль взяла братва.

Но он простой народ не трогал,
Мстил только барам и их «псам»,
И в деле этом был он строгим,
Всегда начальником был сам.

Умом он славился, отвагой,
Великодушием в делах,
И он со всей своей ватагой
Всё время прятался в лесах.

Страдали люди от разбоя,
Дивились только одному,
Не мстил он только лишь тому,
Кто для него — источник горя.

А это был Кирилл Петрович,
Сосед, его заклятый враг,
Хотя он был хороша(я) сволочь,
Не мог ему вредить никак.

Хвалился Троекуров этим,
Он думал, что внушил им страх,
А также тем, как мы заметим,
Держал полицию в деревнях.

Высокомерен Троекуров,
Смех вызывал лишь этот факт,
Но все соседи лишь понуро
Убеждались — это так.

Согласны были, что Покровское,
Где поживиться было чем,
Не трогал он, как колдовское,
Боялся что ли он, зачем?

И каждый раз при новой вести,
Его светился гордый лик,
И раздавались лишь насмешки
В адрес власти, в этот миг.

8

А вот пред нами дочь Мария
В расцвете женской красоты,
Её намерения — благие
И романтичные мечты.

Отец любил аж до безумья,
Но был он с нею всё же строг,
Он угождал ей без раздумья,
Но в тоже время и жесток.

Не зная, как отец воспримет,
Что мыслит, иль свершит она,
Разбра;нит он или обнимет,
А от того была скрытна.

Росла она в уединенье,
Подружек не было у ней,
Редки; были; увеселенья,
Она скучала много дней.

Она читала очень много,
Все книги, где французский дух,
Не мог влиять отец так строго,
Совсем уж был он к чтенью глух.

Была у ней и гувернантка,
Француженка, мадам, Мими,
Хотя была и иностранка,
Её любил отец в тиши.

Но выслана в друго(е) поместье,
Когда скрывать стало невмочь,
Их «бружбы» и её последствий,
Как и с другими также в точь.

Любил её он боле прочих,
Ведь доброй девушкой была,
И мы читаем между строчек,
Ему сыночка родила.

И черноглазый мальчик Саша,
Уже шалун лет девяти,
При нём воспитывался даже,
Считался сыном во плоти.

Хотя в усадьбе тоже схожих,
Поставить если их с ним в ряд,
Полно ребят вполне похожих,
Точь в точь, как барина фасад.

И вот для маленького Саши,
Его любимца во плоти,
Он гувернёра нанял даже,
Чтоб в люди сына возвести.

Учитель нравился патрону,
Тем боле был он сам француз,
Он вёл себя согласно тону,
Хороший у француза вкус.

Представил все он аттестаты,
С рекомендацией письмо,
Служил француз у людей знатных,
В бумагах всё подтверждено.

Одним лишь был он не доволен,
Что молод был французик наш,
Но в этом сам француз неволен,
Имел учителя багаж.

Чтоб по-французски объяснится,
Велел позвать к себе он дочь,
Коль будет с девками резвиться,
Прогонит он француза прочь.

Такой ответ был очень грубым,
И чтобы скрасить суть его,
Она свой взор слегка потупив,
Едва взглянув ему в лицо:

— Отец надеется на скромность,
Достойно чтоб вести себя,
— Я завоюю благосклонность,
Все будут уважать меня,

Сказал хозяин в том же духе:
— Не нужно этого ему,
Он служит делу одному,
Учить мальчишку лишь науке.

Смягчён был перевод слов снова,
От грубых слов её отца:
— Принять учителем готовы, —
Дождался доброго словца.

Отпущен был француз в покои,
Ему назначенные кои.

Француз был безразличен Маше,
Она в нём видела слугу,
Считала, что не дело наше,
Держать таких в своём кругу,

Но вот беда, а он напротив,
Сражён невиданной красой,
Конечно же, и он не против,
Роман крутить со всей душой.

При виде Маши — лишь смущенье
И даже больше — трепет был,
Но никакого удивленья
Во взглядах Маши не открыл.

Был, в общем, ей он равнодушен,
Вниманья не достоин он,
Всегда казался ей он скучен,
А он, напротив, был влюблён.

Однажды дикий такой случай
О нём заставил думать лучше.

Любил забавы наш хозяин,
Одна из них была такой;
Держал покровский этот барин
Медведя для беды людской.

Когда же были медвежата,
В гостиной стравливал он их,
И в дело шли коты, щенята,
Лишь для забав он всех своих.

Когда же подрастали звери,
То травлю в шутки превращал,
Сначала их на цепь сажал,
Потом давали волю «твари».

Утыканную всю гвоздями,
Пустую бочку «с под» вина,
Во двор катили, чтоб она
Была перед его когтями.

Колол себе, конечно, лапы,
Обнюхав прежде сей предмет,
Уже не тихой, громкой сапой,
Толкал сильней себе во вред.

Бросался с рёвом он на бочку,
При этом в бешенство входил,
И лишь тогда поставить точку
В спектакле барин разрешил.

Была ещё такая шутка;
Играл он жизнею людей,
Запёртый в комнате с мишуткой,
Чтоб было всем повеселей.

Не доставал один лишь угол
К стене привязанный медведь,
Голодный зверь стал вдруг реветь
И гостя нашего всё пу;гал.

Метался бедный гость, как в клетке,
Весь исцарапанный, в крови,
Спасаясь от его «любви»,
В одном лишь только узком мете.

Прижавшись, он в углу от страха
Стоял там несколько часов,
А зверь страшнее всех волков
Всё доставал, порвав рубаху.

«Мишутка» в двух шагах от жертвы
Вставал всё время на дыбы,
И, если были слабы нервы,
Ему не миновать судьбы.

Вот этой самой же забавой
Подвергся наш Дефорж, француз,
Как будто на него облаву
Устроить всё на русский вкус.

В «аппартаменты» ко медведю
Затолкан был месье Дефорж;
Свою осуществить идею
Так, не со злобы, просто форс.

Готов месье был к крупным шуткам,
Не пал и духом наш француз,
В зверином облике столь жутком
Медведь почувствовал уж вкус.

Тогда Дефорж достал с кармана
Размеров малых пистолет,
И выстрел сделал «басурмана»,
Чтоб мясо было на обед.

Сбежались все, открыли двери,
Поднялся тут переполох,
Хозяин никому не верил,
И думал, что здесь всё — подвох.

О том, готовится что шутка,
Он думал, что узнал француз,
Чтоб пулю подарить мишутке,
Француз наш был совсем не трус.

Для объяснений сего факта,
На помощь была звана дочь,
Ответ француза — полон такта,
Себе должё;н всегда помочь:

Не дать себя в угоду шуткам,
Посмешищем чтоб быть в селе,
Подобным шуткам, как с мишуткой,
Не оставлять себя в беде.

— Ничто не слыхивал о звере,
Но «пушку» я ношу с собой,
Терпеть обиду не намерен,
Совсем я человек простой.

Иметь мне удовлетворенье
По званию я не могу,
И значит честь всегда свою
Я не пятнаю без зазренья.

Велел ошкурить он медведя,
Но сам хозяин всё молчал,
И к людям обратясь, сказал,
Слова к серьёзному все све;дя.

С тех пор он уважал француза,
Не затевал он шуток с ним,
Связали дружбу крепки(е) узы,
Он стал ему почти любим.

Поступок сей, как гувернёра,
Оставил в Маше чёткий след,
Она же думала без спора,
Что храбрость слугам — это вред.

Что самолюбие и гордость
Присущи только у дворян,
А остальным нужна покорность,
У слуг же гордость есть изъян.

Ему уде;лено вниманье,
С тех пор француз её пленил,
Сносились с полным пониманьем,
Он уваженье заслужил.

У Маши голос слыл прекрасный,
Не чужд Марии был рояль,
И музыки учитель частный
Прекрасно исполнял он роль.

Теперь Дефорж у ней в почёте,
Её учитель он уже,
С ней вместе все они в заботе,
Ей было с ним всегда лучше;.

Всё больше нравился он ей,
Закрыть любви нельзя дверей.

9

Церковный праздник на деревне
С размахом славился всегда,
И как пошло ещё издревле,
Съезжались дружно все сюда.

На этот раз гостей так много,
Что все селились по селу,
Как будто чествуют святого,
Отдав все почести ему.

С утра к обедне возвестили,
И к церкви потянулись все,
В ней беспрерывно всё звонили,
Всем помнить чтобы о себе.

Кирилл Петрович её строил,
Сияла церковь белизной,
Своей отменной новизной;
Он к празднику её готовил.

Предмет заботы генерала
Всё убранство её внутри,
Он много тратил для церкви;,
Она теперь и вся блистала.

Гостей почётных было много,
Не умещала церковь всех,
Не бы;ло выхода иного,
И это был совсем не грех;

Стоять на паперти, в ограде,
Лишь бы причастным быть сему;
И чувство светлое отрады
Объяло всех лишь потому.

Но чтобы началась обедня,
Все ждали только самого,
И не хватало для моленья
Его и только одного.

Но вот приехал он в коляске,
В неё впряжённой шестернёй,
И все торжественно, как в сказке,
И он, довольный сам собой.

Он важно шёл на своё место,
Конечно же, и Маша с ним,
И всем мирянам было лестно,
Все восхищались просто им.

Но взоры всех пленила Маша,
Своим нарядом и красой,
Она ведь героиня наша
В поэме этой непростой.

Обедня и нача;лась сразу,
И певчих слышен громко хор,
И барин сам, как для «показу»,
Поддерживал их пенья ор.

Молился со смиреньем гордым,
И рьяно кланялся земле,
Когда же дьякон гласом громким
Весть подал о зижди;теле.

Воздав хвалу ему навечно,
Что здесь он не жалел средства,
Воздвигнул памятник он вечный
Во имя Господа Христа.

К нему — соседи все с почтеньем,
Он первый целовал сам крест,
И на обед за угощеньем
Потом гостям подал он жест.

Его все суетились слуги,
Десятков восемь всех персон,
И в зале разносился звон
От разговоров и посуды.

Сидели дамы полукругом
В одеждах запоздалых мод,
Их все не выкорчевать плугом,
Те моды стали, как урод.

На них наряды дорогие,
В брильянтах все и в жемчугах,
Изделия на них златые,
Ничто не прятали в чулках.

Уже рассаживаться стали,
И стол уж, наконец, накрыт,
Никто здесь не был и забыт,
Все те, кого сюда позвали.

Хозяин наслаждался счастьем,
Всех видеть у себя гостей,
Но запоздалый гость к ненастью
Привёз с собою новостей.
 
Его дружок Антон Пафнутьич
Ввалился с ходу ко столу;
— Ты что, родимый, аль ты шутишь?
Нарушил трапезу мою.

Не смог «вкусить» мою обедню,
К обеду тоже опоздал,
Иль ты какую нову(ю) сплетню
Дорогой нам насобирал?

— Из дома выехал я рано,
Виновен я, — промолвил гость:
— Но, поди ж ты, такая злость,
Беда постигла меня явно.

Отъехал я-то недалече,
А шина хрясть и — пополам,
Ну что прикажешь, делать неча,
На праздник не везёт же нам.

Пока тащился до деревни,
Пока нашёл я кузнеца,
Кузнец мой — весь старик уж древний,
Возился целых три часа.

Я не осмелился, опасно,
Ехать чрез Кистенёвский лес,
Тогда пустился я в объезд,
Опасней ме;не — это ясно.

— Так ты чего же-то боишься?
Да ты же, Спицын, просто трус;
— Дубровский там же и «укус»,
Ведь от него не утаишься.

Уж шибко крут-то этот малый,
Он спуску никому не даст,
А он с меня, так для начала,
Стори;цею мне всё воздаст.

— За что ж тебе тако отличье?
— Да как за что? За тяжбу с ним;
Я только же для Вас ведь лично
Сказал в суде, как был судим.
 
Что Кистенёвкой не по праву
Владеет он уж с давних пор,
Мои слова и не по нраву
Пришлись ему, решать тот спор.

Мне твёрдо обещал покойник
По-свойски свидется со мной,
А сын его теперь разбойник;
Совсем теряю свой покой.

Боюсь, он сдержит своё слово,
Разграбит полностью меня,
Молюсь, чтоб не лишил он крова,
Чтоб не дошла бы речь моя.

Пока цела ещё усадьба,
Пока разграбили амбар,
Неплохо было мне и знать бы,
Не дай-то бог, как вдруг пожар.

Кирилл Петрович за обедом
Кого-то шуткой задевал,
И он за Спицыным тож следом
Исправнику вопрос задал:

— Скажи-ка, господин хороший,
Ты видно новенький у нас,
Дубровский всех здесь облопошил,
Когда наступит этот час?

Чтоб Вы поймали уже вора,
Не только одного его,
Со всей его бандитской сворой,
К разбою жадной, до всего.

Сидел наш чин с французом рядом,
Исправник первый раз в гостях,
Обвёл гостей трусливым взглядом,
Смутился он на радостях;

С запинкой молвил он при этом:
— Стараемся во всю, — сказал;
— Однако срок ты не назвал,
Здесь Ваша честь, поди, задета.

Да Вам ловить-то и не нужно,
Для Вас он просто — благодать,
Зачем стараться так натужно?
Ведь деньги любят только брать.

Смущённо отвечал исправник:
— То — суща правда, генерал;
Подумали, «хорош» начальник,
И общий хохот по;тряс зал.

— Которы(е) уважают юмор,
Я страсть таких люблю людей,
Ловить ведь можно столько дней,
Пока он сам скорей не умер;

Разъезды, следствия и деньги,
А блага всё идут, идут,
Казну так хорошо гребут,
Её готовы даже съесть бы.

Да, а где же счас Дубровский,
Где видели в последний раз?
Уж этот малый шибко скользкий,
О нём поведает кто сказ?

И вдруг подала голос звонкий
Тут Анна Савишна, вдова:
— Вот в прошлый вторник я сама
Обед с ним разделила «горький».

Памятна была наша встреча,
Он не разбойник никакой,

И помнить буду я навечно
Его поступок дорогой.

Приказчик послан был на почту,
Недели три тому назад,
В деньгах потребность была срочной,
Отправить деньги сыну в град.

Его там содержать прилично,
Сын мой гвардейский офицер,
Ведь дорога-то жизнь столична,
Чтоб он достойно жить сумел.

Но были у меня сомненья,
Разбойников боялась я,
Конечно, были опасенья,
Ограбят вдруг они меня.

Потом подумав, город близко,
Всего каких-нибудь семь вёрст,
Хотя и есть здесь доля риска,
Так может быть и пронесёт.

Дала приказчику две тыщи,
Под вечер он пришёл домой,
Оборван весь и весь в пылище,
Сам еле жив приказчик мой.

И лошадь, деньги и телегу
Ограбили, забрали всё,
Слезами горе я своё
Умыла, мне не до ночлегу.

И в ожидании томимом,
Всю ночь не спала я тогда,
Смогу ль собрать ли я когда,
Так что же будет с моим сыном?

Въезжает вдруг во двор коляска,
Прошла неделя или две,
Сам генерал, как будто сказка,
Тактично входит он ко мне.

Черноволос и смугл, и статен,
Красив, не стар, при бороде,
Изрёк, что прибыл он ко мне,
Он мужа друг, его приятель.

Чтоб не заехать к вдове друга,
Он ехал мимо и не мог,
Я угостила, чем дал бог,
В беседе высказал, что скука,
Его преследует во всём.

Рассказ поведала о горе,
И за беседой всё о том,
Дубровского задели вскоре,
Пришёл ко мне он тоже в дом.

— Мне очень странно слышать это, —
Нахмурился мой генерал:
— А мне-то сказывали где-то,
Что бедных вдов не обирал.

Воруют все под это имя,
Сдаётся мне, что здесь обман,
Проверить бы, быть может сам
Приказчик завладел ли ими?

Хотел взглянуть в лицо построже,
Мне счас бы с ним поговорить,
В беседе с ним определить,
Не заодно ль он с ними тоже?

И вот явился наш приказчик,
Пред ним столь важный генерал,
Над дворней есть он сей начальник,
Был зван зачем, так и не знал.

Когда увидел генерала,
То слова вымолвить не смог,
Ему и память подсказала,
Что встреча — жизни всей итог.

— Тебя ограбил как Дубровский,
Поведай-ка ты, братец, нам,
Куда ты деньги дел, по-свойски,
Когда ты ехал по делам?
 
Во всём сознался же он сразу,
Упал он в ноги перед ним,
Сказал, что жадностью гоним,
Не был вор досель ни разу.

Своих-то грабить не намерен,
Дубровский сам же – офицер,
Остался наш приказчик цел,
Но очень уж он был растерян.

Решил забрать он эти деньги,
Его попутал как бы бес,
Он возвратит всё до копейки,
И что он такой балбес.

— Ответить должен пред вдовою,
Так это даром не пройдёт,
Ведь если дальше так пойдёт…
Сударыня, возьму с собою.

Привязан был приказчик к дубу,
Нашли приказчика в лесу,
Обмякло тело на ветру,
Такого вот я не забуду.

Рассказ все выслушали молча,
Все были им восхищены,
Хотя разбои были волчьи,
Но правды той не лишены.

Все были барышни в восторге,
Героя видели все в нём,
И в спорах всех их, и в их торге
Сходились в мнении одном.

Всех больше восхищалась Маша,
Она ж романтиком слыла;
Вот так и героиня наша
Ему мечты все отдала.

— Так Савишна ты полагаешь,
Что сам Дубровский был с тобой?
Похоже сказки ты слагаешь,
Ведь стиль у дел-то воровской.

От Маши он — пятью годами,
А окромя, был белокур,
А генерал — наперекор,
Был смугл и старше, между нами.

Исправник тут же подал голос:
— Так точно, Вы мой генерал,
И как я давече сказал,
В приметах тоже светлый волос.

И роста среднего он будет,
И лет — так двадцати пяти,
И нос прямой, так бают люди,
И чист лицом, нет бороды.

Примет особых не имеет;
— Ну и приметы же у Вас,
Коль тем предметам будем верить,
Он долго будет грабить нас.

Ты будешь говорить с Дубровским,
Бьюсь об заклад, что три часа,
Но по приметам сим чертовским
Смотреть, при том, ему в глаза;

Не догадаешься, что рядом
Сидит разбойник у тебя;
А между тем, ты всем отрядом
По лесу шасть — его ловя.

Мне подключиться к сей охоте,
Видать придётся самому,
Отряд к опасной сей работе
На первый случай отряжу.

Не трусы, на медведя ходят,
Найду бывалых мужиков,
Сберу я их со всех дворов,
Пусть в роще воровской побродят.

Услышав «друг» Антон Пафнутьич,
Как только, то словцо медведь,
Так словно в ухе его твердь,
Слова мешала чётко слушать.

Рассыпавшись в подобострастье,
Досаду подавив в себе,
Спросил о Мишином несчастье,
Не знавши, будто о беде.

— Здоров сейчас ли Ваш Мишутка? —
Как будто вспомнил он о нём,
О тех «весёлых» с Мишей шутках:
— Так за здоровье Миши пьём?

— Наш Миша умер смертью славной,
Имел достойных он знакомств,
Француз — противник его главный
Не видел с Мишей беспокойств.

За всех отмстил француз наш сразу,
Он не терпел к себе обид:
— Как же, помню я проказу,
Как был я чуть ли не убит.

Мне жаль Мишутку, был забавный,
Такого и не сыщешь счас,
А был он медвежонок славный
И боле нет его у Вас?

Зачем убил мусье Мишутку?
И снова гости сразу все,
Поняв, что то была не шутка,
Рассказ тот вняв навеселе.

Хозяин очень был тщеславен,
Любил вещать всегда он всем,
Что было или, чем был славен,
И он гордился даже тем.

Рассказ тот слушали с вниманьем,
Бросая на Дефоржа взор,
И было трудно с пониманьем,
Держать на людях весь задор.       

10

Старушкам делать было неча,
Под вечер уж начался бал,
И, как привязанны(е), весь вечер
Все сплетни всплыли, кто что знал.

Кто молод, все предалась танцам,
На кавалеров спрос большой,
И наш француз имел все шансы,
Пленял он многих дам собой.

Вальсировал Дефорж и с Машей,
Он был там просто нарасхват,
Со всеми был галантен даже,
Как истинный аристократ.

И только к полуночи ближе
Хозяин танцы прекратил,
Устал и музыку он слышать,
И кушать больше «нету» сил.

Приказ отдал подать всем ужин,
А сам отправился в покой,
Он никому и не был нужен,
Он только подавлял настрой.

А без него пришла свобода,
Мужчины сели подле дам,
Сменилась как бы вся погода,
И спор, и хохот — по рядам.

Сидел, насупившись, на месте,
Один был только молчалив,
Всё время помнил он о мести,
И ел печальный, всё забыв.

Держать боялся деньги дома,
Свою казну носил с собой,
В себе он прятал их укромно,
Случись какой-нибудь разбой.

Суму из кожи под рубахой,
Носил всегда он на груди,
Узнать о том, чтоб мог не всякий,
Теперь сыщи-ка их поди.

Своей такой перестраховкой
Неверие питал ко всем,
Своей задумкою столь ловкой
Боялся спать один совсем.

Искал себе он компаньона,
Чтоб он бы понадёжней был,
Нашёл себе он и партнёра,
Француз Дефорж всем подходил.

В наружности виднелась сила,
И храбрым оказался он,
А коль с медведем смерть сквозила,
Сказался он и не смешон.

Решился спать он лишь с французом,
Просил Антон его о том,
Общенье стало лишь конфузом,
Ах, как жалел же он потом.

Когда же он пришёл во флигель,
Осмотр он учинил ему,
Запоры, окна, как на гибель,
Годились только лишь к тому.

В дверях всего одна задвижка,
А окна все — без парных рам,
Подумал он, вот здесь мне «крышка»,
Когда разбойник влезет к нам,

Пытался он сказать об этом,
Француз Дефорж понять  не мог,
Ещё проблема и со светом,
Да просто здесь какой-то рок,

Когда легли они в постели,
То погасил Дефорж свечу;
— Как Вы огонь тушить посмели? —
Вскричал Пафнутьич в темноту!

— Я не могу же спать без света,
Я спать привык лишь со свечой,
Но не услышал он ответа,
Унял он тотчас гнев весь свой,

Усталость довершила дело,
Антон Парфнутьич замолчал,
Дремать он медленно начал,
Боязнь его уж охладела.

Но пробужденье было странным,
Когда, уснув он крепким сном,
С каким-то замыслом коварным,
Как будто ходит кто по нём.

Тихонько дёргал за рубашку,
Сквозь сон почувствовал, что вор,
Глаза, раскрыв он на распашку,
При свете утра бросил взор;

В глаза проклятому французу,
А он отстёгивал суму,
Задрав ему на теле блузу,
Нацелив пистолет ему.

— Что это сударь, что такое? —
Едва успел произнести;
— Молчать! Лишь дело рядовое
Решил над Вами провести.

Дубровский я, и я — Ваш мститель, —
На чистом русском языке:
— Хотя теперь я и учитель,
Не попадайтесь больше мне.

11

Читатель наш в недоуменье,
Уже давно он хочет знать,
Какое ж надобно уменье,
Учителем в деревне стать.

И не в простой-то деревушке,
А в троекуровском селе,
Он жил там будто бы в ловушке,
Всё время помня о себе:

Что он — француз, не знает русский,
К тому же он ещё — главарь,
Да не какой-то заскорузлый,
А он теперь — бандитский «царь».

Так вот на станции почтовой,

Сидел проезжий — тихий вид,
Он ехать дальше был готовый,
Терпел он множество обид:

Всегда к простым неуваженье:
Ему не дали лошадей,
Для важных лиц, чтобы в мгновенье,
Таких чтоб отправлять гостей.

Вдруг у крыльца коляска встала,
И вышел с коей офицер,
И он походкою усталой…
Но голос чётко прогремел:

— Мне лошадей бы поскорее,
Не будь как мёртвый, да живей!
Сейчас ведь для меня важнее,
Быстрее скрыться от людей.

Не узнаёшь меня ты даже, —
По залу рыщет взад, вперёд:
— Неужто, я не так уж важен,
Тебя нагайка так и ждёт.

А кто такой этот проезжий?
На русского он не похож;
— Француз он, просто он заезжий,
В дома богатые он вхож.

Тогда Дубровский по-французски,
Подробно с ним поговорил,
Служил учителем у русских,
И добрых слов не заслужил.

Он держит путь в село Покровско(е)
С рекомендательным письмом
К нему вниманье очень чёрство,
Чтобы доехать в барский дом.

— Месье,— сказал ему Дубровский:
— Хочу предложить сделку Вам:
Что вместо Вас в село Покровско(е),
Поехать должен буду сам.

Бумаги покупаю Ваши,
Вот десять тысяч Вам за них,
Но чтоб никто о сделке нашей
Не должен знать, кроме двоих.

В Париж скорее возвращайтесь,
Прощайте, дорогой месье,
Свободной жизнью наслаждайтесь,
За вас мы рады будем все.

Поспешно выйдя, сел в коляску
И укатил бог весть куда,
О нём в народе «бродят» сказки,
За справедливые дела.

Так стал в селе он гувернёром
У Троекурова в семье,
Не тешил он себя укором,
Что зваться стал уже месье.

Но больше всех довольна Маша,
Уроки музыки давал,
Успехи героини нашей
Он с нею вместе пожинал.

Рояль освоила отлично,
И пенье удавалось ей,
И вёл себя месье прилично,
Хотя душой привязан к ней.

Его любили в этом доме,
За доброту и щедрость к ним,
А Маша, та была в истоме,
И даже восхищалась им.

Как стал он в доме их учитель,
Уж больше месяца прошло,
И всё-то было хорошо
В селе Покровском, их обитель.

Никто не мог и догадаться,
Учитель скромный, молодой,
Что может в одночасье статься —
Грабитель страшный, просто злой.

Разбой нигде не прекращался,
Села не покидал ни дня,
В округе страх чтобы держался,
Всегда несла б о нём молва.

С виновником его несчастья,
Тот случай свёл его с врагом,
Ещё отец его потом,
Ему грозился поквитаться.

Ему сдержаться было трудно,
Таку(ю) возможность упустить,
Но мысль работала подспудно,
Ему за это отомстить.

А после памятной той ночи,
Собрались гости в общий зал,
Предстать перед хозяйски(е) очи,
Как будто всех гостей он звал;

Должны явиться, как с повинной,
Откушать утренний их чай,
И как бы очередью длинной
Привет отдать им невзначай.

Последним был «дружок» наш Спицын,
Расстроен чем-то и угрюм,
Как будто смел он усомниться,
Что праздник плох, «покинув трюм».

Он бледен был, казалось болен,
Сразил его угрюмый лик,
Хозяин сам уже невольно,
Дивился на его обли;к.

Невнятно(е) что-то бормотанье,
С опаской на француза взгляд,
И спешно завтрака глотанье,
Как пару дней не ел подряд.

Поспешно заказал коляску,
Покинул счас же этот дом,
Скорее вырваться из «сказки»,
Не знал, что делать с этим злом.
 
12

Хозяин весь всегда в охоте,
Как прежде жило всё село,
Француз наш тоже весь в заботе,
Ему ведь с Машей повезло.

Любила наша Маша очень
Уроки музыки вдвоём,
Всё чаще хочет, между прочим,
Блеснуть умением во всём.

А сердце всё влекло к французу,
Нельзя же выдать себя всю,
Нельзя же дать сорваться грузу,
Сказать так просто: «Я люблю».

Она с невольною досадой
Себе отчёт давала в том;
Он тоже чувства за оградой
Держал как будто под замком.

Она скучала без Дефоржа,
Он дельный ей давал совет,
И мысль его всегда пригожа,
Его ей нравился ответ.

Но огонёк любовной страсти
Теплился где-то возле дна,
Ещё не бы;ла влюблена,
Чтоб вспыхнуть при любой напасти.

Но соблюдая к ней почтенье,
Сам был в неё давно влюблён,
Своим служебным положеньем
Ведь был он как бы ущемлён.

Однажды, утром, за уроком
Записку ей он передал,
А сам же, как бы ненароком
Из залы быстро он удрал.

В записке назначалась встреча,
Чтоб срочный тайный разговор,
В беседке, у ручья, под вечер
Им вынести бы на простор.

Ключом в ней било любопытство,
Давно признания ждала,
Но ей бы было неприлично,
Согласье чтоб она дала.

Услышать всё от человека
По состоянью своему…
Нельзя надеяться на это,
Совсем уж было ни к чему.

Пойти решилась на свиданье,
Сомненья были лишь в одном,
Воспримет как его признанье,
И будет с нею что потом?

То с гордым ли негодованьем,
Небрежной шуткою простой,
Иль дружбы с ним увещеваньем,
Согласьем, жертвуя собой.

Но вот они уже в беседке,
Покровом им служила ночь,
И бывшей он своей соседке
Сказал, хотя врага и дочь:

— Вы не должны меня бояться,
Я не француз, Дубровский — я,
Пришёл сюда я объясняться,
Мне боле быть у Вас нельзя.

Я изгнан был с родного дома,
Да, я — несчастный дворянин,
Отец Ваш, этот господин,
Лишил который меня крова.

Но Вам не надобно бояться,
Ни за себя, ни за него,
Конечно, я бы мог и статься
От мщения убить его.

Но я простил, отца спасли Вы,
Уж я планировал поджечь;
Но как же хороши Вы были!
Увидев Вас, решил сберечь.

Вы, как небесное виденье,
Пронзили сердце мне моё,
С тех пор питаю наслажденье,
Но видеть Вас не суждено.

В надежде видеть бело(е) платье,
Бродил я днями по садам,
И Вас в обиду я не дам,
Вы, Маша, просто моё счастье.

Счастливый мыслью: охраняю,
За Вами крался по кустам,
И, наконец, вселился к Вам,
Но роль обидную играю.

И целый месяц в доме Вашем,
Я просто счастлив был всегда,
И помнить буду встречи наши,
Вас не забуду никогда.

Но вынужден сейчас расстаться,
Опасность ожидает здесь,
И прибыл к Вам я объясняться,
Тревожну(ю) получил я весть.

Уже давно люблю Вас, Маша,
Прошу Вас помнить обо мне,
Кончается свиданье наше,
И свист раздался в темноте.

Сказал ей нежно на прощанье
И руку приподнёс к губам:
— В обиду я Вас не отдам,
Но Вы мне дайте обещанье:


Постигнет если Вас несчастье,
Ждать помощи — ни от кого,
Избавлю Вас я от ненастья,
Знать дайте только от чего.

Не отвергайте мою помощь,
Моей сей преданности Вам,
Пристанет к Вам какая сволочь,
Так дам отпор Вашим врагам.

Раздался свист уже раз в третий…
— Скорее дайте мне ответ,
Лишь вымолвите «да» иль «нет»,
Принять все обещанья эти.

— Совет приму, — сказала Маша;
Дубровский скрылся в тот же миг,
У дома появилась стража,
— Ну, слава богу, чуть не влип.

В его дворе народу много,
И тройка у крыльца стоит,
В движенье дом, хозяин строго
Кого-то громко так чистит.

Пыталась незаметно Маша,
Скользнуть по-быстрому в покой,
Кругом стоит «людская каша»,
Нарушен был и весь устой.

Исправник был в дорожном платье,
С оружьем он и ждал конца,
Чтоб взять Дубровского в «объятья»;
В гостиной встретила отца,

— Не попадался ль ей учитель? —
Спросил отец и где была,
Она же вымолвить смогла:
— Да нет — прошла в свою обитель.

Исправник утверждал с напором,
Дубровский — он и есть француз,
Что Спицын рассказал с позором,
Какой он выстрадал «укус».

— Пока не «разберуся» с делом,
Француза я тебе не дам,
А Спицын наболтал нам — срам,
Так это просто пахнет блефом.

Что грабил здесь его учитель,
Как можно верить-то ему,
Ему, и трусу, и лгуну
Да Спицын просто — сочинитель.

Но всем нам он и в тоже утро
Зачем ни слова не сказал,
Сказать же было ведь не трудно,
Зачем так долго он молчал.

— Он клятву дал под страхом смерти,
Так застращал его француз;
— Сначала сам я разберусь,
Уж мне-то на слово поверьте.

Меж тем все поиски напрасны,
Исчез внезапно наш француз,
Но всё равно пока не ясно,
И было чем «подумать» в ус.

Петрович жил в плену сомнений,
Ведь если не виновен он,
То, скрывшись, повод дал для мнений,
Зачем же лезть-то на рожон.

А может быть успел он скрыться,
И кем-то был предупреждён,
А вот как тайну ту добиться,
Пока никто не искушён.

13

В начале следу(ю)щего лета
Настало много перемен,
Читатель явно ждёт ответа
На разворот событий крен.

В верстах так тридцати примерно
От Покровского села,
В поместье площадью безмерной
Судьба Марию занесла.

В поместье там жил князь Верейский,
Он долго заграницей жил,
Бывает так в делах житейских,
Рассеянным немного слыл.

Но в мае месяце вернулся,
Уже, наверно, навсегда.
На скуку он таку(ю) наткнулся,
Зачем приехал он сюда?

На третий день поехал в гости,
Кирилл Петрович — ведь сосед,
Размять немного свои кости,
Как раз застал его обед.

Он выглядел немного старше
Своих пятидесяти лет,
Обычно женятся ведь раньше,
В женитьбе не оставил след.

Кипела жизнь — сплошно(е) раздолье,
Вся жизнь была — сплошной разврат,
Неважно стало и здоровье,
И потому не был женат.

Его наружность столь приятна,
Любезен с женщинами был,
Но поведенье — непонятно,
Скучал всё время и курил.

Кирилл Петрович был доволен,
Что знатный князь — в его гостях,
Он рад и несомненно волен
Поместье чтить на радостях.

Но знатный гость аж задохнулся,
Когда попал на псовый двор,
Он даже в свой платок уткнулся,
Всё время отводил он взор.

И пруд, и липовы(е) аллеи,
И с липами старинный сад,
Ничто не радовало взгляд,
Сады английские — роднее.

Он восхищался всей природой
И для приличия — хвалой,
(Хотя и чуждо всё от роду),
Всё оценил, само собой.

Устал наш князь от посещенья,
Жалел, что начал сей вояж,
Но был он просто в восхищенье
И за обедом пришёл в раж.

Он встретил в зале нашу Машу,
Сражён был князь её красой,
Свою рассеянно ел «кашу»            
И красовался сам собой.

Её был оживлён явленьем,
Веселье наступило враз,
И с правом гостя в положенье
Не прерывал он свой рассказ.

О жизни личной заграницей,
О путешествиях, балах,
О том, что даже ей не снится
В каких он «райских был садах».

И Маше было интересно
Узнать о жизни золотой,
Живя в глуши, что ей известно,
Ведь личной жизни — никакой.

Уже после обеда сразу
Прогулку предложил верхом,
Но князь, ссылаясь на подагру,
Настойчиво просил о том:

Проехаться чтобы в коляске,
И сидя близко рядом с ней,
Себя почувствовать, как в сказке,
Ему так будет веселей.

А по дороге князь Верейский
Её уж заболтал совсем,
Рассказчик слыл он компанейский,
Тем боле, что сидел-то с кем?

И Маша вся была вниманье;
Вдруг он к папаше обратясь:
— Что за сгоревшее то зданье?
Не знал такого отродясь.

Дубровского усадьба это,
Земля теперь считай моя,
А сын его, разбойник этот,
В своей он шайке — голова.

И жив ещё, и он на воле,
И у тебя, князь, побывал;
— Да помню я, что в прошлом годе
Он что-то сжёг, иль своровал.

Знакомство с ним иметь бы ближе,
Хочу иметь я интерес;
— На всю округу мы в «престиже»,
Я не схватил чуть было стресс.

Он под учителем, французом
Жил целый месяц всё у нас,
Себя он показал не трусом,
Но, как учитель — просто класс.

Поведал наш хозяин князю,
Случившийся в семье конфуз,
Что целый месяц и ни разу,
Не знал — Дубровский есть француз.

Историю с сим гувернёром,
Подробно рассказал всю он;
Дубровский, как заворожён,
И в адрес власти он с укором.

Князь был внимателен к рассказу,
Нашёл он это странным всё,
И разговор сменил он сразу,
Он понял — далеко зашло.

Велел подать свою карету,
Домой собрался, возвратясь,
Хозяин гостем же гордясь,
Почёл за честь пристать с советом.

Но князь зачём-то торопился,
Остаться ночевать не мог,
Доволен был и извинился,
И в гости звал к себе, как долг.

Почёл за честь слова те князя,
Хозяин, Троекуров наш,
Вошёл от гордости он в раж,
С любимого конька не «слазя».

Три тыщи душ в его именьи,
Имея званье генерал,
В своём, по крайней мере, мненье
Он равным с ним себя считал.

Уже гостят в его поместье
Два дня спустя отец и дочь,
Собрать именья бы вместе,
Уже и в мыслях он не прочь.

Чем ближе гости всё к именью,
Он любовался всем и вся;
Его крестьянские селенья,
И даже чистые дома.

Господский дом его из камня,
Как в стиле замков англичан,
Лугов зелёных ярко(е) пламя,
Коров швейцарских караван.

И парк, раскинувшись круг дома,
Манил прогулки совершать,
Гостей всегда влекла истома,
В раю земном здесь побывать.

И стол накрыт в прекрасной зале,
И князь гостей подвёл к окну,
И вид с окна и даже дале,
Дополнил эту красоту.

Пред ними протекала Волга,
На ней покоились суда,
Казалось, что плывут так долго,
И не поймёшь, какой куда.

Когда же осмотрев картины,
Осмотр всех поразил гостей,
Его прекрасные все вина,
Смелей их сделал, веселей.

И каждую свою картину,
Подробно объяснял ей князь,
И он искал незриму(ю) связь,
«Связать эпоху паутиной».

Была в восторге наша Маша,
Свободно вся вела себя,
Да плюс обеденная «каша»,
Расплавили крупинки льда,

Что вечно сковывали чувства,
Не знала многого она,
Одна всё время потому что,
Всегда развлечься так ждала.

Питьё кофея наслажденье
В беседке редкой красоты,
У озера стоит строенье,
С водой природной чистоты.

Оркестр заиграл внезапно,
С гребцами лодка в числе шесть
К беседке подплывала плавно,
Как будто отдавая честь.

Не только было всё катанье,
Плывя к отдельным островам,
По островам идёт гулянье,
Не скучно чтобы было Вам;

В одном — нашли они статую,
В другом — заброшенных пещер,
Реликвию ли дорогую;
И князь всегда давал пример,
Объясняя их значенье,
Получая наслажденье.

Она с девичьим любопытством,
Всё возбуждалась каждый раз,
Когда, минуя он бесстыдство,
Скрывал несказанно(е) подчас.

Бежало незаметно время,
Смеркаться начало уже,
Прогулок всех как будто бремя
Росло у всех почти в душе.

Любезен князь бывал с гостями,
Их в доме ждал уж самовар;
На свет тащил, как с потрохами,
Своё именье, как товар.

Просил он Машу быть хозяйкой,
Поскольку сам он холостяк:
— Ты, Маша, чай поразливай-ка,
Я расскажу пока пустяк.

В тиши вечерней грянул выстрел,
Ракета взвилась прямо вверх,
Все на веранду вышли быстро,
Накинул шаль он Маше сверх.

Огни цветные беспрерывно,
То перед домом — фейерверк:
Колосьями взлетали вверх
И гасли как-то так надрывно.

А новые неслись за ними
Фонтаном, пальмами, дождём,
Сплошным потоком были зримы,
Вертелись будто колесом.

Ах, как же восхищалась Маша,
И князь с ней рядом радый был;
— Поездка вся удалась наша,—
Отец так Машин оценил.

Затем последовал и ужин,
Почти такой же, как обед,
И стало ясно, князю нужен
Зажечь в глазах у гостя свет.

Ночёвка в спальнях специальных,
На утро — снова за столом,
Прощание с официальным
Приглашением в свой дом.

14

Грустила, вышивая в пяльцах,
Мария, сидя под окном,
Вдруг прямо шлёпнулось на пальцы,
Письмо, как будто снежный ком.

Его раскрыть и не успела,
Была звана сейчас к отцу,
Видать какое срочно дело,
Спокойный вид придав лицу.

Князь удостоил посещеньем,
Кирилл Петрович — не один,
Желанный в доме появленьем,
А князь всегда был господин.

Верейский встал навстречу Маше,
И молча, поклонился ей,
Он в замешательстве был даже,
Её душою жаждал всей.

— Скажу тебе я Маша новость,
Она обрадует тебя,
Сказать бы, если так на совесть,
То князь, давно тебя любя,

Руки твоей сейчас он просит;
Он очарован весь тобой,
Тебя он высоко возносит,
И назовёт своей женой.

Смертельно побледнела Маша,
Молчала, как, остолбенев,
В её главе такая каша,
Наверно, ум окаменел.

Князь взял красавицу за руку,
Спросил: «Согласна ли она?»
Но на лице увидел муку,
Она такого не ждала.

— Она, конечно же, согласна, —
Ответил за неё отец:
— Сказать же трудно слово гласно,
С тобой пойдёт и под венец.

Вы будьте счастливы на веки,
Целуйтесь дети прямо счас,
Теперь Вы оба мои дети,
От всей души я «здравлю» Вас.

Но молча, всё стояла Маша,
Князь только руку целовал,
Слезами всё лицо умазав,
Её весь вид ответ давал.

— Ты осуши-ка свои слёзы,
Иди-ка Машенька к себе,
Девицам только снятся грёзы,
Лица уж «нету» на тебе.

Они все плачут при помолвке,
У них уж так заведено,
Но в этом плаче мало толку,
А мной давно всё решено.

Слезам своим давала волю,
Закрывшись в комнате своей,
Чтоб быть у старика женою,
Ведь князь стал ненавистен ей.

Объята вся она отчаньем:
— Сего не будет никогда,
С Дубровским ли моё венчанье,
Иль лучше монастырь тогда.

Читать письмо хватилась жадно,
Вдруг вспомнив тут же о письме,
Быть может всё поможет мне,
Оно в беде ведь может важно.

Лишь пару слов там было в тексте:
«Часов так в десять, в прежнем месте».

15

И лёгкий ветр повеял к ночи,
Луна всем светит, ночь тиха,
И шорох слышен чуть слегка,
Деревьев запах веет сочен.

Почти «столкнулася» с Дубровским,
В беседку проскользнув, как тень;
— Нельзя встречаться нам в Покровском,
Я знаю всё, нам страшен день.

Когда Вам будет очень плохо,
Сказать должны и дать мне знать,
Как жить мешать Вам будет кто-то,
Меня на помощь Вам позвать.

— Но как в моём Вам положенье,
Свою защиту применить;
— От ненавистного решенья
Могу вообще освободить.

Вам князя тронуть даже пальцем
Ни в коем случае нельзя,
Никто не должен быть страдальцем,
Прошу, коль любите меня,

— Его не трону, Ваша воля,
Обязан жизнью Вам Ваш князь,
Но как спасти мне Вашу долю?
Отец и князь сплели уж вязь.

— Надеюсь тронуть я слезами,
Меня он любит, хоть упрям,
Но если честно, между нами,
Себя так просто не отдам.

— Вы не надейтесь по-пустому,
Вам не разжалобить его,
Ведь он считает по-простому,
Капризы Ваши — лишь ничто.

Что брак затеян по расчёту,
Ведь это ясно людям всем,
Чтоб жить богато, без заботы,
Чтоб Вы княгиней стали с тем.

Под власть стареющего мужа,
Насильно втянут под венец,
Всему настанет и конец,
А счастье Ваше им не нужно.

— Тогда женою буду Вашей,
Тогда Вы явитесь за мной;
— Но как создам я счастье наше?
Хотя Вы ангел Маша мой.

Живу давно я вне закона,
Сейчас — я бедный дворянин,
За нами вечная погоня —
А если буду не один?

Со мною не найдёте счастья,
Я лишь желаю счастья Вам,
Князь —  стар и быть любви ненастью,
В мужья Вам тоже не отдам.

Идите снова Вы к папаше,
Бросайтесь в ноги Вы ему,
Чтоб не сломал судьбы он Вашей,
Богатство Вам мол не к чему,

Найдёте страшную защиту…
Коль будет он неумолим,
Он Вам причинит лишь обиду
Своим решением таким.

Но, как и это не поможет,
Закрыл руками он лицо,
Казалось, и дышать не может;
— Так вот дарю я Вам кольцо.

Решитесь, коль моей защиты,
Кольцо положите в дупло,
И Вы не будете забыты,
Другого если не дано.

Он обнял Машу на прощанье,
Она — заплаканная вся:
— Твоё мне дорого признанье,
Ты, Маша — просто жизнь моя!

Её, целуя, он покинул,
Как будто в ночь он просто сгинул.

16

А весть о княжеской женитьбе
Мгновенно превратилась вслух,
Осталось Маше только выть бы,
Но слухи замыкали круг.

Но для ответного отказа,
Тянула Маша этот день
И не сказала «да» ни разу,
Бродила в доме, словно тень.

В молчанье видел он согласье,
Князь о любви не хлопотал,
Он не откажется от счастья,
Он был богат и твёрдо знал.

Но вот пришло вдруг и признанье,
С отказом прислано письмо,
Но не пропало в нём желанье,
Его не сильно обожгло.

Ускорить надо эту свадьбу,
Решил он твёрдо для себя,
И от того в свою усадьбу,
Невесты чувства все щадя,

Он вызвал будущего тестя,
Ему он показал письмо,
Просил его не делать «чести»,
Не оглашать пока его.

Он тоже грезил о согласье,
И был, конечно же, взбешён,
Ускорить полученье счастья,
Решился по причине он.

Одобрил князь его решенье,
Назначить свадьбу через день,
Ждала она того мгновенья,
Ходила Маша словно тень.

Визит нанёс своей невесте,
Подлив в проблему и огня:
— Отказ Ваш мне совсем не к месту,
И к Вам приехал я не зря;

Не в силах с этим согласиться,
Лишиться Вас мне тяжело,
В могилу что ли мне ложиться,
Отказ Ваш — будто всё равно.

Терпенье мне снискать же Ваше,
Надеюсь, я найти потом,
Не разрушайте счастье наше,
Женой войдите Вы в наш дом.

Уехал он к себе в поместье,
Её с почтеньем целовав,
Ни слова боле не сказав:
С её отцом решили вместе,
Ускорить свадьбу эту с князем,
Он клятвой с «тестем» уж связан.

Как только отбыл князь в именье,
Отец зашёл в покои к ней,
И твёрдо высказал решенье,
На завтра быть готовой ей.

Залилась Маша вся слезами,
Прильнув к ногам её отца;
— Он старше многими годами,
Я не желаю с ним венца!

— Да что же значит-то всё это,—
С угрозой вскрикнул тут отец:
— Теперь же честь наша задета,
Как не желаешь под венец.

Была же ты во всём согласна,
Раз ты молчала до сих пор,
Отказ даёшь ему напрасно,
Теперь-то что же за укор.

Себя дурачить не позволю,
Так дело просто не пойдёт,
Выходит я тебя неволю,
А князь всё это время ждёт.

Морочить голову негоже,
У нас с ним сговор уж давно,
И оговорено всё тоже,
Всё нами с ним и решено.

Но Маша вторила всё снова:
— Да не губите Вы меня,
Идти я замуж не готова
И не хочу я, не любя.

Меня толкаете к несчастью,
Вам будет грустно без меня,
— Я лучше знаю, что для счастья
Девицам нужно для житья.

Уже чрез день и будет свадьба,
Не лей напрасно своих слёз,
Они некстати даже как бы,
Не нужно мне твоих заноз.

— Сгубить меня, Вы что ль решились,
Найду защиту я тогда,
Видать, Вы с князем сговорились,
Не дам в обиду я себя.

— Нашёлся вдруг тебе защитник,
Грозится вдруг мне дочь моя,
Да кто ж такой этот зачинщик,
Да кто ж защитник у тебя?

— Дубровский, — отвечала Маша,
Уже отчаявшись совсем;
— Добро, — сказал он: воля Ваша,
А я запру тебя меж тем!

Сиди, покамест здесь до свадьбы,
Не выйдешь с комнаты своей,
Тебе арест в «подарок» как бы
И запер за собою дверь.

Облегчила немного душу,
Сказав так прямо всё отцу,
Теперь ход надо дать кольцу
И больше никого не слушать.

Увидеться желала снова,
Опять чтоб дан бы был совет,
Но снова Маша не готова
Конечный дать ему ответ.

Сама ходила на свиданье,
Но заперта была на ключ,
Поняв она, что с запозданьем
Мелькнёт её надежды луч.

Недвижно глядя она в небо,
Уснула Маша пред окном,
Будто князь и вовсе не был,
И снился ей прекрасный сон.

17 

Проснувшись, мыслью было первой,
В дупло отправить то кольцо,
Но обстановка была нервной,
Доставить как его должно.

Она была же под арестом,
Как под охраной, взаперти,
И не могла сойти ни с места,
И не могла теперь уйти.

Но вдруг в окошко так легонько
Ударил камушек так звонко;
А это братик её Саша,
Зная, что в опале Маша,

Он тайны(е) давал ей знаки;
Вот так решил он ей помочь,
Ведь в ссоре же отец и дочь,
Она всегда ждала атаки.

Она окно открыв поспешно,
Спросила быстро у него;
— Играешь ты ли так потешно,
А может, хочешь ты чего?

— Пришёл узнать к тебе сестрица,
Не надобно ль чего-нибудь?
На Вас ведь папенька сердится,
Так вот я и успел смекнуть;

Могу помочь Вам чем угодно,
Ведь Вас я искренне люблю,
Не будет даже неудобно,
И может, в чём-то пособлю.

— Спасибо, Сашенька, ты знаешь
С беседкой рядом дуб с дуплом?
Кольцо вот это ты доставишь,
Но только быстро и бегом.

Тебя не видел чтоб никто,
Держи, — и бросила кольцо.

Исполнил порученье Саша,
И повернул было назад…
Хотел обрадовать он Машу,
И несказанно был он рад.

Но вдруг оборванный мальчишка,
Какой-то рыжий и косой,
Подходит к дубу, как воришка,
И сразу он — в дупло рукой.

Как коршун, бросился барчонок,
Вцепился мёртво он в него,
Хотя и мал был, как волчонок,
Но не пугался ничего.

— Оставь кольцо, ты заяц рыжий!
Кричал наш Саша на весь сад:
— И верю я, что это ты же,
Хотел разграбить этот клад.

Но крепко держит вора Саша,
И, получив удар в лицо,
— Сюда, на помощь, это — кража,
Кричал Сашок во всё горло;.

Но рыжий старше и сильнее,
Он сразу повалил его,
Но тут и в вора самого,
Рука вцепилась тяжелее.

Оторван рыжий был от Саши,
Степан, садовник, подоспел,
Побег пытался сделать даже,
Сбежать наш рыжий не успел.

Был связан и в село доставлен,
Попался рыжий не к добру,
И пред хозяином предстал он
Как в самый раз тут, по утру.

Спросил Петрович у Степана:
— Что здесь за фокусы с утра?
Ведь нам от рыжего болвана,
Я вижу, что не ждать добра.

Зачем же с этим косоглазым,
Сашок, связался просто ты,
Решали вместе Вы с ним разом
Какие общие мечты?

— Он из дупла украл ту штуку,
Кольцо, — но Саша был смущён;
— Дупло, кольцо — какая шутка,
И Маша здесь вообще причём?

Раскрыть ему чужие тайны:
Дала мне Маша то кольцо,
Смущён был Сашенька наш крайне,
Он понял, что — не хорошо.

Но после долгих запирательств
И наказания, угроз,
Отцовских крепких всех ругательств,
Всё рассказал отцу всеръёз.

— Кольцо сестрица его, Маша,
Ему вручила снесть в дупло;
Её любимый братик Саша
Отнёс с охотою его.

— А рыжий пойман был как вором,
Хотел ограбить этот клад,
Я дрался с ним, аж до упора,
Чтоб всё пошло у нас на лад.

— С тобой мне всё уже понятно,
Теперь ты, рыжий, отвечай,
Ты чей? Да сказывай мне внятно,
В саду что делал невзначай?

— Малину крал, — и не смутился,
И без смущенья так стоял,
Как будто казус не случился,
Кольца он будто бы не брал.

— Так ты сознайся лучше сразу,
Малина что, растёт в дубах?
Косишь ты, малый, и не глазом,
Отдай кольцо, не будь дурак!

Сознайся, так я сечь не буду,
И на орехи ещё дам,
И случай вовсе я забуду,
Тебя не выдам, не продам.

Молчал наш рыжий, и — ни слова;
И принял вид он дурачка;
— Добро, — сказал, — не у такого
Рога ломали у бычка.

Запри Степан его покрепче,
Стеречь его бы нам ловчей,
Чтоб нам потом всем было легче,
Всю правду выжать поскорей.

Исправника позвали срочно,
Но мыслил он ещё и сам;
«Так значит дочь и — это точно,
С Дубровским ввязла по делам.

И рыжий ждёт уже допроса,
Исправник тоже во дворе,
И нет для барина вопроса,
Уверен твёрдо он в себе.

Что пойман им уже Дубровский,
Поведал чину свой рассказ,
И только лишь ему по-свойски,
Даёт, как другу, он наказ.

Закончить всё благое дело,
Уже ведь пойман им связной,
И действуй, друг мой, теперь смело,
Любуйся им, вот он какой.

Исправник слушал со вниманьем,
Всё время глядя — как связной,
По виду — весь в непониманьи,
Он только парень озорной.

Исправник умный был мужчина,
Он думал быстро, что к чему,
В насилье не найдёшь причину,
И делу вред внесёт всему.

Один оставшись с генералом,
Решил он парня отпустить,
Но чтоб не просто так, задаром,
А дальше, всё за ним следить.

— Сослать тебя ли в поселенье,
Или сажать совсем в острог,
Тебе я выпросил прощенье,
Вступился я, он очень строг.

Ты барину будь благодарен,
Да не имей привычки сметь,
Малину рвать, предмет украден,
Запомни это, парень, впредь.

В свою родную Кистенёвку,
Бегом пустился рыжий прочь,
Поведать там про обстановку,
Ведь крайне нужно было вточь.

18

Готовка всех и вся к венчанью,
Весь дом в движенье, суета,
Она пред зеркалом сидя,
Рядили Машу на прощанье.

Княгиней наша Маша станет,
Пройдёт всего лишь один час,
Она, пока что, вот сейчас,
Уже пред алтарём предстанет.

Сидит она в своей уборной,
На ней уж свадебный наряд,
Молчит она, но всё упорно
К ней мысли лезут все подряд:

— Но, где же этот мой спаситель?
Ведь знак тревоги подала,
Ужель отец мне повелитель?
Такого я и не ждала.

Но вот уже и всё готово,
Карета подана к крыльцу,
Не будет ли конца другого,
И веры нет тому кольцу?

Отец благословил невесту
На новый жизненный редут,
Она же — не находит места,
Её желаний не поймут,

И снова просит о пощаде,
И снова у отцовских ног,
Отец неумолим и строг,
Он к дочери, своей отраде.

Внесли служанки в ту карету,
Её без чувств уже почти,
Её мечты кану;ли в лету,
Ей от судьбы и не уйти.

Людей сразила её бледность,
У церкви ждал её жених,
(Лишь рад он был из них двоих),
Её ж желание — не редкость:

Как за нелюбого мужчину,
Когда неволили невест,
Невесту старцу как подкинув,
А дальше — бог один лишь весть.

А в церкви холодно и пусто,
Закрыли сразу же и дверь,
Священник местный очень шустро
Венчал хозяйскую здесь дщерь.

Ничто не видя и не слыша,
Она была вся не своя,
Её сознание колышет,
Одна лишь мысль её, свербя:

— Куда девался мой спаситель,
Как бросить мог её одну?
Теперь навек её обитель
Именье князя; всё ко — дну.

«Подарен» поцелуй ей князем,
Обряд окончен, он — как дань,
Чуть не упала она наземь,
Как кем-то загнанная лань.

Опять, держа её под руки,
Посажена в карету вновь,
Нача;лись для неё все муки,
Испортили её всю кровь.

Карета мчалась в их именье;
Проехав вёрст так с десяти,
Как вдруг случилось приключенье:
Слышны погони уж крики;.

Толпа людей вооружённых,
Карету плотно взяв в кольцо,
Хозяев испугав законных,
Предстало в маске вдруг лицо:

— Свободны Вы и выходите!
— Что это значит, кто такой?
— Дубровский я, ведь Вы хотите
Знакомство с ним свести порой?

Но князь не робкого десятка,
Возил с собой он пистолет,
На всякий случай, для порядка,
Как какой-нибудь пакет.

Успел он выстрелить в ту маску,
Дубровский ранен был в плечо,
Второй он вынул, как запаску,
И бой гремел уж горячо.

Но выстрелить ему не дали,
С кареты вылетел он вон,
Ножи над ним уж засверкали,
Его раздался громкий стон:

— Не трогать, — крикнул вдруг Дубровский,
— А вы свободны счас сполна;
Хотя и подвиг был геройский,
Но не была его вина.

— Но нет, — сказала, — уже поздно,
Уже я венчана — жена,
Я ждала Вас сколь это можно,
Спасенья всё же не нашла.

— Но приневолены Вы были
И согласиться не могли;
— Я согласилась, иль забыли,
Не помогли, с ума свели.

— Теперь князь — муж, спектакль окончен,
Освободить прошу я нас,
Другой путь для меня порочен,
Дорогу дайте нам сейчас.

Но раны боль, души волненье,
Лишили атамана сил,
К тому ещё его раненье…
Не стал уже Дубровский мил.

Но что он делать будет с Машей,
Когда бы ей свободной стать?
В его погрязнет она «каше»,
Что сможет в жизни он ей дать?

Упал он, но отдал команду,
Дорогу дать, не трогать всех,
А сам подумал: свою банду
Распустить уже не грех.

19

Гнездо разбойничье иль база,
В дремучем спрятана лесу,
И скрыта от людского глаза,
Понятно, что «не на носу».

В лесу, на узенькой полянке
Возведён был укрепрайон,
И вал, и ров, и три землянки,
Вот весь разбойный бастион.

А на виду стояла пушка,
Укрепрайон был слишком слаб,
А пушка та, словно игрушка,
Пугать бы ею только баб.

В землянке, устланной коврами,
Трюмо для дамы, туалет,
Всё приготовлено для дамы,
«Немного краше был бы свет».

Лежал же сам он на кровати,
И книгу он держал в руке,
Такие были их полати
В походной жизни, налегке.

Как вдруг, по лагерю тревога,
Мелькнув так быстро, словно тень,
«Проснулась» как бы вся «берлога»,
Прощай теперь сей мирный день.

Все во дворе собрались скоро,
И все уже стоят «в ружьё»,
Его команда от дозора,
Одно сплошное мужичьё.

Доклад дозорных был короток;
В лесу солдаты, к нам идут,
Команда есть «закрыть ворота»,
А пушку к бою, взять редут».

Коснулась всех почти мгновенно,
Но каждый своё место знал;
И вскоре полк солдат, примерно,
Стремглав бежит на этот вал.

Дубровский сам стоял у пушки,
И первый выстрел сделал он,
Как из ружья, и через мушку,
И враг был метко поражён.

Но выстрел пушки, как затменье,
Принёс смятенье в стан врагов,
Весь ход переломив сраженья,
Хотя солдаты взяли ров.

Но офицер видать был храбрым,
Сам смело бросился вперёд,
Чтоб показать солдатам бравым,
Сломить ход боя весь черёд.

Бой рукопашный завязался,
Солдаты на валу уже,
Дубровский всё ж не растерялся
И, чтобы стало не ху;же;

Убил он тут же офицера,
Решило это и весь бой:
И больше не было примера,
Кому вести их за собой.

Дубровский одержал победу,
Но понял он уже давно,
Чтоб не накликать боле беду
Сейчас же им и решено:

Опасность очень уж большая,
Распустит тут же свой отряд,
И больше, разуму внимая,
Чем дальше — лучше тем навряд.

Собрал он всю свою дружину,
Сказал, покинет навсегда,
И Вам советую я сгинуть,
А жить разбоем — никогда.

Никто не знал, куда девался,
Исчез бесследно атаман,
Иль за границу он подался,
А может быть и то обман.

Январь 2012






 



 









 
 










      





 




 








 


 















 








 
 

   


 















 Дубровский
( по А.С.Пушкину)
  (второе издание)

1

Кирилл Петрович Троекуров
Богат и знатен родом был,
Но вёл себя, как «Самодуров»,
С таким он званьем просто жил.

Кичился он своим богатством,
Хвалили все его во всём,
Всегда хвалился русским барством
В селе Покровское своём.

Обласкан был своей он властью,
В деяньях рушил он всю грань,
Любил в делах подобострастье,
Ему в подарок данну(ю) дань.

Готовы тешить барску праздность.
Всегда гостями полон дом,
И неизведанную странность,
И поощряя буйство в нём.

Он  был совсем необразован,
Хотя и был он генерал.
Всем окруженьем избалован,
Пороки худшие вобрал.

Порывам пылкому же нраву
Он волю полную давал,
Свершал деянья не по праву,
И от обжорства он страдал.

Но был физически он крепок,
Всё время был навеселе,
Держал гарем в шестнадцать девок,
Заняты рукодельем все.

Все жили в флигеле отдельном,
Где двери были на замках,
Ключи носил с собой нательно,
Чтоб не попасть ему впросак.

Затворницы все молодые
Гулять — лишь под надзором — в сад,
И, вспоминая дни былые,
Их замуж «гнал» не всех подряд.

На место их идут другие,
Его пополнить чтоб гарем,
Крестьяне же и дворовые,
Всегда довольны были тем;

Его тщеславились богатством,
Гордились славою его,
Хотя и слыл он своенравством,
И строгость в «плен» брала всего.

Он постоянно был в разъездах
По всем владениям своим,
И в длительных пирах и действах,
В проказах, выдуманных им.

В проказах жертвою бывали
Обычно, кто ему знаком,
Но и друзья не избегали,
Тот, кто был участью влеком.

Но исключеньем слыл Дубровский,
Поручик гвардии отставной,
Соседом был села Покровско(го),
И был он там, ну, как родной.

Они служили где-то вместе,
Его всегда Кирилл ценил,
За то, что он без всякой лести
Всю правду-матку говорил.

Друзья расстались и надолго,
Отставку «взял» Дубровский вдруг,
Всегда считал он своим долгом,
( И это знали все округ);

Дела поправить в их именье,
В нём поселиться он решил,
Но из-за средств тех неименьем,
Он просто бедно там и жил.

Вот как-то раз Кирилл Петрович,
Хотел ему кой чем помочь,
Его взыграла тут и совесть,
И гордость гнала помощь прочь.

В отставке — тоже Троекуров
Спустя совсем немного лет,
Его паршивый слишком норов,
Увидел генерала свет.

Они обрадовались встрече,
Бывали вместе каждый день,
Именья были недалече,
И им совсем не было лень;

Заехать запросто друг к другу,
Они болтали обо всём,
Хотя Кирилл во всей округе
В визите не нуждался том,

Они ровесниками были,
Женились оба по любви,
Но вскоре оба овдовели,
И дале, жили всё одни.

Дубровский младший жил в столице,
Его единственный был сын;
Имел Петрович дочь девицу,
И жил, конечно, не один.

И часто повторял хозяин:
—Послушай-ка, сосед, мой брат,
Нам твой Володька был бы славен,
С охотой был бы я твой сват.

Отдал бы за него я Машу,
И породнились мы б с тобой,
Они украсят жизнь всю нашу,
Нам позавидует любой.

— Володька не жених Марии,
Он им не может быть никак,
За это чтобы не корили,—
Держал ответ Дубровский так:

— Жена нужна ему из бедных,
Володька бедный дворянин,
Чтоб в доме был он господин,
А не слуга бабёнки вредной.

Согласье было между ними,
Хотя и беден был сосед,
Всегда он мненьями своими
Шёл против, не боялся бед.

Всех удивляла смелость эта,
Никто ведь возражать не смел,
А для других же было вето,
Никто перечить не посмел.

Случилось так у них однажды,
Что дружба кончилась у них,
Врагами стали они каждый,
Вражда пленила их двоих.

Для барина в своём именье
В далёкие те времена,
Всегда охота — развлеченье,
Да и не только та одна.

Всегда охота — выезд целый,
Легенды все о нём текли,
К нему готовка столь умела,
Охотно всех туда влекли.

Приказ был накануне отдан,
Готовым быть к пяти утра,
Давно порядок был там создан:
Не быть без кухни и шатра.

Обед чтоб прямо на природе,
Свершался им в кругу друзей,
Потом молва в честном народе
Текла о нём в округе всей.

Давно хозяин пред охотой
Завёл обычай свой такой,
Осмотр чтоб псарни — всей заботой
Он вёл с гостями не простой.

Гордился он своею псарней,
Не псарня, а собачий парк,
Ничто ему не было славней,
Осмотр чем в псарне всех собак.

Собак же тех уже пол тыщи,
Там всяких гончих и борзых,
Живут они людей почище
И пункт леченья для больных.

Для них  — отдельный даже лекарь,
Родильный обустроен бокс,
Хозяйский у них повар-пекарь,
Всё требует собачий спрос.

Должны все гости восхищаться
Такою псарнею его,
Один Дубровский возмущался,
Был хмур, молчал ото всего.

Он тоже был охотник ладный,
В охоте понимал он толк,
Своя же псарня — неприглядна,
Смотрел завистливо, как волк.

Ну что ты хмуришься Андрюша,
Иль псарня вся не по душе:
— Она чудна, но я «пекуся»,
Живётся людям всё хуже.

— Мы на житьё здесь не в обиде,
И надо нам сиё всем внять,
Так и иной ту псарню видя,
Мог бы усадьбу променять;

Любую выбрать здесь конурку,
Теплей здесь будет и сытней,—
Ответил быстро как бы в шутку
Один из псарей, что был в ней.

Мысль дерзкая была холопа,
Ответом был всеобщий смех,
Хоть шутка и была не плоха,
Потешил сей холоп уж всех.

Но все при;нуждены смеяться,
Она годна для всех гостей,
Решил Дубровский отмолчаться,
Он из гостей был всех смелей.

Когда же сели все за ужин,
Дубровского и след простыл,
Он на охоте очень нужен,
И Троекуров тут вспылил.

Догнать велел «свово» он друга,
Ведь без него — охоты нет,
Об этом знала вся округа,
Померк охоты самый цвет.

Посланец тот вернулся вскоре,
Сказал, что он и не придёт,
Кирилл Петрович молвил: « В ссоре
С ним буду, коли не поймёт».

И послан был курьер тот снова,
Соседа-друга известить,
Приехал к ночи чтобы скоро;
Себе велел постель стелить.

Приехал ли уже Дубровский? —
На утро первым был вопрос,
Письмо ответом было свойским
На его хозяйский спрос.

В Покровском не бывать отныне,
Причину дал на свой отказ,
Того псаря прислать с повинной,
Пока не будет Ваш приказ.

Давно не был Петрович в гневе,
Такого он стерпеть не мог:
— Он что, приказывает мне ли,
Людей своих чтоб не берёг?

Да знает он ли, с кем связался!
Вот я ж его… Постой-ка, брат,
Так значит, ехать отказался,
Так чудно, что ты мне не сват!

И, как обычно, на охоту,
Он ехал с пышностью своей,
Но, несмотря на все заботы,
Успехов не нашёл он в ней.

Обед пришёлся не по нраву,
Бранил подряд он всех гостей,
И, не имея на то права,
Домой поехал средь полей;
Полей Дубровского, соседа,
Ему с досады сделать вре;да.

А время шло, вражда окрепла,
Дубровский в гости не «езжал»,
Надежда примиренья блекла,
А сам по другу он скучал.

Он изливал свою досаду,
Ругаясь, как мужик простой,
По всей округе теперь кряду
Считали, пахнет здесь войной.

Однажды объезжал владенья,
Услышал стук он топора,
Дубровский был в недоуменье,
Уж слишком ранняя пора.

Он поспешил в любиму(ю) рощу,
Покровских мужиков застал,
И поступил он с ними жёстче,
Плетьми двоих он наказал.

Изъял трёх лошадей в добычу,
И был отменно он сердит,
Ведь раньше никогда, обычно,
На лес не зарился бандит.

Он понял всё, в разладе дело,
Они смекнули, что к чему,
И от того они так смело,
Поехали рубить к нему.

Петровича повергнул в ярость
Об этом слух, и в тот же день,
Соседа проклинал он наглость,
Метался в доме словно тень.

Хотел напасть на Кистенёвку,
В порыве гнева так решил,
Но стало вдруг ему неловко,
Уже потом он чуть остыл.

Шагая взад, вперёд по зале,
Пролётку разглядел в окне,
Из коей человек в камзоле,
К приказчику шёл во дворе.

Он по фамилии — Шабашкин,
Знал заседателя он в нём,
Налил ему стакан «злой бражки»,
Велел позвать его он в дом.

— Явился ты уж очень кстати,
Зачем пожаловал ты к нам?
— Кому-нибудь что передать ли,
Я в город еду, нужно ль Вам?

— Вот выпей водки и послушай,
Так дело есть мне до тебя,
Сосед был другом у меня,
А счас, он стал уж непослушный.

Хочу забрать его именье,
Когда-то относилось к нам,
Но гложет вечное сомненье,
Хотел бы уточнить я сам.

Купил мой предок у кого-то,
И продал он его отцу,
Придраться бы к покупке строго,
Вернуть имение истцу.

— Продажа, верно, по закону,
Мудрёно дело, генерал,
Вот если б он нам показал
Бумаги для решенья спора.

— Но документы все сгорели,
Вот в том то этака беда;
— Ну что, ж Вам лучше, вот тогда
Законом мы и овладели.

— Надеюсь на твоё усердье,
Тебя я лично награжу,
Стоит мне в горле милосердье,
Пора кончать мне с ним вражду.

Шабашкин принялся за дело,
Исправным он юристом слыл,
И дело вёл он столь умело,
В нём до конца он не остыл.

А ровно через две недели
Дубровскому пришёл пакет,
Где изъявляли в этом деле,
Прислать законный в том ответ.

Насчёт законного владенья
Родным имением своим,
В противном случае — объясненья
Он должен был представить им.

Андрей Гаврилыч удивлённый,
Нежданным выглядел запрос,
Ответ писал он озлоблённый
На так поставленный вопрос.

Писал — досталось по наследству
Давно покойного отца;
Сосед мой ищет только средства,
Вернуть всё то на путь истца.

Он мстит мне за непослушанье;
Отнять именье — воровство,
Он заслужил лишь наказанье,
И это просто баловство.

Сие письмо — подарок судьям,
Не знает точно толк в делах,
И по судейским этим блудням,
С Законом будет не в ладах.

Горяч Андрей, неосторожен,
Он к правде судей призывал,
Здесь лишь законный путь возможен,
А он словами возражал.

А на повторные запросы,
Ответил дельным он письмом,
Но не решило всё вопроса,
Не учтено было потом.

В своей он правоте уверен,
Он мало проявлял забот,
И был совсем он не намерен
Деньгами «сыпать» для «тягот».

Толкуя впрямь и вкось указы,
Шабашкин хлопотал во всю,
Он помнил данные наказы,
Как лакомство попалось псу.

И в ход пошли и подкуп судей,
И что Петрович — генерал,
И вот свершилось правосудье,
Повестку суд ему прислал.

2

Дубровский не привлёк вниманья,
Когда явились оба в суд,
Никто не взял себе за труд
Подать и стул из состраданья.

Со свитой будто, как с эскортом,
Явился генерал-аншеф,
Числом услуг сразил он всех,
Был встречен он с большим почётом.

Настала тишина в том зале,
Уселся в кресло генерал,
Один Дубровский как стоял,
Стоять остался, как вначале.

Уже зачитан приговор,
Изъято в нём было именье,
Всем стало ясно, за;говор
Устроен был с лихим уменьем.

Кирилл Петрович, торжествуя,
Поставил подпись, весь сиял,
Андрей Гаврилыч, негодуя,
Потупив голову, стоял.

Просил его поставить подпись,
Тогда повторно секретарь,
Не понял как бы этой просьбы,
Дубровский как то смотрит вдаль.

Его глаза сверкнули зверски,
И вдруг он голову поднял,
С ним поступили изуверски,
Он как бы только что по;нял.

В судью, не помня, что он бросил,
Он с силой ткнул секретаря,
С себя оцепененье сбросил,
А сам весь яростью горя.

Едва с ним справились насилу,
Сбежались тут же сторожа,
Случился стресс с ним непосильный,
От гнева телом весь дрожал.

Кирилл Петрович был расстроен,
Судимый «друг» сошёл с ума,
Он был сначала так настроен,
Увидеть горе старика.

Решением суда убитым,
За гордость потерявший кров,
Униженным, при всех побитым,
И много «наломавший дров».

Он даже не поздравил судей,
Всё отравило торжество,
Теперь и праздника не будет,
Его хватило просто зло.

Дубровский же лежал в постели,
Был сильно болен, посему
И лекарь кровь пустил ему,
Он жив-то был лишь еле, еле.

Под вечер стало даже легче,
Вернулась память уж к нему,
Но слабым выглядел он резче,
Лежать он должен по сему.

Когда настал уж день другой,
То отвезли его домой.

3

Дубровский был серьёзно болен,
Припадков не было уже,
Но слабость — он же в ней неволен
Росла в нём и была хуже;.

Не помнил он свои занятья,
Из комнат он не выходил,
Не мог одеть он своё платье,
И даже плохо он ходил.

За ним смотрела теперь няня,
Возилась, как с ребёнком с ним,
И няня ни на что не глядя,
(С пелёнок чудно им двоим);

Ещё ходила и за сыном,
Ему была, как просто мать,
В порыве с ним она едином,
Ещё могла так много дать.

Она кормила и поила,
Не мог именьем управлять,
В конце концов, она решила,
Володе дать об этом знать.

И в тот же день ушло письмо,
Хоть запоздалое оно.

Владимир — сын жил счас в столице,
Кадетский корпус — его дом;
В полку гвардейском состоится,
Отважно служит теперь в нём.

Достойно содержать там сына,
И денег не жалел отец,
Кисти заслужена картина,
Там вырос сын, как молодец.

Честолюбив и крут он нравом,
Красив и статен, и высок,
Был уважаем он по праву,
Он был, как молодой росток.

Досуг у большинства был праздный,
Играл он в карты и — долги,
И к прихотям, конечно, разным,
Его влекло и от тоски.

От няни вдруг такие вести,
Он получает счас письмо,
Где непонятное словцо,
На путь толкает просто мести.

Хотят отторгнуть всё именье!
Понятно, что больной отец,
Собрался в путь, полон сомненья,
Расстроен наш герой «в конец»!

4

Хотел заняться он делами,
Сказать отец ему не мог,
Юриста так и не наняли,
Отец-то сразу занемог.

Листал он все его архивы,
Нашёл лишь первое письмо,
Ответ отца на те мотивы,
В себе имело суть оно.

Не мог понять он всю суть спора,
Решил последствий ждать конца,
И правду он считал опорой,
Считал во всём правым отца.

А между тем отца здоровье,
Всё хуже было с каждым днём,
Лишь только сын ему — подспорье,
Держал его ещё живьём.

Но апелляции по делу,
Давно и срок уже истёк,
И повод суд с сего извлёк,
Решение законным сделать.

Теперь Петрович там хозяин,
Уже закончен весь процесс,
Шабашкин уж поздравил всех,
И сам он как бы весь сияет.

Явился он к нему с поклоном,
Принять поместье навечно,
Его просил он неуклонно,
Жал он руку бесконечно.


Просил принять в свои владенья,
Доверить или «кой-кому»,
Награду бы за исполненье,
За это бы вручить ему.

Петровича заела корысть,
Смущён наш общий друг Кирилл,
В душе роптала его совесть,
Желанье мести проглотив.

Дубровский, друг в младые годы,
Он знал, что он сейчас больной,
Себе на пользу все невзгоды,
А он бессовестный такой.

Не принесла победа радость,
И на Шабашкина взглянул,
Как будто, он какую гадость,
Ему под руку подвернул.

Искал к чему бы привязаться,
Чтоб круче выбранить его,
Но не нашёл к чему придраться:
— Пошёл ты вон, не до того.

Шабашкин, видя, что не в духе,
С поклоном быстренько исчез,
Он точно знал, что злые слухи,
Ползут о нём, что в дело влез.

Кирилл расхаживал по зале
С волненьем в мыслях всех своих,
Не знал он, что же делать дале(е)
И кто ж подлец из них двоих.

Запрячь велел себе он дрожки,
Поехал к другу, правя сам,
Он не забыл ещё дорожки,
Услугу думал ему дам.

Довольный мщением и властью,
Дворянску(ю) не ронял он честь,
Не испытал он в деле счастья,
А посчитал это за месть.

Решил мириться он с соседом,
Убрать всю ссору и раздор
И, не теряя время, следом,
Добром решить весь этот спор.

Ему отдать назад поместье,
Облегчив душу сим свою,
И он, покончив с этой местью,
Мечтал селиться лишь в раю.

Смотрел с окна своей он спальни,
Когда уже въезжал во двор,
Приехал «друг» его нахальный,
Его узнал он, будто вор.

Лицо его багровым стало,
Смятенье выказал он всем,
Болтал он что-то как попало,
Глаза сверкали, вместе с тем;

Во двор указывал рукою,
Пытался с кресла даже встать,
Была болезнь его такою,
Но ничего не мог сказать.

Он полы подобрал халата,
Чуть приподнявшись… Вдруг упал,
Лежал без чувств… Уж нет возврата,
Паралич у него настал.

Слуга вошёл как раз с докладом,
Что ждёт сосед, принёс он весть,
Но сын свирепым своим взглядом:
Гнать прочь, свою запачкал честь!

Вот здесь бы срочно лекарь нужен,
Но не успел послать за ним,
Отец скончался, «безоружен»,
Он смертью был уже гоним.

Тогда Владимир, черней ночи,
С крыльца всем объявил о том,
А сам, потупив светлы(е) очи,
Вновь возвратился в отчий дом.

Кирилл Петрович мрачней ночи,
С призреньем, улыбнувшись так,
(А сам сердит он, между прочим),
Поехал он кормить собак.
 
5

Андрей Гаврилович Дубровский
Схоронен был на третий день.
Характер сына слыл бойцовский,
Бродил вначале он, как тень.

Все мысли — отстоять именье,
Не знал он, как начать, с чего,
Какое же принять решенье,
Всё время мучили его.

Поминки — в них полно народа,
Но он отсутствовал на них,
Дубровский будто канул в воду,
Оставив всех гулять одних.

Он скрылся в Кистенёвской роще,
Бродил и думал, чтоб понять,
Как сделать всё гораздо проще,
Назад вернуть, чтоб всё опять.

А, если отойдёт именье,
То что же делать-то ему,
За средств и денег неименьем
Бродить, как нищий, по миру.

Опухла голова от мыслей,
Смеркаться стало «на дворе»,

Одна другой все мысли «кисли»
В его недюженном уме.

Когда ж приблизился к усадьбе,
Толпу увидел во дворе,
Подумал, что такое стать бы,
Могло случиться на селе.

Стояли у сарая тройки,
И говор, шум стоял кругом,
Как будто после той попойки,
Кричали люди все гуртом.

А на крыльце в мундирах люди
Всё толковали всей толпе,
Хозяин у них новый будет,
И что законно всё вполне.

Антон бежал ему навстречу
И, задыхаясь, говорил:
— Как Вы ушли, ужо под вечер
Уездный суд нас посетил.

Кирилл Петрович Ваш хозяин,
Тако(е) решенье принял суд,
Теперь у Вас он будет барин,
Ему именье отдадут.

К чинам поднявшись на ступеньки,
Он дал понять им свой протест,
Людей чтоб с этой деревеньки
Не мог коснуться этот жест:

— Зачем народ-то будоражить,
Могли бы отнестись ко мне.
Коль новостью-то ошарашить,
Народ пребудет весь в гневе;.

— А мы и знать тебя не знаем,
И кто ты здесь теперь такой?
Шабашкин репликой простой
Вопрос решил непониманьем.

— Дубровский — истинный наш барин, —
Уже гудела вся толпа:
— Судьбою нам Дубровский дарен;
И гнева, ярости полна.

Бежали судьи сразу в сени,
Толпа вся двинулась к крыльцу,
Владимир понял, не к лицу
Чинить расправу из-за трений.

Зачинщиком признают точно,
Подальше лучше от греха,
Их надо защищать нарочно,
По крайней мере, счас пока.

— Постойте люди, не губите,
Сейчас ступайте по домам,
Вы с этим делом не шутите,
Вершить Вам самосуд — не дам.

Приказа слушались все люди,
Утих народ и — по домам,
«Ушли» от самосуда судьи:
— Урок всё ж им я преподам.

Его благодарил Шабашкин,
Просил оставить ночевать;
Ответ Дубровского был мрачен:
— Я не хозяин разрешать.

6

— Ещё вчера имел я угол,
Всё кончено,— сказал себе,—
Теперь я просто нищий круглый,
Я в этой проиграл борьбе.

Где вырос я и где родился,
Оставить должен буду дом,
Отец мой умер даже в нём,
Всю жизнь он жил там и трудился.

Его врагу, его соседу,
Достался дом теперь ему,
Кто нас вовлёк во все те беды,
Повинен в смерти кто, тому.

Такое я и не позволю,
Такому — нет и не бывать,
Не мог он с мыслью совладать,
Она уж вырвалась на волю.

Отца он разбирал бумаги,
Пакет нашёл — «письма жены»,
И, несмотря, на передряги,
Читал их, ведь они важны.

Во дни турецкого похода,
Писала в армию она,
Как рос Володя в эти годы,
Как с нетерпением ждала.

В семейно(е) окунувшись счастье,
Читая, забывал о всём,
Какое у него ненастье,
Забыв минуточку о том.

Он вышел с кабинета в залу,
Он сунул письма все в карман,
Чтоб не показалось им всё мало,
Отмстить бы всем им за обман.

Завален стол — бутылки, кружки,
Чины все спали на полу,
Казалось пир вчера «в дыму»,
Закрыл уже им все их ушки.

К полудню двигалось уж время,
Свалил в угаре пьяном сон,
И он решил чиновье племя,
За свой их наказать урок.

Своих людей собрал он вместе,
Велел им сена принести,
Поджёг Дубровский всё поместье,
Своей он воли вопреки.

Там мирно спало «правосудье»,
Охвачен пламенем весь дом,
Решилась участь местных судей,
Над всей округой, словно гром.

Хотя слышны были призывы,
Никто их не спасал сейчас,
Такие были здесь мотивы,
Кузнец лишь кошку только спас.

7

Весть о пожаре, как загадка,
Неслась так быстро, как пожар,
И не одна была догадка,
Летели слухи, как «базар».

Причиной и виной — поминки,
Где все, конечно же, пьяны,
Приказных были то же пьянки,
Курили, спали — дом сожгли.

Кто сказывал, что все сгорели,
И барин с дворовыми сам,
Кто пел совсем другие трели,
Не знаем, что и думать нам.

Кто сказывал, что сам хозяин,
И злобой, мщением движим,
Настолько был всегда отчаян,
Чтоб дать понять характер им,

Что сам поджёг свое именье,
(И это было многих мненье),
Чтоб не досталось никому,
Тем боле злейшему врагу.

Сам Троекуров вёл дознанье,
Останки судей уж нашли,
Но от такого опознанья,
К иному выводу пришли:

Не пострадал никто из местных,
А барин — в лес и слуги с ним,
Вполне возможно и уместно,
Поскольку он теперь гоним.

Но скоро и другие вести
Витали вслух по округам,
Они и с правдой и все вместе
Давали пищу всем мозгам.

Округа вся полна разбоем,
Поджоги, зверства и грабёж,
Неслись в округе с жутким воем,
Что жить там стало невтерпёж.

Отряд разбойников на тройках,
Носился лихо по стране,
Дубровский сам держался стойко,
Себе отчёт давал вполне.

И прямо днём по всей губернии
Помещичьи горят дома,
А все дороги и деревни
Под контроль взяла братва.

Но он простой народ не трогал,
Мстил только барам и их «псам»,
И в деле этом был он строгим,
Всегда начальником был сам.

Умом он славился, отвагой,
Великодушием в делах,
И он со всей своей ватагой
Всё время прятался в лесах.

Страдали люди от разбоя,
Дивились только одному,
Не мстил он только лишь тому,
Кто для него — источник горя.

А это был Кирилл Петрович,
Сосед, его заклятый враг,
Хотя он был хороша(я) сволочь,
Не мог ему вредить никак.

Хвалился Троекуров этим,
Он думал, что внушил им страх,
А также тем, как мы заметим,
Держал полицию в деревнях.

Высокомерен Троекуров,
Смех вызывал лишь этот факт,
Но все соседи лишь понуро
Убеждались — это так.

Согласны были, что Покровское,
Где поживиться было чем,
Не трогал он, как колдовское,
Боялся что ли он, зачем?

И каждый раз при новой вести,
Его светился гордый лик,
И раздавались лишь насмешки
В адрес власти, в этот миг.

8

А вот пред нами дочь Мария
В расцвете женской красоты,
Её намерения — благие
И романтичные мечты.

Отец любил аж до безумья,
Но был он с нею всё же строг,
Он угождал ей без раздумья,
Но в тоже время и жесток.

Не зная, как отец воспримет,
Что мыслит, иль свершит она,
Разбра;нит он или обнимет,
А от того была скрытна.

Росла она в уединенье,
Подружек не было у ней,
Редки; были; увеселенья,
Она скучала много дней.

Она читала очень много,
Все книги, где французский дух,
Не мог влиять отец так строго,
Совсем уж был он к чтенью глух.

Была у ней и гувернантка,
Француженка, мадам, Мими,
Хотя была и иностранка,
Её любил отец в тиши.

Но выслана в друго(е) поместье,
Когда скрывать стало невмочь,
Их «бружбы» и её последствий,
Как и с другими также в точь.

Любил её он боле прочих,
Ведь доброй девушкой была,
И мы читаем между строчек,
Ему сыночка родила.

И черноглазый мальчик Саша,
Уже шалун лет девяти,
При нём воспитывался даже,
Считался сыном во плоти.

Хотя в усадьбе тоже схожих,
Поставить если их с ним в ряд,
Полно ребят вполне похожих,
Точь в точь, как барина фасад.

И вот для маленького Саши,
Его любимца во плоти,
Он гувернёра нанял даже,
Чтоб в люди сына возвести.

Учитель нравился патрону,
Тем боле был он сам француз,
Он вёл себя согласно тону,
Хороший у француза вкус.

Представил все он аттестаты,
С рекомендацией письмо,
Служил француз у людей знатных,
В бумагах всё подтверждено.

Одним лишь был он не доволен,
Что молод был французик наш,
Но в этом сам француз неволен,
Имел учителя багаж.

Чтоб по-французски объяснится,
Велел позвать к себе он дочь,
Коль будет с девками резвиться,
Прогонит он француза прочь.

Такой ответ был очень грубым,
И чтобы скрасить суть его,
Она свой взор слегка потупив,
Едва взглянув ему в лицо:

— Отец надеется на скромность,
Достойно чтоб вести себя,
— Я завоюю благосклонность,
Все будут уважать меня,

Сказал хозяин в том же духе:
— Не нужно этого ему,
Он служит делу одному,
Учить мальчишку лишь науке.

Смягчён был перевод слов снова,
От грубых слов её отца:
— Принять учителем готовы, —
Дождался доброго словца.

Отпущен был француз в покои,
Ему назначенные кои.

Француз был безразличен Маше,
Она в нём видела слугу,
Считала, что не дело наше,
Держать таких в своём кругу,

Но вот беда, а он напротив,
Сражён невиданной красой,
Конечно же, и он не против,
Роман крутить со всей душой.

При виде Маши — лишь смущенье
И даже больше — трепет был,
Но никакого удивленья
Во взглядах Маши не открыл.

Был, в общем, ей он равнодушен,
Вниманья не достоин он,
Всегда казался ей он скучен,
А он, напротив, был влюблён.

Однажды дикий такой случай
О нём заставил думать лучше.

Любил забавы наш хозяин,
Одна из них была такой;
Держал покровский этот барин
Медведя для беды людской.

Когда же были медвежата,
В гостиной стравливал он их,
И в дело шли коты, щенята,
Лишь для забав он всех своих.

Когда же подрастали звери,
То травлю в шутки превращал,
Сначала их на цепь сажал,
Потом давали волю «твари».

Утыканную всю гвоздями,
Пустую бочку «с под» вина,
Во двор катили, чтоб она
Была перед его когтями.

Колол себе, конечно, лапы,
Обнюхав прежде сей предмет,
Уже не тихой, громкой сапой,
Толкал сильней себе во вред.

Бросался с рёвом он на бочку,
При этом в бешенство входил,
И лишь тогда поставить точку
В спектакле барин разрешил.

Была ещё такая шутка;
Играл он жизнею людей,
Запёртый в комнате с мишуткой,
Чтоб было всем повеселей.

Не доставал один лишь угол
К стене привязанный медведь,
Голодный зверь стал вдруг реветь
И гостя нашего всё пу;гал.

Метался бедный гость, как в клетке,
Весь исцарапанный, в крови,
Спасаясь от его «любви»,
В одном лишь только узком мете.

Прижавшись, он в углу от страха
Стоял там несколько часов,
А зверь страшнее всех волков
Всё доставал, порвав рубаху.

«Мишутка» в двух шагах от жертвы
Вставал всё время на дыбы,
И, если были слабы нервы,
Ему не миновать судьбы.

Вот этой самой же забавой
Подвергся наш Дефорж, француз,
Как будто на него облаву
Устроить всё на русский вкус.

В «аппартаменты» ко медведю
Затолкан был месье Дефорж;
Свою осуществить идею
Так, не со злобы, просто форс.

Готов месье был к крупным шуткам,
Не пал и духом наш француз,
В зверином облике столь жутком
Медведь почувствовал уж вкус.

Тогда Дефорж достал с кармана
Размеров малых пистолет,
И выстрел сделал «басурмана»,
Чтоб мясо было на обед.

Сбежались все, открыли двери,
Поднялся тут переполох,
Хозяин никому не верил,
И думал, что здесь всё — подвох.

О том, готовится что шутка,
Он думал, что узнал француз,
Чтоб пулю подарить мишутке,
Француз наш был совсем не трус.

Для объяснений сего факта,
На помощь была звана дочь,
Ответ француза — полон такта,
Себе должё;н всегда помочь:

Не дать себя в угоду шуткам,
Посмешищем чтоб быть в селе,
Подобным шуткам, как с мишуткой,
Не оставлять себя в беде.

— Ничто не слыхивал о звере,
Но «пушку» я ношу с собой,
Терпеть обиду не намерен,
Совсем я человек простой.

Иметь мне удовлетворенье
По званию я не могу,
И значит честь всегда свою
Я не пятнаю без зазренья.

Велел ошкурить он медведя,
Но сам хозяин всё молчал,
И к людям обратясь, сказал,
Слова к серьёзному все све;дя.

С тех пор он уважал француза,
Не затевал он шуток с ним,
Связали дружбу крепки(е) узы,
Он стал ему почти любим.

Поступок сей, как гувернёра,
Оставил в Маше чёткий след,
Она же думала без спора,
Что храбрость слугам — это вред.

Что самолюбие и гордость
Присущи только у дворян,
А остальным нужна покорность,
У слуг же гордость есть изъян.

Ему уде;лено вниманье,
С тех пор француз её пленил,
Сносились с полным пониманьем,
Он уваженье заслужил.

У Маши голос слыл прекрасный,
Не чужд Марии был рояль,
И музыки учитель частный
Прекрасно исполнял он роль.

Теперь Дефорж у ней в почёте,
Её учитель он уже,
С ней вместе все они в заботе,
Ей было с ним всегда лучше;.

Всё больше нравился он ей,
Закрыть любви нельзя дверей.

9

Церковный праздник на деревне
С размахом славился всегда,
И как пошло ещё издревле,
Съезжались дружно все сюда.

На этот раз гостей так много,
Что все селились по селу,
Как будто чествуют святого,
Отдав все почести ему.

С утра к обедне возвестили,
И к церкви потянулись все,
В ней беспрерывно всё звонили,
Всем помнить чтобы о себе.

Кирилл Петрович её строил,
Сияла церковь белизной,
Своей отменной новизной;
Он к празднику её готовил.

Предмет заботы генерала
Всё убранство её внутри,
Он много тратил для церкви;,
Она теперь и вся блистала.

Гостей почётных было много,
Не умещала церковь всех,
Не бы;ло выхода иного,
И это был совсем не грех;

Стоять на паперти, в ограде,
Лишь бы причастным быть сему;
И чувство светлое отрады
Объяло всех лишь потому.

Но чтобы началась обедня,
Все ждали только самого,
И не хватало для моленья
Его и только одного.

Но вот приехал он в коляске,
В неё впряжённой шестернёй,
И все торжественно, как в сказке,
И он, довольный сам собой.

Он важно шёл на своё место,
Конечно же, и Маша с ним,
И всем мирянам было лестно,
Все восхищались просто им.

Но взоры всех пленила Маша,
Своим нарядом и красой,
Она ведь героиня наша
В поэме этой непростой.

Обедня и нача;лась сразу,
И певчих слышен громко хор,
И барин сам, как для «показу»,
Поддерживал их пенья ор.

Молился со смиреньем гордым,
И рьяно кланялся земле,
Когда же дьякон гласом громким
Весть подал о зижди;теле.

Воздав хвалу ему навечно,
Что здесь он не жалел средства,
Воздвигнул памятник он вечный
Во имя Господа Христа.

К нему — соседи все с почтеньем,
Он первый целовал сам крест,
И на обед за угощеньем
Потом гостям подал он жест.

Его все суетились слуги,
Десятков восемь всех персон,
И в зале разносился звон
От разговоров и посуды.

Сидели дамы полукругом
В одеждах запоздалых мод,
Их все не выкорчевать плугом,
Те моды стали, как урод.

На них наряды дорогие,
В брильянтах все и в жемчугах,
Изделия на них златые,
Ничто не прятали в чулках.

Уже рассаживаться стали,
И стол уж, наконец, накрыт,
Никто здесь не был и забыт,
Все те, кого сюда позвали.

Хозяин наслаждался счастьем,
Всех видеть у себя гостей,
Но запоздалый гость к ненастью
Привёз с собою новостей.
 
Его дружок Антон Пафнутьич
Ввалился с ходу ко столу;
— Ты что, родимый, аль ты шутишь?
Нарушил трапезу мою.

Не смог «вкусить» мою обедню,
К обеду тоже опоздал,
Иль ты какую нову(ю) сплетню
Дорогой нам насобирал?

— Из дома выехал я рано,
Виновен я, — промолвил гость:
— Но, поди ж ты, такая злость,
Беда постигла меня явно.

Отъехал я-то недалече,
А шина хрясть и — пополам,
Ну что прикажешь, делать неча,
На праздник не везёт же нам.

Пока тащился до деревни,
Пока нашёл я кузнеца,
Кузнец мой — весь старик уж древний,
Возился целых три часа.

Я не осмелился, опасно,
Ехать чрез Кистенёвский лес,
Тогда пустился я в объезд,
Опасней ме;не — это ясно.

— Так ты чего же-то боишься?
Да ты же, Спицын, просто трус;
— Дубровский там же и «укус»,
Ведь от него не утаишься.

Уж шибко крут-то этот малый,
Он спуску никому не даст,
А он с меня, так для начала,
Стори;цею мне всё воздаст.

— За что ж тебе тако отличье?
— Да как за что? За тяжбу с ним;
Я только же для Вас ведь лично
Сказал в суде, как был судим.
 
Что Кистенёвкой не по праву
Владеет он уж с давних пор,
Мои слова и не по нраву
Пришлись ему, решать тот спор.

Мне твёрдо обещал покойник
По-свойски свидется со мной,
А сын его теперь разбойник;
Совсем теряю свой покой.

Боюсь, он сдержит своё слово,
Разграбит полностью меня,
Молюсь, чтоб не лишил он крова,
Чтоб не дошла бы речь моя.

Пока цела ещё усадьба,
Пока разграбили амбар,
Неплохо было мне и знать бы,
Не дай-то бог, как вдруг пожар.

Кирилл Петрович за обедом
Кого-то шуткой задевал,
И он за Спицыным тож следом
Исправнику вопрос задал:

— Скажи-ка, господин хороший,
Ты видно новенький у нас,
Дубровский всех здесь облопошил,
Когда наступит этот час?

Чтоб Вы поймали уже вора,
Не только одного его,
Со всей его бандитской сворой,
К разбою жадной, до всего.

Сидел наш чин с французом рядом,
Исправник первый раз в гостях,
Обвёл гостей трусливым взглядом,
Смутился он на радостях;

С запинкой молвил он при этом:
— Стараемся во всю, — сказал;
— Однако срок ты не назвал,
Здесь Ваша честь, поди, задета.

Да Вам ловить-то и не нужно,
Для Вас он просто — благодать,
Зачем стараться так натужно?
Ведь деньги любят только брать.

Смущённо отвечал исправник:
— То — суща правда, генерал;
Подумали, «хорош» начальник,
И общий хохот по;тряс зал.

— Которы(е) уважают юмор,
Я страсть таких люблю людей,
Ловить ведь можно столько дней,
Пока он сам скорей не умер;

Разъезды, следствия и деньги,
А блага всё идут, идут,
Казну так хорошо гребут,
Её готовы даже съесть бы.

Да, а где же счас Дубровский,
Где видели в последний раз?
Уж этот малый шибко скользкий,
О нём поведает кто сказ?

И вдруг подала голос звонкий
Тут Анна Савишна, вдова:
— Вот в прошлый вторник я сама
Обед с ним разделила «горький».

Памятна была наша встреча,
Он не разбойник никакой,

И помнить буду я навечно
Его поступок дорогой.

Приказчик послан был на почту,
Недели три тому назад,
В деньгах потребность была срочной,
Отправить деньги сыну в град.

Его там содержать прилично,
Сын мой гвардейский офицер,
Ведь дорога-то жизнь столична,
Чтоб он достойно жить сумел.

Но были у меня сомненья,
Разбойников боялась я,
Конечно, были опасенья,
Ограбят вдруг они меня.

Потом подумав, город близко,
Всего каких-нибудь семь вёрст,
Хотя и есть здесь доля риска,
Так может быть и пронесёт.

Дала приказчику две тыщи,
Под вечер он пришёл домой,
Оборван весь и весь в пылище,
Сам еле жив приказчик мой.

И лошадь, деньги и телегу
Ограбили, забрали всё,
Слезами горе я своё
Умыла, мне не до ночлегу.

И в ожидании томимом,
Всю ночь не спала я тогда,
Смогу ль собрать ли я когда,
Так что же будет с моим сыном?

Въезжает вдруг во двор коляска,
Прошла неделя или две,
Сам генерал, как будто сказка,
Тактично входит он ко мне.

Черноволос и смугл, и статен,
Красив, не стар, при бороде,
Изрёк, что прибыл он ко мне,
Он мужа друг, его приятель.

Чтоб не заехать к вдове друга,
Он ехал мимо и не мог,
Я угостила, чем дал бог,
В беседе высказал, что скука,
Его преследует во всём.

Рассказ поведала о горе,
И за беседой всё о том,
Дубровского задели вскоре,
Пришёл ко мне он тоже в дом.

— Мне очень странно слышать это, —
Нахмурился мой генерал:
— А мне-то сказывали где-то,
Что бедных вдов не обирал.

Воруют все под это имя,
Сдаётся мне, что здесь обман,
Проверить бы, быть может сам
Приказчик завладел ли ими?

Хотел взглянуть в лицо построже,
Мне счас бы с ним поговорить,
В беседе с ним определить,
Не заодно ль он с ними тоже?

И вот явился наш приказчик,
Пред ним столь важный генерал,
Над дворней есть он сей начальник,
Был зван зачем, так и не знал.

Когда увидел генерала,
То слова вымолвить не смог,
Ему и память подсказала,
Что встреча — жизни всей итог.

— Тебя ограбил как Дубровский,
Поведай-ка ты, братец, нам,
Куда ты деньги дел, по-свойски,
Когда ты ехал по делам?
 
Во всём сознался же он сразу,
Упал он в ноги перед ним,
Сказал, что жадностью гоним,
Не был вор досель ни разу.

Своих-то грабить не намерен,
Дубровский сам же – офицер,
Остался наш приказчик цел,
Но очень уж он был растерян.

Решил забрать он эти деньги,
Его попутал как бы бес,
Он возвратит всё до копейки,
И что он такой балбес.

— Ответить должен пред вдовою,
Так это даром не пройдёт,
Ведь если дальше так пойдёт…
Сударыня, возьму с собою.

Привязан был приказчик к дубу,
Нашли приказчика в лесу,
Обмякло тело на ветру,
Такого вот я не забуду.

Рассказ все выслушали молча,
Все были им восхищены,
Хотя разбои были волчьи,
Но правды той не лишены.

Все были барышни в восторге,
Героя видели все в нём,
И в спорах всех их, и в их торге
Сходились в мнении одном.

Всех больше восхищалась Маша,
Она ж романтиком слыла;
Вот так и героиня наша
Ему мечты все отдала.

— Так Савишна ты полагаешь,
Что сам Дубровский был с тобой?
Похоже сказки ты слагаешь,
Ведь стиль у дел-то воровской.

От Маши он — пятью годами,
А окромя, был белокур,
А генерал — наперекор,
Был смугл и старше, между нами.

Исправник тут же подал голос:
— Так точно, Вы мой генерал,
И как я давече сказал,
В приметах тоже светлый волос.

И роста среднего он будет,
И лет — так двадцати пяти,
И нос прямой, так бают люди,
И чист лицом, нет бороды.

Примет особых не имеет;
— Ну и приметы же у Вас,
Коль тем предметам будем верить,
Он долго будет грабить нас.

Ты будешь говорить с Дубровским,
Бьюсь об заклад, что три часа,
Но по приметам сим чертовским
Смотреть, при том, ему в глаза;

Не догадаешься, что рядом
Сидит разбойник у тебя;
А между тем, ты всем отрядом
По лесу шасть — его ловя.

Мне подключиться к сей охоте,
Видать придётся самому,
Отряд к опасной сей работе
На первый случай отряжу.

Не трусы, на медведя ходят,
Найду бывалых мужиков,
Сберу я их со всех дворов,
Пусть в роще воровской побродят.

Услышав «друг» Антон Пафнутьич,
Как только, то словцо медведь,
Так словно в ухе его твердь,
Слова мешала чётко слушать.

Рассыпавшись в подобострастье,
Досаду подавив в себе,
Спросил о Мишином несчастье,
Не знавши, будто о беде.

— Здоров сейчас ли Ваш Мишутка? —
Как будто вспомнил он о нём,
О тех «весёлых» с Мишей шутках:
— Так за здоровье Миши пьём?

— Наш Миша умер смертью славной,
Имел достойных он знакомств,
Француз — противник его главный
Не видел с Мишей беспокойств.

За всех отмстил француз наш сразу,
Он не терпел к себе обид:
— Как же, помню я проказу,
Как был я чуть ли не убит.

Мне жаль Мишутку, был забавный,
Такого и не сыщешь счас,
А был он медвежонок славный
И боле нет его у Вас?

Зачем убил мусье Мишутку?
И снова гости сразу все,
Поняв, что то была не шутка,
Рассказ тот вняв навеселе.

Хозяин очень был тщеславен,
Любил вещать всегда он всем,
Что было или, чем был славен,
И он гордился даже тем.

Рассказ тот слушали с вниманьем,
Бросая на Дефоржа взор,
И было трудно с пониманьем,
Держать на людях весь задор.       

10

Старушкам делать было неча,
Под вечер уж начался бал,
И, как привязанны(е), весь вечер
Все сплетни всплыли, кто что знал.

Кто молод, все предалась танцам,
На кавалеров спрос большой,
И наш француз имел все шансы,
Пленял он многих дам собой.

Вальсировал Дефорж и с Машей,
Он был там просто нарасхват,
Со всеми был галантен даже,
Как истинный аристократ.

И только к полуночи ближе
Хозяин танцы прекратил,
Устал и музыку он слышать,
И кушать больше «нету» сил.

Приказ отдал подать всем ужин,
А сам отправился в покой,
Он никому и не был нужен,
Он только подавлял настрой.

А без него пришла свобода,
Мужчины сели подле дам,
Сменилась как бы вся погода,
И спор, и хохот — по рядам.

Сидел, насупившись, на месте,
Один был только молчалив,
Всё время помнил он о мести,
И ел печальный, всё забыв.

Держать боялся деньги дома,
Свою казну носил с собой,
В себе он прятал их укромно,
Случись какой-нибудь разбой.

Суму из кожи под рубахой,
Носил всегда он на груди,
Узнать о том, чтоб мог не всякий,
Теперь сыщи-ка их поди.

Своей такой перестраховкой
Неверие питал ко всем,
Своей задумкою столь ловкой
Боялся спать один совсем.

Искал себе он компаньона,
Чтоб он бы понадёжней был,
Нашёл себе он и партнёра,
Француз Дефорж всем подходил.

В наружности виднелась сила,
И храбрым оказался он,
А коль с медведем смерть сквозила,
Сказался он и не смешон.

Решился спать он лишь с французом,
Просил Антон его о том,
Общенье стало лишь конфузом,
Ах, как жалел же он потом.

Когда же он пришёл во флигель,
Осмотр он учинил ему,
Запоры, окна, как на гибель,
Годились только лишь к тому.

В дверях всего одна задвижка,
А окна все — без парных рам,
Подумал он, вот здесь мне «крышка»,
Когда разбойник влезет к нам,

Пытался он сказать об этом,
Француз Дефорж понять  не мог,
Ещё проблема и со светом,
Да просто здесь какой-то рок,

Когда легли они в постели,
То погасил Дефорж свечу;
— Как Вы огонь тушить посмели? —
Вскричал Пафнутьич в темноту!

— Я не могу же спать без света,
Я спать привык лишь со свечой,
Но не услышал он ответа,
Унял он тотчас гнев весь свой,

Усталость довершила дело,
Антон Парфнутьич замолчал,
Дремать он медленно начал,
Боязнь его уж охладела.

Но пробужденье было странным,
Когда, уснув он крепким сном,
С каким-то замыслом коварным,
Как будто ходит кто по нём.

Тихонько дёргал за рубашку,
Сквозь сон почувствовал, что вор,
Глаза, раскрыв он на распашку,
При свете утра бросил взор;

В глаза проклятому французу,
А он отстёгивал суму,
Задрав ему на теле блузу,
Нацелив пистолет ему.

— Что это сударь, что такое? —
Едва успел произнести;
— Молчать! Лишь дело рядовое
Решил над Вами провести.

Дубровский я, и я — Ваш мститель, —
На чистом русском языке:
— Хотя теперь я и учитель,
Не попадайтесь больше мне.

11

Читатель наш в недоуменье,
Уже давно он хочет знать,
Какое ж надобно уменье,
Учителем в деревне стать.

И не в простой-то деревушке,
А в троекуровском селе,
Он жил там будто бы в ловушке,
Всё время помня о себе:

Что он — француз, не знает русский,
К тому же он ещё — главарь,
Да не какой-то заскорузлый,
А он теперь — бандитский «царь».

Так вот на станции почтовой,

Сидел проезжий — тихий вид,
Он ехать дальше был готовый,
Терпел он множество обид:

Всегда к простым неуваженье:
Ему не дали лошадей,
Для важных лиц, чтобы в мгновенье,
Таких чтоб отправлять гостей.

Вдруг у крыльца коляска встала,
И вышел с коей офицер,
И он походкою усталой…
Но голос чётко прогремел:

— Мне лошадей бы поскорее,
Не будь как мёртвый, да живей!
Сейчас ведь для меня важнее,
Быстрее скрыться от людей.

Не узнаёшь меня ты даже, —
По залу рыщет взад, вперёд:
— Неужто, я не так уж важен,
Тебя нагайка так и ждёт.

А кто такой этот проезжий?
На русского он не похож;
— Француз он, просто он заезжий,
В дома богатые он вхож.

Тогда Дубровский по-французски,
Подробно с ним поговорил,
Служил учителем у русских,
И добрых слов не заслужил.

Он держит путь в село Покровско(е)
С рекомендательным письмом
К нему вниманье очень чёрство,
Чтобы доехать в барский дом.

— Месье,— сказал ему Дубровский:
— Хочу предложить сделку Вам:
Что вместо Вас в село Покровско(е),
Поехать должен буду сам.

Бумаги покупаю Ваши,
Вот десять тысяч Вам за них,
Но чтоб никто о сделке нашей
Не должен знать, кроме двоих.

В Париж скорее возвращайтесь,
Прощайте, дорогой месье,
Свободной жизнью наслаждайтесь,
За вас мы рады будем все.

Поспешно выйдя, сел в коляску
И укатил бог весть куда,
О нём в народе «бродят» сказки,
За справедливые дела.

Так стал в селе он гувернёром
У Троекурова в семье,
Не тешил он себя укором,
Что зваться стал уже месье.

Но больше всех довольна Маша,
Уроки музыки давал,
Успехи героини нашей
Он с нею вместе пожинал.

Рояль освоила отлично,
И пенье удавалось ей,
И вёл себя месье прилично,
Хотя душой привязан к ней.

Его любили в этом доме,
За доброту и щедрость к ним,
А Маша, та была в истоме,
И даже восхищалась им.

Как стал он в доме их учитель,
Уж больше месяца прошло,
И всё-то было хорошо
В селе Покровском, их обитель.

Никто не мог и догадаться,
Учитель скромный, молодой,
Что может в одночасье статься —
Грабитель страшный, просто злой.

Разбой нигде не прекращался,
Села не покидал ни дня,
В округе страх чтобы держался,
Всегда несла б о нём молва.

С виновником его несчастья,
Тот случай свёл его с врагом,
Ещё отец его потом,
Ему грозился поквитаться.

Ему сдержаться было трудно,
Таку(ю) возможность упустить,
Но мысль работала подспудно,
Ему за это отомстить.

А после памятной той ночи,
Собрались гости в общий зал,
Предстать перед хозяйски(е) очи,
Как будто всех гостей он звал;

Должны явиться, как с повинной,
Откушать утренний их чай,
И как бы очередью длинной
Привет отдать им невзначай.

Последним был «дружок» наш Спицын,
Расстроен чем-то и угрюм,
Как будто смел он усомниться,
Что праздник плох, «покинув трюм».

Он бледен был, казалось болен,
Сразил его угрюмый лик,
Хозяин сам уже невольно,
Дивился на его обли;к.

Невнятно(е) что-то бормотанье,
С опаской на француза взгляд,
И спешно завтрака глотанье,
Как пару дней не ел подряд.

Поспешно заказал коляску,
Покинул счас же этот дом,
Скорее вырваться из «сказки»,
Не знал, что делать с этим злом.
 
12

Хозяин весь всегда в охоте,
Как прежде жило всё село,
Француз наш тоже весь в заботе,
Ему ведь с Машей повезло.

Любила наша Маша очень
Уроки музыки вдвоём,
Всё чаще хочет, между прочим,
Блеснуть умением во всём.

А сердце всё влекло к французу,
Нельзя же выдать себя всю,
Нельзя же дать сорваться грузу,
Сказать так просто: «Я люблю».

Она с невольною досадой
Себе отчёт давала в том;
Он тоже чувства за оградой
Держал как будто под замком.

Она скучала без Дефоржа,
Он дельный ей давал совет,
И мысль его всегда пригожа,
Его ей нравился ответ.

Но огонёк любовной страсти
Теплился где-то возле дна,
Ещё не бы;ла влюблена,
Чтоб вспыхнуть при любой напасти.

Но соблюдая к ней почтенье,
Сам был в неё давно влюблён,
Своим служебным положеньем
Ведь был он как бы ущемлён.

Однажды, утром, за уроком
Записку ей он передал,
А сам же, как бы ненароком
Из залы быстро он удрал.

В записке назначалась встреча,
Чтоб срочный тайный разговор,
В беседке, у ручья, под вечер
Им вынести бы на простор.

Ключом в ней било любопытство,
Давно признания ждала,
Но ей бы было неприлично,
Согласье чтоб она дала.

Услышать всё от человека
По состоянью своему…
Нельзя надеяться на это,
Совсем уж было ни к чему.

Пойти решилась на свиданье,
Сомненья были лишь в одном,
Воспримет как его признанье,
И будет с нею что потом?

То с гордым ли негодованьем,
Небрежной шуткою простой,
Иль дружбы с ним увещеваньем,
Согласьем, жертвуя собой.

Но вот они уже в беседке,
Покровом им служила ночь,
И бывшей он своей соседке
Сказал, хотя врага и дочь:

— Вы не должны меня бояться,
Я не француз, Дубровский — я,
Пришёл сюда я объясняться,
Мне боле быть у Вас нельзя.

Я изгнан был с родного дома,
Да, я — несчастный дворянин,
Отец Ваш, этот господин,
Лишил который меня крова.

Но Вам не надобно бояться,
Ни за себя, ни за него,
Конечно, я бы мог и статься
От мщения убить его.

Но я простил, отца спасли Вы,
Уж я планировал поджечь;
Но как же хороши Вы были!
Увидев Вас, решил сберечь.

Вы, как небесное виденье,
Пронзили сердце мне моё,
С тех пор питаю наслажденье,
Но видеть Вас не суждено.

В надежде видеть бело(е) платье,
Бродил я днями по садам,
И Вас в обиду я не дам,
Вы, Маша, просто моё счастье.

Счастливый мыслью: охраняю,
За Вами крался по кустам,
И, наконец, вселился к Вам,
Но роль обидную играю.

И целый месяц в доме Вашем,
Я просто счастлив был всегда,
И помнить буду встречи наши,
Вас не забуду никогда.

Но вынужден сейчас расстаться,
Опасность ожидает здесь,
И прибыл к Вам я объясняться,
Тревожну(ю) получил я весть.

Уже давно люблю Вас, Маша,
Прошу Вас помнить обо мне,
Кончается свиданье наше,
И свист раздался в темноте.

Сказал ей нежно на прощанье
И руку приподнёс к губам:
— В обиду я Вас не отдам,
Но Вы мне дайте обещанье:


Постигнет если Вас несчастье,
Ждать помощи — ни от кого,
Избавлю Вас я от ненастья,
Знать дайте только от чего.

Не отвергайте мою помощь,
Моей сей преданности Вам,
Пристанет к Вам какая сволочь,
Так дам отпор Вашим врагам.

Раздался свист уже раз в третий…
— Скорее дайте мне ответ,
Лишь вымолвите «да» иль «нет»,
Принять все обещанья эти.

— Совет приму, — сказала Маша;
Дубровский скрылся в тот же миг,
У дома появилась стража,
— Ну, слава богу, чуть не влип.

В его дворе народу много,
И тройка у крыльца стоит,
В движенье дом, хозяин строго
Кого-то громко так чистит.

Пыталась незаметно Маша,
Скользнуть по-быстрому в покой,
Кругом стоит «людская каша»,
Нарушен был и весь устой.

Исправник был в дорожном платье,
С оружьем он и ждал конца,
Чтоб взять Дубровского в «объятья»;
В гостиной встретила отца,

— Не попадался ль ей учитель? —
Спросил отец и где была,
Она же вымолвить смогла:
— Да нет — прошла в свою обитель.

Исправник утверждал с напором,
Дубровский — он и есть француз,
Что Спицын рассказал с позором,
Какой он выстрадал «укус».

— Пока не «разберуся» с делом,
Француза я тебе не дам,
А Спицын наболтал нам — срам,
Так это просто пахнет блефом.

Что грабил здесь его учитель,
Как можно верить-то ему,
Ему, и трусу, и лгуну
Да Спицын просто — сочинитель.

Но всем нам он и в тоже утро
Зачем ни слова не сказал,
Сказать же было ведь не трудно,
Зачем так долго он молчал.

— Он клятву дал под страхом смерти,
Так застращал его француз;
— Сначала сам я разберусь,
Уж мне-то на слово поверьте.

Меж тем все поиски напрасны,
Исчез внезапно наш француз,
Но всё равно пока не ясно,
И было чем «подумать» в ус.

Петрович жил в плену сомнений,
Ведь если не виновен он,
То, скрывшись, повод дал для мнений,
Зачем же лезть-то на рожон.

А может быть успел он скрыться,
И кем-то был предупреждён,
А вот как тайну ту добиться,
Пока никто не искушён.

13

В начале следу(ю)щего лета
Настало много перемен,
Читатель явно ждёт ответа
На разворот событий крен.

В верстах так тридцати примерно
От Покровского села,
В поместье площадью безмерной
Судьба Марию занесла.

В поместье там жил князь Верейский,
Он долго заграницей жил,
Бывает так в делах житейских,
Рассеянным немного слыл.

Но в мае месяце вернулся,
Уже, наверно, навсегда.
На скуку он таку(ю) наткнулся,
Зачем приехал он сюда?

На третий день поехал в гости,
Кирилл Петрович — ведь сосед,
Размять немного свои кости,
Как раз застал его обед.

Он выглядел немного старше
Своих пятидесяти лет,
Обычно женятся ведь раньше,
В женитьбе не оставил след.

Кипела жизнь — сплошно(е) раздолье,
Вся жизнь была — сплошной разврат,
Неважно стало и здоровье,
И потому не был женат.

Его наружность столь приятна,
Любезен с женщинами был,
Но поведенье — непонятно,
Скучал всё время и курил.

Кирилл Петрович был доволен,
Что знатный князь — в его гостях,
Он рад и несомненно волен
Поместье чтить на радостях.

Но знатный гость аж задохнулся,
Когда попал на псовый двор,
Он даже в свой платок уткнулся,
Всё время отводил он взор.

И пруд, и липовы(е) аллеи,
И с липами старинный сад,
Ничто не радовало взгляд,
Сады английские — роднее.

Он восхищался всей природой
И для приличия — хвалой,
(Хотя и чуждо всё от роду),
Всё оценил, само собой.

Устал наш князь от посещенья,
Жалел, что начал сей вояж,
Но был он просто в восхищенье
И за обедом пришёл в раж.

Он встретил в зале нашу Машу,
Сражён был князь её красой,
Свою рассеянно ел «кашу»            
И красовался сам собой.

Её был оживлён явленьем,
Веселье наступило враз,
И с правом гостя в положенье
Не прерывал он свой рассказ.

О жизни личной заграницей,
О путешествиях, балах,
О том, что даже ей не снится
В каких он «райских был садах».

И Маше было интересно
Узнать о жизни золотой,
Живя в глуши, что ей известно,
Ведь личной жизни — никакой.

Уже после обеда сразу
Прогулку предложил верхом,
Но князь, ссылаясь на подагру,
Настойчиво просил о том:

Проехаться чтобы в коляске,
И сидя близко рядом с ней,
Себя почувствовать, как в сказке,
Ему так будет веселей.

А по дороге князь Верейский
Её уж заболтал совсем,
Рассказчик слыл он компанейский,
Тем боле, что сидел-то с кем?

И Маша вся была вниманье;
Вдруг он к папаше обратясь:
— Что за сгоревшее то зданье?
Не знал такого отродясь.

Дубровского усадьба это,
Земля теперь считай моя,
А сын его, разбойник этот,
В своей он шайке — голова.

И жив ещё, и он на воле,
И у тебя, князь, побывал;
— Да помню я, что в прошлом годе
Он что-то сжёг, иль своровал.

Знакомство с ним иметь бы ближе,
Хочу иметь я интерес;
— На всю округу мы в «престиже»,
Я не схватил чуть было стресс.

Он под учителем, французом
Жил целый месяц всё у нас,
Себя он показал не трусом,
Но, как учитель — просто класс.

Поведал наш хозяин князю,
Случившийся в семье конфуз,
Что целый месяц и ни разу,
Не знал — Дубровский есть француз.

Историю с сим гувернёром,
Подробно рассказал всю он;
Дубровский, как заворожён,
И в адрес власти он с укором.

Князь был внимателен к рассказу,
Нашёл он это странным всё,
И разговор сменил он сразу,
Он понял — далеко зашло.

Велел подать свою карету,
Домой собрался, возвратясь,
Хозяин гостем же гордясь,
Почёл за честь пристать с советом.

Но князь зачём-то торопился,
Остаться ночевать не мог,
Доволен был и извинился,
И в гости звал к себе, как долг.

Почёл за честь слова те князя,
Хозяин, Троекуров наш,
Вошёл от гордости он в раж,
С любимого конька не «слазя».

Три тыщи душ в его именьи,
Имея званье генерал,
В своём, по крайней мере, мненье
Он равным с ним себя считал.

Уже гостят в его поместье
Два дня спустя отец и дочь,
Собрать именья бы вместе,
Уже и в мыслях он не прочь.

Чем ближе гости всё к именью,
Он любовался всем и вся;
Его крестьянские селенья,
И даже чистые дома.

Господский дом его из камня,
Как в стиле замков англичан,
Лугов зелёных ярко(е) пламя,
Коров швейцарских караван.

И парк, раскинувшись круг дома,
Манил прогулки совершать,
Гостей всегда влекла истома,
В раю земном здесь побывать.

И стол накрыт в прекрасной зале,
И князь гостей подвёл к окну,
И вид с окна и даже дале,
Дополнил эту красоту.

Пред ними протекала Волга,
На ней покоились суда,
Казалось, что плывут так долго,
И не поймёшь, какой куда.

Когда же осмотрев картины,
Осмотр всех поразил гостей,
Его прекрасные все вина,
Смелей их сделал, веселей.

И каждую свою картину,
Подробно объяснял ей князь,
И он искал незриму(ю) связь,
«Связать эпоху паутиной».

Была в восторге наша Маша,
Свободно вся вела себя,
Да плюс обеденная «каша»,
Расплавили крупинки льда,

Что вечно сковывали чувства,
Не знала многого она,
Одна всё время потому что,
Всегда развлечься так ждала.

Питьё кофея наслажденье
В беседке редкой красоты,
У озера стоит строенье,
С водой природной чистоты.

Оркестр заиграл внезапно,
С гребцами лодка в числе шесть
К беседке подплывала плавно,
Как будто отдавая честь.

Не только было всё катанье,
Плывя к отдельным островам,
По островам идёт гулянье,
Не скучно чтобы было Вам;

В одном — нашли они статую,
В другом — заброшенных пещер,
Реликвию ли дорогую;
И князь всегда давал пример,
Объясняя их значенье,
Получая наслажденье.

Она с девичьим любопытством,
Всё возбуждалась каждый раз,
Когда, минуя он бесстыдство,
Скрывал несказанно(е) подчас.

Бежало незаметно время,
Смеркаться начало уже,
Прогулок всех как будто бремя
Росло у всех почти в душе.

Любезен князь бывал с гостями,
Их в доме ждал уж самовар;
На свет тащил, как с потрохами,
Своё именье, как товар.

Просил он Машу быть хозяйкой,
Поскольку сам он холостяк:
— Ты, Маша, чай поразливай-ка,
Я расскажу пока пустяк.

В тиши вечерней грянул выстрел,
Ракета взвилась прямо вверх,
Все на веранду вышли быстро,
Накинул шаль он Маше сверх.

Огни цветные беспрерывно,
То перед домом — фейерверк:
Колосьями взлетали вверх
И гасли как-то так надрывно.

А новые неслись за ними
Фонтаном, пальмами, дождём,
Сплошным потоком были зримы,
Вертелись будто колесом.

Ах, как же восхищалась Маша,
И князь с ней рядом радый был;
— Поездка вся удалась наша,—
Отец так Машин оценил.

Затем последовал и ужин,
Почти такой же, как обед,
И стало ясно, князю нужен
Зажечь в глазах у гостя свет.

Ночёвка в спальнях специальных,
На утро — снова за столом,
Прощание с официальным
Приглашением в свой дом.

14

Грустила, вышивая в пяльцах,
Мария, сидя под окном,
Вдруг прямо шлёпнулось на пальцы,
Письмо, как будто снежный ком.

Его раскрыть и не успела,
Была звана сейчас к отцу,
Видать какое срочно дело,
Спокойный вид придав лицу.

Князь удостоил посещеньем,
Кирилл Петрович — не один,
Желанный в доме появленьем,
А князь всегда был господин.

Верейский встал навстречу Маше,
И молча, поклонился ей,
Он в замешательстве был даже,
Её душою жаждал всей.

— Скажу тебе я Маша новость,
Она обрадует тебя,
Сказать бы, если так на совесть,
То князь, давно тебя любя,

Руки твоей сейчас он просит;
Он очарован весь тобой,
Тебя он высоко возносит,
И назовёт своей женой.

Смертельно побледнела Маша,
Молчала, как, остолбенев,
В её главе такая каша,
Наверно, ум окаменел.

Князь взял красавицу за руку,
Спросил: «Согласна ли она?»
Но на лице увидел муку,
Она такого не ждала.

— Она, конечно же, согласна, —
Ответил за неё отец:
— Сказать же трудно слово гласно,
С тобой пойдёт и под венец.

Вы будьте счастливы на веки,
Целуйтесь дети прямо счас,
Теперь Вы оба мои дети,
От всей души я «здравлю» Вас.

Но молча, всё стояла Маша,
Князь только руку целовал,
Слезами всё лицо умазав,
Её весь вид ответ давал.

— Ты осуши-ка свои слёзы,
Иди-ка Машенька к себе,
Девицам только снятся грёзы,
Лица уж «нету» на тебе.

Они все плачут при помолвке,
У них уж так заведено,
Но в этом плаче мало толку,
А мной давно всё решено.

Слезам своим давала волю,
Закрывшись в комнате своей,
Чтоб быть у старика женою,
Ведь князь стал ненавистен ей.

Объята вся она отчаньем:
— Сего не будет никогда,
С Дубровским ли моё венчанье,
Иль лучше монастырь тогда.

Читать письмо хватилась жадно,
Вдруг вспомнив тут же о письме,
Быть может всё поможет мне,
Оно в беде ведь может важно.

Лишь пару слов там было в тексте:
«Часов так в десять, в прежнем месте».

15

И лёгкий ветр повеял к ночи,
Луна всем светит, ночь тиха,
И шорох слышен чуть слегка,
Деревьев запах веет сочен.

Почти «столкнулася» с Дубровским,
В беседку проскользнув, как тень;
— Нельзя встречаться нам в Покровском,
Я знаю всё, нам страшен день.

Когда Вам будет очень плохо,
Сказать должны и дать мне знать,
Как жить мешать Вам будет кто-то,
Меня на помощь Вам позвать.

— Но как в моём Вам положенье,
Свою защиту применить;
— От ненавистного решенья
Могу вообще освободить.

Вам князя тронуть даже пальцем
Ни в коем случае нельзя,
Никто не должен быть страдальцем,
Прошу, коль любите меня,

— Его не трону, Ваша воля,
Обязан жизнью Вам Ваш князь,
Но как спасти мне Вашу долю?
Отец и князь сплели уж вязь.

— Надеюсь тронуть я слезами,
Меня он любит, хоть упрям,
Но если честно, между нами,
Себя так просто не отдам.

— Вы не надейтесь по-пустому,
Вам не разжалобить его,
Ведь он считает по-простому,
Капризы Ваши — лишь ничто.

Что брак затеян по расчёту,
Ведь это ясно людям всем,
Чтоб жить богато, без заботы,
Чтоб Вы княгиней стали с тем.

Под власть стареющего мужа,
Насильно втянут под венец,
Всему настанет и конец,
А счастье Ваше им не нужно.

— Тогда женою буду Вашей,
Тогда Вы явитесь за мной;
— Но как создам я счастье наше?
Хотя Вы ангел Маша мой.

Живу давно я вне закона,
Сейчас — я бедный дворянин,
За нами вечная погоня —
А если буду не один?

Со мною не найдёте счастья,
Я лишь желаю счастья Вам,
Князь —  стар и быть любви ненастью,
В мужья Вам тоже не отдам.

Идите снова Вы к папаше,
Бросайтесь в ноги Вы ему,
Чтоб не сломал судьбы он Вашей,
Богатство Вам мол не к чему,

Найдёте страшную защиту…
Коль будет он неумолим,
Он Вам причинит лишь обиду
Своим решением таким.

Но, как и это не поможет,
Закрыл руками он лицо,
Казалось, и дышать не может;
— Так вот дарю я Вам кольцо.

Решитесь, коль моей защиты,
Кольцо положите в дупло,
И Вы не будете забыты,
Другого если не дано.

Он обнял Машу на прощанье,
Она — заплаканная вся:
— Твоё мне дорого признанье,
Ты, Маша — просто жизнь моя!

Её, целуя, он покинул,
Как будто в ночь он просто сгинул.

16

А весть о княжеской женитьбе
Мгновенно превратилась вслух,
Осталось Маше только выть бы,
Но слухи замыкали круг.

Но для ответного отказа,
Тянула Маша этот день
И не сказала «да» ни разу,
Бродила в доме, словно тень.

В молчанье видел он согласье,
Князь о любви не хлопотал,
Он не откажется от счастья,
Он был богат и твёрдо знал.

Но вот пришло вдруг и признанье,
С отказом прислано письмо,
Но не пропало в нём желанье,
Его не сильно обожгло.

Ускорить надо эту свадьбу,
Решил он твёрдо для себя,
И от того в свою усадьбу,
Невесты чувства все щадя,

Он вызвал будущего тестя,
Ему он показал письмо,
Просил его не делать «чести»,
Не оглашать пока его.

Он тоже грезил о согласье,
И был, конечно же, взбешён,
Ускорить полученье счастья,
Решился по причине он.

Одобрил князь его решенье,
Назначить свадьбу через день,
Ждала она того мгновенья,
Ходила Маша словно тень.

Визит нанёс своей невесте,
Подлив в проблему и огня:
— Отказ Ваш мне совсем не к месту,
И к Вам приехал я не зря;

Не в силах с этим согласиться,
Лишиться Вас мне тяжело,
В могилу что ли мне ложиться,
Отказ Ваш — будто всё равно.

Терпенье мне снискать же Ваше,
Надеюсь, я найти потом,
Не разрушайте счастье наше,
Женой войдите Вы в наш дом.

Уехал он к себе в поместье,
Её с почтеньем целовав,
Ни слова боле не сказав:
С её отцом решили вместе,
Ускорить свадьбу эту с князем,
Он клятвой с «тестем» уж связан.

Как только отбыл князь в именье,
Отец зашёл в покои к ней,
И твёрдо высказал решенье,
На завтра быть готовой ей.

Залилась Маша вся слезами,
Прильнув к ногам её отца;
— Он старше многими годами,
Я не желаю с ним венца!

— Да что же значит-то всё это,—
С угрозой вскрикнул тут отец:
— Теперь же честь наша задета,
Как не желаешь под венец.

Была же ты во всём согласна,
Раз ты молчала до сих пор,
Отказ даёшь ему напрасно,
Теперь-то что же за укор.

Себя дурачить не позволю,
Так дело просто не пойдёт,
Выходит я тебя неволю,
А князь всё это время ждёт.

Морочить голову негоже,
У нас с ним сговор уж давно,
И оговорено всё тоже,
Всё нами с ним и решено.

Но Маша вторила всё снова:
— Да не губите Вы меня,
Идти я замуж не готова
И не хочу я, не любя.

Меня толкаете к несчастью,
Вам будет грустно без меня,
— Я лучше знаю, что для счастья
Девицам нужно для житья.

Уже чрез день и будет свадьба,
Не лей напрасно своих слёз,
Они некстати даже как бы,
Не нужно мне твоих заноз.

— Сгубить меня, Вы что ль решились,
Найду защиту я тогда,
Видать, Вы с князем сговорились,
Не дам в обиду я себя.

— Нашёлся вдруг тебе защитник,
Грозится вдруг мне дочь моя,
Да кто ж такой этот зачинщик,
Да кто ж защитник у тебя?

— Дубровский, — отвечала Маша,
Уже отчаявшись совсем;
— Добро, — сказал он: воля Ваша,
А я запру тебя меж тем!

Сиди, покамест здесь до свадьбы,
Не выйдешь с комнаты своей,
Тебе арест в «подарок» как бы
И запер за собою дверь.

Облегчила немного душу,
Сказав так прямо всё отцу,
Теперь ход надо дать кольцу
И больше никого не слушать.

Увидеться желала снова,
Опять чтоб дан бы был совет,
Но снова Маша не готова
Конечный дать ему ответ.

Сама ходила на свиданье,
Но заперта была на ключ,
Поняв она, что с запозданьем
Мелькнёт её надежды луч.

Недвижно глядя она в небо,
Уснула Маша пред окном,
Будто князь и вовсе не был,
И снился ей прекрасный сон.

17 

Проснувшись, мыслью было первой,
В дупло отправить то кольцо,
Но обстановка была нервной,
Доставить как его должно.

Она была же под арестом,
Как под охраной, взаперти,
И не могла сойти ни с места,
И не могла теперь уйти.

Но вдруг в окошко так легонько
Ударил камушек так звонко;
А это братик её Саша,
Зная, что в опале Маша,

Он тайны(е) давал ей знаки;
Вот так решил он ей помочь,
Ведь в ссоре же отец и дочь,
Она всегда ждала атаки.

Она окно открыв поспешно,
Спросила быстро у него;
— Играешь ты ли так потешно,
А может, хочешь ты чего?

— Пришёл узнать к тебе сестрица,
Не надобно ль чего-нибудь?
На Вас ведь папенька сердится,
Так вот я и успел смекнуть;

Могу помочь Вам чем угодно,
Ведь Вас я искренне люблю,
Не будет даже неудобно,
И может, в чём-то пособлю.

— Спасибо, Сашенька, ты знаешь
С беседкой рядом дуб с дуплом?
Кольцо вот это ты доставишь,
Но только быстро и бегом.

Тебя не видел чтоб никто,
Держи, — и бросила кольцо.

Исполнил порученье Саша,
И повернул было назад…
Хотел обрадовать он Машу,
И несказанно был он рад.

Но вдруг оборванный мальчишка,
Какой-то рыжий и косой,
Подходит к дубу, как воришка,
И сразу он — в дупло рукой.

Как коршун, бросился барчонок,
Вцепился мёртво он в него,
Хотя и мал был, как волчонок,
Но не пугался ничего.

— Оставь кольцо, ты заяц рыжий!
Кричал наш Саша на весь сад:
— И верю я, что это ты же,
Хотел разграбить этот клад.

Но крепко держит вора Саша,
И, получив удар в лицо,
— Сюда, на помощь, это — кража,
Кричал Сашок во всё горло;.

Но рыжий старше и сильнее,
Он сразу повалил его,
Но тут и в вора самого,
Рука вцепилась тяжелее.

Оторван рыжий был от Саши,
Степан, садовник, подоспел,
Побег пытался сделать даже,
Сбежать наш рыжий не успел.

Был связан и в село доставлен,
Попался рыжий не к добру,
И пред хозяином предстал он
Как в самый раз тут, по утру.

Спросил Петрович у Степана:
— Что здесь за фокусы с утра?
Ведь нам от рыжего болвана,
Я вижу, что не ждать добра.

Зачем же с этим косоглазым,
Сашок, связался просто ты,
Решали вместе Вы с ним разом
Какие общие мечты?

— Он из дупла украл ту штуку,
Кольцо, — но Саша был смущён;
— Дупло, кольцо — какая шутка,
И Маша здесь вообще причём?

Раскрыть ему чужие тайны:
Дала мне Маша то кольцо,
Смущён был Сашенька наш крайне,
Он понял, что — не хорошо.

Но после долгих запирательств
И наказания, угроз,
Отцовских крепких всех ругательств,
Всё рассказал отцу всеръёз.

— Кольцо сестрица его, Маша,
Ему вручила снесть в дупло;
Её любимый братик Саша
Отнёс с охотою его.

— А рыжий пойман был как вором,
Хотел ограбить этот клад,
Я дрался с ним, аж до упора,
Чтоб всё пошло у нас на лад.

— С тобой мне всё уже понятно,
Теперь ты, рыжий, отвечай,
Ты чей? Да сказывай мне внятно,
В саду что делал невзначай?

— Малину крал, — и не смутился,
И без смущенья так стоял,
Как будто казус не случился,
Кольца он будто бы не брал.

— Так ты сознайся лучше сразу,
Малина что, растёт в дубах?
Косишь ты, малый, и не глазом,
Отдай кольцо, не будь дурак!

Сознайся, так я сечь не буду,
И на орехи ещё дам,
И случай вовсе я забуду,
Тебя не выдам, не продам.

Молчал наш рыжий, и — ни слова;
И принял вид он дурачка;
— Добро, — сказал, — не у такого
Рога ломали у бычка.

Запри Степан его покрепче,
Стеречь его бы нам ловчей,
Чтоб нам потом всем было легче,
Всю правду выжать поскорей.

Исправника позвали срочно,
Но мыслил он ещё и сам;
«Так значит дочь и — это точно,
С Дубровским ввязла по делам.

И рыжий ждёт уже допроса,
Исправник тоже во дворе,
И нет для барина вопроса,
Уверен твёрдо он в себе.

Что пойман им уже Дубровский,
Поведал чину свой рассказ,
И только лишь ему по-свойски,
Даёт, как другу, он наказ.

Закончить всё благое дело,
Уже ведь пойман им связной,
И действуй, друг мой, теперь смело,
Любуйся им, вот он какой.

Исправник слушал со вниманьем,
Всё время глядя — как связной,
По виду — весь в непониманьи,
Он только парень озорной.

Исправник умный был мужчина,
Он думал быстро, что к чему,
В насилье не найдёшь причину,
И делу вред внесёт всему.

Один оставшись с генералом,
Решил он парня отпустить,
Но чтоб не просто так, задаром,
А дальше, всё за ним следить.

— Сослать тебя ли в поселенье,
Или сажать совсем в острог,
Тебе я выпросил прощенье,
Вступился я, он очень строг.

Ты барину будь благодарен,
Да не имей привычки сметь,
Малину рвать, предмет украден,
Запомни это, парень, впредь.

В свою родную Кистенёвку,
Бегом пустился рыжий прочь,
Поведать там про обстановку,
Ведь крайне нужно было вточь.

18

Готовка всех и вся к венчанью,
Весь дом в движенье, суета,
Она пред зеркалом сидя,
Рядили Машу на прощанье.

Княгиней наша Маша станет,
Пройдёт всего лишь один час,
Она, пока что, вот сейчас,
Уже пред алтарём предстанет.

Сидит она в своей уборной,
На ней уж свадебный наряд,
Молчит она, но всё упорно
К ней мысли лезут все подряд:

— Но, где же этот мой спаситель?
Ведь знак тревоги подала,
Ужель отец мне повелитель?
Такого я и не ждала.

Но вот уже и всё готово,
Карета подана к крыльцу,
Не будет ли конца другого,
И веры нет тому кольцу?

Отец благословил невесту
На новый жизненный редут,
Она же — не находит места,
Её желаний не поймут,

И снова просит о пощаде,
И снова у отцовских ног,
Отец неумолим и строг,
Он к дочери, своей отраде.

Внесли служанки в ту карету,
Её без чувств уже почти,
Её мечты кану;ли в лету,
Ей от судьбы и не уйти.

Людей сразила её бледность,
У церкви ждал её жених,
(Лишь рад он был из них двоих),
Её ж желание — не редкость:

Как за нелюбого мужчину,
Когда неволили невест,
Невесту старцу как подкинув,
А дальше — бог один лишь весть.

А в церкви холодно и пусто,
Закрыли сразу же и дверь,
Священник местный очень шустро
Венчал хозяйскую здесь дщерь.

Ничто не видя и не слыша,
Она была вся не своя,
Её сознание колышет,
Одна лишь мысль её, свербя:

— Куда девался мой спаситель,
Как бросить мог её одну?
Теперь навек её обитель
Именье князя; всё ко — дну.

«Подарен» поцелуй ей князем,
Обряд окончен, он — как дань,
Чуть не упала она наземь,
Как кем-то загнанная лань.

Опять, держа её под руки,
Посажена в карету вновь,
Нача;лись для неё все муки,
Испортили её всю кровь.

Карета мчалась в их именье;
Проехав вёрст так с десяти,
Как вдруг случилось приключенье:
Слышны погони уж крики;.

Толпа людей вооружённых,
Карету плотно взяв в кольцо,
Хозяев испугав законных,
Предстало в маске вдруг лицо:

— Свободны Вы и выходите!
— Что это значит, кто такой?
— Дубровский я, ведь Вы хотите
Знакомство с ним свести порой?

Но князь не робкого десятка,
Возил с собой он пистолет,
На всякий случай, для порядка,
Как какой-нибудь пакет.

Успел он выстрелить в ту маску,
Дубровский ранен был в плечо,
Второй он вынул, как запаску,
И бой гремел уж горячо.

Но выстрелить ему не дали,
С кареты вылетел он вон,
Ножи над ним уж засверкали,
Его раздался громкий стон:

— Не трогать, — крикнул вдруг Дубровский,
— А вы свободны счас сполна;
Хотя и подвиг был геройский,
Но не была его вина.

— Но нет, — сказала, — уже поздно,
Уже я венчана — жена,
Я ждала Вас сколь это можно,
Спасенья всё же не нашла.

— Но приневолены Вы были
И согласиться не могли;
— Я согласилась, иль забыли,
Не помогли, с ума свели.

— Теперь князь — муж, спектакль окончен,
Освободить прошу я нас,
Другой путь для меня порочен,
Дорогу дайте нам сейчас.

Но раны боль, души волненье,
Лишили атамана сил,
К тому ещё его раненье…
Не стал уже Дубровский мил.

Но что он делать будет с Машей,
Когда бы ей свободной стать?
В его погрязнет она «каше»,
Что сможет в жизни он ей дать?

Упал он, но отдал команду,
Дорогу дать, не трогать всех,
А сам подумал: свою банду
Распустить уже не грех.

19

Гнездо разбойничье иль база,
В дремучем спрятана лесу,
И скрыта от людского глаза,
Понятно, что «не на носу».

В лесу, на узенькой полянке
Возведён был укрепрайон,
И вал, и ров, и три землянки,
Вот весь разбойный бастион.

А на виду стояла пушка,
Укрепрайон был слишком слаб,
А пушка та, словно игрушка,
Пугать бы ею только баб.

В землянке, устланной коврами,
Трюмо для дамы, туалет,
Всё приготовлено для дамы,
«Немного краше был бы свет».

Лежал же сам он на кровати,
И книгу он держал в руке,
Такие были их полати
В походной жизни, налегке.

Как вдруг, по лагерю тревога,
Мелькнув так быстро, словно тень,
«Проснулась» как бы вся «берлога»,
Прощай теперь сей мирный день.

Все во дворе собрались скоро,
И все уже стоят «в ружьё»,
Его команда от дозора,
Одно сплошное мужичьё.

Доклад дозорных был короток;
В лесу солдаты, к нам идут,
Команда есть «закрыть ворота»,
А пушку к бою, взять редут».

Коснулась всех почти мгновенно,
Но каждый своё место знал;
И вскоре полк солдат, примерно,
Стремглав бежит на этот вал.

Дубровский сам стоял у пушки,
И первый выстрел сделал он,
Как из ружья, и через мушку,
И враг был метко поражён.

Но выстрел пушки, как затменье,
Принёс смятенье в стан врагов,
Весь ход переломив сраженья,
Хотя солдаты взяли ров.

Но офицер видать был храбрым,
Сам смело бросился вперёд,
Чтоб показать солдатам бравым,
Сломить ход боя весь черёд.

Бой рукопашный завязался,
Солдаты на валу уже,
Дубровский всё ж не растерялся
И, чтобы стало не ху;же;

Убил он тут же офицера,
Решило это и весь бой:
И больше не было примера,
Кому вести их за собой.

Дубровский одержал победу,
Но понял он уже давно,
Чтоб не накликать боле беду
Сейчас же им и решено:

Опасность очень уж большая,
Распустит тут же свой отряд,
И больше, разуму внимая,
Чем дальше — лучше тем навряд.

Собрал он всю свою дружину,
Сказал, покинет навсегда,
И Вам советую я сгинуть,
А жить разбоем — никогда.

Никто не знал, куда девался,
Исчез бесследно атаман,
Иль за границу он подался,
А может быть и то обман.

Январь 2012






 



 









 
 










      





 




 








 


 















 





 Дубровский
( по А.С.Пушкину)
  (второе издание)

1

Кирилл Петрович Троекуров
Богат и знатен родом был,
Но вёл себя, как «Самодуров»,
С таким он званьем просто жил.

Кичился он своим богатством,
Хвалили все его во всём,
Всегда хвалился русским барством
В селе Покровское своём.

Обласкан был своей он властью,
В деяньях рушил он всю грань,
Любил в делах подобострастье,
Ему в подарок данну(ю) дань.

Готовы тешить барску праздность.
Всегда гостями полон дом,
И неизведанную странность,
И поощряя буйство в нём.

Он  был совсем необразован,
Хотя и был он генерал.
Всем окруженьем избалован,
Пороки худшие вобрал.

Порывам пылкому же нраву
Он волю полную давал,
Свершал деянья не по праву,
И от обжорства он страдал.

Но был физически он крепок,
Всё время был навеселе,
Держал гарем в шестнадцать девок,
Заняты рукодельем все.

Все жили в флигеле отдельном,
Где двери были на замках,
Ключи носил с собой нательно,
Чтоб не попасть ему впросак.

Затворницы все молодые
Гулять — лишь под надзором — в сад,
И, вспоминая дни былые,
Их замуж «гнал» не всех подряд.

На место их идут другие,
Его пополнить чтоб гарем,
Крестьяне же и дворовые,
Всегда довольны были тем;

Его тщеславились богатством,
Гордились славою его,
Хотя и слыл он своенравством,
И строгость в «плен» брала всего.

Он постоянно был в разъездах
По всем владениям своим,
И в длительных пирах и действах,
В проказах, выдуманных им.

В проказах жертвою бывали
Обычно, кто ему знаком,
Но и друзья не избегали,
Тот, кто был участью влеком.

Но исключеньем слыл Дубровский,
Поручик гвардии отставной,
Соседом был села Покровско(го),
И был он там, ну, как родной.

Они служили где-то вместе,
Его всегда Кирилл ценил,
За то, что он без всякой лести
Всю правду-матку говорил.

Друзья расстались и надолго,
Отставку «взял» Дубровский вдруг,
Всегда считал он своим долгом,
( И это знали все округ);

Дела поправить в их именье,
В нём поселиться он решил,
Но из-за средств тех неименьем,
Он просто бедно там и жил.

Вот как-то раз Кирилл Петрович,
Хотел ему кой чем помочь,
Его взыграла тут и совесть,
И гордость гнала помощь прочь.

В отставке — тоже Троекуров
Спустя совсем немного лет,
Его паршивый слишком норов,
Увидел генерала свет.

Они обрадовались встрече,
Бывали вместе каждый день,
Именья были недалече,
И им совсем не было лень;

Заехать запросто друг к другу,
Они болтали обо всём,
Хотя Кирилл во всей округе
В визите не нуждался том,

Они ровесниками были,
Женились оба по любви,
Но вскоре оба овдовели,
И дале, жили всё одни.

Дубровский младший жил в столице,
Его единственный был сын;
Имел Петрович дочь девицу,
И жил, конечно, не один.

И часто повторял хозяин:
—Послушай-ка, сосед, мой брат,
Нам твой Володька был бы славен,
С охотой был бы я твой сват.

Отдал бы за него я Машу,
И породнились мы б с тобой,
Они украсят жизнь всю нашу,
Нам позавидует любой.

— Володька не жених Марии,
Он им не может быть никак,
За это чтобы не корили,—
Держал ответ Дубровский так:

— Жена нужна ему из бедных,
Володька бедный дворянин,
Чтоб в доме был он господин,
А не слуга бабёнки вредной.

Согласье было между ними,
Хотя и беден был сосед,
Всегда он мненьями своими
Шёл против, не боялся бед.

Всех удивляла смелость эта,
Никто ведь возражать не смел,
А для других же было вето,
Никто перечить не посмел.

Случилось так у них однажды,
Что дружба кончилась у них,
Врагами стали они каждый,
Вражда пленила их двоих.

Для барина в своём именье
В далёкие те времена,
Всегда охота — развлеченье,
Да и не только та одна.

Всегда охота — выезд целый,
Легенды все о нём текли,
К нему готовка столь умела,
Охотно всех туда влекли.

Приказ был накануне отдан,
Готовым быть к пяти утра,
Давно порядок был там создан:
Не быть без кухни и шатра.

Обед чтоб прямо на природе,
Свершался им в кругу друзей,
Потом молва в честном народе
Текла о нём в округе всей.

Давно хозяин пред охотой
Завёл обычай свой такой,
Осмотр чтоб псарни — всей заботой
Он вёл с гостями не простой.

Гордился он своею псарней,
Не псарня, а собачий парк,
Ничто ему не было славней,
Осмотр чем в псарне всех собак.

Собак же тех уже пол тыщи,
Там всяких гончих и борзых,
Живут они людей почище
И пункт леченья для больных.

Для них  — отдельный даже лекарь,
Родильный обустроен бокс,
Хозяйский у них повар-пекарь,
Всё требует собачий спрос.

Должны все гости восхищаться
Такою псарнею его,
Один Дубровский возмущался,
Был хмур, молчал ото всего.

Он тоже был охотник ладный,
В охоте понимал он толк,
Своя же псарня — неприглядна,
Смотрел завистливо, как волк.

Ну что ты хмуришься Андрюша,
Иль псарня вся не по душе:
— Она чудна, но я «пекуся»,
Живётся людям всё хуже.

— Мы на житьё здесь не в обиде,
И надо нам сиё всем внять,
Так и иной ту псарню видя,
Мог бы усадьбу променять;

Любую выбрать здесь конурку,
Теплей здесь будет и сытней,—
Ответил быстро как бы в шутку
Один из псарей, что был в ней.

Мысль дерзкая была холопа,
Ответом был всеобщий смех,
Хоть шутка и была не плоха,
Потешил сей холоп уж всех.

Но все при;нуждены смеяться,
Она годна для всех гостей,
Решил Дубровский отмолчаться,
Он из гостей был всех смелей.

Когда же сели все за ужин,
Дубровского и след простыл,
Он на охоте очень нужен,
И Троекуров тут вспылил.

Догнать велел «свово» он друга,
Ведь без него — охоты нет,
Об этом знала вся округа,
Померк охоты самый цвет.

Посланец тот вернулся вскоре,
Сказал, что он и не придёт,
Кирилл Петрович молвил: « В ссоре
С ним буду, коли не поймёт».

И послан был курьер тот снова,
Соседа-друга известить,
Приехал к ночи чтобы скоро;
Себе велел постель стелить.

Приехал ли уже Дубровский? —
На утро первым был вопрос,
Письмо ответом было свойским
На его хозяйский спрос.

В Покровском не бывать отныне,
Причину дал на свой отказ,
Того псаря прислать с повинной,
Пока не будет Ваш приказ.

Давно не был Петрович в гневе,
Такого он стерпеть не мог:
— Он что, приказывает мне ли,
Людей своих чтоб не берёг?

Да знает он ли, с кем связался!
Вот я ж его… Постой-ка, брат,
Так значит, ехать отказался,
Так чудно, что ты мне не сват!

И, как обычно, на охоту,
Он ехал с пышностью своей,
Но, несмотря на все заботы,
Успехов не нашёл он в ней.

Обед пришёлся не по нраву,
Бранил подряд он всех гостей,
И, не имея на то права,
Домой поехал средь полей;
Полей Дубровского, соседа,
Ему с досады сделать вре;да.

А время шло, вражда окрепла,
Дубровский в гости не «езжал»,
Надежда примиренья блекла,
А сам по другу он скучал.

Он изливал свою досаду,
Ругаясь, как мужик простой,
По всей округе теперь кряду
Считали, пахнет здесь войной.

Однажды объезжал владенья,
Услышал стук он топора,
Дубровский был в недоуменье,
Уж слишком ранняя пора.

Он поспешил в любиму(ю) рощу,
Покровских мужиков застал,
И поступил он с ними жёстче,
Плетьми двоих он наказал.

Изъял трёх лошадей в добычу,
И был отменно он сердит,
Ведь раньше никогда, обычно,
На лес не зарился бандит.

Он понял всё, в разладе дело,
Они смекнули, что к чему,
И от того они так смело,
Поехали рубить к нему.

Петровича повергнул в ярость
Об этом слух, и в тот же день,
Соседа проклинал он наглость,
Метался в доме словно тень.

Хотел напасть на Кистенёвку,
В порыве гнева так решил,
Но стало вдруг ему неловко,
Уже потом он чуть остыл.

Шагая взад, вперёд по зале,
Пролётку разглядел в окне,
Из коей человек в камзоле,
К приказчику шёл во дворе.

Он по фамилии — Шабашкин,
Знал заседателя он в нём,
Налил ему стакан «злой бражки»,
Велел позвать его он в дом.

— Явился ты уж очень кстати,
Зачем пожаловал ты к нам?
— Кому-нибудь что передать ли,
Я в город еду, нужно ль Вам?

— Вот выпей водки и послушай,
Так дело есть мне до тебя,
Сосед был другом у меня,
А счас, он стал уж непослушный.

Хочу забрать его именье,
Когда-то относилось к нам,
Но гложет вечное сомненье,
Хотел бы уточнить я сам.

Купил мой предок у кого-то,
И продал он его отцу,
Придраться бы к покупке строго,
Вернуть имение истцу.

— Продажа, верно, по закону,
Мудрёно дело, генерал,
Вот если б он нам показал
Бумаги для решенья спора.

— Но документы все сгорели,
Вот в том то этака беда;
— Ну что, ж Вам лучше, вот тогда
Законом мы и овладели.

— Надеюсь на твоё усердье,
Тебя я лично награжу,
Стоит мне в горле милосердье,
Пора кончать мне с ним вражду.

Шабашкин принялся за дело,
Исправным он юристом слыл,
И дело вёл он столь умело,
В нём до конца он не остыл.

А ровно через две недели
Дубровскому пришёл пакет,
Где изъявляли в этом деле,
Прислать законный в том ответ.

Насчёт законного владенья
Родным имением своим,
В противном случае — объясненья
Он должен был представить им.

Андрей Гаврилыч удивлённый,
Нежданным выглядел запрос,
Ответ писал он озлоблённый
На так поставленный вопрос.

Писал — досталось по наследству
Давно покойного отца;
Сосед мой ищет только средства,
Вернуть всё то на путь истца.

Он мстит мне за непослушанье;
Отнять именье — воровство,
Он заслужил лишь наказанье,
И это просто баловство.

Сие письмо — подарок судьям,
Не знает точно толк в делах,
И по судейским этим блудням,
С Законом будет не в ладах.

Горяч Андрей, неосторожен,
Он к правде судей призывал,
Здесь лишь законный путь возможен,
А он словами возражал.

А на повторные запросы,
Ответил дельным он письмом,
Но не решило всё вопроса,
Не учтено было потом.

В своей он правоте уверен,
Он мало проявлял забот,
И был совсем он не намерен
Деньгами «сыпать» для «тягот».

Толкуя впрямь и вкось указы,
Шабашкин хлопотал во всю,
Он помнил данные наказы,
Как лакомство попалось псу.

И в ход пошли и подкуп судей,
И что Петрович — генерал,
И вот свершилось правосудье,
Повестку суд ему прислал.

2

Дубровский не привлёк вниманья,
Когда явились оба в суд,
Никто не взял себе за труд
Подать и стул из состраданья.

Со свитой будто, как с эскортом,
Явился генерал-аншеф,
Числом услуг сразил он всех,
Был встречен он с большим почётом.

Настала тишина в том зале,
Уселся в кресло генерал,
Один Дубровский как стоял,
Стоять остался, как вначале.

Уже зачитан приговор,
Изъято в нём было именье,
Всем стало ясно, за;говор
Устроен был с лихим уменьем.

Кирилл Петрович, торжествуя,
Поставил подпись, весь сиял,
Андрей Гаврилыч, негодуя,
Потупив голову, стоял.

Просил его поставить подпись,
Тогда повторно секретарь,
Не понял как бы этой просьбы,
Дубровский как то смотрит вдаль.

Его глаза сверкнули зверски,
И вдруг он голову поднял,
С ним поступили изуверски,
Он как бы только что по;нял.

В судью, не помня, что он бросил,
Он с силой ткнул секретаря,
С себя оцепененье сбросил,
А сам весь яростью горя.

Едва с ним справились насилу,
Сбежались тут же сторожа,
Случился стресс с ним непосильный,
От гнева телом весь дрожал.

Кирилл Петрович был расстроен,
Судимый «друг» сошёл с ума,
Он был сначала так настроен,
Увидеть горе старика.

Решением суда убитым,
За гордость потерявший кров,
Униженным, при всех побитым,
И много «наломавший дров».

Он даже не поздравил судей,
Всё отравило торжество,
Теперь и праздника не будет,
Его хватило просто зло.

Дубровский же лежал в постели,
Был сильно болен, посему
И лекарь кровь пустил ему,
Он жив-то был лишь еле, еле.

Под вечер стало даже легче,
Вернулась память уж к нему,
Но слабым выглядел он резче,
Лежать он должен по сему.

Когда настал уж день другой,
То отвезли его домой.

3

Дубровский был серьёзно болен,
Припадков не было уже,
Но слабость — он же в ней неволен
Росла в нём и была хуже;.

Не помнил он свои занятья,
Из комнат он не выходил,
Не мог одеть он своё платье,
И даже плохо он ходил.

За ним смотрела теперь няня,
Возилась, как с ребёнком с ним,
И няня ни на что не глядя,
(С пелёнок чудно им двоим);

Ещё ходила и за сыном,
Ему была, как просто мать,
В порыве с ним она едином,
Ещё могла так много дать.

Она кормила и поила,
Не мог именьем управлять,
В конце концов, она решила,
Володе дать об этом знать.

И в тот же день ушло письмо,
Хоть запоздалое оно.

Владимир — сын жил счас в столице,
Кадетский корпус — его дом;
В полку гвардейском состоится,
Отважно служит теперь в нём.

Достойно содержать там сына,
И денег не жалел отец,
Кисти заслужена картина,
Там вырос сын, как молодец.

Честолюбив и крут он нравом,
Красив и статен, и высок,
Был уважаем он по праву,
Он был, как молодой росток.

Досуг у большинства был праздный,
Играл он в карты и — долги,
И к прихотям, конечно, разным,
Его влекло и от тоски.

От няни вдруг такие вести,
Он получает счас письмо,
Где непонятное словцо,
На путь толкает просто мести.

Хотят отторгнуть всё именье!
Понятно, что больной отец,
Собрался в путь, полон сомненья,
Расстроен наш герой «в конец»!

4

Хотел заняться он делами,
Сказать отец ему не мог,
Юриста так и не наняли,
Отец-то сразу занемог.

Листал он все его архивы,
Нашёл лишь первое письмо,
Ответ отца на те мотивы,
В себе имело суть оно.

Не мог понять он всю суть спора,
Решил последствий ждать конца,
И правду он считал опорой,
Считал во всём правым отца.

А между тем отца здоровье,
Всё хуже было с каждым днём,
Лишь только сын ему — подспорье,
Держал его ещё живьём.

Но апелляции по делу,
Давно и срок уже истёк,
И повод суд с сего извлёк,
Решение законным сделать.

Теперь Петрович там хозяин,
Уже закончен весь процесс,
Шабашкин уж поздравил всех,
И сам он как бы весь сияет.

Явился он к нему с поклоном,
Принять поместье навечно,
Его просил он неуклонно,
Жал он руку бесконечно.


Просил принять в свои владенья,
Доверить или «кой-кому»,
Награду бы за исполненье,
За это бы вручить ему.

Петровича заела корысть,
Смущён наш общий друг Кирилл,
В душе роптала его совесть,
Желанье мести проглотив.

Дубровский, друг в младые годы,
Он знал, что он сейчас больной,
Себе на пользу все невзгоды,
А он бессовестный такой.

Не принесла победа радость,
И на Шабашкина взглянул,
Как будто, он какую гадость,
Ему под руку подвернул.

Искал к чему бы привязаться,
Чтоб круче выбранить его,
Но не нашёл к чему придраться:
— Пошёл ты вон, не до того.

Шабашкин, видя, что не в духе,
С поклоном быстренько исчез,
Он точно знал, что злые слухи,
Ползут о нём, что в дело влез.

Кирилл расхаживал по зале
С волненьем в мыслях всех своих,
Не знал он, что же делать дале(е)
И кто ж подлец из них двоих.

Запрячь велел себе он дрожки,
Поехал к другу, правя сам,
Он не забыл ещё дорожки,
Услугу думал ему дам.

Довольный мщением и властью,
Дворянску(ю) не ронял он честь,
Не испытал он в деле счастья,
А посчитал это за месть.

Решил мириться он с соседом,
Убрать всю ссору и раздор
И, не теряя время, следом,
Добром решить весь этот спор.

Ему отдать назад поместье,
Облегчив душу сим свою,
И он, покончив с этой местью,
Мечтал селиться лишь в раю.

Смотрел с окна своей он спальни,
Когда уже въезжал во двор,
Приехал «друг» его нахальный,
Его узнал он, будто вор.

Лицо его багровым стало,
Смятенье выказал он всем,
Болтал он что-то как попало,
Глаза сверкали, вместе с тем;

Во двор указывал рукою,
Пытался с кресла даже встать,
Была болезнь его такою,
Но ничего не мог сказать.

Он полы подобрал халата,
Чуть приподнявшись… Вдруг упал,
Лежал без чувств… Уж нет возврата,
Паралич у него настал.

Слуга вошёл как раз с докладом,
Что ждёт сосед, принёс он весть,
Но сын свирепым своим взглядом:
Гнать прочь, свою запачкал честь!

Вот здесь бы срочно лекарь нужен,
Но не успел послать за ним,
Отец скончался, «безоружен»,
Он смертью был уже гоним.

Тогда Владимир, черней ночи,
С крыльца всем объявил о том,
А сам, потупив светлы(е) очи,
Вновь возвратился в отчий дом.

Кирилл Петрович мрачней ночи,
С призреньем, улыбнувшись так,
(А сам сердит он, между прочим),
Поехал он кормить собак.
 
5

Андрей Гаврилович Дубровский
Схоронен был на третий день.
Характер сына слыл бойцовский,
Бродил вначале он, как тень.

Все мысли — отстоять именье,
Не знал он, как начать, с чего,
Какое же принять решенье,
Всё время мучили его.

Поминки — в них полно народа,
Но он отсутствовал на них,
Дубровский будто канул в воду,
Оставив всех гулять одних.

Он скрылся в Кистенёвской роще,
Бродил и думал, чтоб понять,
Как сделать всё гораздо проще,
Назад вернуть, чтоб всё опять.

А, если отойдёт именье,
То что же делать-то ему,
За средств и денег неименьем
Бродить, как нищий, по миру.

Опухла голова от мыслей,
Смеркаться стало «на дворе»,

Одна другой все мысли «кисли»
В его недюженном уме.

Когда ж приблизился к усадьбе,
Толпу увидел во дворе,
Подумал, что такое стать бы,
Могло случиться на селе.

Стояли у сарая тройки,
И говор, шум стоял кругом,
Как будто после той попойки,
Кричали люди все гуртом.

А на крыльце в мундирах люди
Всё толковали всей толпе,
Хозяин у них новый будет,
И что законно всё вполне.

Антон бежал ему навстречу
И, задыхаясь, говорил:
— Как Вы ушли, ужо под вечер
Уездный суд нас посетил.

Кирилл Петрович Ваш хозяин,
Тако(е) решенье принял суд,
Теперь у Вас он будет барин,
Ему именье отдадут.

К чинам поднявшись на ступеньки,
Он дал понять им свой протест,
Людей чтоб с этой деревеньки
Не мог коснуться этот жест:

— Зачем народ-то будоражить,
Могли бы отнестись ко мне.
Коль новостью-то ошарашить,
Народ пребудет весь в гневе;.

— А мы и знать тебя не знаем,
И кто ты здесь теперь такой?
Шабашкин репликой простой
Вопрос решил непониманьем.

— Дубровский — истинный наш барин, —
Уже гудела вся толпа:
— Судьбою нам Дубровский дарен;
И гнева, ярости полна.

Бежали судьи сразу в сени,
Толпа вся двинулась к крыльцу,
Владимир понял, не к лицу
Чинить расправу из-за трений.

Зачинщиком признают точно,
Подальше лучше от греха,
Их надо защищать нарочно,
По крайней мере, счас пока.

— Постойте люди, не губите,
Сейчас ступайте по домам,
Вы с этим делом не шутите,
Вершить Вам самосуд — не дам.

Приказа слушались все люди,
Утих народ и — по домам,
«Ушли» от самосуда судьи:
— Урок всё ж им я преподам.

Его благодарил Шабашкин,
Просил оставить ночевать;
Ответ Дубровского был мрачен:
— Я не хозяин разрешать.

6

— Ещё вчера имел я угол,
Всё кончено,— сказал себе,—
Теперь я просто нищий круглый,
Я в этой проиграл борьбе.

Где вырос я и где родился,
Оставить должен буду дом,
Отец мой умер даже в нём,
Всю жизнь он жил там и трудился.

Его врагу, его соседу,
Достался дом теперь ему,
Кто нас вовлёк во все те беды,
Повинен в смерти кто, тому.

Такое я и не позволю,
Такому — нет и не бывать,
Не мог он с мыслью совладать,
Она уж вырвалась на волю.

Отца он разбирал бумаги,
Пакет нашёл — «письма жены»,
И, несмотря, на передряги,
Читал их, ведь они важны.

Во дни турецкого похода,
Писала в армию она,
Как рос Володя в эти годы,
Как с нетерпением ждала.

В семейно(е) окунувшись счастье,
Читая, забывал о всём,
Какое у него ненастье,
Забыв минуточку о том.

Он вышел с кабинета в залу,
Он сунул письма все в карман,
Чтоб не показалось им всё мало,
Отмстить бы всем им за обман.

Завален стол — бутылки, кружки,
Чины все спали на полу,
Казалось пир вчера «в дыму»,
Закрыл уже им все их ушки.

К полудню двигалось уж время,
Свалил в угаре пьяном сон,
И он решил чиновье племя,
За свой их наказать урок.

Своих людей собрал он вместе,
Велел им сена принести,
Поджёг Дубровский всё поместье,
Своей он воли вопреки.

Там мирно спало «правосудье»,
Охвачен пламенем весь дом,
Решилась участь местных судей,
Над всей округой, словно гром.

Хотя слышны были призывы,
Никто их не спасал сейчас,
Такие были здесь мотивы,
Кузнец лишь кошку только спас.

7

Весть о пожаре, как загадка,
Неслась так быстро, как пожар,
И не одна была догадка,
Летели слухи, как «базар».

Причиной и виной — поминки,
Где все, конечно же, пьяны,
Приказных были то же пьянки,
Курили, спали — дом сожгли.

Кто сказывал, что все сгорели,
И барин с дворовыми сам,
Кто пел совсем другие трели,
Не знаем, что и думать нам.

Кто сказывал, что сам хозяин,
И злобой, мщением движим,
Настолько был всегда отчаян,
Чтоб дать понять характер им,

Что сам поджёг свое именье,
(И это было многих мненье),
Чтоб не досталось никому,
Тем боле злейшему врагу.

Сам Троекуров вёл дознанье,
Останки судей уж нашли,
Но от такого опознанья,
К иному выводу пришли:

Не пострадал никто из местных,
А барин — в лес и слуги с ним,
Вполне возможно и уместно,
Поскольку он теперь гоним.

Но скоро и другие вести
Витали вслух по округам,
Они и с правдой и все вместе
Давали пищу всем мозгам.

Округа вся полна разбоем,
Поджоги, зверства и грабёж,
Неслись в округе с жутким воем,
Что жить там стало невтерпёж.

Отряд разбойников на тройках,
Носился лихо по стране,
Дубровский сам держался стойко,
Себе отчёт давал вполне.

И прямо днём по всей губернии
Помещичьи горят дома,
А все дороги и деревни
Под контроль взяла братва.

Но он простой народ не трогал,
Мстил только барам и их «псам»,
И в деле этом был он строгим,
Всегда начальником был сам.

Умом он славился, отвагой,
Великодушием в делах,
И он со всей своей ватагой
Всё время прятался в лесах.

Страдали люди от разбоя,
Дивились только одному,
Не мстил он только лишь тому,
Кто для него — источник горя.

А это был Кирилл Петрович,
Сосед, его заклятый враг,
Хотя он был хороша(я) сволочь,
Не мог ему вредить никак.

Хвалился Троекуров этим,
Он думал, что внушил им страх,
А также тем, как мы заметим,
Держал полицию в деревнях.

Высокомерен Троекуров,
Смех вызывал лишь этот факт,
Но все соседи лишь понуро
Убеждались — это так.

Согласны были, что Покровское,
Где поживиться было чем,
Не трогал он, как колдовское,
Боялся что ли он, зачем?

И каждый раз при новой вести,
Его светился гордый лик,
И раздавались лишь насмешки
В адрес власти, в этот миг.

8

А вот пред нами дочь Мария
В расцвете женской красоты,
Её намерения — благие
И романтичные мечты.

Отец любил аж до безумья,
Но был он с нею всё же строг,
Он угождал ей без раздумья,
Но в тоже время и жесток.

Не зная, как отец воспримет,
Что мыслит, иль свершит она,
Разбра;нит он или обнимет,
А от того была скрытна.

Росла она в уединенье,
Подружек не было у ней,
Редки; были; увеселенья,
Она скучала много дней.

Она читала очень много,
Все книги, где французский дух,
Не мог влиять отец так строго,
Совсем уж был он к чтенью глух.

Была у ней и гувернантка,
Француженка, мадам, Мими,
Хотя была и иностранка,
Её любил отец в тиши.

Но выслана в друго(е) поместье,
Когда скрывать стало невмочь,
Их «бружбы» и её последствий,
Как и с другими также в точь.

Любил её он боле прочих,
Ведь доброй девушкой была,
И мы читаем между строчек,
Ему сыночка родила.

И черноглазый мальчик Саша,
Уже шалун лет девяти,
При нём воспитывался даже,
Считался сыном во плоти.

Хотя в усадьбе тоже схожих,
Поставить если их с ним в ряд,
Полно ребят вполне похожих,
Точь в точь, как барина фасад.

И вот для маленького Саши,
Его любимца во плоти,
Он гувернёра нанял даже,
Чтоб в люди сына возвести.

Учитель нравился патрону,
Тем боле был он сам француз,
Он вёл себя согласно тону,
Хороший у француза вкус.

Представил все он аттестаты,
С рекомендацией письмо,
Служил француз у людей знатных,
В бумагах всё подтверждено.

Одним лишь был он не доволен,
Что молод был французик наш,
Но в этом сам француз неволен,
Имел учителя багаж.

Чтоб по-французски объяснится,
Велел позвать к себе он дочь,
Коль будет с девками резвиться,
Прогонит он француза прочь.

Такой ответ был очень грубым,
И чтобы скрасить суть его,
Она свой взор слегка потупив,
Едва взглянув ему в лицо:

— Отец надеется на скромность,
Достойно чтоб вести себя,
— Я завоюю благосклонность,
Все будут уважать меня,

Сказал хозяин в том же духе:
— Не нужно этого ему,
Он служит делу одному,
Учить мальчишку лишь науке.

Смягчён был перевод слов снова,
От грубых слов её отца:
— Принять учителем готовы, —
Дождался доброго словца.

Отпущен был француз в покои,
Ему назначенные кои.

Француз был безразличен Маше,
Она в нём видела слугу,
Считала, что не дело наше,
Держать таких в своём кругу,

Но вот беда, а он напротив,
Сражён невиданной красой,
Конечно же, и он не против,
Роман крутить со всей душой.

При виде Маши — лишь смущенье
И даже больше — трепет был,
Но никакого удивленья
Во взглядах Маши не открыл.

Был, в общем, ей он равнодушен,
Вниманья не достоин он,
Всегда казался ей он скучен,
А он, напротив, был влюблён.

Однажды дикий такой случай
О нём заставил думать лучше.

Любил забавы наш хозяин,
Одна из них была такой;
Держал покровский этот барин
Медведя для беды людской.

Когда же были медвежата,
В гостиной стравливал он их,
И в дело шли коты, щенята,
Лишь для забав он всех своих.

Когда же подрастали звери,
То травлю в шутки превращал,
Сначала их на цепь сажал,
Потом давали волю «твари».

Утыканную всю гвоздями,
Пустую бочку «с под» вина,
Во двор катили, чтоб она
Была перед его когтями.

Колол себе, конечно, лапы,
Обнюхав прежде сей предмет,
Уже не тихой, громкой сапой,
Толкал сильней себе во вред.

Бросался с рёвом он на бочку,
При этом в бешенство входил,
И лишь тогда поставить точку
В спектакле барин разрешил.

Была ещё такая шутка;
Играл он жизнею людей,
Запёртый в комнате с мишуткой,
Чтоб было всем повеселей.

Не доставал один лишь угол
К стене привязанный медведь,
Голодный зверь стал вдруг реветь
И гостя нашего всё пу;гал.

Метался бедный гость, как в клетке,
Весь исцарапанный, в крови,
Спасаясь от его «любви»,
В одном лишь только узком мете.

Прижавшись, он в углу от страха
Стоял там несколько часов,
А зверь страшнее всех волков
Всё доставал, порвав рубаху.

«Мишутка» в двух шагах от жертвы
Вставал всё время на дыбы,
И, если были слабы нервы,
Ему не миновать судьбы.

Вот этой самой же забавой
Подвергся наш Дефорж, француз,
Как будто на него облаву
Устроить всё на русский вкус.

В «аппартаменты» ко медведю
Затолкан был месье Дефорж;
Свою осуществить идею
Так, не со злобы, просто форс.

Готов месье был к крупным шуткам,
Не пал и духом наш француз,
В зверином облике столь жутком
Медведь почувствовал уж вкус.

Тогда Дефорж достал с кармана
Размеров малых пистолет,
И выстрел сделал «басурмана»,
Чтоб мясо было на обед.

Сбежались все, открыли двери,
Поднялся тут переполох,
Хозяин никому не верил,
И думал, что здесь всё — подвох.

О том, готовится что шутка,
Он думал, что узнал француз,
Чтоб пулю подарить мишутке,
Француз наш был совсем не трус.

Для объяснений сего факта,
На помощь была звана дочь,
Ответ француза — полон такта,
Себе должё;н всегда помочь:

Не дать себя в угоду шуткам,
Посмешищем чтоб быть в селе,
Подобным шуткам, как с мишуткой,
Не оставлять себя в беде.

— Ничто не слыхивал о звере,
Но «пушку» я ношу с собой,
Терпеть обиду не намерен,
Совсем я человек простой.

Иметь мне удовлетворенье
По званию я не могу,
И значит честь всегда свою
Я не пятнаю без зазренья.

Велел ошкурить он медведя,
Но сам хозяин всё молчал,
И к людям обратясь, сказал,
Слова к серьёзному все све;дя.

С тех пор он уважал француза,
Не затевал он шуток с ним,
Связали дружбу крепки(е) узы,
Он стал ему почти любим.

Поступок сей, как гувернёра,
Оставил в Маше чёткий след,
Она же думала без спора,
Что храбрость слугам — это вред.

Что самолюбие и гордость
Присущи только у дворян,
А остальным нужна покорность,
У слуг же гордость есть изъян.

Ему уде;лено вниманье,
С тех пор француз её пленил,
Сносились с полным пониманьем,
Он уваженье заслужил.

У Маши голос слыл прекрасный,
Не чужд Марии был рояль,
И музыки учитель частный
Прекрасно исполнял он роль.

Теперь Дефорж у ней в почёте,
Её учитель он уже,
С ней вместе все они в заботе,
Ей было с ним всегда лучше;.

Всё больше нравился он ей,
Закрыть любви нельзя дверей.

9

Церковный праздник на деревне
С размахом славился всегда,
И как пошло ещё издревле,
Съезжались дружно все сюда.

На этот раз гостей так много,
Что все селились по селу,
Как будто чествуют святого,
Отдав все почести ему.

С утра к обедне возвестили,
И к церкви потянулись все,
В ней беспрерывно всё звонили,
Всем помнить чтобы о себе.

Кирилл Петрович её строил,
Сияла церковь белизной,
Своей отменной новизной;
Он к празднику её готовил.

Предмет заботы генерала
Всё убранство её внутри,
Он много тратил для церкви;,
Она теперь и вся блистала.

Гостей почётных было много,
Не умещала церковь всех,
Не бы;ло выхода иного,
И это был совсем не грех;

Стоять на паперти, в ограде,
Лишь бы причастным быть сему;
И чувство светлое отрады
Объяло всех лишь потому.

Но чтобы началась обедня,
Все ждали только самого,
И не хватало для моленья
Его и только одного.

Но вот приехал он в коляске,
В неё впряжённой шестернёй,
И все торжественно, как в сказке,
И он, довольный сам собой.

Он важно шёл на своё место,
Конечно же, и Маша с ним,
И всем мирянам было лестно,
Все восхищались просто им.

Но взоры всех пленила Маша,
Своим нарядом и красой,
Она ведь героиня наша
В поэме этой непростой.

Обедня и нача;лась сразу,
И певчих слышен громко хор,
И барин сам, как для «показу»,
Поддерживал их пенья ор.

Молился со смиреньем гордым,
И рьяно кланялся земле,
Когда же дьякон гласом громким
Весть подал о зижди;теле.

Воздав хвалу ему навечно,
Что здесь он не жалел средства,
Воздвигнул памятник он вечный
Во имя Господа Христа.

К нему — соседи все с почтеньем,
Он первый целовал сам крест,
И на обед за угощеньем
Потом гостям подал он жест.

Его все суетились слуги,
Десятков восемь всех персон,
И в зале разносился звон
От разговоров и посуды.

Сидели дамы полукругом
В одеждах запоздалых мод,
Их все не выкорчевать плугом,
Те моды стали, как урод.

На них наряды дорогие,
В брильянтах все и в жемчугах,
Изделия на них златые,
Ничто не прятали в чулках.

Уже рассаживаться стали,
И стол уж, наконец, накрыт,
Никто здесь не был и забыт,
Все те, кого сюда позвали.

Хозяин наслаждался счастьем,
Всех видеть у себя гостей,
Но запоздалый гость к ненастью
Привёз с собою новостей.
 
Его дружок Антон Пафнутьич
Ввалился с ходу ко столу;
— Ты что, родимый, аль ты шутишь?
Нарушил трапезу мою.

Не смог «вкусить» мою обедню,
К обеду тоже опоздал,
Иль ты какую нову(ю) сплетню
Дорогой нам насобирал?

— Из дома выехал я рано,
Виновен я, — промолвил гость:
— Но, поди ж ты, такая злость,
Беда постигла меня явно.

Отъехал я-то недалече,
А шина хрясть и — пополам,
Ну что прикажешь, делать неча,
На праздник не везёт же нам.

Пока тащился до деревни,
Пока нашёл я кузнеца,
Кузнец мой — весь старик уж древний,
Возился целых три часа.

Я не осмелился, опасно,
Ехать чрез Кистенёвский лес,
Тогда пустился я в объезд,
Опасней ме;не — это ясно.

— Так ты чего же-то боишься?
Да ты же, Спицын, просто трус;
— Дубровский там же и «укус»,
Ведь от него не утаишься.

Уж шибко крут-то этот малый,
Он спуску никому не даст,
А он с меня, так для начала,
Стори;цею мне всё воздаст.

— За что ж тебе тако отличье?
— Да как за что? За тяжбу с ним;
Я только же для Вас ведь лично
Сказал в суде, как был судим.
 
Что Кистенёвкой не по праву
Владеет он уж с давних пор,
Мои слова и не по нраву
Пришлись ему, решать тот спор.

Мне твёрдо обещал покойник
По-свойски свидется со мной,
А сын его теперь разбойник;
Совсем теряю свой покой.

Боюсь, он сдержит своё слово,
Разграбит полностью меня,
Молюсь, чтоб не лишил он крова,
Чтоб не дошла бы речь моя.

Пока цела ещё усадьба,
Пока разграбили амбар,
Неплохо было мне и знать бы,
Не дай-то бог, как вдруг пожар.

Кирилл Петрович за обедом
Кого-то шуткой задевал,
И он за Спицыным тож следом
Исправнику вопрос задал:

— Скажи-ка, господин хороший,
Ты видно новенький у нас,
Дубровский всех здесь облопошил,
Когда наступит этот час?

Чтоб Вы поймали уже вора,
Не только одного его,
Со всей его бандитской сворой,
К разбою жадной, до всего.

Сидел наш чин с французом рядом,
Исправник первый раз в гостях,
Обвёл гостей трусливым взглядом,
Смутился он на радостях;

С запинкой молвил он при этом:
— Стараемся во всю, — сказал;
— Однако срок ты не назвал,
Здесь Ваша честь, поди, задета.

Да Вам ловить-то и не нужно,
Для Вас он просто — благодать,
Зачем стараться так натужно?
Ведь деньги любят только брать.

Смущённо отвечал исправник:
— То — суща правда, генерал;
Подумали, «хорош» начальник,
И общий хохот по;тряс зал.

— Которы(е) уважают юмор,
Я страсть таких люблю людей,
Ловить ведь можно столько дней,
Пока он сам скорей не умер;

Разъезды, следствия и деньги,
А блага всё идут, идут,
Казну так хорошо гребут,
Её готовы даже съесть бы.

Да, а где же счас Дубровский,
Где видели в последний раз?
Уж этот малый шибко скользкий,
О нём поведает кто сказ?

И вдруг подала голос звонкий
Тут Анна Савишна, вдова:
— Вот в прошлый вторник я сама
Обед с ним разделила «горький».

Памятна была наша встреча,
Он не разбойник никакой,

И помнить буду я навечно
Его поступок дорогой.

Приказчик послан был на почту,
Недели три тому назад,
В деньгах потребность была срочной,
Отправить деньги сыну в град.

Его там содержать прилично,
Сын мой гвардейский офицер,
Ведь дорога-то жизнь столична,
Чтоб он достойно жить сумел.

Но были у меня сомненья,
Разбойников боялась я,
Конечно, были опасенья,
Ограбят вдруг они меня.

Потом подумав, город близко,
Всего каких-нибудь семь вёрст,
Хотя и есть здесь доля риска,
Так может быть и пронесёт.

Дала приказчику две тыщи,
Под вечер он пришёл домой,
Оборван весь и весь в пылище,
Сам еле жив приказчик мой.

И лошадь, деньги и телегу
Ограбили, забрали всё,
Слезами горе я своё
Умыла, мне не до ночлегу.

И в ожидании томимом,
Всю ночь не спала я тогда,
Смогу ль собрать ли я когда,
Так что же будет с моим сыном?

Въезжает вдруг во двор коляска,
Прошла неделя или две,
Сам генерал, как будто сказка,
Тактично входит он ко мне.

Черноволос и смугл, и статен,
Красив, не стар, при бороде,
Изрёк, что прибыл он ко мне,
Он мужа друг, его приятель.

Чтоб не заехать к вдове друга,
Он ехал мимо и не мог,
Я угостила, чем дал бог,
В беседе высказал, что скука,
Его преследует во всём.

Рассказ поведала о горе,
И за беседой всё о том,
Дубровского задели вскоре,
Пришёл ко мне он тоже в дом.

— Мне очень странно слышать это, —
Нахмурился мой генерал:
— А мне-то сказывали где-то,
Что бедных вдов не обирал.

Воруют все под это имя,
Сдаётся мне, что здесь обман,
Проверить бы, быть может сам
Приказчик завладел ли ими?

Хотел взглянуть в лицо построже,
Мне счас бы с ним поговорить,
В беседе с ним определить,
Не заодно ль он с ними тоже?

И вот явился наш приказчик,
Пред ним столь важный генерал,
Над дворней есть он сей начальник,
Был зван зачем, так и не знал.

Когда увидел генерала,
То слова вымолвить не смог,
Ему и память подсказала,
Что встреча — жизни всей итог.

— Тебя ограбил как Дубровский,
Поведай-ка ты, братец, нам,
Куда ты деньги дел, по-свойски,
Когда ты ехал по делам?
 
Во всём сознался же он сразу,
Упал он в ноги перед ним,
Сказал, что жадностью гоним,
Не был вор досель ни разу.

Своих-то грабить не намерен,
Дубровский сам же – офицер,
Остался наш приказчик цел,
Но очень уж он был растерян.

Решил забрать он эти деньги,
Его попутал как бы бес,
Он возвратит всё до копейки,
И что он такой балбес.

— Ответить должен пред вдовою,
Так это даром не пройдёт,
Ведь если дальше так пойдёт…
Сударыня, возьму с собою.

Привязан был приказчик к дубу,
Нашли приказчика в лесу,
Обмякло тело на ветру,
Такого вот я не забуду.

Рассказ все выслушали молча,
Все были им восхищены,
Хотя разбои были волчьи,
Но правды той не лишены.

Все были барышни в восторге,
Героя видели все в нём,
И в спорах всех их, и в их торге
Сходились в мнении одном.

Всех больше восхищалась Маша,
Она ж романтиком слыла;
Вот так и героиня наша
Ему мечты все отдала.

— Так Савишна ты полагаешь,
Что сам Дубровский был с тобой?
Похоже сказки ты слагаешь,
Ведь стиль у дел-то воровской.

От Маши он — пятью годами,
А окромя, был белокур,
А генерал — наперекор,
Был смугл и старше, между нами.

Исправник тут же подал голос:
— Так точно, Вы мой генерал,
И как я давече сказал,
В приметах тоже светлый волос.

И роста среднего он будет,
И лет — так двадцати пяти,
И нос прямой, так бают люди,
И чист лицом, нет бороды.

Примет особых не имеет;
— Ну и приметы же у Вас,
Коль тем предметам будем верить,
Он долго будет грабить нас.

Ты будешь говорить с Дубровским,
Бьюсь об заклад, что три часа,
Но по приметам сим чертовским
Смотреть, при том, ему в глаза;

Не догадаешься, что рядом
Сидит разбойник у тебя;
А между тем, ты всем отрядом
По лесу шасть — его ловя.

Мне подключиться к сей охоте,
Видать придётся самому,
Отряд к опасной сей работе
На первый случай отряжу.

Не трусы, на медведя ходят,
Найду бывалых мужиков,
Сберу я их со всех дворов,
Пусть в роще воровской побродят.

Услышав «друг» Антон Пафнутьич,
Как только, то словцо медведь,
Так словно в ухе его твердь,
Слова мешала чётко слушать.

Рассыпавшись в подобострастье,
Досаду подавив в себе,
Спросил о Мишином несчастье,
Не знавши, будто о беде.

— Здоров сейчас ли Ваш Мишутка? —
Как будто вспомнил он о нём,
О тех «весёлых» с Мишей шутках:
— Так за здоровье Миши пьём?

— Наш Миша умер смертью славной,
Имел достойных он знакомств,
Француз — противник его главный
Не видел с Мишей беспокойств.

За всех отмстил француз наш сразу,
Он не терпел к себе обид:
— Как же, помню я проказу,
Как был я чуть ли не убит.

Мне жаль Мишутку, был забавный,
Такого и не сыщешь счас,
А был он медвежонок славный
И боле нет его у Вас?

Зачем убил мусье Мишутку?
И снова гости сразу все,
Поняв, что то была не шутка,
Рассказ тот вняв навеселе.

Хозяин очень был тщеславен,
Любил вещать всегда он всем,
Что было или, чем был славен,
И он гордился даже тем.

Рассказ тот слушали с вниманьем,
Бросая на Дефоржа взор,
И было трудно с пониманьем,
Держать на людях весь задор.       

10

Старушкам делать было неча,
Под вечер уж начался бал,
И, как привязанны(е), весь вечер
Все сплетни всплыли, кто что знал.

Кто молод, все предалась танцам,
На кавалеров спрос большой,
И наш француз имел все шансы,
Пленял он многих дам собой.

Вальсировал Дефорж и с Машей,
Он был там просто нарасхват,
Со всеми был галантен даже,
Как истинный аристократ.

И только к полуночи ближе
Хозяин танцы прекратил,
Устал и музыку он слышать,
И кушать больше «нету» сил.

Приказ отдал подать всем ужин,
А сам отправился в покой,
Он никому и не был нужен,
Он только подавлял настрой.

А без него пришла свобода,
Мужчины сели подле дам,
Сменилась как бы вся погода,
И спор, и хохот — по рядам.

Сидел, насупившись, на месте,
Один был только молчалив,
Всё время помнил он о мести,
И ел печальный, всё забыв.

Держать боялся деньги дома,
Свою казну носил с собой,
В себе он прятал их укромно,
Случись какой-нибудь разбой.

Суму из кожи под рубахой,
Носил всегда он на груди,
Узнать о том, чтоб мог не всякий,
Теперь сыщи-ка их поди.

Своей такой перестраховкой
Неверие питал ко всем,
Своей задумкою столь ловкой
Боялся спать один совсем.

Искал себе он компаньона,
Чтоб он бы понадёжней был,
Нашёл себе он и партнёра,
Француз Дефорж всем подходил.

В наружности виднелась сила,
И храбрым оказался он,
А коль с медведем смерть сквозила,
Сказался он и не смешон.

Решился спать он лишь с французом,
Просил Антон его о том,
Общенье стало лишь конфузом,
Ах, как жалел же он потом.

Когда же он пришёл во флигель,
Осмотр он учинил ему,
Запоры, окна, как на гибель,
Годились только лишь к тому.

В дверях всего одна задвижка,
А окна все — без парных рам,
Подумал он, вот здесь мне «крышка»,
Когда разбойник влезет к нам,

Пытался он сказать об этом,
Француз Дефорж понять  не мог,
Ещё проблема и со светом,
Да просто здесь какой-то рок,

Когда легли они в постели,
То погасил Дефорж свечу;
— Как Вы огонь тушить посмели? —
Вскричал Пафнутьич в темноту!

— Я не могу же спать без света,
Я спать привык лишь со свечой,
Но не услышал он ответа,
Унял он тотчас гнев весь свой,

Усталость довершила дело,
Антон Парфнутьич замолчал,
Дремать он медленно начал,
Боязнь его уж охладела.

Но пробужденье было странным,
Когда, уснув он крепким сном,
С каким-то замыслом коварным,
Как будто ходит кто по нём.

Тихонько дёргал за рубашку,
Сквозь сон почувствовал, что вор,
Глаза, раскрыв он на распашку,
При свете утра бросил взор;

В глаза проклятому французу,
А он отстёгивал суму,
Задрав ему на теле блузу,
Нацелив пистолет ему.

— Что это сударь, что такое? —
Едва успел произнести;
— Молчать! Лишь дело рядовое
Решил над Вами провести.

Дубровский я, и я — Ваш мститель, —
На чистом русском языке:
— Хотя теперь я и учитель,
Не попадайтесь больше мне.

11

Читатель наш в недоуменье,
Уже давно он хочет знать,
Какое ж надобно уменье,
Учителем в деревне стать.

И не в простой-то деревушке,
А в троекуровском селе,
Он жил там будто бы в ловушке,
Всё время помня о себе:

Что он — француз, не знает русский,
К тому же он ещё — главарь,
Да не какой-то заскорузлый,
А он теперь — бандитский «царь».

Так вот на станции почтовой,

Сидел проезжий — тихий вид,
Он ехать дальше был готовый,
Терпел он множество обид:

Всегда к простым неуваженье:
Ему не дали лошадей,
Для важных лиц, чтобы в мгновенье,
Таких чтоб отправлять гостей.

Вдруг у крыльца коляска встала,
И вышел с коей офицер,
И он походкою усталой…
Но голос чётко прогремел:

— Мне лошадей бы поскорее,
Не будь как мёртвый, да живей!
Сейчас ведь для меня важнее,
Быстрее скрыться от людей.

Не узнаёшь меня ты даже, —
По залу рыщет взад, вперёд:
— Неужто, я не так уж важен,
Тебя нагайка так и ждёт.

А кто такой этот проезжий?
На русского он не похож;
— Француз он, просто он заезжий,
В дома богатые он вхож.

Тогда Дубровский по-французски,
Подробно с ним поговорил,
Служил учителем у русских,
И добрых слов не заслужил.

Он держит путь в село Покровско(е)
С рекомендательным письмом
К нему вниманье очень чёрство,
Чтобы доехать в барский дом.

— Месье,— сказал ему Дубровский:
— Хочу предложить сделку Вам:
Что вместо Вас в село Покровско(е),
Поехать должен буду сам.

Бумаги покупаю Ваши,
Вот десять тысяч Вам за них,
Но чтоб никто о сделке нашей
Не должен знать, кроме двоих.

В Париж скорее возвращайтесь,
Прощайте, дорогой месье,
Свободной жизнью наслаждайтесь,
За вас мы рады будем все.

Поспешно выйдя, сел в коляску
И укатил бог весть куда,
О нём в народе «бродят» сказки,
За справедливые дела.

Так стал в селе он гувернёром
У Троекурова в семье,
Не тешил он себя укором,
Что зваться стал уже месье.

Но больше всех довольна Маша,
Уроки музыки давал,
Успехи героини нашей
Он с нею вместе пожинал.

Рояль освоила отлично,
И пенье удавалось ей,
И вёл себя месье прилично,
Хотя душой привязан к ней.

Его любили в этом доме,
За доброту и щедрость к ним,
А Маша, та была в истоме,
И даже восхищалась им.

Как стал он в доме их учитель,
Уж больше месяца прошло,
И всё-то было хорошо
В селе Покровском, их обитель.

Никто не мог и догадаться,
Учитель скромный, молодой,
Что может в одночасье статься —
Грабитель страшный, просто злой.

Разбой нигде не прекращался,
Села не покидал ни дня,
В округе страх чтобы держался,
Всегда несла б о нём молва.

С виновником его несчастья,
Тот случай свёл его с врагом,
Ещё отец его потом,
Ему грозился поквитаться.

Ему сдержаться было трудно,
Таку(ю) возможность упустить,
Но мысль работала подспудно,
Ему за это отомстить.

А после памятной той ночи,
Собрались гости в общий зал,
Предстать перед хозяйски(е) очи,
Как будто всех гостей он звал;

Должны явиться, как с повинной,
Откушать утренний их чай,
И как бы очередью длинной
Привет отдать им невзначай.

Последним был «дружок» наш Спицын,
Расстроен чем-то и угрюм,
Как будто смел он усомниться,
Что праздник плох, «покинув трюм».

Он бледен был, казалось болен,
Сразил его угрюмый лик,
Хозяин сам уже невольно,
Дивился на его обли;к.

Невнятно(е) что-то бормотанье,
С опаской на француза взгляд,
И спешно завтрака глотанье,
Как пару дней не ел подряд.

Поспешно заказал коляску,
Покинул счас же этот дом,
Скорее вырваться из «сказки»,
Не знал, что делать с этим злом.
 
12

Хозяин весь всегда в охоте,
Как прежде жило всё село,
Француз наш тоже весь в заботе,
Ему ведь с Машей повезло.

Любила наша Маша очень
Уроки музыки вдвоём,
Всё чаще хочет, между прочим,
Блеснуть умением во всём.

А сердце всё влекло к французу,
Нельзя же выдать себя всю,
Нельзя же дать сорваться грузу,
Сказать так просто: «Я люблю».

Она с невольною досадой
Себе отчёт давала в том;
Он тоже чувства за оградой
Держал как будто под замком.

Она скучала без Дефоржа,
Он дельный ей давал совет,
И мысль его всегда пригожа,
Его ей нравился ответ.

Но огонёк любовной страсти
Теплился где-то возле дна,
Ещё не бы;ла влюблена,
Чтоб вспыхнуть при любой напасти.

Но соблюдая к ней почтенье,
Сам был в неё давно влюблён,
Своим служебным положеньем
Ведь был он как бы ущемлён.

Однажды, утром, за уроком
Записку ей он передал,
А сам же, как бы ненароком
Из залы быстро он удрал.

В записке назначалась встреча,
Чтоб срочный тайный разговор,
В беседке, у ручья, под вечер
Им вынести бы на простор.

Ключом в ней било любопытство,
Давно признания ждала,
Но ей бы было неприлично,
Согласье чтоб она дала.

Услышать всё от человека
По состоянью своему…
Нельзя надеяться на это,
Совсем уж было ни к чему.

Пойти решилась на свиданье,
Сомненья были лишь в одном,
Воспримет как его признанье,
И будет с нею что потом?

То с гордым ли негодованьем,
Небрежной шуткою простой,
Иль дружбы с ним увещеваньем,
Согласьем, жертвуя собой.

Но вот они уже в беседке,
Покровом им служила ночь,
И бывшей он своей соседке
Сказал, хотя врага и дочь:

— Вы не должны меня бояться,
Я не француз, Дубровский — я,
Пришёл сюда я объясняться,
Мне боле быть у Вас нельзя.

Я изгнан был с родного дома,
Да, я — несчастный дворянин,
Отец Ваш, этот господин,
Лишил который меня крова.

Но Вам не надобно бояться,
Ни за себя, ни за него,
Конечно, я бы мог и статься
От мщения убить его.

Но я простил, отца спасли Вы,
Уж я планировал поджечь;
Но как же хороши Вы были!
Увидев Вас, решил сберечь.

Вы, как небесное виденье,
Пронзили сердце мне моё,
С тех пор питаю наслажденье,
Но видеть Вас не суждено.

В надежде видеть бело(е) платье,
Бродил я днями по садам,
И Вас в обиду я не дам,
Вы, Маша, просто моё счастье.

Счастливый мыслью: охраняю,
За Вами крался по кустам,
И, наконец, вселился к Вам,
Но роль обидную играю.

И целый месяц в доме Вашем,
Я просто счастлив был всегда,
И помнить буду встречи наши,
Вас не забуду никогда.

Но вынужден сейчас расстаться,
Опасность ожидает здесь,
И прибыл к Вам я объясняться,
Тревожну(ю) получил я весть.

Уже давно люблю Вас, Маша,
Прошу Вас помнить обо мне,
Кончается свиданье наше,
И свист раздался в темноте.

Сказал ей нежно на прощанье
И руку приподнёс к губам:
— В обиду я Вас не отдам,
Но Вы мне дайте обещанье:


Постигнет если Вас несчастье,
Ждать помощи — ни от кого,
Избавлю Вас я от ненастья,
Знать дайте только от чего.

Не отвергайте мою помощь,
Моей сей преданности Вам,
Пристанет к Вам какая сволочь,
Так дам отпор Вашим врагам.

Раздался свист уже раз в третий…
— Скорее дайте мне ответ,
Лишь вымолвите «да» иль «нет»,
Принять все обещанья эти.

— Совет приму, — сказала Маша;
Дубровский скрылся в тот же миг,
У дома появилась стража,
— Ну, слава богу, чуть не влип.

В его дворе народу много,
И тройка у крыльца стоит,
В движенье дом, хозяин строго
Кого-то громко так чистит.

Пыталась незаметно Маша,
Скользнуть по-быстрому в покой,
Кругом стоит «людская каша»,
Нарушен был и весь устой.

Исправник был в дорожном платье,
С оружьем он и ждал конца,
Чтоб взять Дубровского в «объятья»;
В гостиной встретила отца,

— Не попадался ль ей учитель? —
Спросил отец и где была,
Она же вымолвить смогла:
— Да нет — прошла в свою обитель.

Исправник утверждал с напором,
Дубровский — он и есть француз,
Что Спицын рассказал с позором,
Какой он выстрадал «укус».

— Пока не «разберуся» с делом,
Француза я тебе не дам,
А Спицын наболтал нам — срам,
Так это просто пахнет блефом.

Что грабил здесь его учитель,
Как можно верить-то ему,
Ему, и трусу, и лгуну
Да Спицын просто — сочинитель.

Но всем нам он и в тоже утро
Зачем ни слова не сказал,
Сказать же было ведь не трудно,
Зачем так долго он молчал.

— Он клятву дал под страхом смерти,
Так застращал его француз;
— Сначала сам я разберусь,
Уж мне-то на слово поверьте.

Меж тем все поиски напрасны,
Исчез внезапно наш француз,
Но всё равно пока не ясно,
И было чем «подумать» в ус.

Петрович жил в плену сомнений,
Ведь если не виновен он,
То, скрывшись, повод дал для мнений,
Зачем же лезть-то на рожон.

А может быть успел он скрыться,
И кем-то был предупреждён,
А вот как тайну ту добиться,
Пока никто не искушён.

13

В начале следу(ю)щего лета
Настало много перемен,
Читатель явно ждёт ответа
На разворот событий крен.

В верстах так тридцати примерно
От Покровского села,
В поместье площадью безмерной
Судьба Марию занесла.

В поместье там жил князь Верейский,
Он долго заграницей жил,
Бывает так в делах житейских,
Рассеянным немного слыл.

Но в мае месяце вернулся,
Уже, наверно, навсегда.
На скуку он таку(ю) наткнулся,
Зачем приехал он сюда?

На третий день поехал в гости,
Кирилл Петрович — ведь сосед,
Размять немного свои кости,
Как раз застал его обед.

Он выглядел немного старше
Своих пятидесяти лет,
Обычно женятся ведь раньше,
В женитьбе не оставил след.

Кипела жизнь — сплошно(е) раздолье,
Вся жизнь была — сплошной разврат,
Неважно стало и здоровье,
И потому не был женат.

Его наружность столь приятна,
Любезен с женщинами был,
Но поведенье — непонятно,
Скучал всё время и курил.

Кирилл Петрович был доволен,
Что знатный князь — в его гостях,
Он рад и несомненно волен
Поместье чтить на радостях.

Но знатный гость аж задохнулся,
Когда попал на псовый двор,
Он даже в свой платок уткнулся,
Всё время отводил он взор.

И пруд, и липовы(е) аллеи,
И с липами старинный сад,
Ничто не радовало взгляд,
Сады английские — роднее.

Он восхищался всей природой
И для приличия — хвалой,
(Хотя и чуждо всё от роду),
Всё оценил, само собой.

Устал наш князь от посещенья,
Жалел, что начал сей вояж,
Но был он просто в восхищенье
И за обедом пришёл в раж.

Он встретил в зале нашу Машу,
Сражён был князь её красой,
Свою рассеянно ел «кашу»            
И красовался сам собой.

Её был оживлён явленьем,
Веселье наступило враз,
И с правом гостя в положенье
Не прерывал он свой рассказ.

О жизни личной заграницей,
О путешествиях, балах,
О том, что даже ей не снится
В каких он «райских был садах».

И Маше было интересно
Узнать о жизни золотой,
Живя в глуши, что ей известно,
Ведь личной жизни — никакой.

Уже после обеда сразу
Прогулку предложил верхом,
Но князь, ссылаясь на подагру,
Настойчиво просил о том:

Проехаться чтобы в коляске,
И сидя близко рядом с ней,
Себя почувствовать, как в сказке,
Ему так будет веселей.

А по дороге князь Верейский
Её уж заболтал совсем,
Рассказчик слыл он компанейский,
Тем боле, что сидел-то с кем?

И Маша вся была вниманье;
Вдруг он к папаше обратясь:
— Что за сгоревшее то зданье?
Не знал такого отродясь.

Дубровского усадьба это,
Земля теперь считай моя,
А сын его, разбойник этот,
В своей он шайке — голова.

И жив ещё, и он на воле,
И у тебя, князь, побывал;
— Да помню я, что в прошлом годе
Он что-то сжёг, иль своровал.

Знакомство с ним иметь бы ближе,
Хочу иметь я интерес;
— На всю округу мы в «престиже»,
Я не схватил чуть было стресс.

Он под учителем, французом
Жил целый месяц всё у нас,
Себя он показал не трусом,
Но, как учитель — просто класс.

Поведал наш хозяин князю,
Случившийся в семье конфуз,
Что целый месяц и ни разу,
Не знал — Дубровский есть француз.

Историю с сим гувернёром,
Подробно рассказал всю он;
Дубровский, как заворожён,
И в адрес власти он с укором.

Князь был внимателен к рассказу,
Нашёл он это странным всё,
И разговор сменил он сразу,
Он понял — далеко зашло.

Велел подать свою карету,
Домой собрался, возвратясь,
Хозяин гостем же гордясь,
Почёл за честь пристать с советом.

Но князь зачём-то торопился,
Остаться ночевать не мог,
Доволен был и извинился,
И в гости звал к себе, как долг.

Почёл за честь слова те князя,
Хозяин, Троекуров наш,
Вошёл от гордости он в раж,
С любимого конька не «слазя».

Три тыщи душ в его именьи,
Имея званье генерал,
В своём, по крайней мере, мненье
Он равным с ним себя считал.

Уже гостят в его поместье
Два дня спустя отец и дочь,
Собрать именья бы вместе,
Уже и в мыслях он не прочь.

Чем ближе гости всё к именью,
Он любовался всем и вся;
Его крестьянские селенья,
И даже чистые дома.

Господский дом его из камня,
Как в стиле замков англичан,
Лугов зелёных ярко(е) пламя,
Коров швейцарских караван.

И парк, раскинувшись круг дома,
Манил прогулки совершать,
Гостей всегда влекла истома,
В раю земном здесь побывать.

И стол накрыт в прекрасной зале,
И князь гостей подвёл к окну,
И вид с окна и даже дале,
Дополнил эту красоту.

Пред ними протекала Волга,
На ней покоились суда,
Казалось, что плывут так долго,
И не поймёшь, какой куда.

Когда же осмотрев картины,
Осмотр всех поразил гостей,
Его прекрасные все вина,
Смелей их сделал, веселей.

И каждую свою картину,
Подробно объяснял ей князь,
И он искал незриму(ю) связь,
«Связать эпоху паутиной».

Была в восторге наша Маша,
Свободно вся вела себя,
Да плюс обеденная «каша»,
Расплавили крупинки льда,

Что вечно сковывали чувства,
Не знала многого она,
Одна всё время потому что,
Всегда развлечься так ждала.

Питьё кофея наслажденье
В беседке редкой красоты,
У озера стоит строенье,
С водой природной чистоты.

Оркестр заиграл внезапно,
С гребцами лодка в числе шесть
К беседке подплывала плавно,
Как будто отдавая честь.

Не только было всё катанье,
Плывя к отдельным островам,
По островам идёт гулянье,
Не скучно чтобы было Вам;

В одном — нашли они статую,
В другом — заброшенных пещер,
Реликвию ли дорогую;
И князь всегда давал пример,
Объясняя их значенье,
Получая наслажденье.

Она с девичьим любопытством,
Всё возбуждалась каждый раз,
Когда, минуя он бесстыдство,
Скрывал несказанно(е) подчас.

Бежало незаметно время,
Смеркаться начало уже,
Прогулок всех как будто бремя
Росло у всех почти в душе.

Любезен князь бывал с гостями,
Их в доме ждал уж самовар;
На свет тащил, как с потрохами,
Своё именье, как товар.

Просил он Машу быть хозяйкой,
Поскольку сам он холостяк:
— Ты, Маша, чай поразливай-ка,
Я расскажу пока пустяк.

В тиши вечерней грянул выстрел,
Ракета взвилась прямо вверх,
Все на веранду вышли быстро,
Накинул шаль он Маше сверх.

Огни цветные беспрерывно,
То перед домом — фейерверк:
Колосьями взлетали вверх
И гасли как-то так надрывно.

А новые неслись за ними
Фонтаном, пальмами, дождём,
Сплошным потоком были зримы,
Вертелись будто колесом.

Ах, как же восхищалась Маша,
И князь с ней рядом радый был;
— Поездка вся удалась наша,—
Отец так Машин оценил.

Затем последовал и ужин,
Почти такой же, как обед,
И стало ясно, князю нужен
Зажечь в глазах у гостя свет.

Ночёвка в спальнях специальных,
На утро — снова за столом,
Прощание с официальным
Приглашением в свой дом.

14

Грустила, вышивая в пяльцах,
Мария, сидя под окном,
Вдруг прямо шлёпнулось на пальцы,
Письмо, как будто снежный ком.

Его раскрыть и не успела,
Была звана сейчас к отцу,
Видать какое срочно дело,
Спокойный вид придав лицу.

Князь удостоил посещеньем,
Кирилл Петрович — не один,
Желанный в доме появленьем,
А князь всегда был господин.

Верейский встал навстречу Маше,
И молча, поклонился ей,
Он в замешательстве был даже,
Её душою жаждал всей.

— Скажу тебе я Маша новость,
Она обрадует тебя,
Сказать бы, если так на совесть,
То князь, давно тебя любя,

Руки твоей сейчас он просит;
Он очарован весь тобой,
Тебя он высоко возносит,
И назовёт своей женой.

Смертельно побледнела Маша,
Молчала, как, остолбенев,
В её главе такая каша,
Наверно, ум окаменел.

Князь взял красавицу за руку,
Спросил: «Согласна ли она?»
Но на лице увидел муку,
Она такого не ждала.

— Она, конечно же, согласна, —
Ответил за неё отец:
— Сказать же трудно слово гласно,
С тобой пойдёт и под венец.

Вы будьте счастливы на веки,
Целуйтесь дети прямо счас,
Теперь Вы оба мои дети,
От всей души я «здравлю» Вас.

Но молча, всё стояла Маша,
Князь только руку целовал,
Слезами всё лицо умазав,
Её весь вид ответ давал.

— Ты осуши-ка свои слёзы,
Иди-ка Машенька к себе,
Девицам только снятся грёзы,
Лица уж «нету» на тебе.

Они все плачут при помолвке,
У них уж так заведено,
Но в этом плаче мало толку,
А мной давно всё решено.

Слезам своим давала волю,
Закрывшись в комнате своей,
Чтоб быть у старика женою,
Ведь князь стал ненавистен ей.

Объята вся она отчаньем:
— Сего не будет никогда,
С Дубровским ли моё венчанье,
Иль лучше монастырь тогда.

Читать письмо хватилась жадно,
Вдруг вспомнив тут же о письме,
Быть может всё поможет мне,
Оно в беде ведь может важно.

Лишь пару слов там было в тексте:
«Часов так в десять, в прежнем месте».

15

И лёгкий ветр повеял к ночи,
Луна всем светит, ночь тиха,
И шорох слышен чуть слегка,
Деревьев запах веет сочен.

Почти «столкнулася» с Дубровским,
В беседку проскользнув, как тень;
— Нельзя встречаться нам в Покровском,
Я знаю всё, нам страшен день.

Когда Вам будет очень плохо,
Сказать должны и дать мне знать,
Как жить мешать Вам будет кто-то,
Меня на помощь Вам позвать.

— Но как в моём Вам положенье,
Свою защиту применить;
— От ненавистного решенья
Могу вообще освободить.

Вам князя тронуть даже пальцем
Ни в коем случае нельзя,
Никто не должен быть страдальцем,
Прошу, коль любите меня,

— Его не трону, Ваша воля,
Обязан жизнью Вам Ваш князь,
Но как спасти мне Вашу долю?
Отец и князь сплели уж вязь.

— Надеюсь тронуть я слезами,
Меня он любит, хоть упрям,
Но если честно, между нами,
Себя так просто не отдам.

— Вы не надейтесь по-пустому,
Вам не разжалобить его,
Ведь он считает по-простому,
Капризы Ваши — лишь ничто.

Что брак затеян по расчёту,
Ведь это ясно людям всем,
Чтоб жить богато, без заботы,
Чтоб Вы княгиней стали с тем.

Под власть стареющего мужа,
Насильно втянут под венец,
Всему настанет и конец,
А счастье Ваше им не нужно.

— Тогда женою буду Вашей,
Тогда Вы явитесь за мной;
— Но как создам я счастье наше?
Хотя Вы ангел Маша мой.

Живу давно я вне закона,
Сейчас — я бедный дворянин,
За нами вечная погоня —
А если буду не один?

Со мною не найдёте счастья,
Я лишь желаю счастья Вам,
Князь —  стар и быть любви ненастью,
В мужья Вам тоже не отдам.

Идите снова Вы к папаше,
Бросайтесь в ноги Вы ему,
Чтоб не сломал судьбы он Вашей,
Богатство Вам мол не к чему,

Найдёте страшную защиту…
Коль будет он неумолим,
Он Вам причинит лишь обиду
Своим решением таким.

Но, как и это не поможет,
Закрыл руками он лицо,
Казалось, и дышать не может;
— Так вот дарю я Вам кольцо.

Решитесь, коль моей защиты,
Кольцо положите в дупло,
И Вы не будете забыты,
Другого если не дано.

Он обнял Машу на прощанье,
Она — заплаканная вся:
— Твоё мне дорого признанье,
Ты, Маша — просто жизнь моя!

Её, целуя, он покинул,
Как будто в ночь он просто сгинул.

16

А весть о княжеской женитьбе
Мгновенно превратилась вслух,
Осталось Маше только выть бы,
Но слухи замыкали круг.

Но для ответного отказа,
Тянула Маша этот день
И не сказала «да» ни разу,
Бродила в доме, словно тень.

В молчанье видел он согласье,
Князь о любви не хлопотал,
Он не откажется от счастья,
Он был богат и твёрдо знал.

Но вот пришло вдруг и признанье,
С отказом прислано письмо,
Но не пропало в нём желанье,
Его не сильно обожгло.

Ускорить надо эту свадьбу,
Решил он твёрдо для себя,
И от того в свою усадьбу,
Невесты чувства все щадя,

Он вызвал будущего тестя,
Ему он показал письмо,
Просил его не делать «чести»,
Не оглашать пока его.

Он тоже грезил о согласье,
И был, конечно же, взбешён,
Ускорить полученье счастья,
Решился по причине он.

Одобрил князь его решенье,
Назначить свадьбу через день,
Ждала она того мгновенья,
Ходила Маша словно тень.

Визит нанёс своей невесте,
Подлив в проблему и огня:
— Отказ Ваш мне совсем не к месту,
И к Вам приехал я не зря;

Не в силах с этим согласиться,
Лишиться Вас мне тяжело,
В могилу что ли мне ложиться,
Отказ Ваш — будто всё равно.

Терпенье мне снискать же Ваше,
Надеюсь, я найти потом,
Не разрушайте счастье наше,
Женой войдите Вы в наш дом.

Уехал он к себе в поместье,
Её с почтеньем целовав,
Ни слова боле не сказав:
С её отцом решили вместе,
Ускорить свадьбу эту с князем,
Он клятвой с «тестем» уж связан.

Как только отбыл князь в именье,
Отец зашёл в покои к ней,
И твёрдо высказал решенье,
На завтра быть готовой ей.

Залилась Маша вся слезами,
Прильнув к ногам её отца;
— Он старше многими годами,
Я не желаю с ним венца!

— Да что же значит-то всё это,—
С угрозой вскрикнул тут отец:
— Теперь же честь наша задета,
Как не желаешь под венец.

Была же ты во всём согласна,
Раз ты молчала до сих пор,
Отказ даёшь ему напрасно,
Теперь-то что же за укор.

Себя дурачить не позволю,
Так дело просто не пойдёт,
Выходит я тебя неволю,
А князь всё это время ждёт.

Морочить голову негоже,
У нас с ним сговор уж давно,
И оговорено всё тоже,
Всё нами с ним и решено.

Но Маша вторила всё снова:
— Да не губите Вы меня,
Идти я замуж не готова
И не хочу я, не любя.

Меня толкаете к несчастью,
Вам будет грустно без меня,
— Я лучше знаю, что для счастья
Девицам нужно для житья.

Уже чрез день и будет свадьба,
Не лей напрасно своих слёз,
Они некстати даже как бы,
Не нужно мне твоих заноз.

— Сгубить меня, Вы что ль решились,
Найду защиту я тогда,
Видать, Вы с князем сговорились,
Не дам в обиду я себя.

— Нашёлся вдруг тебе защитник,
Грозится вдруг мне дочь моя,
Да кто ж такой этот зачинщик,
Да кто ж защитник у тебя?

— Дубровский, — отвечала Маша,
Уже отчаявшись совсем;
— Добро, — сказал он: воля Ваша,
А я запру тебя меж тем!

Сиди, покамест здесь до свадьбы,
Не выйдешь с комнаты своей,
Тебе арест в «подарок» как бы
И запер за собою дверь.

Облегчила немного душу,
Сказав так прямо всё отцу,
Теперь ход надо дать кольцу
И больше никого не слушать.

Увидеться желала снова,
Опять чтоб дан бы был совет,
Но снова Маша не готова
Конечный дать ему ответ.

Сама ходила на свиданье,
Но заперта была на ключ,
Поняв она, что с запозданьем
Мелькнёт её надежды луч.

Недвижно глядя она в небо,
Уснула Маша пред окном,
Будто князь и вовсе не был,
И снился ей прекрасный сон.

17 

Проснувшись, мыслью было первой,
В дупло отправить то кольцо,
Но обстановка была нервной,
Доставить как его должно.

Она была же под арестом,
Как под охраной, взаперти,
И не могла сойти ни с места,
И не могла теперь уйти.

Но вдруг в окошко так легонько
Ударил камушек так звонко;
А это братик её Саша,
Зная, что в опале Маша,

Он тайны(е) давал ей знаки;
Вот так решил он ей помочь,
Ведь в ссоре же отец и дочь,
Она всегда ждала атаки.

Она окно открыв поспешно,
Спросила быстро у него;
— Играешь ты ли так потешно,
А может, хочешь ты чего?

— Пришёл узнать к тебе сестрица,
Не надобно ль чего-нибудь?
На Вас ведь папенька сердится,
Так вот я и успел смекнуть;

Могу помочь Вам чем угодно,
Ведь Вас я искренне люблю,
Не будет даже неудобно,
И может, в чём-то пособлю.

— Спасибо, Сашенька, ты знаешь
С беседкой рядом дуб с дуплом?
Кольцо вот это ты доставишь,
Но только быстро и бегом.

Тебя не видел чтоб никто,
Держи, — и бросила кольцо.

Исполнил порученье Саша,
И повернул было назад…
Хотел обрадовать он Машу,
И несказанно был он рад.

Но вдруг оборванный мальчишка,
Какой-то рыжий и косой,
Подходит к дубу, как воришка,
И сразу он — в дупло рукой.

Как коршун, бросился барчонок,
Вцепился мёртво он в него,
Хотя и мал был, как волчонок,
Но не пугался ничего.

— Оставь кольцо, ты заяц рыжий!
Кричал наш Саша на весь сад:
— И верю я, что это ты же,
Хотел разграбить этот клад.

Но крепко держит вора Саша,
И, получив удар в лицо,
— Сюда, на помощь, это — кража,
Кричал Сашок во всё горло;.

Но рыжий старше и сильнее,
Он сразу повалил его,
Но тут и в вора самого,
Рука вцепилась тяжелее.

Оторван рыжий был от Саши,
Степан, садовник, подоспел,
Побег пытался сделать даже,
Сбежать наш рыжий не успел.

Был связан и в село доставлен,
Попался рыжий не к добру,
И пред хозяином предстал он
Как в самый раз тут, по утру.

Спросил Петрович у Степана:
— Что здесь за фокусы с утра?
Ведь нам от рыжего болвана,
Я вижу, что не ждать добра.

Зачем же с этим косоглазым,
Сашок, связался просто ты,
Решали вместе Вы с ним разом
Какие общие мечты?

— Он из дупла украл ту штуку,
Кольцо, — но Саша был смущён;
— Дупло, кольцо — какая шутка,
И Маша здесь вообще причём?

Раскрыть ему чужие тайны:
Дала мне Маша то кольцо,
Смущён был Сашенька наш крайне,
Он понял, что — не хорошо.

Но после долгих запирательств
И наказания, угроз,
Отцовских крепких всех ругательств,
Всё рассказал отцу всеръёз.

— Кольцо сестрица его, Маша,
Ему вручила снесть в дупло;
Её любимый братик Саша
Отнёс с охотою его.

— А рыжий пойман был как вором,
Хотел ограбить этот клад,
Я дрался с ним, аж до упора,
Чтоб всё пошло у нас на лад.

— С тобой мне всё уже понятно,
Теперь ты, рыжий, отвечай,
Ты чей? Да сказывай мне внятно,
В саду что делал невзначай?

— Малину крал, — и не смутился,
И без смущенья так стоял,
Как будто казус не случился,
Кольца он будто бы не брал.

— Так ты сознайся лучше сразу,
Малина что, растёт в дубах?
Косишь ты, малый, и не глазом,
Отдай кольцо, не будь дурак!

Сознайся, так я сечь не буду,
И на орехи ещё дам,
И случай вовсе я забуду,
Тебя не выдам, не продам.

Молчал наш рыжий, и — ни слова;
И принял вид он дурачка;
— Добро, — сказал, — не у такого
Рога ломали у бычка.

Запри Степан его покрепче,
Стеречь его бы нам ловчей,
Чтоб нам потом всем было легче,
Всю правду выжать поскорей.

Исправника позвали срочно,
Но мыслил он ещё и сам;
«Так значит дочь и — это точно,
С Дубровским ввязла по делам.

И рыжий ждёт уже допроса,
Исправник тоже во дворе,
И нет для барина вопроса,
Уверен твёрдо он в себе.

Что пойман им уже Дубровский,
Поведал чину свой рассказ,
И только лишь ему по-свойски,
Даёт, как другу, он наказ.

Закончить всё благое дело,
Уже ведь пойман им связной,
И действуй, друг мой, теперь смело,
Любуйся им, вот он какой.

Исправник слушал со вниманьем,
Всё время глядя — как связной,
По виду — весь в непониманьи,
Он только парень озорной.

Исправник умный был мужчина,
Он думал быстро, что к чему,
В насилье не найдёшь причину,
И делу вред внесёт всему.

Один оставшись с генералом,
Решил он парня отпустить,
Но чтоб не просто так, задаром,
А дальше, всё за ним следить.

— Сослать тебя ли в поселенье,
Или сажать совсем в острог,
Тебе я выпросил прощенье,
Вступился я, он очень строг.

Ты барину будь благодарен,
Да не имей привычки сметь,
Малину рвать, предмет украден,
Запомни это, парень, впредь.

В свою родную Кистенёвку,
Бегом пустился рыжий прочь,
Поведать там про обстановку,
Ведь крайне нужно было вточь.

18

Готовка всех и вся к венчанью,
Весь дом в движенье, суета,
Она пред зеркалом сидя,
Рядили Машу на прощанье.

Княгиней наша Маша станет,
Пройдёт всего лишь один час,
Она, пока что, вот сейчас,
Уже пред алтарём предстанет.

Сидит она в своей уборной,
На ней уж свадебный наряд,
Молчит она, но всё упорно
К ней мысли лезут все подряд:

— Но, где же этот мой спаситель?
Ведь знак тревоги подала,
Ужель отец мне повелитель?
Такого я и не ждала.

Но вот уже и всё готово,
Карета подана к крыльцу,
Не будет ли конца другого,
И веры нет тому кольцу?

Отец благословил невесту
На новый жизненный редут,
Она же — не находит места,
Её желаний не поймут,

И снова просит о пощаде,
И снова у отцовских ног,
Отец неумолим и строг,
Он к дочери, своей отраде.

Внесли служанки в ту карету,
Её без чувств уже почти,
Её мечты кану;ли в лету,
Ей от судьбы и не уйти.

Людей сразила её бледность,
У церкви ждал её жених,
(Лишь рад он был из них двоих),
Её ж желание — не редкость:

Как за нелюбого мужчину,
Когда неволили невест,
Невесту старцу как подкинув,
А дальше — бог один лишь весть.

А в церкви холодно и пусто,
Закрыли сразу же и дверь,
Священник местный очень шустро
Венчал хозяйскую здесь дщерь.

Ничто не видя и не слыша,
Она была вся не своя,
Её сознание колышет,
Одна лишь мысль её, свербя:

— Куда девался мой спаситель,
Как бросить мог её одну?
Теперь навек её обитель
Именье князя; всё ко — дну.

«Подарен» поцелуй ей князем,
Обряд окончен, он — как дань,
Чуть не упала она наземь,
Как кем-то загнанная лань.

Опять, держа её под руки,
Посажена в карету вновь,
Нача;лись для неё все муки,
Испортили её всю кровь.

Карета мчалась в их именье;
Проехав вёрст так с десяти,
Как вдруг случилось приключенье:
Слышны погони уж крики;.

Толпа людей вооружённых,
Карету плотно взяв в кольцо,
Хозяев испугав законных,
Предстало в маске вдруг лицо:

— Свободны Вы и выходите!
— Что это значит, кто такой?
— Дубровский я, ведь Вы хотите
Знакомство с ним свести порой?

Но князь не робкого десятка,
Возил с собой он пистолет,
На всякий случай, для порядка,
Как какой-нибудь пакет.

Успел он выстрелить в ту маску,
Дубровский ранен был в плечо,
Второй он вынул, как запаску,
И бой гремел уж горячо.

Но выстрелить ему не дали,
С кареты вылетел он вон,
Ножи над ним уж засверкали,
Его раздался громкий стон:

— Не трогать, — крикнул вдруг Дубровский,
— А вы свободны счас сполна;
Хотя и подвиг был геройский,
Но не была его вина.

— Но нет, — сказала, — уже поздно,
Уже я венчана — жена,
Я ждала Вас сколь это можно,
Спасенья всё же не нашла.

— Но приневолены Вы были
И согласиться не могли;
— Я согласилась, иль забыли,
Не помогли, с ума свели.

— Теперь князь — муж, спектакль окончен,
Освободить прошу я нас,
Другой путь для меня порочен,
Дорогу дайте нам сейчас.

Но раны боль, души волненье,
Лишили атамана сил,
К тому ещё его раненье…
Не стал уже Дубровский мил.

Но что он делать будет с Машей,
Когда бы ей свободной стать?
В его погрязнет она «каше»,
Что сможет в жизни он ей дать?

Упал он, но отдал команду,
Дорогу дать, не трогать всех,
А сам подумал: свою банду
Распустить уже не грех.

19

Гнездо разбойничье иль база,
В дремучем спрятана лесу,
И скрыта от людского глаза,
Понятно, что «не на носу».

В лесу, на узенькой полянке
Возведён был укрепрайон,
И вал, и ров, и три землянки,
Вот весь разбойный бастион.

А на виду стояла пушка,
Укрепрайон был слишком слаб,
А пушка та, словно игрушка,
Пугать бы ею только баб.

В землянке, устланной коврами,
Трюмо для дамы, туалет,
Всё приготовлено для дамы,
«Немного краше был бы свет».

Лежал же сам он на кровати,
И книгу он держал в руке,
Такие были их полати
В походной жизни, налегке.

Как вдруг, по лагерю тревога,
Мелькнув так быстро, словно тень,
«Проснулась» как бы вся «берлога»,
Прощай теперь сей мирный день.

Все во дворе собрались скоро,
И все уже стоят «в ружьё»,
Его команда от дозора,
Одно сплошное мужичьё.

Доклад дозорных был короток;
В лесу солдаты, к нам идут,
Команда есть «закрыть ворота»,
А пушку к бою, взять редут».

Коснулась всех почти мгновенно,
Но каждый своё место знал;
И вскоре полк солдат, примерно,
Стремглав бежит на этот вал.

Дубровский сам стоял у пушки,
И первый выстрел сделал он,
Как из ружья, и через мушку,
И враг был метко поражён.

Но выстрел пушки, как затменье,
Принёс смятенье в стан врагов,
Весь ход переломив сраженья,
Хотя солдаты взяли ров.

Но офицер видать был храбрым,
Сам смело бросился вперёд,
Чтоб показать солдатам бравым,
Сломить ход боя весь черёд.

Бой рукопашный завязался,
Солдаты на валу уже,
Дубровский всё ж не растерялся
И, чтобы стало не ху;же;

Убил он тут же офицера,
Решило это и весь бой:
И больше не было примера,
Кому вести их за собой.

Дубровский одержал победу,
Но понял он уже давно,
Чтоб не накликать боле беду
Сейчас же им и решено:

Опасность очень уж большая,
Распустит тут же свой отряд,
И больше, разуму внимая,
Чем дальше — лучше тем навряд.

Собрал он всю свою дружину,
Сказал, покинет навсегда,
И Вам советую я сгинуть,
А жить разбоем — никогда.

Никто не знал, куда девался,
Исчез бесследно атаман,
Иль за границу он подался,
А может быть и то обман.

Январь 2012






 



 









 
 










      





 




 








 


 















 








 
 

   


 















 Дубровский
( по А.С.Пушкину)
  (второе издание)

1

Кирилл Петрович Троекуров
Богат и знатен родом был,
Но вёл себя, как «Самодуров»,
С таким он званьем просто жил.

Кичился он своим богатством,
Хвалили все его во всём,
Всегда хвалился русским барством
В селе Покровское своём.

Обласкан был своей он властью,
В деяньях рушил он всю грань,
Любил в делах подобострастье,
Ему в подарок данну(ю) дань.

Готовы тешить барску праздность.
Всегда гостями полон дом,
И неизведанную странность,
И поощряя буйство в нём.

Он  был совсем необразован,
Хотя и был он генерал.
Всем окруженьем избалован,
Пороки худшие вобрал.

Порывам пылкому же нраву
Он волю полную давал,
Свершал деянья не по праву,
И от обжорства он страдал.

Но был физически он крепок,
Всё время был навеселе,
Держал гарем в шестнадцать девок,
Заняты рукодельем все.

Все жили в флигеле отдельном,
Где двери были на замках,
Ключи носил с собой нательно,
Чтоб не попасть ему впросак.

Затворницы все молодые
Гулять — лишь под надзором — в сад,
И, вспоминая дни былые,
Их замуж «гнал» не всех подряд.

На место их идут другие,
Его пополнить чтоб гарем,
Крестьяне же и дворовые,
Всегда довольны были тем;

Его тщеславились богатством,
Гордились славою его,
Хотя и слыл он своенравством,
И строгость в «плен» брала всего.

Он постоянно был в разъездах
По всем владениям своим,
И в длительных пирах и действах,
В проказах, выдуманных им.

В проказах жертвою бывали
Обычно, кто ему знаком,
Но и друзья не избегали,
Тот, кто был участью влеком.

Но исключеньем слыл Дубровский,
Поручик гвардии отставной,
Соседом был села Покровско(го),
И был он там, ну, как родной.

Они служили где-то вместе,
Его всегда Кирилл ценил,
За то, что он без всякой лести
Всю правду-матку говорил.

Друзья расстались и надолго,
Отставку «взял» Дубровский вдруг,
Всегда считал он своим долгом,
( И это знали все округ);

Дела поправить в их именье,
В нём поселиться он решил,
Но из-за средств тех неименьем,
Он просто бедно там и жил.

Вот как-то раз Кирилл Петрович,
Хотел ему кой чем помочь,
Его взыграла тут и совесть,
И гордость гнала помощь прочь.

В отставке — тоже Троекуров
Спустя совсем немного лет,
Его паршивый слишком норов,
Увидел генерала свет.

Они обрадовались встрече,
Бывали вместе каждый день,
Именья были недалече,
И им совсем не было лень;

Заехать запросто друг к другу,
Они болтали обо всём,
Хотя Кирилл во всей округе
В визите не нуждался том,

Они ровесниками были,
Женились оба по любви,
Но вскоре оба овдовели,
И дале, жили всё одни.

Дубровский младший жил в столице,
Его единственный был сын;
Имел Петрович дочь девицу,
И жил, конечно, не один.

И часто повторял хозяин:
—Послушай-ка, сосед, мой брат,
Нам твой Володька был бы славен,
С охотой был бы я твой сват.

Отдал бы за него я Машу,
И породнились мы б с тобой,
Они украсят жизнь всю нашу,
Нам позавидует любой.

— Володька не жених Марии,
Он им не может быть никак,
За это чтобы не корили,—
Держал ответ Дубровский так:

— Жена нужна ему из бедных,
Володька бедный дворянин,
Чтоб в доме был он господин,
А не слуга бабёнки вредной.

Согласье было между ними,
Хотя и беден был сосед,
Всегда он мненьями своими
Шёл против, не боялся бед.

Всех удивляла смелость эта,
Никто ведь возражать не смел,
А для других же было вето,
Никто перечить не посмел.

Случилось так у них однажды,
Что дружба кончилась у них,
Врагами стали они каждый,
Вражда пленила их двоих.

Для барина в своём именье
В далёкие те времена,
Всегда охота — развлеченье,
Да и не только та одна.

Всегда охота — выезд целый,
Легенды все о нём текли,
К нему готовка столь умела,
Охотно всех туда влекли.

Приказ был накануне отдан,
Готовым быть к пяти утра,
Давно порядок был там создан:
Не быть без кухни и шатра.

Обед чтоб прямо на природе,
Свершался им в кругу друзей,
Потом молва в честном народе
Текла о нём в округе всей.

Давно хозяин пред охотой
Завёл обычай свой такой,
Осмотр чтоб псарни — всей заботой
Он вёл с гостями не простой.

Гордился он своею псарней,
Не псарня, а собачий парк,
Ничто ему не было славней,
Осмотр чем в псарне всех собак.

Собак же тех уже пол тыщи,
Там всяких гончих и борзых,
Живут они людей почище
И пункт леченья для больных.

Для них  — отдельный даже лекарь,
Родильный обустроен бокс,
Хозяйский у них повар-пекарь,
Всё требует собачий спрос.

Должны все гости восхищаться
Такою псарнею его,
Один Дубровский возмущался,
Был хмур, молчал ото всего.

Он тоже был охотник ладный,
В охоте понимал он толк,
Своя же псарня — неприглядна,
Смотрел завистливо, как волк.

Ну что ты хмуришься Андрюша,
Иль псарня вся не по душе:
— Она чудна, но я «пекуся»,
Живётся людям всё хуже.

— Мы на житьё здесь не в обиде,
И надо нам сиё всем внять,
Так и иной ту псарню видя,
Мог бы усадьбу променять;

Любую выбрать здесь конурку,
Теплей здесь будет и сытней,—
Ответил быстро как бы в шутку
Один из псарей, что был в ней.

Мысль дерзкая была холопа,
Ответом был всеобщий смех,
Хоть шутка и была не плоха,
Потешил сей холоп уж всех.

Но все при;нуждены смеяться,
Она годна для всех гостей,
Решил Дубровский отмолчаться,
Он из гостей был всех смелей.

Когда же сели все за ужин,
Дубровского и след простыл,
Он на охоте очень нужен,
И Троекуров тут вспылил.

Догнать велел «свово» он друга,
Ведь без него — охоты нет,
Об этом знала вся округа,
Померк охоты самый цвет.

Посланец тот вернулся вскоре,
Сказал, что он и не придёт,
Кирилл Петрович молвил: « В ссоре
С ним буду, коли не поймёт».

И послан был курьер тот снова,
Соседа-друга известить,
Приехал к ночи чтобы скоро;
Себе велел постель стелить.

Приехал ли уже Дубровский? —
На утро первым был вопрос,
Письмо ответом было свойским
На его хозяйский спрос.

В Покровском не бывать отныне,
Причину дал на свой отказ,
Того псаря прислать с повинной,
Пока не будет Ваш приказ.

Давно не был Петрович в гневе,
Такого он стерпеть не мог:
— Он что, приказывает мне ли,
Людей своих чтоб не берёг?

Да знает он ли, с кем связался!
Вот я ж его… Постой-ка, брат,
Так значит, ехать отказался,
Так чудно, что ты мне не сват!

И, как обычно, на охоту,
Он ехал с пышностью своей,
Но, несмотря на все заботы,
Успехов не нашёл он в ней.

Обед пришёлся не по нраву,
Бранил подряд он всех гостей,
И, не имея на то права,
Домой поехал средь полей;
Полей Дубровского, соседа,
Ему с досады сделать вре;да.

А время шло, вражда окрепла,
Дубровский в гости не «езжал»,
Надежда примиренья блекла,
А сам по другу он скучал.

Он изливал свою досаду,
Ругаясь, как мужик простой,
По всей округе теперь кряду
Считали, пахнет здесь войной.

Однажды объезжал владенья,
Услышал стук он топора,
Дубровский был в недоуменье,
Уж слишком ранняя пора.

Он поспешил в любиму(ю) рощу,
Покровских мужиков застал,
И поступил он с ними жёстче,
Плетьми двоих он наказал.

Изъял трёх лошадей в добычу,
И был отменно он сердит,
Ведь раньше никогда, обычно,
На лес не зарился бандит.

Он понял всё, в разладе дело,
Они смекнули, что к чему,
И от того они так смело,
Поехали рубить к нему.

Петровича повергнул в ярость
Об этом слух, и в тот же день,
Соседа проклинал он наглость,
Метался в доме словно тень.

Хотел напасть на Кистенёвку,
В порыве гнева так решил,
Но стало вдруг ему неловко,
Уже потом он чуть остыл.

Шагая взад, вперёд по зале,
Пролётку разглядел в окне,
Из коей человек в камзоле,
К приказчику шёл во дворе.

Он по фамилии — Шабашкин,
Знал заседателя он в нём,
Налил ему стакан «злой бражки»,
Велел позвать его он в дом.

— Явился ты уж очень кстати,
Зачем пожаловал ты к нам?
— Кому-нибудь что передать ли,
Я в город еду, нужно ль Вам?

— Вот выпей водки и послушай,
Так дело есть мне до тебя,
Сосед был другом у меня,
А счас, он стал уж непослушный.

Хочу забрать его именье,
Когда-то относилось к нам,
Но гложет вечное сомненье,
Хотел бы уточнить я сам.

Купил мой предок у кого-то,
И продал он его отцу,
Придраться бы к покупке строго,
Вернуть имение истцу.

— Продажа, верно, по закону,
Мудрёно дело, генерал,
Вот если б он нам показал
Бумаги для решенья спора.

— Но документы все сгорели,
Вот в том то этака беда;
— Ну что, ж Вам лучше, вот тогда
Законом мы и овладели.

— Надеюсь на твоё усердье,
Тебя я лично награжу,
Стоит мне в горле милосердье,
Пора кончать мне с ним вражду.

Шабашкин принялся за дело,
Исправным он юристом слыл,
И дело вёл он столь умело,
В нём до конца он не остыл.

А ровно через две недели
Дубровскому пришёл пакет,
Где изъявляли в этом деле,
Прислать законный в том ответ.

Насчёт законного владенья
Родным имением своим,
В противном случае — объясненья
Он должен был представить им.

Андрей Гаврилыч удивлённый,
Нежданным выглядел запрос,
Ответ писал он озлоблённый
На так поставленный вопрос.

Писал — досталось по наследству
Давно покойного отца;
Сосед мой ищет только средства,
Вернуть всё то на путь истца.

Он мстит мне за непослушанье;
Отнять именье — воровство,
Он заслужил лишь наказанье,
И это просто баловство.

Сие письмо — подарок судьям,
Не знает точно толк в делах,
И по судейским этим блудням,
С Законом будет не в ладах.

Горяч Андрей, неосторожен,
Он к правде судей призывал,
Здесь лишь законный путь возможен,
А он словами возражал.

А на повторные запросы,
Ответил дельным он письмом,
Но не решило всё вопроса,
Не учтено было потом.

В своей он правоте уверен,
Он мало проявлял забот,
И был совсем он не намерен
Деньгами «сыпать» для «тягот».

Толкуя впрямь и вкось указы,
Шабашкин хлопотал во всю,
Он помнил данные наказы,
Как лакомство попалось псу.

И в ход пошли и подкуп судей,
И что Петрович — генерал,
И вот свершилось правосудье,
Повестку суд ему прислал.

2

Дубровский не привлёк вниманья,
Когда явились оба в суд,
Никто не взял себе за труд
Подать и стул из состраданья.

Со свитой будто, как с эскортом,
Явился генерал-аншеф,
Числом услуг сразил он всех,
Был встречен он с большим почётом.

Настала тишина в том зале,
Уселся в кресло генерал,
Один Дубровский как стоял,
Стоять остался, как вначале.

Уже зачитан приговор,
Изъято в нём было именье,
Всем стало ясно, за;говор
Устроен был с лихим уменьем.

Кирилл Петрович, торжествуя,
Поставил подпись, весь сиял,
Андрей Гаврилыч, негодуя,
Потупив голову, стоял.

Просил его поставить подпись,
Тогда повторно секретарь,
Не понял как бы этой просьбы,
Дубровский как то смотрит вдаль.

Его глаза сверкнули зверски,
И вдруг он голову поднял,
С ним поступили изуверски,
Он как бы только что по;нял.

В судью, не помня, что он бросил,
Он с силой ткнул секретаря,
С себя оцепененье сбросил,
А сам весь яростью горя.

Едва с ним справились насилу,
Сбежались тут же сторожа,
Случился стресс с ним непосильный,
От гнева телом весь дрожал.

Кирилл Петрович был расстроен,
Судимый «друг» сошёл с ума,
Он был сначала так настроен,
Увидеть горе старика.

Решением суда убитым,
За гордость потерявший кров,
Униженным, при всех побитым,
И много «наломавший дров».

Он даже не поздравил судей,
Всё отравило торжество,
Теперь и праздника не будет,
Его хватило просто зло.

Дубровский же лежал в постели,
Был сильно болен, посему
И лекарь кровь пустил ему,
Он жив-то был лишь еле, еле.

Под вечер стало даже легче,
Вернулась память уж к нему,
Но слабым выглядел он резче,
Лежать он должен по сему.

Когда настал уж день другой,
То отвезли его домой.

3

Дубровский был серьёзно болен,
Припадков не было уже,
Но слабость — он же в ней неволен
Росла в нём и была хуже;.

Не помнил он свои занятья,
Из комнат он не выходил,
Не мог одеть он своё платье,
И даже плохо он ходил.

За ним смотрела теперь няня,
Возилась, как с ребёнком с ним,
И няня ни на что не глядя,
(С пелёнок чудно им двоим);

Ещё ходила и за сыном,
Ему была, как просто мать,
В порыве с ним она едином,
Ещё могла так много дать.

Она кормила и поила,
Не мог именьем управлять,
В конце концов, она решила,
Володе дать об этом знать.

И в тот же день ушло письмо,
Хоть запоздалое оно.

Владимир — сын жил счас в столице,
Кадетский корпус — его дом;
В полку гвардейском состоится,
Отважно служит теперь в нём.

Достойно содержать там сына,
И денег не жалел отец,
Кисти заслужена картина,
Там вырос сын, как молодец.

Честолюбив и крут он нравом,
Красив и статен, и высок,
Был уважаем он по праву,
Он был, как молодой росток.

Досуг у большинства был праздный,
Играл он в карты и — долги,
И к прихотям, конечно, разным,
Его влекло и от тоски.

От няни вдруг такие вести,
Он получает счас письмо,
Где непонятное словцо,
На путь толкает просто мести.

Хотят отторгнуть всё именье!
Понятно, что больной отец,
Собрался в путь, полон сомненья,
Расстроен наш герой «в конец»!

4

Хотел заняться он делами,
Сказать отец ему не мог,
Юриста так и не наняли,
Отец-то сразу занемог.

Листал он все его архивы,
Нашёл лишь первое письмо,
Ответ отца на те мотивы,
В себе имело суть оно.

Не мог понять он всю суть спора,
Решил последствий ждать конца,
И правду он считал опорой,
Считал во всём правым отца.

А между тем отца здоровье,
Всё хуже было с каждым днём,
Лишь только сын ему — подспорье,
Держал его ещё живьём.

Но апелляции по делу,
Давно и срок уже истёк,
И повод суд с сего извлёк,
Решение законным сделать.

Теперь Петрович там хозяин,
Уже закончен весь процесс,
Шабашкин уж поздравил всех,
И сам он как бы весь сияет.

Явился он к нему с поклоном,
Принять поместье навечно,
Его просил он неуклонно,
Жал он руку бесконечно.


Просил принять в свои владенья,
Доверить или «кой-кому»,
Награду бы за исполненье,
За это бы вручить ему.

Петровича заела корысть,
Смущён наш общий друг Кирилл,
В душе роптала его совесть,
Желанье мести проглотив.

Дубровский, друг в младые годы,
Он знал, что он сейчас больной,
Себе на пользу все невзгоды,
А он бессовестный такой.

Не принесла победа радость,
И на Шабашкина взглянул,
Как будто, он какую гадость,
Ему под руку подвернул.

Искал к чему бы привязаться,
Чтоб круче выбранить его,
Но не нашёл к чему придраться:
— Пошёл ты вон, не до того.

Шабашкин, видя, что не в духе,
С поклоном быстренько исчез,
Он точно знал, что злые слухи,
Ползут о нём, что в дело влез.

Кирилл расхаживал по зале
С волненьем в мыслях всех своих,
Не знал он, что же делать дале(е)
И кто ж подлец из них двоих.

Запрячь велел себе он дрожки,
Поехал к другу, правя сам,
Он не забыл ещё дорожки,
Услугу думал ему дам.

Довольный мщением и властью,
Дворянску(ю) не ронял он честь,
Не испытал он в деле счастья,
А посчитал это за месть.

Решил мириться он с соседом,
Убрать всю ссору и раздор
И, не теряя время, следом,
Добром решить весь этот спор.

Ему отдать назад поместье,
Облегчив душу сим свою,
И он, покончив с этой местью,
Мечтал селиться лишь в раю.

Смотрел с окна своей он спальни,
Когда уже въезжал во двор,
Приехал «друг» его нахальный,
Его узнал он, будто вор.

Лицо его багровым стало,
Смятенье выказал он всем,
Болтал он что-то как попало,
Глаза сверкали, вместе с тем;

Во двор указывал рукою,
Пытался с кресла даже встать,
Была болезнь его такою,
Но ничего не мог сказать.

Он полы подобрал халата,
Чуть приподнявшись… Вдруг упал,
Лежал без чувств… Уж нет возврата,
Паралич у него настал.

Слуга вошёл как раз с докладом,
Что ждёт сосед, принёс он весть,
Но сын свирепым своим взглядом:
Гнать прочь, свою запачкал честь!

Вот здесь бы срочно лекарь нужен,
Но не успел послать за ним,
Отец скончался, «безоружен»,
Он смертью был уже гоним.

Тогда Владимир, черней ночи,
С крыльца всем объявил о том,
А сам, потупив светлы(е) очи,
Вновь возвратился в отчий дом.

Кирилл Петрович мрачней ночи,
С призреньем, улыбнувшись так,
(А сам сердит он, между прочим),
Поехал он кормить собак.
 
5

Андрей Гаврилович Дубровский
Схоронен был на третий день.
Характер сына слыл бойцовский,
Бродил вначале он, как тень.

Все мысли — отстоять именье,
Не знал он, как начать, с чего,
Какое же принять решенье,
Всё время мучили его.

Поминки — в них полно народа,
Но он отсутствовал на них,
Дубровский будто канул в воду,
Оставив всех гулять одних.

Он скрылся в Кистенёвской роще,
Бродил и думал, чтоб понять,
Как сделать всё гораздо проще,
Назад вернуть, чтоб всё опять.

А, если отойдёт именье,
То что же делать-то ему,
За средств и денег неименьем
Бродить, как нищий, по миру.

Опухла голова от мыслей,
Смеркаться стало «на дворе»,

Одна другой все мысли «кисли»
В его недюженном уме.

Когда ж приблизился к усадьбе,
Толпу увидел во дворе,
Подумал, что такое стать бы,
Могло случиться на селе.

Стояли у сарая тройки,
И говор, шум стоял кругом,
Как будто после той попойки,
Кричали люди все гуртом.

А на крыльце в мундирах люди
Всё толковали всей толпе,
Хозяин у них новый будет,
И что законно всё вполне.

Антон бежал ему навстречу
И, задыхаясь, говорил:
— Как Вы ушли, ужо под вечер
Уездный суд нас посетил.

Кирилл Петрович Ваш хозяин,
Тако(е) решенье принял суд,
Теперь у Вас он будет барин,
Ему именье отдадут.

К чинам поднявшись на ступеньки,
Он дал понять им свой протест,
Людей чтоб с этой деревеньки
Не мог коснуться этот жест:

— Зачем народ-то будоражить,
Могли бы отнестись ко мне.
Коль новостью-то ошарашить,
Народ пребудет весь в гневе;.

— А мы и знать тебя не знаем,
И кто ты здесь теперь такой?
Шабашкин репликой простой
Вопрос решил непониманьем.

— Дубровский — истинный наш барин, —
Уже гудела вся толпа:
— Судьбою нам Дубровский дарен;
И гнева, ярости полна.

Бежали судьи сразу в сени,
Толпа вся двинулась к крыльцу,
Владимир понял, не к лицу
Чинить расправу из-за трений.

Зачинщиком признают точно,
Подальше лучше от греха,
Их надо защищать нарочно,
По крайней мере, счас пока.

— Постойте люди, не губите,
Сейчас ступайте по домам,
Вы с этим делом не шутите,
Вершить Вам самосуд — не дам.

Приказа слушались все люди,
Утих народ и — по домам,
«Ушли» от самосуда судьи:
— Урок всё ж им я преподам.

Его благодарил Шабашкин,
Просил оставить ночевать;
Ответ Дубровского был мрачен:
— Я не хозяин разрешать.

6

— Ещё вчера имел я угол,
Всё кончено,— сказал себе,—
Теперь я просто нищий круглый,
Я в этой проиграл борьбе.

Где вырос я и где родился,
Оставить должен буду дом,
Отец мой умер даже в нём,
Всю жизнь он жил там и трудился.

Его врагу, его соседу,
Достался дом теперь ему,
Кто нас вовлёк во все те беды,
Повинен в смерти кто, тому.

Такое я и не позволю,
Такому — нет и не бывать,
Не мог он с мыслью совладать,
Она уж вырвалась на волю.

Отца он разбирал бумаги,
Пакет нашёл — «письма жены»,
И, несмотря, на передряги,
Читал их, ведь они важны.

Во дни турецкого похода,
Писала в армию она,
Как рос Володя в эти годы,
Как с нетерпением ждала.

В семейно(е) окунувшись счастье,
Читая, забывал о всём,
Какое у него ненастье,
Забыв минуточку о том.

Он вышел с кабинета в залу,
Он сунул письма все в карман,
Чтоб не показалось им всё мало,
Отмстить бы всем им за обман.

Завален стол — бутылки, кружки,
Чины все спали на полу,
Казалось пир вчера «в дыму»,
Закрыл уже им все их ушки.

К полудню двигалось уж время,
Свалил в угаре пьяном сон,
И он решил чиновье племя,
За свой их наказать урок.

Своих людей собрал он вместе,
Велел им сена принести,
Поджёг Дубровский всё поместье,
Своей он воли вопреки.

Там мирно спало «правосудье»,
Охвачен пламенем весь дом,
Решилась участь местных судей,
Над всей округой, словно гром.

Хотя слышны были призывы,
Никто их не спасал сейчас,
Такие были здесь мотивы,
Кузнец лишь кошку только спас.

7

Весть о пожаре, как загадка,
Неслась так быстро, как пожар,
И не одна была догадка,
Летели слухи, как «базар».

Причиной и виной — поминки,
Где все, конечно же, пьяны,
Приказных были то же пьянки,
Курили, спали — дом сожгли.

Кто сказывал, что все сгорели,
И барин с дворовыми сам,
Кто пел совсем другие трели,
Не знаем, что и думать нам.

Кто сказывал, что сам хозяин,
И злобой, мщением движим,
Настолько был всегда отчаян,
Чтоб дать понять характер им,

Что сам поджёг свое именье,
(И это было многих мненье),
Чтоб не досталось никому,
Тем боле злейшему врагу.

Сам Троекуров вёл дознанье,
Останки судей уж нашли,
Но от такого опознанья,
К иному выводу пришли:

Не пострадал никто из местных,
А барин — в лес и слуги с ним,
Вполне возможно и уместно,
Поскольку он теперь гоним.

Но скоро и другие вести
Витали вслух по округам,
Они и с правдой и все вместе
Давали пищу всем мозгам.

Округа вся полна разбоем,
Поджоги, зверства и грабёж,
Неслись в округе с жутким воем,
Что жить там стало невтерпёж.

Отряд разбойников на тройках,
Носился лихо по стране,
Дубровский сам держался стойко,
Себе отчёт давал вполне.

И прямо днём по всей губернии
Помещичьи горят дома,
А все дороги и деревни
Под контроль взяла братва.

Но он простой народ не трогал,
Мстил только барам и их «псам»,
И в деле этом был он строгим,
Всегда начальником был сам.

Умом он славился, отвагой,
Великодушием в делах,
И он со всей своей ватагой
Всё время прятался в лесах.

Страдали люди от разбоя,
Дивились только одному,
Не мстил он только лишь тому,
Кто для него — источник горя.

А это был Кирилл Петрович,
Сосед, его заклятый враг,
Хотя он был хороша(я) сволочь,
Не мог ему вредить никак.

Хвалился Троекуров этим,
Он думал, что внушил им страх,
А также тем, как мы заметим,
Держал полицию в деревнях.

Высокомерен Троекуров,
Смех вызывал лишь этот факт,
Но все соседи лишь понуро
Убеждались — это так.

Согласны были, что Покровское,
Где поживиться было чем,
Не трогал он, как колдовское,
Боялся что ли он, зачем?

И каждый раз при новой вести,
Его светился гордый лик,
И раздавались лишь насмешки
В адрес власти, в этот миг.

8

А вот пред нами дочь Мария
В расцвете женской красоты,
Её намерения — благие
И романтичные мечты.

Отец любил аж до безумья,
Но был он с нею всё же строг,
Он угождал ей без раздумья,
Но в тоже время и жесток.

Не зная, как отец воспримет,
Что мыслит, иль свершит она,
Разбра;нит он или обнимет,
А от того была скрытна.

Росла она в уединенье,
Подружек не было у ней,
Редки; были; увеселенья,
Она скучала много дней.

Она читала очень много,
Все книги, где французский дух,
Не мог влиять отец так строго,
Совсем уж был он к чтенью глух.

Была у ней и гувернантка,
Француженка, мадам, Мими,
Хотя была и иностранка,
Её любил отец в тиши.

Но выслана в друго(е) поместье,
Когда скрывать стало невмочь,
Их «бружбы» и её последствий,
Как и с другими также в точь.

Любил её он боле прочих,
Ведь доброй девушкой была,
И мы читаем между строчек,
Ему сыночка родила.

И черноглазый мальчик Саша,
Уже шалун лет девяти,
При нём воспитывался даже,
Считался сыном во плоти.

Хотя в усадьбе тоже схожих,
Поставить если их с ним в ряд,
Полно ребят вполне похожих,
Точь в точь, как барина фасад.

И вот для маленького Саши,
Его любимца во плоти,
Он гувернёра нанял даже,
Чтоб в люди сына возвести.

Учитель нравился патрону,
Тем боле был он сам француз,
Он вёл себя согласно тону,
Хороший у француза вкус.

Представил все он аттестаты,
С рекомендацией письмо,
Служил француз у людей знатных,
В бумагах всё подтверждено.

Одним лишь был он не доволен,
Что молод был французик наш,
Но в этом сам француз неволен,
Имел учителя багаж.

Чтоб по-французски объяснится,
Велел позвать к себе он дочь,
Коль будет с девками резвиться,
Прогонит он француза прочь.

Такой ответ был очень грубым,
И чтобы скрасить суть его,
Она свой взор слегка потупив,
Едва взглянув ему в лицо:

— Отец надеется на скромность,
Достойно чтоб вести себя,
— Я завоюю благосклонность,
Все будут уважать меня,

Сказал хозяин в том же духе:
— Не нужно этого ему,
Он служит делу одному,
Учить мальчишку лишь науке.

Смягчён был перевод слов снова,
От грубых слов её отца:
— Принять учителем готовы, —
Дождался доброго словца.

Отпущен был француз в покои,
Ему назначенные кои.

Француз был безразличен Маше,
Она в нём видела слугу,
Считала, что не дело наше,
Держать таких в своём кругу,

Но вот беда, а он напротив,
Сражён невиданной красой,
Конечно же, и он не против,
Роман крутить со всей душой.

При виде Маши — лишь смущенье
И даже больше — трепет был,
Но никакого удивленья
Во взглядах Маши не открыл.

Был, в общем, ей он равнодушен,
Вниманья не достоин он,
Всегда казался ей он скучен,
А он, напротив, был влюблён.

Однажды дикий такой случай
О нём заставил думать лучше.

Любил забавы наш хозяин,
Одна из них была такой;
Держал покровский этот барин
Медведя для беды людской.

Когда же были медвежата,
В гостиной стравливал он их,
И в дело шли коты, щенята,
Лишь для забав он всех своих.

Когда же подрастали звери,
То травлю в шутки превращал,
Сначала их на цепь сажал,
Потом давали волю «твари».

Утыканную всю гвоздями,
Пустую бочку «с под» вина,
Во двор катили, чтоб она
Была перед его когтями.

Колол себе, конечно, лапы,
Обнюхав прежде сей предмет,
Уже не тихой, громкой сапой,
Толкал сильней себе во вред.

Бросался с рёвом он на бочку,
При этом в бешенство входил,
И лишь тогда поставить точку
В спектакле барин разрешил.

Была ещё такая шутка;
Играл он жизнею людей,
Запёртый в комнате с мишуткой,
Чтоб было всем повеселей.

Не доставал один лишь угол
К стене привязанный медведь,
Голодный зверь стал вдруг реветь
И гостя нашего всё пу;гал.

Метался бедный гость, как в клетке,
Весь исцарапанный, в крови,
Спасаясь от его «любви»,
В одном лишь только узком мете.

Прижавшись, он в углу от страха
Стоял там несколько часов,
А зверь страшнее всех волков
Всё доставал, порвав рубаху.

«Мишутка» в двух шагах от жертвы
Вставал всё время на дыбы,
И, если были слабы нервы,
Ему не миновать судьбы.

Вот этой самой же забавой
Подвергся наш Дефорж, француз,
Как будто на него облаву
Устроить всё на русский вкус.

В «аппартаменты» ко медведю
Затолкан был месье Дефорж;
Свою осуществить идею
Так, не со злобы, просто форс.

Готов месье был к крупным шуткам,
Не пал и духом наш француз,
В зверином облике столь жутком
Медведь почувствовал уж вкус.

Тогда Дефорж достал с кармана
Размеров малых пистолет,
И выстрел сделал «басурмана»,
Чтоб мясо было на обед.

Сбежались все, открыли двери,
Поднялся тут переполох,
Хозяин никому не верил,
И думал, что здесь всё — подвох.

О том, готовится что шутка,
Он думал, что узнал француз,
Чтоб пулю подарить мишутке,
Француз наш был совсем не трус.

Для объяснений сего факта,
На помощь была звана дочь,
Ответ француза — полон такта,
Себе должё;н всегда помочь:

Не дать себя в угоду шуткам,
Посмешищем чтоб быть в селе,
Подобным шуткам, как с мишуткой,
Не оставлять себя в беде.

— Ничто не слыхивал о звере,
Но «пушку» я ношу с собой,
Терпеть обиду не намерен,
Совсем я человек простой.

Иметь мне удовлетворенье
По званию я не могу,
И значит честь всегда свою
Я не пятнаю без зазренья.

Велел ошкурить он медведя,
Но сам хозяин всё молчал,
И к людям обратясь, сказал,
Слова к серьёзному все све;дя.

С тех пор он уважал француза,
Не затевал он шуток с ним,
Связали дружбу крепки(е) узы,
Он стал ему почти любим.

Поступок сей, как гувернёра,
Оставил в Маше чёткий след,
Она же думала без спора,
Что храбрость слугам — это вред.

Что самолюбие и гордость
Присущи только у дворян,
А остальным нужна покорность,
У слуг же гордость есть изъян.

Ему уде;лено вниманье,
С тех пор француз её пленил,
Сносились с полным пониманьем,
Он уваженье заслужил.

У Маши голос слыл прекрасный,
Не чужд Марии был рояль,
И музыки учитель частный
Прекрасно исполнял он роль.

Теперь Дефорж у ней в почёте,
Её учитель он уже,
С ней вместе все они в заботе,
Ей было с ним всегда лучше;.

Всё больше нравился он ей,
Закрыть любви нельзя дверей.

9

Церковный праздник на деревне
С размахом славился всегда,
И как пошло ещё издревле,
Съезжались дружно все сюда.

На этот раз гостей так много,
Что все селились по селу,
Как будто чествуют святого,
Отдав все почести ему.

С утра к обедне возвестили,
И к церкви потянулись все,
В ней беспрерывно всё звонили,
Всем помнить чтобы о себе.

Кирилл Петрович её строил,
Сияла церковь белизной,
Своей отменной новизной;
Он к празднику её готовил.

Предмет заботы генерала
Всё убранство её внутри,
Он много тратил для церкви;,
Она теперь и вся блистала.

Гостей почётных было много,
Не умещала церковь всех,
Не бы;ло выхода иного,
И это был совсем не грех;

Стоять на паперти, в ограде,
Лишь бы причастным быть сему;
И чувство светлое отрады
Объяло всех лишь потому.

Но чтобы началась обедня,
Все ждали только самого,
И не хватало для моленья
Его и только одного.

Но вот приехал он в коляске,
В неё впряжённой шестернёй,
И все торжественно, как в сказке,
И он, довольный сам собой.

Он важно шёл на своё место,
Конечно же, и Маша с ним,
И всем мирянам было лестно,
Все восхищались просто им.

Но взоры всех пленила Маша,
Своим нарядом и красой,
Она ведь героиня наша
В поэме этой непростой.

Обедня и нача;лась сразу,
И певчих слышен громко хор,
И барин сам, как для «показу»,
Поддерживал их пенья ор.

Молился со смиреньем гордым,
И рьяно кланялся земле,
Когда же дьякон гласом громким
Весть подал о зижди;теле.

Воздав хвалу ему навечно,
Что здесь он не жалел средства,
Воздвигнул памятник он вечный
Во имя Господа Христа.

К нему — соседи все с почтеньем,
Он первый целовал сам крест,
И на обед за угощеньем
Потом гостям подал он жест.

Его все суетились слуги,
Десятков восемь всех персон,
И в зале разносился звон
От разговоров и посуды.

Сидели дамы полукругом
В одеждах запоздалых мод,
Их все не выкорчевать плугом,
Те моды стали, как урод.

На них наряды дорогие,
В брильянтах все и в жемчугах,
Изделия на них златые,
Ничто не прятали в чулках.

Уже рассаживаться стали,
И стол уж, наконец, накрыт,
Никто здесь не был и забыт,
Все те, кого сюда позвали.

Хозяин наслаждался счастьем,
Всех видеть у себя гостей,
Но запоздалый гость к ненастью
Привёз с собою новостей.
 
Его дружок Антон Пафнутьич
Ввалился с ходу ко столу;
— Ты что, родимый, аль ты шутишь?
Нарушил трапезу мою.

Не смог «вкусить» мою обедню,
К обеду тоже опоздал,
Иль ты какую нову(ю) сплетню
Дорогой нам насобирал?

— Из дома выехал я рано,
Виновен я, — промолвил гость:
— Но, поди ж ты, такая злость,
Беда постигла меня явно.

Отъехал я-то недалече,
А шина хрясть и — пополам,
Ну что прикажешь, делать неча,
На праздник не везёт же нам.

Пока тащился до деревни,
Пока нашёл я кузнеца,
Кузнец мой — весь старик уж древний,
Возился целых три часа.

Я не осмелился, опасно,
Ехать чрез Кистенёвский лес,
Тогда пустился я в объезд,
Опасней ме;не — это ясно.

— Так ты чего же-то боишься?
Да ты же, Спицын, просто трус;
— Дубровский там же и «укус»,
Ведь от него не утаишься.

Уж шибко крут-то этот малый,
Он спуску никому не даст,
А он с меня, так для начала,
Стори;цею мне всё воздаст.

— За что ж тебе тако отличье?
— Да как за что? За тяжбу с ним;
Я только же для Вас ведь лично
Сказал в суде, как был судим.
 
Что Кистенёвкой не по праву
Владеет он уж с давних пор,
Мои слова и не по нраву
Пришлись ему, решать тот спор.

Мне твёрдо обещал покойник
По-свойски свидется со мной,
А сын его теперь разбойник;
Совсем теряю свой покой.

Боюсь, он сдержит своё слово,
Разграбит полностью меня,
Молюсь, чтоб не лишил он крова,
Чтоб не дошла бы речь моя.

Пока цела ещё усадьба,
Пока разграбили амбар,
Неплохо было мне и знать бы,
Не дай-то бог, как вдруг пожар.

Кирилл Петрович за обедом
Кого-то шуткой задевал,
И он за Спицыным тож следом
Исправнику вопрос задал:

— Скажи-ка, господин хороший,
Ты видно новенький у нас,
Дубровский всех здесь облопошил,
Когда наступит этот час?

Чтоб Вы поймали уже вора,
Не только одного его,
Со всей его бандитской сворой,
К разбою жадной, до всего.

Сидел наш чин с французом рядом,
Исправник первый раз в гостях,
Обвёл гостей трусливым взглядом,
Смутился он на радостях;

С запинкой молвил он при этом:
— Стараемся во всю, — сказал;
— Однако срок ты не назвал,
Здесь Ваша честь, поди, задета.

Да Вам ловить-то и не нужно,
Для Вас он просто — благодать,
Зачем стараться так натужно?
Ведь деньги любят только брать.

Смущённо отвечал исправник:
— То — суща правда, генерал;
Подумали, «хорош» начальник,
И общий хохот по;тряс зал.

— Которы(е) уважают юмор,
Я страсть таких люблю людей,
Ловить ведь можно столько дней,
Пока он сам скорей не умер;

Разъезды, следствия и деньги,
А блага всё идут, идут,
Казну так хорошо гребут,
Её готовы даже съесть бы.

Да, а где же счас Дубровский,
Где видели в последний раз?
Уж этот малый шибко скользкий,
О нём поведает кто сказ?

И вдруг подала голос звонкий
Тут Анна Савишна, вдова:
— Вот в прошлый вторник я сама
Обед с ним разделила «горький».

Памятна была наша встреча,
Он не разбойник никакой,

И помнить буду я навечно
Его поступок дорогой.

Приказчик послан был на почту,
Недели три тому назад,
В деньгах потребность была срочной,
Отправить деньги сыну в град.

Его там содержать прилично,
Сын мой гвардейский офицер,
Ведь дорога-то жизнь столична,
Чтоб он достойно жить сумел.

Но были у меня сомненья,
Разбойников боялась я,
Конечно, были опасенья,
Ограбят вдруг они меня.

Потом подумав, город близко,
Всего каких-нибудь семь вёрст,
Хотя и есть здесь доля риска,
Так может быть и пронесёт.

Дала приказчику две тыщи,
Под вечер он пришёл домой,
Оборван весь и весь в пылище,
Сам еле жив приказчик мой.

И лошадь, деньги и телегу
Ограбили, забрали всё,
Слезами горе я своё
Умыла, мне не до ночлегу.

И в ожидании томимом,
Всю ночь не спала я тогда,
Смогу ль собрать ли я когда,
Так что же будет с моим сыном?

Въезжает вдруг во двор коляска,
Прошла неделя или две,
Сам генерал, как будто сказка,
Тактично входит он ко мне.

Черноволос и смугл, и статен,
Красив, не стар, при бороде,
Изрёк, что прибыл он ко мне,
Он мужа друг, его приятель.

Чтоб не заехать к вдове друга,
Он ехал мимо и не мог,
Я угостила, чем дал бог,
В беседе высказал, что скука,
Его преследует во всём.

Рассказ поведала о горе,
И за беседой всё о том,
Дубровского задели вскоре,
Пришёл ко мне он тоже в дом.

— Мне очень странно слышать это, —
Нахмурился мой генерал:
— А мне-то сказывали где-то,
Что бедных вдов не обирал.

Воруют все под это имя,
Сдаётся мне, что здесь обман,
Проверить бы, быть может сам
Приказчик завладел ли ими?

Хотел взглянуть в лицо построже,
Мне счас бы с ним поговорить,
В беседе с ним определить,
Не заодно ль он с ними тоже?

И вот явился наш приказчик,
Пред ним столь важный генерал,
Над дворней есть он сей начальник,
Был зван зачем, так и не знал.

Когда увидел генерала,
То слова вымолвить не смог,
Ему и память подсказала,
Что встреча — жизни всей итог.

— Тебя ограбил как Дубровский,
Поведай-ка ты, братец, нам,
Куда ты деньги дел, по-свойски,
Когда ты ехал по делам?
 
Во всём сознался же он сразу,
Упал он в ноги перед ним,
Сказал, что жадностью гоним,
Не был вор досель ни разу.

Своих-то грабить не намерен,
Дубровский сам же – офицер,
Остался наш приказчик цел,
Но очень уж он был растерян.

Решил забрать он эти деньги,
Его попутал как бы бес,
Он возвратит всё до копейки,
И что он такой балбес.

— Ответить должен пред вдовою,
Так это даром не пройдёт,
Ведь если дальше так пойдёт…
Сударыня, возьму с собою.

Привязан был приказчик к дубу,
Нашли приказчика в лесу,
Обмякло тело на ветру,
Такого вот я не забуду.

Рассказ все выслушали молча,
Все были им восхищены,
Хотя разбои были волчьи,
Но правды той не лишены.

Все были барышни в восторге,
Героя видели все в нём,
И в спорах всех их, и в их торге
Сходились в мнении одном.

Всех больше восхищалась Маша,
Она ж романтиком слыла;
Вот так и героиня наша
Ему мечты все отдала.

— Так Савишна ты полагаешь,
Что сам Дубровский был с тобой?
Похоже сказки ты слагаешь,
Ведь стиль у дел-то воровской.

От Маши он — пятью годами,
А окромя, был белокур,
А генерал — наперекор,
Был смугл и старше, между нами.

Исправник тут же подал голос:
— Так точно, Вы мой генерал,
И как я давече сказал,
В приметах тоже светлый волос.

И роста среднего он будет,
И лет — так двадцати пяти,
И нос прямой, так бают люди,
И чист лицом, нет бороды.

Примет особых не имеет;
— Ну и приметы же у Вас,
Коль тем предметам будем верить,
Он долго будет грабить нас.

Ты будешь говорить с Дубровским,
Бьюсь об заклад, что три часа,
Но по приметам сим чертовским
Смотреть, при том, ему в глаза;

Не догадаешься, что рядом
Сидит разбойник у тебя;
А между тем, ты всем отрядом
По лесу шасть — его ловя.

Мне подключиться к сей охоте,
Видать придётся самому,
Отряд к опасной сей работе
На первый случай отряжу.

Не трусы, на медведя ходят,
Найду бывалых мужиков,
Сберу я их со всех дворов,
Пусть в роще воровской побродят.

Услышав «друг» Антон Пафнутьич,
Как только, то словцо медведь,
Так словно в ухе его твердь,
Слова мешала чётко слушать.

Рассыпавшись в подобострастье,
Досаду подавив в себе,
Спросил о Мишином несчастье,
Не знавши, будто о беде.

— Здоров сейчас ли Ваш Мишутка? —
Как будто вспомнил он о нём,
О тех «весёлых» с Мишей шутках:
— Так за здоровье Миши пьём?

— Наш Миша умер смертью славной,
Имел достойных он знакомств,
Француз — противник его главный
Не видел с Мишей беспокойств.

За всех отмстил француз наш сразу,
Он не терпел к себе обид:
— Как же, помню я проказу,
Как был я чуть ли не убит.

Мне жаль Мишутку, был забавный,
Такого и не сыщешь счас,
А был он медвежонок славный
И боле нет его у Вас?

Зачем убил мусье Мишутку?
И снова гости сразу все,
Поняв, что то была не шутка,
Рассказ тот вняв навеселе.

Хозяин очень был тщеславен,
Любил вещать всегда он всем,
Что было или, чем был славен,
И он гордился даже тем.

Рассказ тот слушали с вниманьем,
Бросая на Дефоржа взор,
И было трудно с пониманьем,
Держать на людях весь задор.       

10

Старушкам делать было неча,
Под вечер уж начался бал,
И, как привязанны(е), весь вечер
Все сплетни всплыли, кто что знал.

Кто молод, все предалась танцам,
На кавалеров спрос большой,
И наш француз имел все шансы,
Пленял он многих дам собой.

Вальсировал Дефорж и с Машей,
Он был там просто нарасхват,
Со всеми был галантен даже,
Как истинный аристократ.

И только к полуночи ближе
Хозяин танцы прекратил,
Устал и музыку он слышать,
И кушать больше «нету» сил.

Приказ отдал подать всем ужин,
А сам отправился в покой,
Он никому и не был нужен,
Он только подавлял настрой.

А без него пришла свобода,
Мужчины сели подле дам,
Сменилась как бы вся погода,
И спор, и хохот — по рядам.

Сидел, насупившись, на месте,
Один был только молчалив,
Всё время помнил он о мести,
И ел печальный, всё забыв.

Держать боялся деньги дома,
Свою казну носил с собой,
В себе он прятал их укромно,
Случись какой-нибудь разбой.

Суму из кожи под рубахой,
Носил всегда он на груди,
Узнать о том, чтоб мог не всякий,
Теперь сыщи-ка их поди.

Своей такой перестраховкой
Неверие питал ко всем,
Своей задумкою столь ловкой
Боялся спать один совсем.

Искал себе он компаньона,
Чтоб он бы понадёжней был,
Нашёл себе он и партнёра,
Француз Дефорж всем подходил.

В наружности виднелась сила,
И храбрым оказался он,
А коль с медведем смерть сквозила,
Сказался он и не смешон.

Решился спать он лишь с французом,
Просил Антон его о том,
Общенье стало лишь конфузом,
Ах, как жалел же он потом.

Когда же он пришёл во флигель,
Осмотр он учинил ему,
Запоры, окна, как на гибель,
Годились только лишь к тому.

В дверях всего одна задвижка,
А окна все — без парных рам,
Подумал он, вот здесь мне «крышка»,
Когда разбойник влезет к нам,

Пытался он сказать об этом,
Француз Дефорж понять  не мог,
Ещё проблема и со светом,
Да просто здесь какой-то рок,

Когда легли они в постели,
То погасил Дефорж свечу;
— Как Вы огонь тушить посмели? —
Вскричал Пафнутьич в темноту!

— Я не могу же спать без света,
Я спать привык лишь со свечой,
Но не услышал он ответа,
Унял он тотчас гнев весь свой,

Усталость довершила дело,
Антон Парфнутьич замолчал,
Дремать он медленно начал,
Боязнь его уж охладела.

Но пробужденье было странным,
Когда, уснув он крепким сном,
С каким-то замыслом коварным,
Как будто ходит кто по нём.

Тихонько дёргал за рубашку,
Сквозь сон почувствовал, что вор,
Глаза, раскрыв он на распашку,
При свете утра бросил взор;

В глаза проклятому французу,
А он отстёгивал суму,
Задрав ему на теле блузу,
Нацелив пистолет ему.

— Что это сударь, что такое? —
Едва успел произнести;
— Молчать! Лишь дело рядовое
Решил над Вами провести.

Дубровский я, и я — Ваш мститель, —
На чистом русском языке:
— Хотя теперь я и учитель,
Не попадайтесь больше мне.

11

Читатель наш в недоуменье,
Уже давно он хочет знать,
Какое ж надобно уменье,
Учителем в деревне стать.

И не в простой-то деревушке,
А в троекуровском селе,
Он жил там будто бы в ловушке,
Всё время помня о себе:

Что он — француз, не знает русский,
К тому же он ещё — главарь,
Да не какой-то заскорузлый,
А он теперь — бандитский «царь».

Так вот на станции почтовой,

Сидел проезжий — тихий вид,
Он ехать дальше был готовый,
Терпел он множество обид:

Всегда к простым неуваженье:
Ему не дали лошадей,
Для важных лиц, чтобы в мгновенье,
Таких чтоб отправлять гостей.

Вдруг у крыльца коляска встала,
И вышел с коей офицер,
И он походкою усталой…
Но голос чётко прогремел:

— Мне лошадей бы поскорее,
Не будь как мёртвый, да живей!
Сейчас ведь для меня важнее,
Быстрее скрыться от людей.

Не узнаёшь меня ты даже, —
По залу рыщет взад, вперёд:
— Неужто, я не так уж важен,
Тебя нагайка так и ждёт.

А кто такой этот проезжий?
На русского он не похож;
— Француз он, просто он заезжий,
В дома богатые он вхож.

Тогда Дубровский по-французски,
Подробно с ним поговорил,
Служил учителем у русских,
И добрых слов не заслужил.

Он держит путь в село Покровско(е)
С рекомендательным письмом
К нему вниманье очень чёрство,
Чтобы доехать в барский дом.

— Месье,— сказал ему Дубровский:
— Хочу предложить сделку Вам:
Что вместо Вас в село Покровско(е),
Поехать должен буду сам.

Бумаги покупаю Ваши,
Вот десять тысяч Вам за них,
Но чтоб никто о сделке нашей
Не должен знать, кроме двоих.

В Париж скорее возвращайтесь,
Прощайте, дорогой месье,
Свободной жизнью наслаждайтесь,
За вас мы рады будем все.

Поспешно выйдя, сел в коляску
И укатил бог весть куда,
О нём в народе «бродят» сказки,
За справедливые дела.

Так стал в селе он гувернёром
У Троекурова в семье,
Не тешил он себя укором,
Что зваться стал уже месье.

Но больше всех довольна Маша,
Уроки музыки давал,
Успехи героини нашей
Он с нею вместе пожинал.

Рояль освоила отлично,
И пенье удавалось ей,
И вёл себя месье прилично,
Хотя душой привязан к ней.

Его любили в этом доме,
За доброту и щедрость к ним,
А Маша, та была в истоме,
И даже восхищалась им.

Как стал он в доме их учитель,
Уж больше месяца прошло,
И всё-то было хорошо
В селе Покровском, их обитель.

Никто не мог и догадаться,
Учитель скромный, молодой,
Что может в одночасье статься —
Грабитель страшный, просто злой.

Разбой нигде не прекращался,
Села не покидал ни дня,
В округе страх чтобы держался,
Всегда несла б о нём молва.

С виновником его несчастья,
Тот случай свёл его с врагом,
Ещё отец его потом,
Ему грозился поквитаться.

Ему сдержаться было трудно,
Таку(ю) возможность упустить,
Но мысль работала подспудно,
Ему за это отомстить.

А после памятной той ночи,
Собрались гости в общий зал,
Предстать перед хозяйски(е) очи,
Как будто всех гостей он звал;

Должны явиться, как с повинной,
Откушать утренний их чай,
И как бы очередью длинной
Привет отдать им невзначай.

Последним был «дружок» наш Спицын,
Расстроен чем-то и угрюм,
Как будто смел он усомниться,
Что праздник плох, «покинув трюм».

Он бледен был, казалось болен,
Сразил его угрюмый лик,
Хозяин сам уже невольно,
Дивился на его обли;к.

Невнятно(е) что-то бормотанье,
С опаской на француза взгляд,
И спешно завтрака глотанье,
Как пару дней не ел подряд.

Поспешно заказал коляску,
Покинул счас же этот дом,
Скорее вырваться из «сказки»,
Не знал, что делать с этим злом.
 
12

Хозяин весь всегда в охоте,
Как прежде жило всё село,
Француз наш тоже весь в заботе,
Ему ведь с Машей повезло.

Любила наша Маша очень
Уроки музыки вдвоём,
Всё чаще хочет, между прочим,
Блеснуть умением во всём.

А сердце всё влекло к французу,
Нельзя же выдать себя всю,
Нельзя же дать сорваться грузу,
Сказать так просто: «Я люблю».

Она с невольною досадой
Себе отчёт давала в том;
Он тоже чувства за оградой
Держал как будто под замком.

Она скучала без Дефоржа,
Он дельный ей давал совет,
И мысль его всегда пригожа,
Его ей нравился ответ.

Но огонёк любовной страсти
Теплился где-то возле дна,
Ещё не бы;ла влюблена,
Чтоб вспыхнуть при любой напасти.

Но соблюдая к ней почтенье,
Сам был в неё давно влюблён,
Своим служебным положеньем
Ведь был он как бы ущемлён.

Однажды, утром, за уроком
Записку ей он передал,
А сам же, как бы ненароком
Из залы быстро он удрал.

В записке назначалась встреча,
Чтоб срочный тайный разговор,
В беседке, у ручья, под вечер
Им вынести бы на простор.

Ключом в ней било любопытство,
Давно признания ждала,
Но ей бы было неприлично,
Согласье чтоб она дала.

Услышать всё от человека
По состоянью своему…
Нельзя надеяться на это,
Совсем уж было ни к чему.

Пойти решилась на свиданье,
Сомненья были лишь в одном,
Воспримет как его признанье,
И будет с нею что потом?

То с гордым ли негодованьем,
Небрежной шуткою простой,
Иль дружбы с ним увещеваньем,
Согласьем, жертвуя собой.

Но вот они уже в беседке,
Покровом им служила ночь,
И бывшей он своей соседке
Сказал, хотя врага и дочь:

— Вы не должны меня бояться,
Я не француз, Дубровский — я,
Пришёл сюда я объясняться,
Мне боле быть у Вас нельзя.

Я изгнан был с родного дома,
Да, я — несчастный дворянин,
Отец Ваш, этот господин,
Лишил который меня крова.

Но Вам не надобно бояться,
Ни за себя, ни за него,
Конечно, я бы мог и статься
От мщения убить его.

Но я простил, отца спасли Вы,
Уж я планировал поджечь;
Но как же хороши Вы были!
Увидев Вас, решил сберечь.

Вы, как небесное виденье,
Пронзили сердце мне моё,
С тех пор питаю наслажденье,
Но видеть Вас не суждено.

В надежде видеть бело(е) платье,
Бродил я днями по садам,
И Вас в обиду я не дам,
Вы, Маша, просто моё счастье.

Счастливый мыслью: охраняю,
За Вами крался по кустам,
И, наконец, вселился к Вам,
Но роль обидную играю.

И целый месяц в доме Вашем,
Я просто счастлив был всегда,
И помнить буду встречи наши,
Вас не забуду никогда.

Но вынужден сейчас расстаться,
Опасность ожидает здесь,
И прибыл к Вам я объясняться,
Тревожну(ю) получил я весть.

Уже давно люблю Вас, Маша,
Прошу Вас помнить обо мне,
Кончается свиданье наше,
И свист раздался в темноте.

Сказал ей нежно на прощанье
И руку приподнёс к губам:
— В обиду я Вас не отдам,
Но Вы мне дайте обещанье:


Постигнет если Вас несчастье,
Ждать помощи — ни от кого,
Избавлю Вас я от ненастья,
Знать дайте только от чего.

Не отвергайте мою помощь,
Моей сей преданности Вам,
Пристанет к Вам какая сволочь,
Так дам отпор Вашим врагам.

Раздался свист уже раз в третий…
— Скорее дайте мне ответ,
Лишь вымолвите «да» иль «нет»,
Принять все обещанья эти.

— Совет приму, — сказала Маша;
Дубровский скрылся в тот же миг,
У дома появилась стража,
— Ну, слава богу, чуть не влип.

В его дворе народу много,
И тройка у крыльца стоит,
В движенье дом, хозяин строго
Кого-то громко так чистит.

Пыталась незаметно Маша,
Скользнуть по-быстрому в покой,
Кругом стоит «людская каша»,
Нарушен был и весь устой.

Исправник был в дорожном платье,
С оружьем он и ждал конца,
Чтоб взять Дубровского в «объятья»;
В гостиной встретила отца,

— Не попадался ль ей учитель? —
Спросил отец и где была,
Она же вымолвить смогла:
— Да нет — прошла в свою обитель.

Исправник утверждал с напором,
Дубровский — он и есть француз,
Что Спицын рассказал с позором,
Какой он выстрадал «укус».

— Пока не «разберуся» с делом,
Француза я тебе не дам,
А Спицын наболтал нам — срам,
Так это просто пахнет блефом.

Что грабил здесь его учитель,
Как можно верить-то ему,
Ему, и трусу, и лгуну
Да Спицын просто — сочинитель.

Но всем нам он и в тоже утро
Зачем ни слова не сказал,
Сказать же было ведь не трудно,
Зачем так долго он молчал.

— Он клятву дал под страхом смерти,
Так застращал его француз;
— Сначала сам я разберусь,
Уж мне-то на слово поверьте.

Меж тем все поиски напрасны,
Исчез внезапно наш француз,
Но всё равно пока не ясно,
И было чем «подумать» в ус.

Петрович жил в плену сомнений,
Ведь если не виновен он,
То, скрывшись, повод дал для мнений,
Зачем же лезть-то на рожон.

А может быть успел он скрыться,
И кем-то был предупреждён,
А вот как тайну ту добиться,
Пока никто не искушён.

13

В начале следу(ю)щего лета
Настало много перемен,
Читатель явно ждёт ответа
На разворот событий крен.

В верстах так тридцати примерно
От Покровского села,
В поместье площадью безмерной
Судьба Марию занесла.

В поместье там жил князь Верейский,
Он долго заграницей жил,
Бывает так в делах житейских,
Рассеянным немного слыл.

Но в мае месяце вернулся,
Уже, наверно, навсегда.
На скуку он таку(ю) наткнулся,
Зачем приехал он сюда?

На третий день поехал в гости,
Кирилл Петрович — ведь сосед,
Размять немного свои кости,
Как раз застал его обед.

Он выглядел немного старше
Своих пятидесяти лет,
Обычно женятся ведь раньше,
В женитьбе не оставил след.

Кипела жизнь — сплошно(е) раздолье,
Вся жизнь была — сплошной разврат,
Неважно стало и здоровье,
И потому не был женат.

Его наружность столь приятна,
Любезен с женщинами был,
Но поведенье — непонятно,
Скучал всё время и курил.

Кирилл Петрович был доволен,
Что знатный князь — в его гостях,
Он рад и несомненно волен
Поместье чтить на радостях.

Но знатный гость аж задохнулся,
Когда попал на псовый двор,
Он даже в свой платок уткнулся,
Всё время отводил он взор.

И пруд, и липовы(е) аллеи,
И с липами старинный сад,
Ничто не радовало взгляд,
Сады английские — роднее.

Он восхищался всей природой
И для приличия — хвалой,
(Хотя и чуждо всё от роду),
Всё оценил, само собой.

Устал наш князь от посещенья,
Жалел, что начал сей вояж,
Но был он просто в восхищенье
И за обедом пришёл в раж.

Он встретил в зале нашу Машу,
Сражён был князь её красой,
Свою рассеянно ел «кашу»            
И красовался сам собой.

Её был оживлён явленьем,
Веселье наступило враз,
И с правом гостя в положенье
Не прерывал он свой рассказ.

О жизни личной заграницей,
О путешествиях, балах,
О том, что даже ей не снится
В каких он «райских был садах».

И Маше было интересно
Узнать о жизни золотой,
Живя в глуши, что ей известно,
Ведь личной жизни — никакой.

Уже после обеда сразу
Прогулку предложил верхом,
Но князь, ссылаясь на подагру,
Настойчиво просил о том:

Проехаться чтобы в коляске,
И сидя близко рядом с ней,
Себя почувствовать, как в сказке,
Ему так будет веселей.

А по дороге князь Верейский
Её уж заболтал совсем,
Рассказчик слыл он компанейский,
Тем боле, что сидел-то с кем?

И Маша вся была вниманье;
Вдруг он к папаше обратясь:
— Что за сгоревшее то зданье?
Не знал такого отродясь.

Дубровского усадьба это,
Земля теперь считай моя,
А сын его, разбойник этот,
В своей он шайке — голова.

И жив ещё, и он на воле,
И у тебя, князь, побывал;
— Да помню я, что в прошлом годе
Он что-то сжёг, иль своровал.

Знакомство с ним иметь бы ближе,
Хочу иметь я интерес;
— На всю округу мы в «престиже»,
Я не схватил чуть было стресс.

Он под учителем, французом
Жил целый месяц всё у нас,
Себя он показал не трусом,
Но, как учитель — просто класс.

Поведал наш хозяин князю,
Случившийся в семье конфуз,
Что целый месяц и ни разу,
Не знал — Дубровский есть француз.

Историю с сим гувернёром,
Подробно рассказал всю он;
Дубровский, как заворожён,
И в адрес власти он с укором.

Князь был внимателен к рассказу,
Нашёл он это странным всё,
И разговор сменил он сразу,
Он понял — далеко зашло.

Велел подать свою карету,
Домой собрался, возвратясь,
Хозяин гостем же гордясь,
Почёл за честь пристать с советом.

Но князь зачём-то торопился,
Остаться ночевать не мог,
Доволен был и извинился,
И в гости звал к себе, как долг.

Почёл за честь слова те князя,
Хозяин, Троекуров наш,
Вошёл от гордости он в раж,
С любимого конька не «слазя».

Три тыщи душ в его именьи,
Имея званье генерал,
В своём, по крайней мере, мненье
Он равным с ним себя считал.

Уже гостят в его поместье
Два дня спустя отец и дочь,
Собрать именья бы вместе,
Уже и в мыслях он не прочь.

Чем ближе гости всё к именью,
Он любовался всем и вся;
Его крестьянские селенья,
И даже чистые дома.

Господский дом его из камня,
Как в стиле замков англичан,
Лугов зелёных ярко(е) пламя,
Коров швейцарских караван.

И парк, раскинувшись круг дома,
Манил прогулки совершать,
Гостей всегда влекла истома,
В раю земном здесь побывать.

И стол накрыт в прекрасной зале,
И князь гостей подвёл к окну,
И вид с окна и даже дале,
Дополнил эту красоту.

Пред ними протекала Волга,
На ней покоились суда,
Казалось, что плывут так долго,
И не поймёшь, какой куда.

Когда же осмотрев картины,
Осмотр всех поразил гостей,
Его прекрасные все вина,
Смелей их сделал, веселей.

И каждую свою картину,
Подробно объяснял ей князь,
И он искал незриму(ю) связь,
«Связать эпоху паутиной».

Была в восторге наша Маша,
Свободно вся вела себя,
Да плюс обеденная «каша»,
Расплавили крупинки льда,

Что вечно сковывали чувства,
Не знала многого она,
Одна всё время потому что,
Всегда развлечься так ждала.

Питьё кофея наслажденье
В беседке редкой красоты,
У озера стоит строенье,
С водой природной чистоты.

Оркестр заиграл внезапно,
С гребцами лодка в числе шесть
К беседке подплывала плавно,
Как будто отдавая честь.

Не только было всё катанье,
Плывя к отдельным островам,
По островам идёт гулянье,
Не скучно чтобы было Вам;

В одном — нашли они статую,
В другом — заброшенных пещер,
Реликвию ли дорогую;
И князь всегда давал пример,
Объясняя их значенье,
Получая наслажденье.

Она с девичьим любопытством,
Всё возбуждалась каждый раз,
Когда, минуя он бесстыдство,
Скрывал несказанно(е) подчас.

Бежало незаметно время,
Смеркаться начало уже,
Прогулок всех как будто бремя
Росло у всех почти в душе.

Любезен князь бывал с гостями,
Их в доме ждал уж самовар;
На свет тащил, как с потрохами,
Своё именье, как товар.

Просил он Машу быть хозяйкой,
Поскольку сам он холостяк:
— Ты, Маша, чай поразливай-ка,
Я расскажу пока пустяк.

В тиши вечерней грянул выстрел,
Ракета взвилась прямо вверх,
Все на веранду вышли быстро,
Накинул шаль он Маше сверх.

Огни цветные беспрерывно,
То перед домом — фейерверк:
Колосьями взлетали вверх
И гасли как-то так надрывно.

А новые неслись за ними
Фонтаном, пальмами, дождём,
Сплошным потоком были зримы,
Вертелись будто колесом.

Ах, как же восхищалась Маша,
И князь с ней рядом радый был;
— Поездка вся удалась наша,—
Отец так Машин оценил.

Затем последовал и ужин,
Почти такой же, как обед,
И стало ясно, князю нужен
Зажечь в глазах у гостя свет.

Ночёвка в спальнях специальных,
На утро — снова за столом,
Прощание с официальным
Приглашением в свой дом.

14

Грустила, вышивая в пяльцах,
Мария, сидя под окном,
Вдруг прямо шлёпнулось на пальцы,
Письмо, как будто снежный ком.

Его раскрыть и не успела,
Была звана сейчас к отцу,
Видать какое срочно дело,
Спокойный вид придав лицу.

Князь удостоил посещеньем,
Кирилл Петрович — не один,
Желанный в доме появленьем,
А князь всегда был господин.

Верейский встал навстречу Маше,
И молча, поклонился ей,
Он в замешательстве был даже,
Её душою жаждал всей.

— Скажу тебе я Маша новость,
Она обрадует тебя,
Сказать бы, если так на совесть,
То князь, давно тебя любя,

Руки твоей сейчас он просит;
Он очарован весь тобой,
Тебя он высоко возносит,
И назовёт своей женой.

Смертельно побледнела Маша,
Молчала, как, остолбенев,
В её главе такая каша,
Наверно, ум окаменел.

Князь взял красавицу за руку,
Спросил: «Согласна ли она?»
Но на лице увидел муку,
Она такого не ждала.

— Она, конечно же, согласна, —
Ответил за неё отец:
— Сказать же трудно слово гласно,
С тобой пойдёт и под венец.

Вы будьте счастливы на веки,
Целуйтесь дети прямо счас,
Теперь Вы оба мои дети,
От всей души я «здравлю» Вас.

Но молча, всё стояла Маша,
Князь только руку целовал,
Слезами всё лицо умазав,
Её весь вид ответ давал.

— Ты осуши-ка свои слёзы,
Иди-ка Машенька к себе,
Девицам только снятся грёзы,
Лица уж «нету» на тебе.

Они все плачут при помолвке,
У них уж так заведено,
Но в этом плаче мало толку,
А мной давно всё решено.

Слезам своим давала волю,
Закрывшись в комнате своей,
Чтоб быть у старика женою,
Ведь князь стал ненавистен ей.

Объята вся она отчаньем:
— Сего не будет никогда,
С Дубровским ли моё венчанье,
Иль лучше монастырь тогда.

Читать письмо хватилась жадно,
Вдруг вспомнив тут же о письме,
Быть может всё поможет мне,
Оно в беде ведь может важно.

Лишь пару слов там было в тексте:
«Часов так в десять, в прежнем месте».

15

И лёгкий ветр повеял к ночи,
Луна всем светит, ночь тиха,
И шорох слышен чуть слегка,
Деревьев запах веет сочен.

Почти «столкнулася» с Дубровским,
В беседку проскользнув, как тень;
— Нельзя встречаться нам в Покровском,
Я знаю всё, нам страшен день.

Когда Вам будет очень плохо,
Сказать должны и дать мне знать,
Как жить мешать Вам будет кто-то,
Меня на помощь Вам позвать.

— Но как в моём Вам положенье,
Свою защиту применить;
— От ненавистного решенья
Могу вообще освободить.

Вам князя тронуть даже пальцем
Ни в коем случае нельзя,
Никто не должен быть страдальцем,
Прошу, коль любите меня,

— Его не трону, Ваша воля,
Обязан жизнью Вам Ваш князь,
Но как спасти мне Вашу долю?
Отец и князь сплели уж вязь.

— Надеюсь тронуть я слезами,
Меня он любит, хоть упрям,
Но если честно, между нами,
Себя так просто не отдам.

— Вы не надейтесь по-пустому,
Вам не разжалобить его,
Ведь он считает по-простому,
Капризы Ваши — лишь ничто.

Что брак затеян по расчёту,
Ведь это ясно людям всем,
Чтоб жить богато, без заботы,
Чтоб Вы княгиней стали с тем.

Под власть стареющего мужа,
Насильно втянут под венец,
Всему настанет и конец,
А счастье Ваше им не нужно.

— Тогда женою буду Вашей,
Тогда Вы явитесь за мной;
— Но как создам я счастье наше?
Хотя Вы ангел Маша мой.

Живу давно я вне закона,
Сейчас — я бедный дворянин,
За нами вечная погоня —
А если буду не один?

Со мною не найдёте счастья,
Я лишь желаю счастья Вам,
Князь —  стар и быть любви ненастью,
В мужья Вам тоже не отдам.

Идите снова Вы к папаше,
Бросайтесь в ноги Вы ему,
Чтоб не сломал судьбы он Вашей,
Богатство Вам мол не к чему,

Найдёте страшную защиту…
Коль будет он неумолим,
Он Вам причинит лишь обиду
Своим решением таким.

Но, как и это не поможет,
Закрыл руками он лицо,
Казалось, и дышать не может;
— Так вот дарю я Вам кольцо.

Решитесь, коль моей защиты,
Кольцо положите в дупло,
И Вы не будете забыты,
Другого если не дано.

Он обнял Машу на прощанье,
Она — заплаканная вся:
— Твоё мне дорого признанье,
Ты, Маша — просто жизнь моя!

Её, целуя, он покинул,
Как будто в ночь он просто сгинул.

16

А весть о княжеской женитьбе
Мгновенно превратилась вслух,
Осталось Маше только выть бы,
Но слухи замыкали круг.

Но для ответного отказа,
Тянула Маша этот день
И не сказала «да» ни разу,
Бродила в доме, словно тень.

В молчанье видел он согласье,
Князь о любви не хлопотал,
Он не откажется от счастья,
Он был богат и твёрдо знал.

Но вот пришло вдруг и признанье,
С отказом прислано письмо,
Но не пропало в нём желанье,
Его не сильно обожгло.

Ускорить надо эту свадьбу,
Решил он твёрдо для себя,
И от того в свою усадьбу,
Невесты чувства все щадя,

Он вызвал будущего тестя,
Ему он показал письмо,
Просил его не делать «чести»,
Не оглашать пока его.

Он тоже грезил о согласье,
И был, конечно же, взбешён,
Ускорить полученье счастья,
Решился по причине он.

Одобрил князь его решенье,
Назначить свадьбу через день,
Ждала она того мгновенья,
Ходила Маша словно тень.

Визит нанёс своей невесте,
Подлив в проблему и огня:
— Отказ Ваш мне совсем не к месту,
И к Вам приехал я не зря;

Не в силах с этим согласиться,
Лишиться Вас мне тяжело,
В могилу что ли мне ложиться,
Отказ Ваш — будто всё равно.

Терпенье мне снискать же Ваше,
Надеюсь, я найти потом,
Не разрушайте счастье наше,
Женой войдите Вы в наш дом.

Уехал он к себе в поместье,
Её с почтеньем целовав,
Ни слова боле не сказав:
С её отцом решили вместе,
Ускорить свадьбу эту с князем,
Он клятвой с «тестем» уж связан.

Как только отбыл князь в именье,
Отец зашёл в покои к ней,
И твёрдо высказал решенье,
На завтра быть готовой ей.

Залилась Маша вся слезами,
Прильнув к ногам её отца;
— Он старше многими годами,
Я не желаю с ним венца!

— Да что же значит-то всё это,—
С угрозой вскрикнул тут отец:
— Теперь же честь наша задета,
Как не желаешь под венец.

Была же ты во всём согласна,
Раз ты молчала до сих пор,
Отказ даёшь ему напрасно,
Теперь-то что же за укор.

Себя дурачить не позволю,
Так дело просто не пойдёт,
Выходит я тебя неволю,
А князь всё это время ждёт.

Морочить голову негоже,
У нас с ним сговор уж давно,
И оговорено всё тоже,
Всё нами с ним и решено.

Но Маша вторила всё снова:
— Да не губите Вы меня,
Идти я замуж не готова
И не хочу я, не любя.

Меня толкаете к несчастью,
Вам будет грустно без меня,
— Я лучше знаю, что для счастья
Девицам нужно для житья.

Уже чрез день и будет свадьба,
Не лей напрасно своих слёз,
Они некстати даже как бы,
Не нужно мне твоих заноз.

— Сгубить меня, Вы что ль решились,
Найду защиту я тогда,
Видать, Вы с князем сговорились,
Не дам в обиду я себя.

— Нашёлся вдруг тебе защитник,
Грозится вдруг мне дочь моя,
Да кто ж такой этот зачинщик,
Да кто ж защитник у тебя?

— Дубровский, — отвечала Маша,
Уже отчаявшись совсем;
— Добро, — сказал он: воля Ваша,
А я запру тебя меж тем!

Сиди, покамест здесь до свадьбы,
Не выйдешь с комнаты своей,
Тебе арест в «подарок» как бы
И запер за собою дверь.

Облегчила немного душу,
Сказав так прямо всё отцу,
Теперь ход надо дать кольцу
И больше никого не слушать.

Увидеться желала снова,
Опять чтоб дан бы был совет,
Но снова Маша не готова
Конечный дать ему ответ.

Сама ходила на свиданье,
Но заперта была на ключ,
Поняв она, что с запозданьем
Мелькнёт её надежды луч.

Недвижно глядя она в небо,
Уснула Маша пред окном,
Будто князь и вовсе не был,
И снился ей прекрасный сон.

17 

Проснувшись, мыслью было первой,
В дупло отправить то кольцо,
Но обстановка была нервной,
Доставить как его должно.

Она была же под арестом,
Как под охраной, взаперти,
И не могла сойти ни с места,
И не могла теперь уйти.

Но вдруг в окошко так легонько
Ударил камушек так звонко;
А это братик её Саша,
Зная, что в опале Маша,

Он тайны(е) давал ей знаки;
Вот так решил он ей помочь,
Ведь в ссоре же отец и дочь,
Она всегда ждала атаки.

Она окно открыв поспешно,
Спросила быстро у него;
— Играешь ты ли так потешно,
А может, хочешь ты чего?

— Пришёл узнать к тебе сестрица,
Не надобно ль чего-нибудь?
На Вас ведь папенька сердится,
Так вот я и успел смекнуть;

Могу помочь Вам чем угодно,
Ведь Вас я искренне люблю,
Не будет даже неудобно,
И может, в чём-то пособлю.

— Спасибо, Сашенька, ты знаешь
С беседкой рядом дуб с дуплом?
Кольцо вот это ты доставишь,
Но только быстро и бегом.

Тебя не видел чтоб никто,
Держи, — и бросила кольцо.

Исполнил порученье Саша,
И повернул было назад…
Хотел обрадовать он Машу,
И несказанно был он рад.

Но вдруг оборванный мальчишка,
Какой-то рыжий и косой,
Подходит к дубу, как воришка,
И сразу он — в дупло рукой.

Как коршун, бросился барчонок,
Вцепился мёртво он в него,
Хотя и мал был, как волчонок,
Но не пугался ничего.

— Оставь кольцо, ты заяц рыжий!
Кричал наш Саша на весь сад:
— И верю я, что это ты же,
Хотел разграбить этот клад.

Но крепко держит вора Саша,
И, получив удар в лицо,
— Сюда, на помощь, это — кража,
Кричал Сашок во всё горло;.

Но рыжий старше и сильнее,
Он сразу повалил его,
Но тут и в вора самого,
Рука вцепилась тяжелее.

Оторван рыжий был от Саши,
Степан, садовник, подоспел,
Побег пытался сделать даже,
Сбежать наш рыжий не успел.

Был связан и в село доставлен,
Попался рыжий не к добру,
И пред хозяином предстал он
Как в самый раз тут, по утру.

Спросил Петрович у Степана:
— Что здесь за фокусы с утра?
Ведь нам от рыжего болвана,
Я вижу, что не ждать добра.

Зачем же с этим косоглазым,
Сашок, связался просто ты,
Решали вместе Вы с ним разом
Какие общие мечты?

— Он из дупла украл ту штуку,
Кольцо, — но Саша был смущён;
— Дупло, кольцо — какая шутка,
И Маша здесь вообще причём?

Раскрыть ему чужие тайны:
Дала мне Маша то кольцо,
Смущён был Сашенька наш крайне,
Он понял, что — не хорошо.

Но после долгих запирательств
И наказания, угроз,
Отцовских крепких всех ругательств,
Всё рассказал отцу всеръёз.

— Кольцо сестрица его, Маша,
Ему вручила снесть в дупло;
Её любимый братик Саша
Отнёс с охотою его.

— А рыжий пойман был как вором,
Хотел ограбить этот клад,
Я дрался с ним, аж до упора,
Чтоб всё пошло у нас на лад.

— С тобой мне всё уже понятно,
Теперь ты, рыжий, отвечай,
Ты чей? Да сказывай мне внятно,
В саду что делал невзначай?

— Малину крал, — и не смутился,
И без смущенья так стоял,
Как будто казус не случился,
Кольца он будто бы не брал.

— Так ты сознайся лучше сразу,
Малина что, растёт в дубах?
Косишь ты, малый, и не глазом,
Отдай кольцо, не будь дурак!

Сознайся, так я сечь не буду,
И на орехи ещё дам,
И случай вовсе я забуду,
Тебя не выдам, не продам.

Молчал наш рыжий, и — ни слова;
И принял вид он дурачка;
— Добро, — сказал, — не у такого
Рога ломали у бычка.

Запри Степан его покрепче,
Стеречь его бы нам ловчей,
Чтоб нам потом всем было легче,
Всю правду выжать поскорей.

Исправника позвали срочно,
Но мыслил он ещё и сам;
«Так значит дочь и — это точно,
С Дубровским ввязла по делам.

И рыжий ждёт уже допроса,
Исправник тоже во дворе,
И нет для барина вопроса,
Уверен твёрдо он в себе.

Что пойман им уже Дубровский,
Поведал чину свой рассказ,
И только лишь ему по-свойски,
Даёт, как другу, он наказ.

Закончить всё благое дело,
Уже ведь пойман им связной,
И действуй, друг мой, теперь смело,
Любуйся им, вот он какой.

Исправник слушал со вниманьем,
Всё время глядя — как связной,
По виду — весь в непониманьи,
Он только парень озорной.

Исправник умный был мужчина,
Он думал быстро, что к чему,
В насилье не найдёшь причину,
И делу вред внесёт всему.

Один оставшись с генералом,
Решил он парня отпустить,
Но чтоб не просто так, задаром,
А дальше, всё за ним следить.

— Сослать тебя ли в поселенье,
Или сажать совсем в острог,
Тебе я выпросил прощенье,
Вступился я, он очень строг.

Ты барину будь благодарен,
Да не имей привычки сметь,
Малину рвать, предмет украден,
Запомни это, парень, впредь.

В свою родную Кистенёвку,
Бегом пустился рыжий прочь,
Поведать там про обстановку,
Ведь крайне нужно было вточь.

18

Готовка всех и вся к венчанью,
Весь дом в движенье, суета,
Она пред зеркалом сидя,
Рядили Машу на прощанье.

Княгиней наша Маша станет,
Пройдёт всего лишь один час,
Она, пока что, вот сейчас,
Уже пред алтарём предстанет.

Сидит она в своей уборной,
На ней уж свадебный наряд,
Молчит она, но всё упорно
К ней мысли лезут все подряд:

— Но, где же этот мой спаситель?
Ведь знак тревоги подала,
Ужель отец мне повелитель?
Такого я и не ждала.

Но вот уже и всё готово,
Карета подана к крыльцу,
Не будет ли конца другого,
И веры нет тому кольцу?

Отец благословил невесту
На новый жизненный редут,
Она же — не находит места,
Её желаний не поймут,

И снова просит о пощаде,
И снова у отцовских ног,
Отец неумолим и строг,
Он к дочери, своей отраде.

Внесли служанки в ту карету,
Её без чувств уже почти,
Её мечты кану;ли в лету,
Ей от судьбы и не уйти.

Людей сразила её бледность,
У церкви ждал её жених,
(Лишь рад он был из них двоих),
Её ж желание — не редкость:

Как за нелюбого мужчину,
Когда неволили невест,
Невесту старцу как подкинув,
А дальше — бог один лишь весть.

А в церкви холодно и пусто,
Закрыли сразу же и дверь,
Священник местный очень шустро
Венчал хозяйскую здесь дщерь.

Ничто не видя и не слыша,
Она была вся не своя,
Её сознание колышет,
Одна лишь мысль её, свербя:

— Куда девался мой спаситель,
Как бросить мог её одну?
Теперь навек её обитель
Именье князя; всё ко — дну.

«Подарен» поцелуй ей князем,
Обряд окончен, он — как дань,
Чуть не упала она наземь,
Как кем-то загнанная лань.

Опять, держа её под руки,
Посажена в карету вновь,
Нача;лись для неё все муки,
Испортили её всю кровь.

Карета мчалась в их именье;
Проехав вёрст так с десяти,
Как вдруг случилось приключенье:
Слышны погони уж крики;.

Толпа людей вооружённых,
Карету плотно взяв в кольцо,
Хозяев испугав законных,
Предстало в маске вдруг лицо:

— Свободны Вы и выходите!
— Что это значит, кто такой?
— Дубровский я, ведь Вы хотите
Знакомство с ним свести порой?

Но князь не робкого десятка,
Возил с собой он пистолет,
На всякий случай, для порядка,
Как какой-нибудь пакет.

Успел он выстрелить в ту маску,
Дубровский ранен был в плечо,
Второй он вынул, как запаску,
И бой гремел уж горячо.

Но выстрелить ему не дали,
С кареты вылетел он вон,
Ножи над ним уж засверкали,
Его раздался громкий стон:

— Не трогать, — крикнул вдруг Дубровский,
— А вы свободны счас сполна;
Хотя и подвиг был геройский,
Но не была его вина.

— Но нет, — сказала, — уже поздно,
Уже я венчана — жена,
Я ждала Вас сколь это можно,
Спасенья всё же не нашла.

— Но приневолены Вы были
И согласиться не могли;
— Я согласилась, иль забыли,
Не помогли, с ума свели.

— Теперь князь — муж, спектакль окончен,
Освободить прошу я нас,
Другой путь для меня порочен,
Дорогу дайте нам сейчас.

Но раны боль, души волненье,
Лишили атамана сил,
К тому ещё его раненье…
Не стал уже Дубровский мил.

Но что он делать будет с Машей,
Когда бы ей свободной стать?
В его погрязнет она «каше»,
Что сможет в жизни он ей дать?

Упал он, но отдал команду,
Дорогу дать, не трогать всех,
А сам подумал: свою банду
Распустить уже не грех.

19

Гнездо разбойничье иль база,
В дремучем спрятана лесу,
И скрыта от людского глаза,
Понятно, что «не на носу».

В лесу, на узенькой полянке
Возведён был укрепрайон,
И вал, и ров, и три землянки,
Вот весь разбойный бастион.

А на виду стояла пушка,
Укрепрайон был слишком слаб,
А пушка та, словно игрушка,
Пугать бы ею только баб.

В землянке, устланной коврами,
Трюмо для дамы, туалет,
Всё приготовлено для дамы,
«Немного краше был бы свет».

Лежал же сам он на кровати,
И книгу он держал в руке,
Такие были их полати
В походной жизни, налегке.

Как вдруг, по лагерю тревога,
Мелькнув так быстро, словно тень,
«Проснулась» как бы вся «берлога»,
Прощай теперь сей мирный день.

Все во дворе собрались скоро,
И все уже стоят «в ружьё»,
Его команда от дозора,
Одно сплошное мужичьё.

Доклад дозорных был короток;
В лесу солдаты, к нам идут,
Команда есть «закрыть ворота»,
А пушку к бою, взять редут».

Коснулась всех почти мгновенно,
Но каждый своё место знал;
И вскоре полк солдат, примерно,
Стремглав бежит на этот вал.

Дубровский сам стоял у пушки,
И первый выстрел сделал он,
Как из ружья, и через мушку,
И враг был метко поражён.

Но выстрел пушки, как затменье,
Принёс смятенье в стан врагов,
Весь ход переломив сраженья,
Хотя солдаты взяли ров.

Но офицер видать был храбрым,
Сам смело бросился вперёд,
Чтоб показать солдатам бравым,
Сломить ход боя весь черёд.

Бой рукопашный завязался,
Солдаты на валу уже,
Дубровский всё ж не растерялся
И, чтобы стало не ху;же;

Убил он тут же офицера,
Решило это и весь бой:
И больше не было примера,
Кому вести их за собой.

Дубровский одержал победу,
Но понял он уже давно,
Чтоб не накликать боле беду
Сейчас же им и решено:

Опасность очень уж большая,
Распустит тут же свой отряд,
И больше, разуму внимая,
Чем дальше — лучше тем навряд.

Собрал он всю свою дружину,
Сказал, покинет навсегда,
И Вам советую я сгинуть,
А жить разбоем — никогда.

Никто не знал, куда девался,
Исчез бесследно атаман,
Иль за границу он подался,
А может быть и то обман.

Январь 2012






 



 









 
 










      





 




 








 


 















 








 
 

   


 















 Дубровский
( по А.С.Пушкину)
  (второе издание)

1

Кирилл Петрович Троекуров
Богат и знатен родом был,
Но вёл себя, как «Самодуров»,
С таким он званьем просто жил.

Кичился он своим богатством,
Хвалили все его во всём,
Всегда хвалился русским барством
В селе Покровское своём.

Обласкан был своей он властью,
В деяньях рушил он всю грань,
Любил в делах подобострастье,
Ему в подарок данну(ю) дань.

Готовы тешить барску праздность.
Всегда гостями полон дом,
И неизведанную странность,
И поощряя буйство в нём.

Он  был совсем необразован,
Хотя и был он генерал.
Всем окруженьем избалован,
Пороки худшие вобрал.

Порывам пылкому же нраву
Он волю полную давал,
Свершал деянья не по праву,
И от обжорства он страдал.

Но был физически он крепок,
Всё время был навеселе,
Держал гарем в шестнадцать девок,
Заняты рукодельем все.

Все жили в флигеле отдельном,
Где двери были на замках,
Ключи носил с собой нательно,
Чтоб не попасть ему впросак.

Затворницы все молодые
Гулять — лишь под надзором — в сад,
И, вспоминая дни былые,
Их замуж «гнал» не всех подряд.

На место их идут другие,
Его пополнить чтоб гарем,
Крестьяне же и дворовые,
Всегда довольны были тем;

Его тщеславились богатством,
Гордились славою его,
Хотя и слыл он своенравством,
И строгость в «плен» брала всего.

Он постоянно был в разъездах
По всем владениям своим,
И в длительных пирах и действах,
В проказах, выдуманных им.

В проказах жертвою бывали
Обычно, кто ему знаком,
Но и друзья не избегали,
Тот, кто был участью влеком.

Но исключеньем слыл Дубровский,
Поручик гвардии отставной,
Соседом был села Покровско(го),
И был он там, ну, как родной.

Они служили где-то вместе,
Его всегда Кирилл ценил,
За то, что он без всякой лести
Всю правду-матку говорил.

Друзья расстались и надолго,
Отставку «взял» Дубровский вдруг,
Всегда считал он своим долгом,
( И это знали все округ);

Дела поправить в их именье,
В нём поселиться он решил,
Но из-за средств тех неименьем,
Он просто бедно там и жил.

Вот как-то раз Кирилл Петрович,
Хотел ему кой чем помочь,
Его взыграла тут и совесть,
И гордость гнала помощь прочь.

В отставке — тоже Троекуров
Спустя совсем немного лет,
Его паршивый слишком норов,
Увидел генерала свет.

Они обрадовались встрече,
Бывали вместе каждый день,
Именья были недалече,
И им совсем не было лень;

Заехать запросто друг к другу,
Они болтали обо всём,
Хотя Кирилл во всей округе
В визите не нуждался том,

Они ровесниками были,
Женились оба по любви,
Но вскоре оба овдовели,
И дале, жили всё одни.

Дубровский младший жил в столице,
Его единственный был сын;
Имел Петрович дочь девицу,
И жил, конечно, не один.

И часто повторял хозяин:
—Послушай-ка, сосед, мой брат,
Нам твой Володька был бы славен,
С охотой был бы я твой сват.

Отдал бы за него я Машу,
И породнились мы б с тобой,
Они украсят жизнь всю нашу,
Нам позавидует любой.

— Володька не жених Марии,
Он им не может быть никак,
За это чтобы не корили,—
Держал ответ Дубровский так:

— Жена нужна ему из бедных,
Володька бедный дворянин,
Чтоб в доме был он господин,
А не слуга бабёнки вредной.

Согласье было между ними,
Хотя и беден был сосед,
Всегда он мненьями своими
Шёл против, не боялся бед.

Всех удивляла смелость эта,
Никто ведь возражать не смел,
А для других же было вето,
Никто перечить не посмел.

Случилось так у них однажды,
Что дружба кончилась у них,
Врагами стали они каждый,
Вражда пленила их двоих.

Для барина в своём именье
В далёкие те времена,
Всегда охота — развлеченье,
Да и не только та одна.

Всегда охота — выезд целый,
Легенды все о нём текли,
К нему готовка столь умела,
Охотно всех туда влекли.

Приказ был накануне отдан,
Готовым быть к пяти утра,
Давно порядок был там создан:
Не быть без кухни и шатра.

Обед чтоб прямо на природе,
Свершался им в кругу друзей,
Потом молва в честном народе
Текла о нём в округе всей.

Давно хозяин пред охотой
Завёл обычай свой такой,
Осмотр чтоб псарни — всей заботой
Он вёл с гостями не простой.

Гордился он своею псарней,
Не псарня, а собачий парк,
Ничто ему не было славней,
Осмотр чем в псарне всех собак.

Собак же тех уже пол тыщи,
Там всяких гончих и борзых,
Живут они людей почище
И пункт леченья для больных.

Для них  — отдельный даже лекарь,
Родильный обустроен бокс,
Хозяйский у них повар-пекарь,
Всё требует собачий спрос.

Должны все гости восхищаться
Такою псарнею его,
Один Дубровский возмущался,
Был хмур, молчал ото всего.

Он тоже был охотник ладный,
В охоте понимал он толк,
Своя же псарня — неприглядна,
Смотрел завистливо, как волк.

Ну что ты хмуришься Андрюша,
Иль псарня вся не по душе:
— Она чудна, но я «пекуся»,
Живётся людям всё хуже.

— Мы на житьё здесь не в обиде,
И надо нам сиё всем внять,
Так и иной ту псарню видя,
Мог бы усадьбу променять;

Любую выбрать здесь конурку,
Теплей здесь будет и сытней,—
Ответил быстро как бы в шутку
Один из псарей, что был в ней.

Мысль дерзкая была холопа,
Ответом был всеобщий смех,
Хоть шутка и была не плоха,
Потешил сей холоп уж всех.

Но все при;нуждены смеяться,
Она годна для всех гостей,
Решил Дубровский отмолчаться,
Он из гостей был всех смелей.

Когда же сели все за ужин,
Дубровского и след простыл,
Он на охоте очень нужен,
И Троекуров тут вспылил.

Догнать велел «свово» он друга,
Ведь без него — охоты нет,
Об этом знала вся округа,
Померк охоты самый цвет.

Посланец тот вернулся вскоре,
Сказал, что он и не придёт,
Кирилл Петрович молвил: « В ссоре
С ним буду, коли не поймёт».

И послан был курьер тот снова,
Соседа-друга известить,
Приехал к ночи чтобы скоро;
Себе велел постель стелить.

Приехал ли уже Дубровский? —
На утро первым был вопрос,
Письмо ответом было свойским
На его хозяйский спрос.

В Покровском не бывать отныне,
Причину дал на свой отказ,
Того псаря прислать с повинной,
Пока не будет Ваш приказ.

Давно не был Петрович в гневе,
Такого он стерпеть не мог:
— Он что, приказывает мне ли,
Людей своих чтоб не берёг?

Да знает он ли, с кем связался!
Вот я ж его… Постой-ка, брат,
Так значит, ехать отказался,
Так чудно, что ты мне не сват!

И, как обычно, на охоту,
Он ехал с пышностью своей,
Но, несмотря на все заботы,
Успехов не нашёл он в ней.

Обед пришёлся не по нраву,
Бранил подряд он всех гостей,
И, не имея на то права,
Домой поехал средь полей;
Полей Дубровского, соседа,
Ему с досады сделать вре;да.

А время шло, вражда окрепла,
Дубровский в гости не «езжал»,
Надежда примиренья блекла,
А сам по другу он скучал.

Он изливал свою досаду,
Ругаясь, как мужик простой,
По всей округе теперь кряду
Считали, пахнет здесь войной.

Однажды объезжал владенья,
Услышал стук он топора,
Дубровский был в недоуменье,
Уж слишком ранняя пора.

Он поспешил в любиму(ю) рощу,
Покровских мужиков застал,
И поступил он с ними жёстче,
Плетьми двоих он наказал.

Изъял трёх лошадей в добычу,
И был отменно он сердит,
Ведь раньше никогда, обычно,
На лес не зарился бандит.

Он понял всё, в разладе дело,
Они смекнули, что к чему,
И от того они так смело,
Поехали рубить к нему.

Петровича повергнул в ярость
Об этом слух, и в тот же день,
Соседа проклинал он наглость,
Метался в доме словно тень.

Хотел напасть на Кистенёвку,
В порыве гнева так решил,
Но стало вдруг ему неловко,
Уже потом он чуть остыл.

Шагая взад, вперёд по зале,
Пролётку разглядел в окне,
Из коей человек в камзоле,
К приказчику шёл во дворе.

Он по фамилии — Шабашкин,
Знал заседателя он в нём,
Налил ему стакан «злой бражки»,
Велел позвать его он в дом.

— Явился ты уж очень кстати,
Зачем пожаловал ты к нам?
— Кому-нибудь что передать ли,
Я в город еду, нужно ль Вам?

— Вот выпей водки и послушай,
Так дело есть мне до тебя,
Сосед был другом у меня,
А счас, он стал уж непослушный.

Хочу забрать его именье,
Когда-то относилось к нам,
Но гложет вечное сомненье,
Хотел бы уточнить я сам.

Купил мой предок у кого-то,
И продал он его отцу,
Придраться бы к покупке строго,
Вернуть имение истцу.

— Продажа, верно, по закону,
Мудрёно дело, генерал,
Вот если б он нам показал
Бумаги для решенья спора.

— Но документы все сгорели,
Вот в том то этака беда;
— Ну что, ж Вам лучше, вот тогда
Законом мы и овладели.

— Надеюсь на твоё усердье,
Тебя я лично награжу,
Стоит мне в горле милосердье,
Пора кончать мне с ним вражду.

Шабашкин принялся за дело,
Исправным он юристом слыл,
И дело вёл он столь умело,
В нём до конца он не остыл.

А ровно через две недели
Дубровскому пришёл пакет,
Где изъявляли в этом деле,
Прислать законный в том ответ.

Насчёт законного владенья
Родным имением своим,
В противном случае — объясненья
Он должен был представить им.

Андрей Гаврилыч удивлённый,
Нежданным выглядел запрос,
Ответ писал он озлоблённый
На так поставленный вопрос.

Писал — досталось по наследству
Давно покойного отца;
Сосед мой ищет только средства,
Вернуть всё то на путь истца.

Он мстит мне за непослушанье;
Отнять именье — воровство,
Он заслужил лишь наказанье,
И это просто баловство.

Сие письмо — подарок судьям,
Не знает точно толк в делах,
И по судейским этим блудням,
С Законом будет не в ладах.

Горяч Андрей, неосторожен,
Он к правде судей призывал,
Здесь лишь законный путь возможен,
А он словами возражал.

А на повторные запросы,
Ответил дельным он письмом,
Но не решило всё вопроса,
Не учтено было потом.

В своей он правоте уверен,
Он мало проявлял забот,
И был совсем он не намерен
Деньгами «сыпать» для «тягот».

Толкуя впрямь и вкось указы,
Шабашкин хлопотал во всю,
Он помнил данные наказы,
Как лакомство попалось псу.

И в ход пошли и подкуп судей,
И что Петрович — генерал,
И вот свершилось правосудье,
Повестку суд ему прислал.

2

Дубровский не привлёк вниманья,
Когда явились оба в суд,
Никто не взял себе за труд
Подать и стул из состраданья.

Со свитой будто, как с эскортом,
Явился генерал-аншеф,
Числом услуг сразил он всех,
Был встречен он с большим почётом.

Настала тишина в том зале,
Уселся в кресло генерал,
Один Дубровский как стоял,
Стоять остался, как вначале.

Уже зачитан приговор,
Изъято в нём было именье,
Всем стало ясно, за;говор
Устроен был с лихим уменьем.

Кирилл Петрович, торжествуя,
Поставил подпись, весь сиял,
Андрей Гаврилыч, негодуя,
Потупив голову, стоял.

Просил его поставить подпись,
Тогда повторно секретарь,
Не понял как бы этой просьбы,
Дубровский как то смотрит вдаль.

Его глаза сверкнули зверски,
И вдруг он голову поднял,
С ним поступили изуверски,
Он как бы только что по;нял.

В судью, не помня, что он бросил,
Он с силой ткнул секретаря,
С себя оцепененье сбросил,
А сам весь яростью горя.

Едва с ним справились насилу,
Сбежались тут же сторожа,
Случился стресс с ним непосильный,
От гнева телом весь дрожал.

Кирилл Петрович был расстроен,
Судимый «друг» сошёл с ума,
Он был сначала так настроен,
Увидеть горе старика.

Решением суда убитым,
За гордость потерявший кров,
Униженным, при всех побитым,
И много «наломавший дров».

Он даже не поздравил судей,
Всё отравило торжество,
Теперь и праздника не будет,
Его хватило просто зло.

Дубровский же лежал в постели,
Был сильно болен, посему
И лекарь кровь пустил ему,
Он жив-то был лишь еле, еле.

Под вечер стало даже легче,
Вернулась память уж к нему,
Но слабым выглядел он резче,
Лежать он должен по сему.

Когда настал уж день другой,
То отвезли его домой.

3

Дубровский был серьёзно болен,
Припадков не было уже,
Но слабость — он же в ней неволен
Росла в нём и была хуже;.

Не помнил он свои занятья,
Из комнат он не выходил,
Не мог одеть он своё платье,
И даже плохо он ходил.

За ним смотрела теперь няня,
Возилась, как с ребёнком с ним,
И няня ни на что не глядя,
(С пелёнок чудно им двоим);

Ещё ходила и за сыном,
Ему была, как просто мать,
В порыве с ним она едином,
Ещё могла так много дать.

Она кормила и поила,
Не мог именьем управлять,
В конце концов, она решила,
Володе дать об этом знать.

И в тот же день ушло письмо,
Хоть запоздалое оно.

Владимир — сын жил счас в столице,
Кадетский корпус — его дом;
В полку гвардейском состоится,
Отважно служит теперь в нём.

Достойно содержать там сына,
И денег не жалел отец,
Кисти заслужена картина,
Там вырос сын, как молодец.

Честолюбив и крут он нравом,
Красив и статен, и высок,
Был уважаем он по праву,
Он был, как молодой росток.

Досуг у большинства был праздный,
Играл он в карты и — долги,
И к прихотям, конечно, разным,
Его влекло и от тоски.

От няни вдруг такие вести,
Он получает счас письмо,
Где непонятное словцо,
На путь толкает просто мести.

Хотят отторгнуть всё именье!
Понятно, что больной отец,
Собрался в путь, полон сомненья,
Расстроен наш герой «в конец»!

4

Хотел заняться он делами,
Сказать отец ему не мог,
Юриста так и не наняли,
Отец-то сразу занемог.

Листал он все его архивы,
Нашёл лишь первое письмо,
Ответ отца на те мотивы,
В себе имело суть оно.

Не мог понять он всю суть спора,
Решил последствий ждать конца,
И правду он считал опорой,
Считал во всём правым отца.

А между тем отца здоровье,
Всё хуже было с каждым днём,
Лишь только сын ему — подспорье,
Держал его ещё живьём.

Но апелляции по делу,
Давно и срок уже истёк,
И повод суд с сего извлёк,
Решение законным сделать.

Теперь Петрович там хозяин,
Уже закончен весь процесс,
Шабашкин уж поздравил всех,
И сам он как бы весь сияет.

Явился он к нему с поклоном,
Принять поместье навечно,
Его просил он неуклонно,
Жал он руку бесконечно.


Просил принять в свои владенья,
Доверить или «кой-кому»,
Награду бы за исполненье,
За это бы вручить ему.

Петровича заела корысть,
Смущён наш общий друг Кирилл,
В душе роптала его совесть,
Желанье мести проглотив.

Дубровский, друг в младые годы,
Он знал, что он сейчас больной,
Себе на пользу все невзгоды,
А он бессовестный такой.

Не принесла победа радость,
И на Шабашкина взглянул,
Как будто, он какую гадость,
Ему под руку подвернул.

Искал к чему бы привязаться,
Чтоб круче выбранить его,
Но не нашёл к чему придраться:
— Пошёл ты вон, не до того.

Шабашкин, видя, что не в духе,
С поклоном быстренько исчез,
Он точно знал, что злые слухи,
Ползут о нём, что в дело влез.

Кирилл расхаживал по зале
С волненьем в мыслях всех своих,
Не знал он, что же делать дале(е)
И кто ж подлец из них двоих.

Запрячь велел себе он дрожки,
Поехал к другу, правя сам,
Он не забыл ещё дорожки,
Услугу думал ему дам.

Довольный мщением и властью,
Дворянску(ю) не ронял он честь,
Не испытал он в деле счастья,
А посчитал это за месть.

Решил мириться он с соседом,
Убрать всю ссору и раздор
И, не теряя время, следом,
Добром решить весь этот спор.

Ему отдать назад поместье,
Облегчив душу сим свою,
И он, покончив с этой местью,
Мечтал селиться лишь в раю.

Смотрел с окна своей он спальни,
Когда уже въезжал во двор,
Приехал «друг» его нахальный,
Его узнал он, будто вор.

Лицо его багровым стало,
Смятенье выказал он всем,
Болтал он что-то как попало,
Глаза сверкали, вместе с тем;

Во двор указывал рукою,
Пытался с кресла даже встать,
Была болезнь его такою,
Но ничего не мог сказать.

Он полы подобрал халата,
Чуть приподнявшись… Вдруг упал,
Лежал без чувств… Уж нет возврата,
Паралич у него настал.

Слуга вошёл как раз с докладом,
Что ждёт сосед, принёс он весть,
Но сын свирепым своим взглядом:
Гнать прочь, свою запачкал честь!

Вот здесь бы срочно лекарь нужен,
Но не успел послать за ним,
Отец скончался, «безоружен»,
Он смертью был уже гоним.

Тогда Владимир, черней ночи,
С крыльца всем объявил о том,
А сам, потупив светлы(е) очи,
Вновь возвратился в отчий дом.

Кирилл Петрович мрачней ночи,
С призреньем, улыбнувшись так,
(А сам сердит он, между прочим),
Поехал он кормить собак.
 
5

Андрей Гаврилович Дубровский
Схоронен был на третий день.
Характер сына слыл бойцовский,
Бродил вначале он, как тень.

Все мысли — отстоять именье,
Не знал он, как начать, с чего,
Какое же принять решенье,
Всё время мучили его.

Поминки — в них полно народа,
Но он отсутствовал на них,
Дубровский будто канул в воду,
Оставив всех гулять одних.

Он скрылся в Кистенёвской роще,
Бродил и думал, чтоб понять,
Как сделать всё гораздо проще,
Назад вернуть, чтоб всё опять.

А, если отойдёт именье,
То что же делать-то ему,
За средств и денег неименьем
Бродить, как нищий, по миру.

Опухла голова от мыслей,
Смеркаться стало «на дворе»,

Одна другой все мысли «кисли»
В его недюженном уме.

Когда ж приблизился к усадьбе,
Толпу увидел во дворе,
Подумал, что такое стать бы,
Могло случиться на селе.

Стояли у сарая тройки,
И говор, шум стоял кругом,
Как будто после той попойки,
Кричали люди все гуртом.

А на крыльце в мундирах люди
Всё толковали всей толпе,
Хозяин у них новый будет,
И что законно всё вполне.

Антон бежал ему навстречу
И, задыхаясь, говорил:
— Как Вы ушли, ужо под вечер
Уездный суд нас посетил.

Кирилл Петрович Ваш хозяин,
Тако(е) решенье принял суд,
Теперь у Вас он будет барин,
Ему именье отдадут.

К чинам поднявшись на ступеньки,
Он дал понять им свой протест,
Людей чтоб с этой деревеньки
Не мог коснуться этот жест:

— Зачем народ-то будоражить,
Могли бы отнестись ко мне.
Коль новостью-то ошарашить,
Народ пребудет весь в гневе;.

— А мы и знать тебя не знаем,
И кто ты здесь теперь такой?
Шабашкин репликой простой
Вопрос решил непониманьем.

— Дубровский — истинный наш барин, —
Уже гудела вся толпа:
— Судьбою нам Дубровский дарен;
И гнева, ярости полна.

Бежали судьи сразу в сени,
Толпа вся двинулась к крыльцу,
Владимир понял, не к лицу
Чинить расправу из-за трений.

Зачинщиком признают точно,
Подальше лучше от греха,
Их надо защищать нарочно,
По крайней мере, счас пока.

— Постойте люди, не губите,
Сейчас ступайте по домам,
Вы с этим делом не шутите,
Вершить Вам самосуд — не дам.

Приказа слушались все люди,
Утих народ и — по домам,
«Ушли» от самосуда судьи:
— Урок всё ж им я преподам.

Его благодарил Шабашкин,
Просил оставить ночевать;
Ответ Дубровского был мрачен:
— Я не хозяин разрешать.

6

— Ещё вчера имел я угол,
Всё кончено,— сказал себе,—
Теперь я просто нищий круглый,
Я в этой проиграл борьбе.

Где вырос я и где родился,
Оставить должен буду дом,
Отец мой умер даже в нём,
Всю жизнь он жил там и трудился.

Его врагу, его соседу,
Достался дом теперь ему,
Кто нас вовлёк во все те беды,
Повинен в смерти кто, тому.

Такое я и не позволю,
Такому — нет и не бывать,
Не мог он с мыслью совладать,
Она уж вырвалась на волю.

Отца он разбирал бумаги,
Пакет нашёл — «письма жены»,
И, несмотря, на передряги,
Читал их, ведь они важны.

Во дни турецкого похода,
Писала в армию она,
Как рос Володя в эти годы,
Как с нетерпением ждала.

В семейно(е) окунувшись счастье,
Читая, забывал о всём,
Какое у него ненастье,
Забыв минуточку о том.

Он вышел с кабинета в залу,
Он сунул письма все в карман,
Чтоб не показалось им всё мало,
Отмстить бы всем им за обман.

Завален стол — бутылки, кружки,
Чины все спали на полу,
Казалось пир вчера «в дыму»,
Закрыл уже им все их ушки.

К полудню двигалось уж время,
Свалил в угаре пьяном сон,
И он решил чиновье племя,
За свой их наказать урок.

Своих людей собрал он вместе,
Велел им сена принести,
Поджёг Дубровский всё поместье,
Своей он воли вопреки.

Там мирно спало «правосудье»,
Охвачен пламенем весь дом,
Решилась участь местных судей,
Над всей округой, словно гром.

Хотя слышны были призывы,
Никто их не спасал сейчас,
Такие были здесь мотивы,
Кузнец лишь кошку только спас.

7

Весть о пожаре, как загадка,
Неслась так быстро, как пожар,
И не одна была догадка,
Летели слухи, как «базар».

Причиной и виной — поминки,
Где все, конечно же, пьяны,
Приказных были то же пьянки,
Курили, спали — дом сожгли.

Кто сказывал, что все сгорели,
И барин с дворовыми сам,
Кто пел совсем другие трели,
Не знаем, что и думать нам.

Кто сказывал, что сам хозяин,
И злобой, мщением движим,
Настолько был всегда отчаян,
Чтоб дать понять характер им,

Что сам поджёг свое именье,
(И это было многих мненье),
Чтоб не досталось никому,
Тем боле злейшему врагу.

Сам Троекуров вёл дознанье,
Останки судей уж нашли,
Но от такого опознанья,
К иному выводу пришли:

Не пострадал никто из местных,
А барин — в лес и слуги с ним,
Вполне возможно и уместно,
Поскольку он теперь гоним.

Но скоро и другие вести
Витали вслух по округам,
Они и с правдой и все вместе
Давали пищу всем мозгам.

Округа вся полна разбоем,
Поджоги, зверства и грабёж,
Неслись в округе с жутким воем,
Что жить там стало невтерпёж.

Отряд разбойников на тройках,
Носился лихо по стране,
Дубровский сам держался стойко,
Себе отчёт давал вполне.

И прямо днём по всей губернии
Помещичьи горят дома,
А все дороги и деревни
Под контроль взяла братва.

Но он простой народ не трогал,
Мстил только барам и их «псам»,
И в деле этом был он строгим,
Всегда начальником был сам.

Умом он славился, отвагой,
Великодушием в делах,
И он со всей своей ватагой
Всё время прятался в лесах.

Страдали люди от разбоя,
Дивились только одному,
Не мстил он только лишь тому,
Кто для него — источник горя.

А это был Кирилл Петрович,
Сосед, его заклятый враг,
Хотя он был хороша(я) сволочь,
Не мог ему вредить никак.

Хвалился Троекуров этим,
Он думал, что внушил им страх,
А также тем, как мы заметим,
Держал полицию в деревнях.

Высокомерен Троекуров,
Смех вызывал лишь этот факт,
Но все соседи лишь понуро
Убеждались — это так.

Согласны были, что Покровское,
Где поживиться было чем,
Не трогал он, как колдовское,
Боялся что ли он, зачем?

И каждый раз при новой вести,
Его светился гордый лик,
И раздавались лишь насмешки
В адрес власти, в этот миг.

8

А вот пред нами дочь Мария
В расцвете женской красоты,
Её намерения — благие
И романтичные мечты.

Отец любил аж до безумья,
Но был он с нею всё же строг,
Он угождал ей без раздумья,
Но в тоже время и жесток.

Не зная, как отец воспримет,
Что мыслит, иль свершит она,
Разбра;нит он или обнимет,
А от того была скрытна.

Росла она в уединенье,
Подружек не было у ней,
Редки; были; увеселенья,
Она скучала много дней.

Она читала очень много,
Все книги, где французский дух,
Не мог влиять отец так строго,
Совсем уж был он к чтенью глух.

Была у ней и гувернантка,
Француженка, мадам, Мими,
Хотя была и иностранка,
Её любил отец в тиши.

Но выслана в друго(е) поместье,
Когда скрывать стало невмочь,
Их «бружбы» и её последствий,
Как и с другими также в точь.

Любил её он боле прочих,
Ведь доброй девушкой была,
И мы читаем между строчек,
Ему сыночка родила.

И черноглазый мальчик Саша,
Уже шалун лет девяти,
При нём воспитывался даже,
Считался сыном во плоти.

Хотя в усадьбе тоже схожих,
Поставить если их с ним в ряд,
Полно ребят вполне похожих,
Точь в точь, как барина фасад.

И вот для маленького Саши,
Его любимца во плоти,
Он гувернёра нанял даже,
Чтоб в люди сына возвести.

Учитель нравился патрону,
Тем боле был он сам француз,
Он вёл себя согласно тону,
Хороший у француза вкус.

Представил все он аттестаты,
С рекомендацией письмо,
Служил француз у людей знатных,
В бумагах всё подтверждено.

Одним лишь был он не доволен,
Что молод был французик наш,
Но в этом сам француз неволен,
Имел учителя багаж.

Чтоб по-французски объяснится,
Велел позвать к себе он дочь,
Коль будет с девками резвиться,
Прогонит он француза прочь.

Такой ответ был очень грубым,
И чтобы скрасить суть его,
Она свой взор слегка потупив,
Едва взглянув ему в лицо:

— Отец надеется на скромность,
Достойно чтоб вести себя,
— Я завоюю благосклонность,
Все будут уважать меня,

Сказал хозяин в том же духе:
— Не нужно этого ему,
Он служит делу одному,
Учить мальчишку лишь науке.

Смягчён был перевод слов снова,
От грубых слов её отца:
— Принять учителем готовы, —
Дождался доброго словца.

Отпущен был француз в покои,
Ему назначенные кои.

Француз был безразличен Маше,
Она в нём видела слугу,
Считала, что не дело наше,
Держать таких в своём кругу,

Но вот беда, а он напротив,
Сражён невиданной красой,
Конечно же, и он не против,
Роман крутить со всей душой.

При виде Маши — лишь смущенье
И даже больше — трепет был,
Но никакого удивленья
Во взглядах Маши не открыл.

Был, в общем, ей он равнодушен,
Вниманья не достоин он,
Всегда казался ей он скучен,
А он, напротив, был влюблён.

Однажды дикий такой случай
О нём заставил думать лучше.

Любил забавы наш хозяин,
Одна из них была такой;
Держал покровский этот барин
Медведя для беды людской.

Когда же были медвежата,
В гостиной стравливал он их,
И в дело шли коты, щенята,
Лишь для забав он всех своих.

Когда же подрастали звери,
То травлю в шутки превращал,
Сначала их на цепь сажал,
Потом давали волю «твари».

Утыканную всю гвоздями,
Пустую бочку «с под» вина,
Во двор катили, чтоб она
Была перед его когтями.

Колол себе, конечно, лапы,
Обнюхав прежде сей предмет,
Уже не тихой, громкой сапой,
Толкал сильней себе во вред.

Бросался с рёвом он на бочку,
При этом в бешенство входил,
И лишь тогда поставить точку
В спектакле барин разрешил.

Была ещё такая шутка;
Играл он жизнею людей,
Запёртый в комнате с мишуткой,
Чтоб было всем повеселей.

Не доставал один лишь угол
К стене привязанный медведь,
Голодный зверь стал вдруг реветь
И гостя нашего всё пу;гал.

Метался бедный гость, как в клетке,
Весь исцарапанный, в крови,
Спасаясь от его «любви»,
В одном лишь только узком мете.

Прижавшись, он в углу от страха
Стоял там несколько часов,
А зверь страшнее всех волков
Всё доставал, порвав рубаху.

«Мишутка» в двух шагах от жертвы
Вставал всё время на дыбы,
И, если были слабы нервы,
Ему не миновать судьбы.

Вот этой самой же забавой
Подвергся наш Дефорж, француз,
Как будто на него облаву
Устроить всё на русский вкус.

В «аппартаменты» ко медведю
Затолкан был месье Дефорж;
Свою осуществить идею
Так, не со злобы, просто форс.

Готов месье был к крупным шуткам,
Не пал и духом наш француз,
В зверином облике столь жутком
Медведь почувствовал уж вкус.

Тогда Дефорж достал с кармана
Размеров малых пистолет,
И выстрел сделал «басурмана»,
Чтоб мясо было на обед.

Сбежались все, открыли двери,
Поднялся тут переполох,
Хозяин никому не верил,
И думал, что здесь всё — подвох.

О том, готовится что шутка,
Он думал, что узнал француз,
Чтоб пулю подарить мишутке,
Француз наш был совсем не трус.

Для объяснений сего факта,
На помощь была звана дочь,
Ответ француза — полон такта,
Себе должё;н всегда помочь:

Не дать себя в угоду шуткам,
Посмешищем чтоб быть в селе,
Подобным шуткам, как с мишуткой,
Не оставлять себя в беде.

— Ничто не слыхивал о звере,
Но «пушку» я ношу с собой,
Терпеть обиду не намерен,
Совсем я человек простой.

Иметь мне удовлетворенье
По званию я не могу,
И значит честь всегда свою
Я не пятнаю без зазренья.

Велел ошкурить он медведя,
Но сам хозяин всё молчал,
И к людям обратясь, сказал,
Слова к серьёзному все све;дя.

С тех пор он уважал француза,
Не затевал он шуток с ним,
Связали дружбу крепки(е) узы,
Он стал ему почти любим.

Поступок сей, как гувернёра,
Оставил в Маше чёткий след,
Она же думала без спора,
Что храбрость слугам — это вред.

Что самолюбие и гордость
Присущи только у дворян,
А остальным нужна покорность,
У слуг же гордость есть изъян.

Ему уде;лено вниманье,
С тех пор француз её пленил,
Сносились с полным пониманьем,
Он уваженье заслужил.

У Маши голос слыл прекрасный,
Не чужд Марии был рояль,
И музыки учитель частный
Прекрасно исполнял он роль.

Теперь Дефорж у ней в почёте,
Её учитель он уже,
С ней вместе все они в заботе,
Ей было с ним всегда лучше;.

Всё больше нравился он ей,
Закрыть любви нельзя дверей.

9

Церковный праздник на деревне
С размахом славился всегда,
И как пошло ещё издревле,
Съезжались дружно все сюда.

На этот раз гостей так много,
Что все селились по селу,
Как будто чествуют святого,
Отдав все почести ему.

С утра к обедне возвестили,
И к церкви потянулись все,
В ней беспрерывно всё звонили,
Всем помнить чтобы о себе.

Кирилл Петрович её строил,
Сияла церковь белизной,
Своей отменной новизной;
Он к празднику её готовил.

Предмет заботы генерала
Всё убранство её внутри,
Он много тратил для церкви;,
Она теперь и вся блистала.

Гостей почётных было много,
Не умещала церковь всех,
Не бы;ло выхода иного,
И это был совсем не грех;

Стоять на паперти, в ограде,
Лишь бы причастным быть сему;
И чувство светлое отрады
Объяло всех лишь потому.

Но чтобы началась обедня,
Все ждали только самого,
И не хватало для моленья
Его и только одного.

Но вот приехал он в коляске,
В неё впряжённой шестернёй,
И все торжественно, как в сказке,
И он, довольный сам собой.

Он важно шёл на своё место,
Конечно же, и Маша с ним,
И всем мирянам было лестно,
Все восхищались просто им.

Но взоры всех пленила Маша,
Своим нарядом и красой,
Она ведь героиня наша
В поэме этой непростой.

Обедня и нача;лась сразу,
И певчих слышен громко хор,
И барин сам, как для «показу»,
Поддерживал их пенья ор.

Молился со смиреньем гордым,
И рьяно кланялся земле,
Когда же дьякон гласом громким
Весть подал о зижди;теле.

Воздав хвалу ему навечно,
Что здесь он не жалел средства,
Воздвигнул памятник он вечный
Во имя Господа Христа.

К нему — соседи все с почтеньем,
Он первый целовал сам крест,
И на обед за угощеньем
Потом гостям подал он жест.

Его все суетились слуги,
Десятков восемь всех персон,
И в зале разносился звон
От разговоров и посуды.

Сидели дамы полукругом
В одеждах запоздалых мод,
Их все не выкорчевать плугом,
Те моды стали, как урод.

На них наряды дорогие,
В брильянтах все и в жемчугах,
Изделия на них златые,
Ничто не прятали в чулках.

Уже рассаживаться стали,
И стол уж, наконец, накрыт,
Никто здесь не был и забыт,
Все те, кого сюда позвали.

Хозяин наслаждался счастьем,
Всех видеть у себя гостей,
Но запоздалый гость к ненастью
Привёз с собою новостей.
 
Его дружок Антон Пафнутьич
Ввалился с ходу ко столу;
— Ты что, родимый, аль ты шутишь?
Нарушил трапезу мою.

Не смог «вкусить» мою обедню,
К обеду тоже опоздал,
Иль ты какую нову(ю) сплетню
Дорогой нам насобирал?

— Из дома выехал я рано,
Виновен я, — промолвил гость:
— Но, поди ж ты, такая злость,
Беда постигла меня явно.

Отъехал я-то недалече,
А шина хрясть и — пополам,
Ну что прикажешь, делать неча,
На праздник не везёт же нам.

Пока тащился до деревни,
Пока нашёл я кузнеца,
Кузнец мой — весь старик уж древний,
Возился целых три часа.

Я не осмелился, опасно,
Ехать чрез Кистенёвский лес,
Тогда пустился я в объезд,
Опасней ме;не — это ясно.

— Так ты чего же-то боишься?
Да ты же, Спицын, просто трус;
— Дубровский там же и «укус»,
Ведь от него не утаишься.

Уж шибко крут-то этот малый,
Он спуску никому не даст,
А он с меня, так для начала,
Стори;цею мне всё воздаст.

— За что ж тебе тако отличье?
— Да как за что? За тяжбу с ним;
Я только же для Вас ведь лично
Сказал в суде, как был судим.
 
Что Кистенёвкой не по праву
Владеет он уж с давних пор,
Мои слова и не по нраву
Пришлись ему, решать тот спор.

Мне твёрдо обещал покойник
По-свойски свидется со мной,
А сын его теперь разбойник;
Совсем теряю свой покой.

Боюсь, он сдержит своё слово,
Разграбит полностью меня,
Молюсь, чтоб не лишил он крова,
Чтоб не дошла бы речь моя.

Пока цела ещё усадьба,
Пока разграбили амбар,
Неплохо было мне и знать бы,
Не дай-то бог, как вдруг пожар.

Кирилл Петрович за обедом
Кого-то шуткой задевал,
И он за Спицыным тож следом
Исправнику вопрос задал:

— Скажи-ка, господин хороший,
Ты видно новенький у нас,
Дубровский всех здесь облопошил,
Когда наступит этот час?

Чтоб Вы поймали уже вора,
Не только одного его,
Со всей его бандитской сворой,
К разбою жадной, до всего.

Сидел наш чин с французом рядом,
Исправник первый раз в гостях,
Обвёл гостей трусливым взглядом,
Смутился он на радостях;

С запинкой молвил он при этом:
— Стараемся во всю, — сказал;
— Однако срок ты не назвал,
Здесь Ваша честь, поди, задета.

Да Вам ловить-то и не нужно,
Для Вас он просто — благодать,
Зачем стараться так натужно?
Ведь деньги любят только брать.

Смущённо отвечал исправник:
— То — суща правда, генерал;
Подумали, «хорош» начальник,
И общий хохот по;тряс зал.

— Которы(е) уважают юмор,
Я страсть таких люблю людей,
Ловить ведь можно столько дней,
Пока он сам скорей не умер;

Разъезды, следствия и деньги,
А блага всё идут, идут,
Казну так хорошо гребут,
Её готовы даже съесть бы.

Да, а где же счас Дубровский,
Где видели в последний раз?
Уж этот малый шибко скользкий,
О нём поведает кто сказ?

И вдруг подала голос звонкий
Тут Анна Савишна, вдова:
— Вот в прошлый вторник я сама
Обед с ним разделила «горький».

Памятна была наша встреча,
Он не разбойник никакой,

И помнить буду я навечно
Его поступок дорогой.

Приказчик послан был на почту,
Недели три тому назад,
В деньгах потребность была срочной,
Отправить деньги сыну в град.

Его там содержать прилично,
Сын мой гвардейский офицер,
Ведь дорога-то жизнь столична,
Чтоб он достойно жить сумел.

Но были у меня сомненья,
Разбойников боялась я,
Конечно, были опасенья,
Ограбят вдруг они меня.

Потом подумав, город близко,
Всего каких-нибудь семь вёрст,
Хотя и есть здесь доля риска,
Так может быть и пронесёт.

Дала приказчику две тыщи,
Под вечер он пришёл домой,
Оборван весь и весь в пылище,
Сам еле жив приказчик мой.

И лошадь, деньги и телегу
Ограбили, забрали всё,
Слезами горе я своё
Умыла, мне не до ночлегу.

И в ожидании томимом,
Всю ночь не спала я тогда,
Смогу ль собрать ли я когда,
Так что же будет с моим сыном?

Въезжает вдруг во двор коляска,
Прошла неделя или две,
Сам генерал, как будто сказка,
Тактично входит он ко мне.

Черноволос и смугл, и статен,
Красив, не стар, при бороде,
Изрёк, что прибыл он ко мне,
Он мужа друг, его приятель.

Чтоб не заехать к вдове друга,
Он ехал мимо и не мог,
Я угостила, чем дал бог,
В беседе высказал, что скука,
Его преследует во всём.

Рассказ поведала о горе,
И за беседой всё о том,
Дубровского задели вскоре,
Пришёл ко мне он тоже в дом.

— Мне очень странно слышать это, —
Нахмурился мой генерал:
— А мне-то сказывали где-то,
Что бедных вдов не обирал.

Воруют все под это имя,
Сдаётся мне, что здесь обман,
Проверить бы, быть может сам
Приказчик завладел ли ими?

Хотел взглянуть в лицо построже,
Мне счас бы с ним поговорить,
В беседе с ним определить,
Не заодно ль он с ними тоже?

И вот явился наш приказчик,
Пред ним столь важный генерал,
Над дворней есть он сей начальник,
Был зван зачем, так и не знал.

Когда увидел генерала,
То слова вымолвить не смог,
Ему и память подсказала,
Что встреча — жизни всей итог.

— Тебя ограбил как Дубровский,
Поведай-ка ты, братец, нам,
Куда ты деньги дел, по-свойски,
Когда ты ехал по делам?
 
Во всём сознался же он сразу,
Упал он в ноги перед ним,
Сказал, что жадностью гоним,
Не был вор досель ни разу.

Своих-то грабить не намерен,
Дубровский сам же – офицер,
Остался наш приказчик цел,
Но очень уж он был растерян.

Решил забрать он эти деньги,
Его попутал как бы бес,
Он возвратит всё до копейки,
И что он такой балбес.

— Ответить должен пред вдовою,
Так это даром не пройдёт,
Ведь если дальше так пойдёт…
Сударыня, возьму с собою.

Привязан был приказчик к дубу,
Нашли приказчика в лесу,
Обмякло тело на ветру,
Такого вот я не забуду.

Рассказ все выслушали молча,
Все были им восхищены,
Хотя разбои были волчьи,
Но правды той не лишены.

Все были барышни в восторге,
Героя видели все в нём,
И в спорах всех их, и в их торге
Сходились в мнении одном.

Всех больше восхищалась Маша,
Она ж романтиком слыла;
Вот так и героиня наша
Ему мечты все отдала.

— Так Савишна ты полагаешь,
Что сам Дубровский был с тобой?
Похоже сказки ты слагаешь,
Ведь стиль у дел-то воровской.

От Маши он — пятью годами,
А окромя, был белокур,
А генерал — наперекор,
Был смугл и старше, между нами.

Исправник тут же подал голос:
— Так точно, Вы мой генерал,
И как я давече сказал,
В приметах тоже светлый волос.

И роста среднего он будет,
И лет — так двадцати пяти,
И нос прямой, так бают люди,
И чист лицом, нет бороды.

Примет особых не имеет;
— Ну и приметы же у Вас,
Коль тем предметам будем верить,
Он долго будет грабить нас.

Ты будешь говорить с Дубровским,
Бьюсь об заклад, что три часа,
Но по приметам сим чертовским
Смотреть, при том, ему в глаза;

Не догадаешься, что рядом
Сидит разбойник у тебя;
А между тем, ты всем отрядом
По лесу шасть — его ловя.

Мне подключиться к сей охоте,
Видать придётся самому,
Отряд к опасной сей работе
На первый случай отряжу.

Не трусы, на медведя ходят,
Найду бывалых мужиков,
Сберу я их со всех дворов,
Пусть в роще воровской побродят.

Услышав «друг» Антон Пафнутьич,
Как только, то словцо медведь,
Так словно в ухе его твердь,
Слова мешала чётко слушать.

Рассыпавшись в подобострастье,
Досаду подавив в себе,
Спросил о Мишином несчастье,
Не знавши, будто о беде.

— Здоров сейчас ли Ваш Мишутка? —
Как будто вспомнил он о нём,
О тех «весёлых» с Мишей шутках:
— Так за здоровье Миши пьём?

— Наш Миша умер смертью славной,
Имел достойных он знакомств,
Француз — противник его главный
Не видел с Мишей беспокойств.

За всех отмстил француз наш сразу,
Он не терпел к себе обид:
— Как же, помню я проказу,
Как был я чуть ли не убит.

Мне жаль Мишутку, был забавный,
Такого и не сыщешь счас,
А был он медвежонок славный
И боле нет его у Вас?

Зачем убил мусье Мишутку?
И снова гости сразу все,
Поняв, что то была не шутка,
Рассказ тот вняв навеселе.

Хозяин очень был тщеславен,
Любил вещать всегда он всем,
Что было или, чем был славен,
И он гордился даже тем.

Рассказ тот слушали с вниманьем,
Бросая на Дефоржа взор,
И было трудно с пониманьем,
Держать на людях весь задор.       

10

Старушкам делать было неча,
Под вечер уж начался бал,
И, как привязанны(е), весь вечер
Все сплетни всплыли, кто что знал.

Кто молод, все предалась танцам,
На кавалеров спрос большой,
И наш француз имел все шансы,
Пленял он многих дам собой.

Вальсировал Дефорж и с Машей,
Он был там просто нарасхват,
Со всеми был галантен даже,
Как истинный аристократ.

И только к полуночи ближе
Хозяин танцы прекратил,
Устал и музыку он слышать,
И кушать больше «нету» сил.

Приказ отдал подать всем ужин,
А сам отправился в покой,
Он никому и не был нужен,
Он только подавлял настрой.

А без него пришла свобода,
Мужчины сели подле дам,
Сменилась как бы вся погода,
И спор, и хохот — по рядам.

Сидел, насупившись, на месте,
Один был только молчалив,
Всё время помнил он о мести,
И ел печальный, всё забыв.

Держать боялся деньги дома,
Свою казну носил с собой,
В себе он прятал их укромно,
Случись какой-нибудь разбой.

Суму из кожи под рубахой,
Носил всегда он на груди,
Узнать о том, чтоб мог не всякий,
Теперь сыщи-ка их поди.

Своей такой перестраховкой
Неверие питал ко всем,
Своей задумкою столь ловкой
Боялся спать один совсем.

Искал себе он компаньона,
Чтоб он бы понадёжней был,
Нашёл себе он и партнёра,
Француз Дефорж всем подходил.

В наружности виднелась сила,
И храбрым оказался он,
А коль с медведем смерть сквозила,
Сказался он и не смешон.

Решился спать он лишь с французом,
Просил Антон его о том,
Общенье стало лишь конфузом,
Ах, как жалел же он потом.

Когда же он пришёл во флигель,
Осмотр он учинил ему,
Запоры, окна, как на гибель,
Годились только лишь к тому.

В дверях всего одна задвижка,
А окна все — без парных рам,
Подумал он, вот здесь мне «крышка»,
Когда разбойник влезет к нам,

Пытался он сказать об этом,
Француз Дефорж понять  не мог,
Ещё проблема и со светом,
Да просто здесь какой-то рок,

Когда легли они в постели,
То погасил Дефорж свечу;
— Как Вы огонь тушить посмели? —
Вскричал Пафнутьич в темноту!

— Я не могу же спать без света,
Я спать привык лишь со свечой,
Но не услышал он ответа,
Унял он тотчас гнев весь свой,

Усталость довершила дело,
Антон Парфнутьич замолчал,
Дремать он медленно начал,
Боязнь его уж охладела.

Но пробужденье было странным,
Когда, уснув он крепким сном,
С каким-то замыслом коварным,
Как будто ходит кто по нём.

Тихонько дёргал за рубашку,
Сквозь сон почувствовал, что вор,
Глаза, раскрыв он на распашку,
При свете утра бросил взор;

В глаза проклятому французу,
А он отстёгивал суму,
Задрав ему на теле блузу,
Нацелив пистолет ему.

— Что это сударь, что такое? —
Едва успел произнести;
— Молчать! Лишь дело рядовое
Решил над Вами провести.

Дубровский я, и я — Ваш мститель, —
На чистом русском языке:
— Хотя теперь я и учитель,
Не попадайтесь больше мне.

11

Читатель наш в недоуменье,
Уже давно он хочет знать,
Какое ж надобно уменье,
Учителем в деревне стать.

И не в простой-то деревушке,
А в троекуровском селе,
Он жил там будто бы в ловушке,
Всё время помня о себе:

Что он — француз, не знает русский,
К тому же он ещё — главарь,
Да не какой-то заскорузлый,
А он теперь — бандитский «царь».

Так вот на станции почтовой,

Сидел проезжий — тихий вид,
Он ехать дальше был готовый,
Терпел он множество обид:

Всегда к простым неуваженье:
Ему не дали лошадей,
Для важных лиц, чтобы в мгновенье,
Таких чтоб отправлять гостей.

Вдруг у крыльца коляска встала,
И вышел с коей офицер,
И он походкою усталой…
Но голос чётко прогремел:

— Мне лошадей бы поскорее,
Не будь как мёртвый, да живей!
Сейчас ведь для меня важнее,
Быстрее скрыться от людей.

Не узнаёшь меня ты даже, —
По залу рыщет взад, вперёд:
— Неужто, я не так уж важен,
Тебя нагайка так и ждёт.

А кто такой этот проезжий?
На русского он не похож;
— Француз он, просто он заезжий,
В дома богатые он вхож.

Тогда Дубровский по-французски,
Подробно с ним поговорил,
Служил учителем у русских,
И добрых слов не заслужил.

Он держит путь в село Покровско(е)
С рекомендательным письмом
К нему вниманье очень чёрство,
Чтобы доехать в барский дом.

— Месье,— сказал ему Дубровский:
— Хочу предложить сделку Вам:
Что вместо Вас в село Покровско(е),
Поехать должен буду сам.

Бумаги покупаю Ваши,
Вот десять тысяч Вам за них,
Но чтоб никто о сделке нашей
Не должен знать, кроме двоих.

В Париж скорее возвращайтесь,
Прощайте, дорогой месье,
Свободной жизнью наслаждайтесь,
За вас мы рады будем все.

Поспешно выйдя, сел в коляску
И укатил бог весть куда,
О нём в народе «бродят» сказки,
За справедливые дела.

Так стал в селе он гувернёром
У Троекурова в семье,
Не тешил он себя укором,
Что зваться стал уже месье.

Но больше всех довольна Маша,
Уроки музыки давал,
Успехи героини нашей
Он с нею вместе пожинал.

Рояль освоила отлично,
И пенье удавалось ей,
И вёл себя месье прилично,
Хотя душой привязан к ней.

Его любили в этом доме,
За доброту и щедрость к ним,
А Маша, та была в истоме,
И даже восхищалась им.

Как стал он в доме их учитель,
Уж больше месяца прошло,
И всё-то было хорошо
В селе Покровском, их обитель.

Никто не мог и догадаться,
Учитель скромный, молодой,
Что может в одночасье статься —
Грабитель страшный, просто злой.

Разбой нигде не прекращался,
Села не покидал ни дня,
В округе страх чтобы держался,
Всегда несла б о нём молва.

С виновником его несчастья,
Тот случай свёл его с врагом,
Ещё отец его потом,
Ему грозился поквитаться.

Ему сдержаться было трудно,
Таку(ю) возможность упустить,
Но мысль работала подспудно,
Ему за это отомстить.

А после памятной той ночи,
Собрались гости в общий зал,
Предстать перед хозяйски(е) очи,
Как будто всех гостей он звал;

Должны явиться, как с повинной,
Откушать утренний их чай,
И как бы очередью длинной
Привет отдать им невзначай.

Последним был «дружок» наш Спицын,
Расстроен чем-то и угрюм,
Как будто смел он усомниться,
Что праздник плох, «покинув трюм».

Он бледен был, казалось болен,
Сразил его угрюмый лик,
Хозяин сам уже невольно,
Дивился на его обли;к.

Невнятно(е) что-то бормотанье,
С опаской на француза взгляд,
И спешно завтрака глотанье,
Как пару дней не ел подряд.

Поспешно заказал коляску,
Покинул счас же этот дом,
Скорее вырваться из «сказки»,
Не знал, что делать с этим злом.
 
12

Хозяин весь всегда в охоте,
Как прежде жило всё село,
Француз наш тоже весь в заботе,
Ему ведь с Машей повезло.

Любила наша Маша очень
Уроки музыки вдвоём,
Всё чаще хочет, между прочим,
Блеснуть умением во всём.

А сердце всё влекло к французу,
Нельзя же выдать себя всю,
Нельзя же дать сорваться грузу,
Сказать так просто: «Я люблю».

Она с невольною досадой
Себе отчёт давала в том;
Он тоже чувства за оградой
Держал как будто под замком.

Она скучала без Дефоржа,
Он дельный ей давал совет,
И мысль его всегда пригожа,
Его ей нравился ответ.

Но огонёк любовной страсти
Теплился где-то возле дна,
Ещё не бы;ла влюблена,
Чтоб вспыхнуть при любой напасти.

Но соблюдая к ней почтенье,
Сам был в неё давно влюблён,
Своим служебным положеньем
Ведь был он как бы ущемлён.

Однажды, утром, за уроком
Записку ей он передал,
А сам же, как бы ненароком
Из залы быстро он удрал.

В записке назначалась встреча,
Чтоб срочный тайный разговор,
В беседке, у ручья, под вечер
Им вынести бы на простор.

Ключом в ней било любопытство,
Давно признания ждала,
Но ей бы было неприлично,
Согласье чтоб она дала.

Услышать всё от человека
По состоянью своему…
Нельзя надеяться на это,
Совсем уж было ни к чему.

Пойти решилась на свиданье,
Сомненья были лишь в одном,
Воспримет как его признанье,
И будет с нею что потом?

То с гордым ли негодованьем,
Небрежной шуткою простой,
Иль дружбы с ним увещеваньем,
Согласьем, жертвуя собой.

Но вот они уже в беседке,
Покровом им служила ночь,
И бывшей он своей соседке
Сказал, хотя врага и дочь:

— Вы не должны меня бояться,
Я не француз, Дубровский — я,
Пришёл сюда я объясняться,
Мне боле быть у Вас нельзя.

Я изгнан был с родного дома,
Да, я — несчастный дворянин,
Отец Ваш, этот господин,
Лишил который меня крова.

Но Вам не надобно бояться,
Ни за себя, ни за него,
Конечно, я бы мог и статься
От мщения убить его.

Но я простил, отца спасли Вы,
Уж я планировал поджечь;
Но как же хороши Вы были!
Увидев Вас, решил сберечь.

Вы, как небесное виденье,
Пронзили сердце мне моё,
С тех пор питаю наслажденье,
Но видеть Вас не суждено.

В надежде видеть бело(е) платье,
Бродил я днями по садам,
И Вас в обиду я не дам,
Вы, Маша, просто моё счастье.

Счастливый мыслью: охраняю,
За Вами крался по кустам,
И, наконец, вселился к Вам,
Но роль обидную играю.

И целый месяц в доме Вашем,
Я просто счастлив был всегда,
И помнить буду встречи наши,
Вас не забуду никогда.

Но вынужден сейчас расстаться,
Опасность ожидает здесь,
И прибыл к Вам я объясняться,
Тревожну(ю) получил я весть.

Уже давно люблю Вас, Маша,
Прошу Вас помнить обо мне,
Кончается свиданье наше,
И свист раздался в темноте.

Сказал ей нежно на прощанье
И руку приподнёс к губам:
— В обиду я Вас не отдам,
Но Вы мне дайте обещанье:


Постигнет если Вас несчастье,
Ждать помощи — ни от кого,
Избавлю Вас я от ненастья,
Знать дайте только от чего.

Не отвергайте мою помощь,
Моей сей преданности Вам,
Пристанет к Вам какая сволочь,
Так дам отпор Вашим врагам.

Раздался свист уже раз в третий…
— Скорее дайте мне ответ,
Лишь вымолвите «да» иль «нет»,
Принять все обещанья эти.

— Совет приму, — сказала Маша;
Дубровский скрылся в тот же миг,
У дома появилась стража,
— Ну, слава богу, чуть не влип.

В его дворе народу много,
И тройка у крыльца стоит,
В движенье дом, хозяин строго
Кого-то громко так чистит.

Пыталась незаметно Маша,
Скользнуть по-быстрому в покой,
Кругом стоит «людская каша»,
Нарушен был и весь устой.

Исправник был в дорожном платье,
С оружьем он и ждал конца,
Чтоб взять Дубровского в «объятья»;
В гостиной встретила отца,

— Не попадался ль ей учитель? —
Спросил отец и где была,
Она же вымолвить смогла:
— Да нет — прошла в свою обитель.

Исправник утверждал с напором,
Дубровский — он и есть француз,
Что Спицын рассказал с позором,
Какой он выстрадал «укус».

— Пока не «разберуся» с делом,
Француза я тебе не дам,
А Спицын наболтал нам — срам,
Так это просто пахнет блефом.

Что грабил здесь его учитель,
Как можно верить-то ему,
Ему, и трусу, и лгуну
Да Спицын просто — сочинитель.

Но всем нам он и в тоже утро
Зачем ни слова не сказал,
Сказать же было ведь не трудно,
Зачем так долго он молчал.

— Он клятву дал под страхом смерти,
Так застращал его француз;
— Сначала сам я разберусь,
Уж мне-то на слово поверьте.

Меж тем все поиски напрасны,
Исчез внезапно наш француз,
Но всё равно пока не ясно,
И было чем «подумать» в ус.

Петрович жил в плену сомнений,
Ведь если не виновен он,
То, скрывшись, повод дал для мнений,
Зачем же лезть-то на рожон.

А может быть успел он скрыться,
И кем-то был предупреждён,
А вот как тайну ту добиться,
Пока никто не искушён.

13

В начале следу(ю)щего лета
Настало много перемен,
Читатель явно ждёт ответа
На разворот событий крен.

В верстах так тридцати примерно
От Покровского села,
В поместье площадью безмерной
Судьба Марию занесла.

В поместье там жил князь Верейский,
Он долго заграницей жил,
Бывает так в делах житейских,
Рассеянным немного слыл.

Но в мае месяце вернулся,
Уже, наверно, навсегда.
На скуку он таку(ю) наткнулся,
Зачем приехал он сюда?

На третий день поехал в гости,
Кирилл Петрович — ведь сосед,
Размять немного свои кости,
Как раз застал его обед.

Он выглядел немного старше
Своих пятидесяти лет,
Обычно женятся ведь раньше,
В женитьбе не оставил след.

Кипела жизнь — сплошно(е) раздолье,
Вся жизнь была — сплошной разврат,
Неважно стало и здоровье,
И потому не был женат.

Его наружность столь приятна,
Любезен с женщинами был,
Но поведенье — непонятно,
Скучал всё время и курил.

Кирилл Петрович был доволен,
Что знатный князь — в его гостях,
Он рад и несомненно волен
Поместье чтить на радостях.

Но знатный гость аж задохнулся,
Когда попал на псовый двор,
Он даже в свой платок уткнулся,
Всё время отводил он взор.

И пруд, и липовы(е) аллеи,
И с липами старинный сад,
Ничто не радовало взгляд,
Сады английские — роднее.

Он восхищался всей природой
И для приличия — хвалой,
(Хотя и чуждо всё от роду),
Всё оценил, само собой.

Устал наш князь от посещенья,
Жалел, что начал сей вояж,
Но был он просто в восхищенье
И за обедом пришёл в раж.

Он встретил в зале нашу Машу,
Сражён был князь её красой,
Свою рассеянно ел «кашу»            
И красовался сам собой.

Её был оживлён явленьем,
Веселье наступило враз,
И с правом гостя в положенье
Не прерывал он свой рассказ.

О жизни личной заграницей,
О путешествиях, балах,
О том, что даже ей не снится
В каких он «райских был садах».

И Маше было интересно
Узнать о жизни золотой,
Живя в глуши, что ей известно,
Ведь личной жизни — никакой.

Уже после обеда сразу
Прогулку предложил верхом,
Но князь, ссылаясь на подагру,
Настойчиво просил о том:

Проехаться чтобы в коляске,
И сидя близко рядом с ней,
Себя почувствовать, как в сказке,
Ему так будет веселей.

А по дороге князь Верейский
Её уж заболтал совсем,
Рассказчик слыл он компанейский,
Тем боле, что сидел-то с кем?

И Маша вся была вниманье;
Вдруг он к папаше обратясь:
— Что за сгоревшее то зданье?
Не знал такого отродясь.

Дубровского усадьба это,
Земля теперь считай моя,
А сын его, разбойник этот,
В своей он шайке — голова.

И жив ещё, и он на воле,
И у тебя, князь, побывал;
— Да помню я, что в прошлом годе
Он что-то сжёг, иль своровал.

Знакомство с ним иметь бы ближе,
Хочу иметь я интерес;
— На всю округу мы в «престиже»,
Я не схватил чуть было стресс.

Он под учителем, французом
Жил целый месяц всё у нас,
Себя он показал не трусом,
Но, как учитель — просто класс.

Поведал наш хозяин князю,
Случившийся в семье конфуз,
Что целый месяц и ни разу,
Не знал — Дубровский есть француз.

Историю с сим гувернёром,
Подробно рассказал всю он;
Дубровский, как заворожён,
И в адрес власти он с укором.

Князь был внимателен к рассказу,
Нашёл он это странным всё,
И разговор сменил он сразу,
Он понял — далеко зашло.

Велел подать свою карету,
Домой собрался, возвратясь,
Хозяин гостем же гордясь,
Почёл за честь пристать с советом.

Но князь зачём-то торопился,
Остаться ночевать не мог,
Доволен был и извинился,
И в гости звал к себе, как долг.

Почёл за честь слова те князя,
Хозяин, Троекуров наш,
Вошёл от гордости он в раж,
С любимого конька не «слазя».

Три тыщи душ в его именьи,
Имея званье генерал,
В своём, по крайней мере, мненье
Он равным с ним себя считал.

Уже гостят в его поместье
Два дня спустя отец и дочь,
Собрать именья бы вместе,
Уже и в мыслях он не прочь.

Чем ближе гости всё к именью,
Он любовался всем и вся;
Его крестьянские селенья,
И даже чистые дома.

Господский дом его из камня,
Как в стиле замков англичан,
Лугов зелёных ярко(е) пламя,
Коров швейцарских караван.

И парк, раскинувшись круг дома,
Манил прогулки совершать,
Гостей всегда влекла истома,
В раю земном здесь побывать.

И стол накрыт в прекрасной зале,
И князь гостей подвёл к окну,
И вид с окна и даже дале,
Дополнил эту красоту.

Пред ними протекала Волга,
На ней покоились суда,
Казалось, что плывут так долго,
И не поймёшь, какой куда.

Когда же осмотрев картины,
Осмотр всех поразил гостей,
Его прекрасные все вина,
Смелей их сделал, веселей.

И каждую свою картину,
Подробно объяснял ей князь,
И он искал незриму(ю) связь,
«Связать эпоху паутиной».

Была в восторге наша Маша,
Свободно вся вела себя,
Да плюс обеденная «каша»,
Расплавили крупинки льда,

Что вечно сковывали чувства,
Не знала многого она,
Одна всё время потому что,
Всегда развлечься так ждала.

Питьё кофея наслажденье
В беседке редкой красоты,
У озера стоит строенье,
С водой природной чистоты.

Оркестр заиграл внезапно,
С гребцами лодка в числе шесть
К беседке подплывала плавно,
Как будто отдавая честь.

Не только было всё катанье,
Плывя к отдельным островам,
По островам идёт гулянье,
Не скучно чтобы было Вам;

В одном — нашли они статую,
В другом — заброшенных пещер,
Реликвию ли дорогую;
И князь всегда давал пример,
Объясняя их значенье,
Получая наслажденье.

Она с девичьим любопытством,
Всё возбуждалась каждый раз,
Когда, минуя он бесстыдство,
Скрывал несказанно(е) подчас.

Бежало незаметно время,
Смеркаться начало уже,
Прогулок всех как будто бремя
Росло у всех почти в душе.

Любезен князь бывал с гостями,
Их в доме ждал уж самовар;
На свет тащил, как с потрохами,
Своё именье, как товар.

Просил он Машу быть хозяйкой,
Поскольку сам он холостяк:
— Ты, Маша, чай поразливай-ка,
Я расскажу пока пустяк.

В тиши вечерней грянул выстрел,
Ракета взвилась прямо вверх,
Все на веранду вышли быстро,
Накинул шаль он Маше сверх.

Огни цветные беспрерывно,
То перед домом — фейерверк:
Колосьями взлетали вверх
И гасли как-то так надрывно.

А новые неслись за ними
Фонтаном, пальмами, дождём,
Сплошным потоком были зримы,
Вертелись будто колесом.

Ах, как же восхищалась Маша,
И князь с ней рядом радый был;
— Поездка вся удалась наша,—
Отец так Машин оценил.

Затем последовал и ужин,
Почти такой же, как обед,
И стало ясно, князю нужен
Зажечь в глазах у гостя свет.

Ночёвка в спальнях специальных,
На утро — снова за столом,
Прощание с официальным
Приглашением в свой дом.

14

Грустила, вышивая в пяльцах,
Мария, сидя под окном,
Вдруг прямо шлёпнулось на пальцы,
Письмо, как будто снежный ком.

Его раскрыть и не успела,
Была звана сейчас к отцу,
Видать какое срочно дело,
Спокойный вид придав лицу.

Князь удостоил посещеньем,
Кирилл Петрович — не один,
Желанный в доме появленьем,
А князь всегда был господин.

Верейский встал навстречу Маше,
И молча, поклонился ей,
Он в замешательстве был даже,
Её душою жаждал всей.

— Скажу тебе я Маша новость,
Она обрадует тебя,
Сказать бы, если так на совесть,
То князь, давно тебя любя,

Руки твоей сейчас он просит;
Он очарован весь тобой,
Тебя он высоко возносит,
И назовёт своей женой.

Смертельно побледнела Маша,
Молчала, как, остолбенев,
В её главе такая каша,
Наверно, ум окаменел.

Князь взял красавицу за руку,
Спросил: «Согласна ли она?»
Но на лице увидел муку,
Она такого не ждала.

— Она, конечно же, согласна, —
Ответил за неё отец:
— Сказать же трудно слово гласно,
С тобой пойдёт и под венец.

Вы будьте счастливы на веки,
Целуйтесь дети прямо счас,
Теперь Вы оба мои дети,
От всей души я «здравлю» Вас.

Но молча, всё стояла Маша,
Князь только руку целовал,
Слезами всё лицо умазав,
Её весь вид ответ давал.

— Ты осуши-ка свои слёзы,
Иди-ка Машенька к себе,
Девицам только снятся грёзы,
Лица уж «нету» на тебе.

Они все плачут при помолвке,
У них уж так заведено,
Но в этом плаче мало толку,
А мной давно всё решено.

Слезам своим давала волю,
Закрывшись в комнате своей,
Чтоб быть у старика женою,
Ведь князь стал ненавистен ей.

Объята вся она отчаньем:
— Сего не будет никогда,
С Дубровским ли моё венчанье,
Иль лучше монастырь тогда.

Читать письмо хватилась жадно,
Вдруг вспомнив тут же о письме,
Быть может всё поможет мне,
Оно в беде ведь может важно.

Лишь пару слов там было в тексте:
«Часов так в десять, в прежнем месте».

15

И лёгкий ветр повеял к ночи,
Луна всем светит, ночь тиха,
И шорох слышен чуть слегка,
Деревьев запах веет сочен.

Почти «столкнулася» с Дубровским,
В беседку проскользнув, как тень;
— Нельзя встречаться нам в Покровском,
Я знаю всё, нам страшен день.

Когда Вам будет очень плохо,
Сказать должны и дать мне знать,
Как жить мешать Вам будет кто-то,
Меня на помощь Вам позвать.

— Но как в моём Вам положенье,
Свою защиту применить;
— От ненавистного решенья
Могу вообще освободить.

Вам князя тронуть даже пальцем
Ни в коем случае нельзя,
Никто не должен быть страдальцем,
Прошу, коль любите меня,

— Его не трону, Ваша воля,
Обязан жизнью Вам Ваш князь,
Но как спасти мне Вашу долю?
Отец и князь сплели уж вязь.

— Надеюсь тронуть я слезами,
Меня он любит, хоть упрям,
Но если честно, между нами,
Себя так просто не отдам.

— Вы не надейтесь по-пустому,
Вам не разжалобить его,
Ведь он считает по-простому,
Капризы Ваши — лишь ничто.

Что брак затеян по расчёту,
Ведь это ясно людям всем,
Чтоб жить богато, без заботы,
Чтоб Вы княгиней стали с тем.

Под власть стареющего мужа,
Насильно втянут под венец,
Всему настанет и конец,
А счастье Ваше им не нужно.

— Тогда женою буду Вашей,
Тогда Вы явитесь за мной;
— Но как создам я счастье наше?
Хотя Вы ангел Маша мой.

Живу давно я вне закона,
Сейчас — я бедный дворянин,
За нами вечная погоня —
А если буду не один?

Со мною не найдёте счастья,
Я лишь желаю счастья Вам,
Князь —  стар и быть любви ненастью,
В мужья Вам тоже не отдам.

Идите снова Вы к папаше,
Бросайтесь в ноги Вы ему,
Чтоб не сломал судьбы он Вашей,
Богатство Вам мол не к чему,

Найдёте страшную защиту…
Коль будет он неумолим,
Он Вам причинит лишь обиду
Своим решением таким.

Но, как и это не поможет,
Закрыл руками он лицо,
Казалось, и дышать не может;
— Так вот дарю я Вам кольцо.

Решитесь, коль моей защиты,
Кольцо положите в дупло,
И Вы не будете забыты,
Другого если не дано.

Он обнял Машу на прощанье,
Она — заплаканная вся:
— Твоё мне дорого признанье,
Ты, Маша — просто жизнь моя!

Её, целуя, он покинул,
Как будто в ночь он просто сгинул.

16

А весть о княжеской женитьбе
Мгновенно превратилась вслух,
Осталось Маше только выть бы,
Но слухи замыкали круг.

Но для ответного отказа,
Тянула Маша этот день
И не сказала «да» ни разу,
Бродила в доме, словно тень.

В молчанье видел он согласье,
Князь о любви не хлопотал,
Он не откажется от счастья,
Он был богат и твёрдо знал.

Но вот пришло вдруг и признанье,
С отказом прислано письмо,
Но не пропало в нём желанье,
Его не сильно обожгло.

Ускорить надо эту свадьбу,
Решил он твёрдо для себя,
И от того в свою усадьбу,
Невесты чувства все щадя,

Он вызвал будущего тестя,
Ему он показал письмо,
Просил его не делать «чести»,
Не оглашать пока его.

Он тоже грезил о согласье,
И был, конечно же, взбешён,
Ускорить полученье счастья,
Решился по причине он.

Одобрил князь его решенье,
Назначить свадьбу через день,
Ждала она того мгновенья,
Ходила Маша словно тень.

Визит нанёс своей невесте,
Подлив в проблему и огня:
— Отказ Ваш мне совсем не к месту,
И к Вам приехал я не зря;

Не в силах с этим согласиться,
Лишиться Вас мне тяжело,
В могилу что ли мне ложиться,
Отказ Ваш — будто всё равно.

Терпенье мне снискать же Ваше,
Надеюсь, я найти потом,
Не разрушайте счастье наше,
Женой войдите Вы в наш дом.

Уехал он к себе в поместье,
Её с почтеньем целовав,
Ни слова боле не сказав:
С её отцом решили вместе,
Ускорить свадьбу эту с князем,
Он клятвой с «тестем» уж связан.

Как только отбыл князь в именье,
Отец зашёл в покои к ней,
И твёрдо высказал решенье,
На завтра быть готовой ей.

Залилась Маша вся слезами,
Прильнув к ногам её отца;
— Он старше многими годами,
Я не желаю с ним венца!

— Да что же значит-то всё это,—
С угрозой вскрикнул тут отец:
— Теперь же честь наша задета,
Как не желаешь под венец.

Была же ты во всём согласна,
Раз ты молчала до сих пор,
Отказ даёшь ему напрасно,
Теперь-то что же за укор.

Себя дурачить не позволю,
Так дело просто не пойдёт,
Выходит я тебя неволю,
А князь всё это время ждёт.

Морочить голову негоже,
У нас с ним сговор уж давно,
И оговорено всё тоже,
Всё нами с ним и решено.

Но Маша вторила всё снова:
— Да не губите Вы меня,
Идти я замуж не готова
И не хочу я, не любя.

Меня толкаете к несчастью,
Вам будет грустно без меня,
— Я лучше знаю, что для счастья
Девицам нужно для житья.

Уже чрез день и будет свадьба,
Не лей напрасно своих слёз,
Они некстати даже как бы,
Не нужно мне твоих заноз.

— Сгубить меня, Вы что ль решились,
Найду защиту я тогда,
Видать, Вы с князем сговорились,
Не дам в обиду я себя.

— Нашёлся вдруг тебе защитник,
Грозится вдруг мне дочь моя,
Да кто ж такой этот зачинщик,
Да кто ж защитник у тебя?

— Дубровский, — отвечала Маша,
Уже отчаявшись совсем;
— Добро, — сказал он: воля Ваша,
А я запру тебя меж тем!

Сиди, покамест здесь до свадьбы,
Не выйдешь с комнаты своей,
Тебе арест в «подарок» как бы
И запер за собою дверь.

Облегчила немного душу,
Сказав так прямо всё отцу,
Теперь ход надо дать кольцу
И больше никого не слушать.

Увидеться желала снова,
Опять чтоб дан бы был совет,
Но снова Маша не готова
Конечный дать ему ответ.

Сама ходила на свиданье,
Но заперта была на ключ,
Поняв она, что с запозданьем
Мелькнёт её надежды луч.

Недвижно глядя она в небо,
Уснула Маша пред окном,
Будто князь и вовсе не был,
И снился ей прекрасный сон.

17 

Проснувшись, мыслью было первой,
В дупло отправить то кольцо,
Но обстановка была нервной,
Доставить как его должно.

Она была же под арестом,
Как под охраной, взаперти,
И не могла сойти ни с места,
И не могла теперь уйти.

Но вдруг в окошко так легонько
Ударил камушек так звонко;
А это братик её Саша,
Зная, что в опале Маша,

Он тайны(е) давал ей знаки;
Вот так решил он ей помочь,
Ведь в ссоре же отец и дочь,
Она всегда ждала атаки.

Она окно открыв поспешно,
Спросила быстро у него;
— Играешь ты ли так потешно,
А может, хочешь ты чего?

— Пришёл узнать к тебе сестрица,
Не надобно ль чего-нибудь?
На Вас ведь папенька сердится,
Так вот я и успел смекнуть;

Могу помочь Вам чем угодно,
Ведь Вас я искренне люблю,
Не будет даже неудобно,
И может, в чём-то пособлю.

— Спасибо, Сашенька, ты знаешь
С беседкой рядом дуб с дуплом?
Кольцо вот это ты доставишь,
Но только быстро и бегом.

Тебя не видел чтоб никто,
Держи, — и бросила кольцо.

Исполнил порученье Саша,
И повернул было назад…
Хотел обрадовать он Машу,
И несказанно был он рад.

Но вдруг оборванный мальчишка,
Какой-то рыжий и косой,
Подходит к дубу, как воришка,
И сразу он — в дупло рукой.

Как коршун, бросился барчонок,
Вцепился мёртво он в него,
Хотя и мал был, как волчонок,
Но не пугался ничего.

— Оставь кольцо, ты заяц рыжий!
Кричал наш Саша на весь сад:
— И верю я, что это ты же,
Хотел разграбить этот клад.

Но крепко держит вора Саша,
И, получив удар в лицо,
— Сюда, на помощь, это — кража,
Кричал Сашок во всё горло;.

Но рыжий старше и сильнее,
Он сразу повалил его,
Но тут и в вора самого,
Рука вцепилась тяжелее.

Оторван рыжий был от Саши,
Степан, садовник, подоспел,
Побег пытался сделать даже,
Сбежать наш рыжий не успел.

Был связан и в село доставлен,
Попался рыжий не к добру,
И пред хозяином предстал он
Как в самый раз тут, по утру.

Спросил Петрович у Степана:
— Что здесь за фокусы с утра?
Ведь нам от рыжего болвана,
Я вижу, что не ждать добра.

Зачем же с этим косоглазым,
Сашок, связался просто ты,
Решали вместе Вы с ним разом
Какие общие мечты?

— Он из дупла украл ту штуку,
Кольцо, — но Саша был смущён;
— Дупло, кольцо — какая шутка,
И Маша здесь вообще причём?

Раскрыть ему чужие тайны:
Дала мне Маша то кольцо,
Смущён был Сашенька наш крайне,
Он понял, что — не хорошо.

Но после долгих запирательств
И наказания, угроз,
Отцовских крепких всех ругательств,
Всё рассказал отцу всеръёз.

— Кольцо сестрица его, Маша,
Ему вручила снесть в дупло;
Её любимый братик Саша
Отнёс с охотою его.

— А рыжий пойман был как вором,
Хотел ограбить этот клад,
Я дрался с ним, аж до упора,
Чтоб всё пошло у нас на лад.

— С тобой мне всё уже понятно,
Теперь ты, рыжий, отвечай,
Ты чей? Да сказывай мне внятно,
В саду что делал невзначай?

— Малину крал, — и не смутился,
И без смущенья так стоял,
Как будто казус не случился,
Кольца он будто бы не брал.

— Так ты сознайся лучше сразу,
Малина что, растёт в дубах?
Косишь ты, малый, и не глазом,
Отдай кольцо, не будь дурак!

Сознайся, так я сечь не буду,
И на орехи ещё дам,
И случай вовсе я забуду,
Тебя не выдам, не продам.

Молчал наш рыжий, и — ни слова;
И принял вид он дурачка;
— Добро, — сказал, — не у такого
Рога ломали у бычка.

Запри Степан его покрепче,
Стеречь его бы нам ловчей,
Чтоб нам потом всем было легче,
Всю правду выжать поскорей.

Исправника позвали срочно,
Но мыслил он ещё и сам;
«Так значит дочь и — это точно,
С Дубровским ввязла по делам.

И рыжий ждёт уже допроса,
Исправник тоже во дворе,
И нет для барина вопроса,
Уверен твёрдо он в себе.

Что пойман им уже Дубровский,
Поведал чину свой рассказ,
И только лишь ему по-свойски,
Даёт, как другу, он наказ.

Закончить всё благое дело,
Уже ведь пойман им связной,
И действуй, друг мой, теперь смело,
Любуйся им, вот он какой.

Исправник слушал со вниманьем,
Всё время глядя — как связной,
По виду — весь в непониманьи,
Он только парень озорной.

Исправник умный был мужчина,
Он думал быстро, что к чему,
В насилье не найдёшь причину,
И делу вред внесёт всему.

Один оставшись с генералом,
Решил он парня отпустить,
Но чтоб не просто так, задаром,
А дальше, всё за ним следить.

— Сослать тебя ли в поселенье,
Или сажать совсем в острог,
Тебе я выпросил прощенье,
Вступился я, он очень строг.

Ты барину будь благодарен,
Да не имей привычки сметь,
Малину рвать, предмет украден,
Запомни это, парень, впредь.

В свою родную Кистенёвку,
Бегом пустился рыжий прочь,
Поведать там про обстановку,
Ведь крайне нужно было вточь.

18

Готовка всех и вся к венчанью,
Весь дом в движенье, суета,
Она пред зеркалом сидя,
Рядили Машу на прощанье.

Княгиней наша Маша станет,
Пройдёт всего лишь один час,
Она, пока что, вот сейчас,
Уже пред алтарём предстанет.

Сидит она в своей уборной,
На ней уж свадебный наряд,
Молчит она, но всё упорно
К ней мысли лезут все подряд:

— Но, где же этот мой спаситель?
Ведь знак тревоги подала,
Ужель отец мне повелитель?
Такого я и не ждала.

Но вот уже и всё готово,
Карета подана к крыльцу,
Не будет ли конца другого,
И веры нет тому кольцу?

Отец благословил невесту
На новый жизненный редут,
Она же — не находит места,
Её желаний не поймут,

И снова просит о пощаде,
И снова у отцовских ног,
Отец неумолим и строг,
Он к дочери, своей отраде.

Внесли служанки в ту карету,
Её без чувств уже почти,
Её мечты кану;ли в лету,
Ей от судьбы и не уйти.

Людей сразила её бледность,
У церкви ждал её жених,
(Лишь рад он был из них двоих),
Её ж желание — не редкость:

Как за нелюбого мужчину,
Когда неволили невест,
Невесту старцу как подкинув,
А дальше — бог один лишь весть.

А в церкви холодно и пусто,
Закрыли сразу же и дверь,
Священник местный очень шустро
Венчал хозяйскую здесь дщерь.

Ничто не видя и не слыша,
Она была вся не своя,
Её сознание колышет,
Одна лишь мысль её, свербя:

— Куда девался мой спаситель,
Как бросить мог её одну?
Теперь навек её обитель
Именье князя; всё ко — дну.

«Подарен» поцелуй ей князем,
Обряд окончен, он — как дань,
Чуть не упала она наземь,
Как кем-то загнанная лань.

Опять, держа её под руки,
Посажена в карету вновь,
Нача;лись для неё все муки,
Испортили её всю кровь.

Карета мчалась в их именье;
Проехав вёрст так с десяти,
Как вдруг случилось приключенье:
Слышны погони уж крики;.

Толпа людей вооружённых,
Карету плотно взяв в кольцо,
Хозяев испугав законных,
Предстало в маске вдруг лицо:

— Свободны Вы и выходите!
— Что это значит, кто такой?
— Дубровский я, ведь Вы хотите
Знакомство с ним свести порой?

Но князь не робкого десятка,
Возил с собой он пистолет,
На всякий случай, для порядка,
Как какой-нибудь пакет.

Успел он выстрелить в ту маску,
Дубровский ранен был в плечо,
Второй он вынул, как запаску,
И бой гремел уж горячо.

Но выстрелить ему не дали,
С кареты вылетел он вон,
Ножи над ним уж засверкали,
Его раздался громкий стон:

— Не трогать, — крикнул вдруг Дубровский,
— А вы свободны счас сполна;
Хотя и подвиг был геройский,
Но не была его вина.

— Но нет, — сказала, — уже поздно,
Уже я венчана — жена,
Я ждала Вас сколь это можно,
Спасенья всё же не нашла.

— Но приневолены Вы были
И согласиться не могли;
— Я согласилась, иль забыли,
Не помогли, с ума свели.

— Теперь князь — муж, спектакль окончен,
Освободить прошу я нас,
Другой путь для меня порочен,
Дорогу дайте нам сейчас.

Но раны боль, души волненье,
Лишили атамана сил,
К тому ещё его раненье…
Не стал уже Дубровский мил.

Но что он делать будет с Машей,
Когда бы ей свободной стать?
В его погрязнет она «каше»,
Что сможет в жизни он ей дать?

Упал он, но отдал команду,
Дорогу дать, не трогать всех,
А сам подумал: свою банду
Распустить уже не грех.

19

Гнездо разбойничье иль база,
В дремучем спрятана лесу,
И скрыта от людского глаза,
Понятно, что «не на носу».

В лесу, на узенькой полянке
Возведён был укрепрайон,
И вал, и ров, и три землянки,
Вот весь разбойный бастион.

А на виду стояла пушка,
Укрепрайон был слишком слаб,
А пушка та, словно игрушка,
Пугать бы ею только баб.

В землянке, устланной коврами,
Трюмо для дамы, туалет,
Всё приготовлено для дамы,
«Немного краше был бы свет».

Лежал же сам он на кровати,
И книгу он держал в руке,
Такие были их полати
В походной жизни, налегке.

Как вдруг, по лагерю тревога,
Мелькнув так быстро, словно тень,
«Проснулась» как бы вся «берлога»,
Прощай теперь сей мирный день.

Все во дворе собрались скоро,
И все уже стоят «в ружьё»,
Его команда от дозора,
Одно сплошное мужичьё.

Доклад дозорных был короток;
В лесу солдаты, к нам идут,
Команда есть «закрыть ворота»,
А пушку к бою, взять редут».

Коснулась всех почти мгновенно,
Но каждый своё место знал;
И вскоре полк солдат, примерно,
Стремглав бежит на этот вал.

Дубровский сам стоял у пушки,
И первый выстрел сделал он,
Как из ружья, и через мушку,
И враг был метко поражён.

Но выстрел пушки, как затменье,
Принёс смятенье в стан врагов,
Весь ход переломив сраженья,
Хотя солдаты взяли ров.

Но офицер видать был храбрым,
Сам смело бросился вперёд,
Чтоб показать солдатам бравым,
Сломить ход боя весь черёд.

Бой рукопашный завязался,
Солдаты на валу уже,
Дубровский всё ж не растерялся
И, чтобы стало не ху;же;

Убил он тут же офицера,
Решило это и весь бой:
И больше не было примера,
Кому вести их за собой.

Дубровский одержал победу,
Но понял он уже давно,
Чтоб не накликать боле беду
Сейчас же им и решено:

Опасность очень уж большая,
Распустит тут же свой отряд,
И больше, разуму внимая,
Чем дальше — лучше тем навряд.

Собрал он всю свою дружину,
Сказал, покинет навсегда,
И Вам советую я сгинуть,
А жить разбоем — никогда.

Никто не знал, куда девался,
Исчез бесследно атаман,
Иль за границу он подался,
А может быть и то обман.

Январь 2012






 



 









 
 










      





 




 








 


 















 








 
 

   


 















 Дубровский
( по А.С.Пушкину)
  (второе издание)

1

Кирилл Петрович Троекуров
Богат и знатен родом был,
Но вёл себя, как «Самодуров»,
С таким он званьем просто жил.

Кичился он своим богатством,
Хвалили все его во всём,
Всегда хвалился русским барством
В селе Покровское своём.

Обласкан был своей он властью,
В деяньях рушил он всю грань,
Любил в делах подобострастье,
Ему в подарок данну(ю) дань.

Готовы тешить барску праздность.
Всегда гостями полон дом,
И неизведанную странность,
И поощряя буйство в нём.

Он  был совсем необразован,
Хотя и был он генерал.
Всем окруженьем избалован,
Пороки худшие вобрал.

Порывам пылкому же нраву
Он волю полную давал,
Свершал деянья не по праву,
И от обжорства он страдал.

Но был физически он крепок,
Всё время был навеселе,
Держал гарем в шестнадцать девок,
Заняты рукодельем все.

Все жили в флигеле отдельном,
Где двери были на замках,
Ключи носил с собой нательно,
Чтоб не попасть ему впросак.

Затворницы все молодые
Гулять — лишь под надзором — в сад,
И, вспоминая дни былые,
Их замуж «гнал» не всех подряд.

На место их идут другие,
Его пополнить чтоб гарем,
Крестьяне же и дворовые,
Всегда довольны были тем;

Его тщеславились богатством,
Гордились славою его,
Хотя и слыл он своенравством,
И строгость в «плен» брала всего.

Он постоянно был в разъездах
По всем владениям своим,
И в длительных пирах и действах,
В проказах, выдуманных им.

В проказах жертвою бывали
Обычно, кто ему знаком,
Но и друзья не избегали,
Тот, кто был участью влеком.

Но исключеньем слыл Дубровский,
Поручик гвардии отставной,
Соседом был села Покровско(го),
И был он там, ну, как родной.

Они служили где-то вместе,
Его всегда Кирилл ценил,
За то, что он без всякой лести
Всю правду-матку говорил.

Друзья расстались и надолго,
Отставку «взял» Дубровский вдруг,
Всегда считал он своим долгом,
( И это знали все округ);

Дела поправить в их именье,
В нём поселиться он решил,
Но из-за средств тех неименьем,
Он просто бедно там и жил.

Вот как-то раз Кирилл Петрович,
Хотел ему кой чем помочь,
Его взыграла тут и совесть,
И гордость гнала помощь прочь.

В отставке — тоже Троекуров
Спустя совсем немного лет,
Его паршивый слишком норов,
Увидел генерала свет.

Они обрадовались встрече,
Бывали вместе каждый день,
Именья были недалече,
И им совсем не было лень;

Заехать запросто друг к другу,
Они болтали обо всём,
Хотя Кирилл во всей округе
В визите не нуждался том,

Они ровесниками были,
Женились оба по любви,
Но вскоре оба овдовели,
И дале, жили всё одни.

Дубровский младший жил в столице,
Его единственный был сын;
Имел Петрович дочь девицу,
И жил, конечно, не один.

И часто повторял хозяин:
—Послушай-ка, сосед, мой брат,
Нам твой Володька был бы славен,
С охотой был бы я твой сват.

Отдал бы за него я Машу,
И породнились мы б с тобой,
Они украсят жизнь всю нашу,
Нам позавидует любой.

— Володька не жених Марии,
Он им не может быть никак,
За это чтобы не корили,—
Держал ответ Дубровский так:

— Жена нужна ему из бедных,
Володька бедный дворянин,
Чтоб в доме был он господин,
А не слуга бабёнки вредной.

Согласье было между ними,
Хотя и беден был сосед,
Всегда он мненьями своими
Шёл против, не боялся бед.

Всех удивляла смелость эта,
Никто ведь возражать не смел,
А для других же было вето,
Никто перечить не посмел.

Случилось так у них однажды,
Что дружба кончилась у них,
Врагами стали они каждый,
Вражда пленила их двоих.

Для барина в своём именье
В далёкие те времена,
Всегда охота — развлеченье,
Да и не только та одна.

Всегда охота — выезд целый,
Легенды все о нём текли,
К нему готовка столь умела,
Охотно всех туда влекли.

Приказ был накануне отдан,
Готовым быть к пяти утра,
Давно порядок был там создан:
Не быть без кухни и шатра.

Обед чтоб прямо на природе,
Свершался им в кругу друзей,
Потом молва в честном народе
Текла о нём в округе всей.

Давно хозяин пред охотой
Завёл обычай свой такой,
Осмотр чтоб псарни — всей заботой
Он вёл с гостями не простой.

Гордился он своею псарней,
Не псарня, а собачий парк,
Ничто ему не было славней,
Осмотр чем в псарне всех собак.

Собак же тех уже пол тыщи,
Там всяких гончих и борзых,
Живут они людей почище
И пункт леченья для больных.

Для них  — отдельный даже лекарь,
Родильный обустроен бокс,
Хозяйский у них повар-пекарь,
Всё требует собачий спрос.

Должны все гости восхищаться
Такою псарнею его,
Один Дубровский возмущался,
Был хмур, молчал ото всего.

Он тоже был охотник ладный,
В охоте понимал он толк,
Своя же псарня — неприглядна,
Смотрел завистливо, как волк.

Ну что ты хмуришься Андрюша,
Иль псарня вся не по душе:
— Она чудна, но я «пекуся»,
Живётся людям всё хуже.

— Мы на житьё здесь не в обиде,
И надо нам сиё всем внять,
Так и иной ту псарню видя,
Мог бы усадьбу променять;

Любую выбрать здесь конурку,
Теплей здесь будет и сытней,—
Ответил быстро как бы в шутку
Один из псарей, что был в ней.

Мысль дерзкая была холопа,
Ответом был всеобщий смех,
Хоть шутка и была не плоха,
Потешил сей холоп уж всех.

Но все при;нуждены смеяться,
Она годна для всех гостей,
Решил Дубровский отмолчаться,
Он из гостей был всех смелей.

Когда же сели все за ужин,
Дубровского и след простыл,
Он на охоте очень нужен,
И Троекуров тут вспылил.

Догнать велел «свово» он друга,
Ведь без него — охоты нет,
Об этом знала вся округа,
Померк охоты самый цвет.

Посланец тот вернулся вскоре,
Сказал, что он и не придёт,
Кирилл Петрович молвил: « В ссоре
С ним буду, коли не поймёт».

И послан был курьер тот снова,
Соседа-друга известить,
Приехал к ночи чтобы скоро;
Себе велел постель стелить.

Приехал ли уже Дубровский? —
На утро первым был вопрос,
Письмо ответом было свойским
На его хозяйский спрос.

В Покровском не бывать отныне,
Причину дал на свой отказ,
Того псаря прислать с повинной,
Пока не будет Ваш приказ.

Давно не был Петрович в гневе,
Такого он стерпеть не мог:
— Он что, приказывает мне ли,
Людей своих чтоб не берёг?

Да знает он ли, с кем связался!
Вот я ж его… Постой-ка, брат,
Так значит, ехать отказался,
Так чудно, что ты мне не сват!

И, как обычно, на охоту,
Он ехал с пышностью своей,
Но, несмотря на все заботы,
Успехов не нашёл он в ней.

Обед пришёлся не по нраву,
Бранил подряд он всех гостей,
И, не имея на то права,
Домой поехал средь полей;
Полей Дубровского, соседа,
Ему с досады сделать вре;да.

А время шло, вражда окрепла,
Дубровский в гости не «езжал»,
Надежда примиренья блекла,
А сам по другу он скучал.

Он изливал свою досаду,
Ругаясь, как мужик простой,
По всей округе теперь кряду
Считали, пахнет здесь войной.

Однажды объезжал владенья,
Услышал стук он топора,
Дубровский был в недоуменье,
Уж слишком ранняя пора.

Он поспешил в любиму(ю) рощу,
Покровских мужиков застал,
И поступил он с ними жёстче,
Плетьми двоих он наказал.

Изъял трёх лошадей в добычу,
И был отменно он сердит,
Ведь раньше никогда, обычно,
На лес не зарился бандит.

Он понял всё, в разладе дело,
Они смекнули, что к чему,
И от того они так смело,
Поехали рубить к нему.

Петровича повергнул в ярость
Об этом слух, и в тот же день,
Соседа проклинал он наглость,
Метался в доме словно тень.

Хотел напасть на Кистенёвку,
В порыве гнева так решил,
Но стало вдруг ему неловко,
Уже потом он чуть остыл.

Шагая взад, вперёд по зале,
Пролётку разглядел в окне,
Из коей человек в камзоле,
К приказчику шёл во дворе.

Он по фамилии — Шабашкин,
Знал заседателя он в нём,
Налил ему стакан «злой бражки»,
Велел позвать его он в дом.

— Явился ты уж очень кстати,
Зачем пожаловал ты к нам?
— Кому-нибудь что передать ли,
Я в город еду, нужно ль Вам?

— Вот выпей водки и послушай,
Так дело есть мне до тебя,
Сосед был другом у меня,
А счас, он стал уж непослушный.

Хочу забрать его именье,
Когда-то относилось к нам,
Но гложет вечное сомненье,
Хотел бы уточнить я сам.

Купил мой предок у кого-то,
И продал он его отцу,
Придраться бы к покупке строго,
Вернуть имение истцу.

— Продажа, верно, по закону,
Мудрёно дело, генерал,
Вот если б он нам показал
Бумаги для решенья спора.

— Но документы все сгорели,
Вот в том то этака беда;
— Ну что, ж Вам лучше, вот тогда
Законом мы и овладели.

— Надеюсь на твоё усердье,
Тебя я лично награжу,
Стоит мне в горле милосердье,
Пора кончать мне с ним вражду.

Шабашкин принялся за дело,
Исправным он юристом слыл,
И дело вёл он столь умело,
В нём до конца он не остыл.

А ровно через две недели
Дубровскому пришёл пакет,
Где изъявляли в этом деле,
Прислать законный в том ответ.

Насчёт законного владенья
Родным имением своим,
В противном случае — объясненья
Он должен был представить им.

Андрей Гаврилыч удивлённый,
Нежданным выглядел запрос,
Ответ писал он озлоблённый
На так поставленный вопрос.

Писал — досталось по наследству
Давно покойного отца;
Сосед мой ищет только средства,
Вернуть всё то на путь истца.

Он мстит мне за непослушанье;
Отнять именье — воровство,
Он заслужил лишь наказанье,
И это просто баловство.

Сие письмо — подарок судьям,
Не знает точно толк в делах,
И по судейским этим блудням,
С Законом будет не в ладах.

Горяч Андрей, неосторожен,
Он к правде судей призывал,
Здесь лишь законный путь возможен,
А он словами возражал.

А на повторные запросы,
Ответил дельным он письмом,
Но не решило всё вопроса,
Не учтено было потом.

В своей он правоте уверен,
Он мало проявлял забот,
И был совсем он не намерен
Деньгами «сыпать» для «тягот».

Толкуя впрямь и вкось указы,
Шабашкин хлопотал во всю,
Он помнил данные наказы,
Как лакомство попалось псу.

И в ход пошли и подкуп судей,
И что Петрович — генерал,
И вот свершилось правосудье,
Повестку суд ему прислал.

2

Дубровский не привлёк вниманья,
Когда явились оба в суд,
Никто не взял себе за труд
Подать и стул из состраданья.

Со свитой будто, как с эскортом,
Явился генерал-аншеф,
Числом услуг сразил он всех,
Был встречен он с большим почётом.

Настала тишина в том зале,
Уселся в кресло генерал,
Один Дубровский как стоял,
Стоять остался, как вначале.

Уже зачитан приговор,
Изъято в нём было именье,
Всем стало ясно, за;говор
Устроен был с лихим уменьем.

Кирилл Петрович, торжествуя,
Поставил подпись, весь сиял,
Андрей Гаврилыч, негодуя,
Потупив голову, стоял.

Просил его поставить подпись,
Тогда повторно секретарь,
Не понял как бы этой просьбы,
Дубровский как то смотрит вдаль.

Его глаза сверкнули зверски,
И вдруг он голову поднял,
С ним поступили изуверски,
Он как бы только что по;нял.

В судью, не помня, что он бросил,
Он с силой ткнул секретаря,
С себя оцепененье сбросил,
А сам весь яростью горя.

Едва с ним справились насилу,
Сбежались тут же сторожа,
Случился стресс с ним непосильный,
От гнева телом весь дрожал.

Кирилл Петрович был расстроен,
Судимый «друг» сошёл с ума,
Он был сначала так настроен,
Увидеть горе старика.

Решением суда убитым,
За гордость потерявший кров,
Униженным, при всех побитым,
И много «наломавший дров».

Он даже не поздравил судей,
Всё отравило торжество,
Теперь и праздника не будет,
Его хватило просто зло.

Дубровский же лежал в постели,
Был сильно болен, посему
И лекарь кровь пустил ему,
Он жив-то был лишь еле, еле.

Под вечер стало даже легче,
Вернулась память уж к нему,
Но слабым выглядел он резче,
Лежать он должен по сему.

Когда настал уж день другой,
То отвезли его домой.

3

Дубровский был серьёзно болен,
Припадков не было уже,
Но слабость — он же в ней неволен
Росла в нём и была хуже;.

Не помнил он свои занятья,
Из комнат он не выходил,
Не мог одеть он своё платье,
И даже плохо он ходил.

За ним смотрела теперь няня,
Возилась, как с ребёнком с ним,
И няня ни на что не глядя,
(С пелёнок чудно им двоим);

Ещё ходила и за сыном,
Ему была, как просто мать,
В порыве с ним она едином,
Ещё могла так много дать.

Она кормила и поила,
Не мог именьем управлять,
В конце концов, она решила,
Володе дать об этом знать.

И в тот же день ушло письмо,
Хоть запоздалое оно.

Владимир — сын жил счас в столице,
Кадетский корпус — его дом;
В полку гвардейском состоится,
Отважно служит теперь в нём.

Достойно содержать там сына,
И денег не жалел отец,
Кисти заслужена картина,
Там вырос сын, как молодец.

Честолюбив и крут он нравом,
Красив и статен, и высок,
Был уважаем он по праву,
Он был, как молодой росток.

Досуг у большинства был праздный,
Играл он в карты и — долги,
И к прихотям, конечно, разным,
Его влекло и от тоски.

От няни вдруг такие вести,
Он получает счас письмо,
Где непонятное словцо,
На путь толкает просто мести.

Хотят отторгнуть всё именье!
Понятно, что больной отец,
Собрался в путь, полон сомненья,
Расстроен наш герой «в конец»!

4

Хотел заняться он делами,
Сказать отец ему не мог,
Юриста так и не наняли,
Отец-то сразу занемог.

Листал он все его архивы,
Нашёл лишь первое письмо,
Ответ отца на те мотивы,
В себе имело суть оно.

Не мог понять он всю суть спора,
Решил последствий ждать конца,
И правду он считал опорой,
Считал во всём правым отца.

А между тем отца здоровье,
Всё хуже было с каждым днём,
Лишь только сын ему — подспорье,
Держал его ещё живьём.

Но апелляции по делу,
Давно и срок уже истёк,
И повод суд с сего извлёк,
Решение законным сделать.

Теперь Петрович там хозяин,
Уже закончен весь процесс,
Шабашкин уж поздравил всех,
И сам он как бы весь сияет.

Явился он к нему с поклоном,
Принять поместье навечно,
Его просил он неуклонно,
Жал он руку бесконечно.


Просил принять в свои владенья,
Доверить или «кой-кому»,
Награду бы за исполненье,
За это бы вручить ему.

Петровича заела корысть,
Смущён наш общий друг Кирилл,
В душе роптала его совесть,
Желанье мести проглотив.

Дубровский, друг в младые годы,
Он знал, что он сейчас больной,
Себе на пользу все невзгоды,
А он бессовестный такой.

Не принесла победа радость,
И на Шабашкина взглянул,
Как будто, он какую гадость,
Ему под руку подвернул.

Искал к чему бы привязаться,
Чтоб круче выбранить его,
Но не нашёл к чему придраться:
— Пошёл ты вон, не до того.

Шабашкин, видя, что не в духе,
С поклоном быстренько исчез,
Он точно знал, что злые слухи,
Ползут о нём, что в дело влез.

Кирилл расхаживал по зале
С волненьем в мыслях всех своих,
Не знал он, что же делать дале(е)
И кто ж подлец из них двоих.

Запрячь велел себе он дрожки,
Поехал к другу, правя сам,
Он не забыл ещё дорожки,
Услугу думал ему дам.

Довольный мщением и властью,
Дворянску(ю) не ронял он честь,
Не испытал он в деле счастья,
А посчитал это за месть.

Решил мириться он с соседом,
Убрать всю ссору и раздор
И, не теряя время, следом,
Добром решить весь этот спор.

Ему отдать назад поместье,
Облегчив душу сим свою,
И он, покончив с этой местью,
Мечтал селиться лишь в раю.

Смотрел с окна своей он спальни,
Когда уже въезжал во двор,
Приехал «друг» его нахальный,
Его узнал он, будто вор.

Лицо его багровым стало,
Смятенье выказал он всем,
Болтал он что-то как попало,
Глаза сверкали, вместе с тем;

Во двор указывал рукою,
Пытался с кресла даже встать,
Была болезнь его такою,
Но ничего не мог сказать.

Он полы подобрал халата,
Чуть приподнявшись… Вдруг упал,
Лежал без чувств… Уж нет возврата,
Паралич у него настал.

Слуга вошёл как раз с докладом,
Что ждёт сосед, принёс он весть,
Но сын свирепым своим взглядом:
Гнать прочь, свою запачкал честь!

Вот здесь бы срочно лекарь нужен,
Но не успел послать за ним,
Отец скончался, «безоружен»,
Он смертью был уже гоним.

Тогда Владимир, черней ночи,
С крыльца всем объявил о том,
А сам, потупив светлы(е) очи,
Вновь возвратился в отчий дом.

Кирилл Петрович мрачней ночи,
С призреньем, улыбнувшись так,
(А сам сердит он, между прочим),
Поехал он кормить собак.
 
5

Андрей Гаврилович Дубровский
Схоронен был на третий день.
Характер сына слыл бойцовский,
Бродил вначале он, как тень.

Все мысли — отстоять именье,
Не знал он, как начать, с чего,
Какое же принять решенье,
Всё время мучили его.

Поминки — в них полно народа,
Но он отсутствовал на них,
Дубровский будто канул в воду,
Оставив всех гулять одних.

Он скрылся в Кистенёвской роще,
Бродил и думал, чтоб понять,
Как сделать всё гораздо проще,
Назад вернуть, чтоб всё опять.

А, если отойдёт именье,
То что же делать-то ему,
За средств и денег неименьем
Бродить, как нищий, по миру.

Опухла голова от мыслей,
Смеркаться стало «на дворе»,

Одна другой все мысли «кисли»
В его недюженном уме.

Когда ж приблизился к усадьбе,
Толпу увидел во дворе,
Подумал, что такое стать бы,
Могло случиться на селе.

Стояли у сарая тройки,
И говор, шум стоял кругом,
Как будто после той попойки,
Кричали люди все гуртом.

А на крыльце в мундирах люди
Всё толковали всей толпе,
Хозяин у них новый будет,
И что законно всё вполне.

Антон бежал ему навстречу
И, задыхаясь, говорил:
— Как Вы ушли, ужо под вечер
Уездный суд нас посетил.

Кирилл Петрович Ваш хозяин,
Тако(е) решенье принял суд,
Теперь у Вас он будет барин,
Ему именье отдадут.

К чинам поднявшись на ступеньки,
Он дал понять им свой протест,
Людей чтоб с этой деревеньки
Не мог коснуться этот жест:

— Зачем народ-то будоражить,
Могли бы отнестись ко мне.
Коль новостью-то ошарашить,
Народ пребудет весь в гневе;.

— А мы и знать тебя не знаем,
И кто ты здесь теперь такой?
Шабашкин репликой простой
Вопрос решил непониманьем.

— Дубровский — истинный наш барин, —
Уже гудела вся толпа:
— Судьбою нам Дубровский дарен;
И гнева, ярости полна.

Бежали судьи сразу в сени,
Толпа вся двинулась к крыльцу,
Владимир понял, не к лицу
Чинить расправу из-за трений.

Зачинщиком признают точно,
Подальше лучше от греха,
Их надо защищать нарочно,
По крайней мере, счас пока.

— Постойте люди, не губите,
Сейчас ступайте по домам,
Вы с этим делом не шутите,
Вершить Вам самосуд — не дам.

Приказа слушались все люди,
Утих народ и — по домам,
«Ушли» от самосуда судьи:
— Урок всё ж им я преподам.

Его благодарил Шабашкин,
Просил оставить ночевать;
Ответ Дубровского был мрачен:
— Я не хозяин разрешать.

6

— Ещё вчера имел я угол,
Всё кончено,— сказал себе,—
Теперь я просто нищий круглый,
Я в этой проиграл борьбе.

Где вырос я и где родился,
Оставить должен буду дом,
Отец мой умер даже в нём,
Всю жизнь он жил там и трудился.

Его врагу, его соседу,
Достался дом теперь ему,
Кто нас вовлёк во все те беды,
Повинен в смерти кто, тому.

Такое я и не позволю,
Такому — нет и не бывать,
Не мог он с мыслью совладать,
Она уж вырвалась на волю.

Отца он разбирал бумаги,
Пакет нашёл — «письма жены»,
И, несмотря, на передряги,
Читал их, ведь они важны.

Во дни турецкого похода,
Писала в армию она,
Как рос Володя в эти годы,
Как с нетерпением ждала.

В семейно(е) окунувшись счастье,
Читая, забывал о всём,
Какое у него ненастье,
Забыв минуточку о том.

Он вышел с кабинета в залу,
Он сунул письма все в карман,
Чтоб не показалось им всё мало,
Отмстить бы всем им за обман.

Завален стол — бутылки, кружки,
Чины все спали на полу,
Казалось пир вчера «в дыму»,
Закрыл уже им все их ушки.

К полудню двигалось уж время,
Свалил в угаре пьяном сон,
И он решил чиновье племя,
За свой их наказать урок.

Своих людей собрал он вместе,
Велел им сена принести,
Поджёг Дубровский всё поместье,
Своей он воли вопреки.

Там мирно спало «правосудье»,
Охвачен пламенем весь дом,
Решилась участь местных судей,
Над всей округой, словно гром.

Хотя слышны были призывы,
Никто их не спасал сейчас,
Такие были здесь мотивы,
Кузнец лишь кошку только спас.

7

Весть о пожаре, как загадка,
Неслась так быстро, как пожар,
И не одна была догадка,
Летели слухи, как «базар».

Причиной и виной — поминки,
Где все, конечно же, пьяны,
Приказных были то же пьянки,
Курили, спали — дом сожгли.

Кто сказывал, что все сгорели,
И барин с дворовыми сам,
Кто пел совсем другие трели,
Не знаем, что и думать нам.

Кто сказывал, что сам хозяин,
И злобой, мщением движим,
Настолько был всегда отчаян,
Чтоб дать понять характер им,

Что сам поджёг свое именье,
(И это было многих мненье),
Чтоб не досталось никому,
Тем боле злейшему врагу.

Сам Троекуров вёл дознанье,
Останки судей уж нашли,
Но от такого опознанья,
К иному выводу пришли:

Не пострадал никто из местных,
А барин — в лес и слуги с ним,
Вполне возможно и уместно,
Поскольку он теперь гоним.

Но скоро и другие вести
Витали вслух по округам,
Они и с правдой и все вместе
Давали пищу всем мозгам.

Округа вся полна разбоем,
Поджоги, зверства и грабёж,
Неслись в округе с жутким воем,
Что жить там стало невтерпёж.

Отряд разбойников на тройках,
Носился лихо по стране,
Дубровский сам держался стойко,
Себе отчёт давал вполне.

И прямо днём по всей губернии
Помещичьи горят дома,
А все дороги и деревни
Под контроль взяла братва.

Но он простой народ не трогал,
Мстил только барам и их «псам»,
И в деле этом был он строгим,
Всегда начальником был сам.

Умом он славился, отвагой,
Великодушием в делах,
И он со всей своей ватагой
Всё время прятался в лесах.

Страдали люди от разбоя,
Дивились только одному,
Не мстил он только лишь тому,
Кто для него — источник горя.

А это был Кирилл Петрович,
Сосед, его заклятый враг,
Хотя он был хороша(я) сволочь,
Не мог ему вредить никак.

Хвалился Троекуров этим,
Он думал, что внушил им страх,
А также тем, как мы заметим,
Держал полицию в деревнях.

Высокомерен Троекуров,
Смех вызывал лишь этот факт,
Но все соседи лишь понуро
Убеждались — это так.

Согласны были, что Покровское,
Где поживиться было чем,
Не трогал он, как колдовское,
Боялся что ли он, зачем?

И каждый раз при новой вести,
Его светился гордый лик,
И раздавались лишь насмешки
В адрес власти, в этот миг.

8

А вот пред нами дочь Мария
В расцвете женской красоты,
Её намерения — благие
И романтичные мечты.

Отец любил аж до безумья,
Но был он с нею всё же строг,
Он угождал ей без раздумья,
Но в тоже время и жесток.

Не зная, как отец воспримет,
Что мыслит, иль свершит она,
Разбра;нит он или обнимет,
А от того была скрытна.

Росла она в уединенье,
Подружек не было у ней,
Редки; были; увеселенья,
Она скучала много дней.

Она читала очень много,
Все книги, где французский дух,
Не мог влиять отец так строго,
Совсем уж был он к чтенью глух.

Была у ней и гувернантка,
Француженка, мадам, Мими,
Хотя была и иностранка,
Её любил отец в тиши.

Но выслана в друго(е) поместье,
Когда скрывать стало невмочь,
Их «бружбы» и её последствий,
Как и с другими также в точь.

Любил её он боле прочих,
Ведь доброй девушкой была,
И мы читаем между строчек,
Ему сыночка родила.

И черноглазый мальчик Саша,
Уже шалун лет девяти,
При нём воспитывался даже,
Считался сыном во плоти.

Хотя в усадьбе тоже схожих,
Поставить если их с ним в ряд,
Полно ребят вполне похожих,
Точь в точь, как барина фасад.

И вот для маленького Саши,
Его любимца во плоти,
Он гувернёра нанял даже,
Чтоб в люди сына возвести.

Учитель нравился патрону,
Тем боле был он сам француз,
Он вёл себя согласно тону,
Хороший у француза вкус.

Представил все он аттестаты,
С рекомендацией письмо,
Служил француз у людей знатных,
В бумагах всё подтверждено.

Одним лишь был он не доволен,
Что молод был французик наш,
Но в этом сам француз неволен,
Имел учителя багаж.

Чтоб по-французски объяснится,
Велел позвать к себе он дочь,
Коль будет с девками резвиться,
Прогонит он француза прочь.

Такой ответ был очень грубым,
И чтобы скрасить суть его,
Она свой взор слегка потупив,
Едва взглянув ему в лицо:

— Отец надеется на скромность,
Достойно чтоб вести себя,
— Я завоюю благосклонность,
Все будут уважать меня,

Сказал хозяин в том же духе:
— Не нужно этого ему,
Он служит делу одному,
Учить мальчишку лишь науке.

Смягчён был перевод слов снова,
От грубых слов её отца:
— Принять учителем готовы, —
Дождался доброго словца.

Отпущен был француз в покои,
Ему назначенные кои.

Француз был безразличен Маше,
Она в нём видела слугу,
Считала, что не дело наше,
Держать таких в своём кругу,

Но вот беда, а он напротив,
Сражён невиданной красой,
Конечно же, и он не против,
Роман крутить со всей душой.

При виде Маши — лишь смущенье
И даже больше — трепет был,
Но никакого удивленья
Во взглядах Маши не открыл.

Был, в общем, ей он равнодушен,
Вниманья не достоин он,
Всегда казался ей он скучен,
А он, напротив, был влюблён.

Однажды дикий такой случай
О нём заставил думать лучше.

Любил забавы наш хозяин,
Одна из них была такой;
Держал покровский этот барин
Медведя для беды людской.

Когда же были медвежата,
В гостиной стравливал он их,
И в дело шли коты, щенята,
Лишь для забав он всех своих.

Когда же подрастали звери,
То травлю в шутки превращал,
Сначала их на цепь сажал,
Потом давали волю «твари».

Утыканную всю гвоздями,
Пустую бочку «с под» вина,
Во двор катили, чтоб она
Была перед его когтями.

Колол себе, конечно, лапы,
Обнюхав прежде сей предмет,
Уже не тихой, громкой сапой,
Толкал сильней себе во вред.

Бросался с рёвом он на бочку,
При этом в бешенство входил,
И лишь тогда поставить точку
В спектакле барин разрешил.

Была ещё такая шутка;
Играл он жизнею людей,
Запёртый в комнате с мишуткой,
Чтоб было всем повеселей.

Не доставал один лишь угол
К стене привязанный медведь,
Голодный зверь стал вдруг реветь
И гостя нашего всё пу;гал.

Метался бедный гость, как в клетке,
Весь исцарапанный, в крови,
Спасаясь от его «любви»,
В одном лишь только узком мете.

Прижавшись, он в углу от страха
Стоял там несколько часов,
А зверь страшнее всех волков
Всё доставал, порвав рубаху.

«Мишутка» в двух шагах от жертвы
Вставал всё время на дыбы,
И, если были слабы нервы,
Ему не миновать судьбы.

Вот этой самой же забавой
Подвергся наш Дефорж, француз,
Как будто на него облаву
Устроить всё на русский вкус.

В «аппартаменты» ко медведю
Затолкан был месье Дефорж;
Свою осуществить идею
Так, не со злобы, просто форс.

Готов месье был к крупным шуткам,
Не пал и духом наш француз,
В зверином облике столь жутком
Медведь почувствовал уж вкус.

Тогда Дефорж достал с кармана
Размеров малых пистолет,
И выстрел сделал «басурмана»,
Чтоб мясо было на обед.

Сбежались все, открыли двери,
Поднялся тут переполох,
Хозяин никому не верил,
И думал, что здесь всё — подвох.

О том, готовится что шутка,
Он думал, что узнал француз,
Чтоб пулю подарить мишутке,
Француз наш был совсем не трус.

Для объяснений сего факта,
На помощь была звана дочь,
Ответ француза — полон такта,
Себе должё;н всегда помочь:

Не дать себя в угоду шуткам,
Посмешищем чтоб быть в селе,
Подобным шуткам, как с мишуткой,
Не оставлять себя в беде.

— Ничто не слыхивал о звере,
Но «пушку» я ношу с собой,
Терпеть обиду не намерен,
Совсем я человек простой.

Иметь мне удовлетворенье
По званию я не могу,
И значит честь всегда свою
Я не пятнаю без зазренья.

Велел ошкурить он медведя,
Но сам хозяин всё молчал,
И к людям обратясь, сказал,
Слова к серьёзному все све;дя.

С тех пор он уважал француза,
Не затевал он шуток с ним,
Связали дружбу крепки(е) узы,
Он стал ему почти любим.

Поступок сей, как гувернёра,
Оставил в Маше чёткий след,
Она же думала без спора,
Что храбрость слугам — это вред.

Что самолюбие и гордость
Присущи только у дворян,
А остальным нужна покорность,
У слуг же гордость есть изъян.

Ему уде;лено вниманье,
С тех пор француз её пленил,
Сносились с полным пониманьем,
Он уваженье заслужил.

У Маши голос слыл прекрасный,
Не чужд Марии был рояль,
И музыки учитель частный
Прекрасно исполнял он роль.

Теперь Дефорж у ней в почёте,
Её учитель он уже,
С ней вместе все они в заботе,
Ей было с ним всегда лучше;.

Всё больше нравился он ей,
Закрыть любви нельзя дверей.

9

Церковный праздник на деревне
С размахом славился всегда,
И как пошло ещё издревле,
Съезжались дружно все сюда.

На этот раз гостей так много,
Что все селились по селу,
Как будто чествуют святого,
Отдав все почести ему.

С утра к обедне возвестили,
И к церкви потянулись все,
В ней беспрерывно всё звонили,
Всем помнить чтобы о себе.

Кирилл Петрович её строил,
Сияла церковь белизной,
Своей отменной новизной;
Он к празднику её готовил.

Предмет заботы генерала
Всё убранство её внутри,
Он много тратил для церкви;,
Она теперь и вся блистала.

Гостей почётных было много,
Не умещала церковь всех,
Не бы;ло выхода иного,
И это был совсем не грех;

Стоять на паперти, в ограде,
Лишь бы причастным быть сему;
И чувство светлое отрады
Объяло всех лишь потому.

Но чтобы началась обедня,
Все ждали только самого,
И не хватало для моленья
Его и только одного.

Но вот приехал он в коляске,
В неё впряжённой шестернёй,
И все торжественно, как в сказке,
И он, довольный сам собой.

Он важно шёл на своё место,
Конечно же, и Маша с ним,
И всем мирянам было лестно,
Все восхищались просто им.

Но взоры всех пленила Маша,
Своим нарядом и красой,
Она ведь героиня наша
В поэме этой непростой.

Обедня и нача;лась сразу,
И певчих слышен громко хор,
И барин сам, как для «показу»,
Поддерживал их пенья ор.

Молился со смиреньем гордым,
И рьяно кланялся земле,
Когда же дьякон гласом громким
Весть подал о зижди;теле.

Воздав хвалу ему навечно,
Что здесь он не жалел средства,
Воздвигнул памятник он вечный
Во имя Господа Христа.

К нему — соседи все с почтеньем,
Он первый целовал сам крест,
И на обед за угощеньем
Потом гостям подал он жест.

Его все суетились слуги,
Десятков восемь всех персон,
И в зале разносился звон
От разговоров и посуды.

Сидели дамы полукругом
В одеждах запоздалых мод,
Их все не выкорчевать плугом,
Те моды стали, как урод.

На них наряды дорогие,
В брильянтах все и в жемчугах,
Изделия на них златые,
Ничто не прятали в чулках.

Уже рассаживаться стали,
И стол уж, наконец, накрыт,
Никто здесь не был и забыт,
Все те, кого сюда позвали.

Хозяин наслаждался счастьем,
Всех видеть у себя гостей,
Но запоздалый гость к ненастью
Привёз с собою новостей.
 
Его дружок Антон Пафнутьич
Ввалился с ходу ко столу;
— Ты что, родимый, аль ты шутишь?
Нарушил трапезу мою.

Не смог «вкусить» мою обедню,
К обеду тоже опоздал,
Иль ты какую нову(ю) сплетню
Дорогой нам насобирал?

— Из дома выехал я рано,
Виновен я, — промолвил гость:
— Но, поди ж ты, такая злость,
Беда постигла меня явно.

Отъехал я-то недалече,
А шина хрясть и — пополам,
Ну что прикажешь, делать неча,
На праздник не везёт же нам.

Пока тащился до деревни,
Пока нашёл я кузнеца,
Кузнец мой — весь старик уж древний,
Возился целых три часа.

Я не осмелился, опасно,
Ехать чрез Кистенёвский лес,
Тогда пустился я в объезд,
Опасней ме;не — это ясно.

— Так ты чего же-то боишься?
Да ты же, Спицын, просто трус;
— Дубровский там же и «укус»,
Ведь от него не утаишься.

Уж шибко крут-то этот малый,
Он спуску никому не даст,
А он с меня, так для начала,
Стори;цею мне всё воздаст.

— За что ж тебе тако отличье?
— Да как за что? За тяжбу с ним;
Я только же для Вас ведь лично
Сказал в суде, как был судим.
 
Что Кистенёвкой не по праву
Владеет он уж с давних пор,
Мои слова и не по нраву
Пришлись ему, решать тот спор.

Мне твёрдо обещал покойник
По-свойски свидется со мной,
А сын его теперь разбойник;
Совсем теряю свой покой.

Боюсь, он сдержит своё слово,
Разграбит полностью меня,
Молюсь, чтоб не лишил он крова,
Чтоб не дошла бы речь моя.

Пока цела ещё усадьба,
Пока разграбили амбар,
Неплохо было мне и знать бы,
Не дай-то бог, как вдруг пожар.

Кирилл Петрович за обедом
Кого-то шуткой задевал,
И он за Спицыным тож следом
Исправнику вопрос задал:

— Скажи-ка, господин хороший,
Ты видно новенький у нас,
Дубровский всех здесь облопошил,
Когда наступит этот час?

Чтоб Вы поймали уже вора,
Не только одного его,
Со всей его бандитской сворой,
К разбою жадной, до всего.

Сидел наш чин с французом рядом,
Исправник первый раз в гостях,
Обвёл гостей трусливым взглядом,
Смутился он на радостях;

С запинкой молвил он при этом:
— Стараемся во всю, — сказал;
— Однако срок ты не назвал,
Здесь Ваша честь, поди, задета.

Да Вам ловить-то и не нужно,
Для Вас он просто — благодать,
Зачем стараться так натужно?
Ведь деньги любят только брать.

Смущённо отвечал исправник:
— То — суща правда, генерал;
Подумали, «хорош» начальник,
И общий хохот по;тряс зал.

— Которы(е) уважают юмор,
Я страсть таких люблю людей,
Ловить ведь можно столько дней,
Пока он сам скорей не умер;

Разъезды, следствия и деньги,
А блага всё идут, идут,
Казну так хорошо гребут,
Её готовы даже съесть бы.

Да, а где же счас Дубровский,
Где видели в последний раз?
Уж этот малый шибко скользкий,
О нём поведает кто сказ?

И вдруг подала голос звонкий
Тут Анна Савишна, вдова:
— Вот в прошлый вторник я сама
Обед с ним разделила «горький».

Памятна была наша встреча,
Он не разбойник никакой,

И помнить буду я навечно
Его поступок дорогой.

Приказчик послан был на почту,
Недели три тому назад,
В деньгах потребность была срочной,
Отправить деньги сыну в град.

Его там содержать прилично,
Сын мой гвардейский офицер,
Ведь дорога-то жизнь столична,
Чтоб он достойно жить сумел.

Но были у меня сомненья,
Разбойников боялась я,
Конечно, были опасенья,
Ограбят вдруг они меня.

Потом подумав, город близко,
Всего каких-нибудь семь вёрст,
Хотя и есть здесь доля риска,
Так может быть и пронесёт.

Дала приказчику две тыщи,
Под вечер он пришёл домой,
Оборван весь и весь в пылище,
Сам еле жив приказчик мой.

И лошадь, деньги и телегу
Ограбили, забрали всё,
Слезами горе я своё
Умыла, мне не до ночлегу.

И в ожидании томимом,
Всю ночь не спала я тогда,
Смогу ль собрать ли я когда,
Так что же будет с моим сыном?

Въезжает вдруг во двор коляска,
Прошла неделя или две,
Сам генерал, как будто сказка,
Тактично входит он ко мне.

Черноволос и смугл, и статен,
Красив, не стар, при бороде,
Изрёк, что прибыл он ко мне,
Он мужа друг, его приятель.

Чтоб не заехать к вдове друга,
Он ехал мимо и не мог,
Я угостила, чем дал бог,
В беседе высказал, что скука,
Его преследует во всём.

Рассказ поведала о горе,
И за беседой всё о том,
Дубровского задели вскоре,
Пришёл ко мне он тоже в дом.

— Мне очень странно слышать это, —
Нахмурился мой генерал:
— А мне-то сказывали где-то,
Что бедных вдов не обирал.

Воруют все под это имя,
Сдаётся мне, что здесь обман,
Проверить бы, быть может сам
Приказчик завладел ли ими?

Хотел взглянуть в лицо построже,
Мне счас бы с ним поговорить,
В беседе с ним определить,
Не заодно ль он с ними тоже?

И вот явился наш приказчик,
Пред ним столь важный генерал,
Над дворней есть он сей начальник,
Был зван зачем, так и не знал.

Когда увидел генерала,
То слова вымолвить не смог,
Ему и память подсказала,
Что встреча — жизни всей итог.

— Тебя ограбил как Дубровский,
Поведай-ка ты, братец, нам,
Куда ты деньги дел, по-свойски,
Когда ты ехал по делам?
 
Во всём сознался же он сразу,
Упал он в ноги перед ним,
Сказал, что жадностью гоним,
Не был вор досель ни разу.

Своих-то грабить не намерен,
Дубровский сам же – офицер,
Остался наш приказчик цел,
Но очень уж он был растерян.

Решил забрать он эти деньги,
Его попутал как бы бес,
Он возвратит всё до копейки,
И что он такой балбес.

— Ответить должен пред вдовою,
Так это даром не пройдёт,
Ведь если дальше так пойдёт…
Сударыня, возьму с собою.

Привязан был приказчик к дубу,
Нашли приказчика в лесу,
Обмякло тело на ветру,
Такого вот я не забуду.

Рассказ все выслушали молча,
Все были им восхищены,
Хотя разбои были волчьи,
Но правды той не лишены.

Все были барышни в восторге,
Героя видели все в нём,
И в спорах всех их, и в их торге
Сходились в мнении одном.

Всех больше восхищалась Маша,
Она ж романтиком слыла;
Вот так и героиня наша
Ему мечты все отдала.

— Так Савишна ты полагаешь,
Что сам Дубровский был с тобой?
Похоже сказки ты слагаешь,
Ведь стиль у дел-то воровской.

От Маши он — пятью годами,
А окромя, был белокур,
А генерал — наперекор,
Был смугл и старше, между нами.

Исправник тут же подал голос:
— Так точно, Вы мой генерал,
И как я давече сказал,
В приметах тоже светлый волос.

И роста среднего он будет,
И лет — так двадцати пяти,
И нос прямой, так бают люди,
И чист лицом, нет бороды.

Примет особых не имеет;
— Ну и приметы же у Вас,
Коль тем предметам будем верить,
Он долго будет грабить нас.

Ты будешь говорить с Дубровским,
Бьюсь об заклад, что три часа,
Но по приметам сим чертовским
Смотреть, при том, ему в глаза;

Не догадаешься, что рядом
Сидит разбойник у тебя;
А между тем, ты всем отрядом
По лесу шасть — его ловя.

Мне подключиться к сей охоте,
Видать придётся самому,
Отряд к опасной сей работе
На первый случай отряжу.

Не трусы, на медведя ходят,
Найду бывалых мужиков,
Сберу я их со всех дворов,
Пусть в роще воровской побродят.

Услышав «друг» Антон Пафнутьич,
Как только, то словцо медведь,
Так словно в ухе его твердь,
Слова мешала чётко слушать.

Рассыпавшись в подобострастье,
Досаду подавив в себе,
Спросил о Мишином несчастье,
Не знавши, будто о беде.

— Здоров сейчас ли Ваш Мишутка? —
Как будто вспомнил он о нём,
О тех «весёлых» с Мишей шутках:
— Так за здоровье Миши пьём?

— Наш Миша умер смертью славной,
Имел достойных он знакомств,
Француз — противник его главный
Не видел с Мишей беспокойств.

За всех отмстил француз наш сразу,
Он не терпел к себе обид:
— Как же, помню я проказу,
Как был я чуть ли не убит.

Мне жаль Мишутку, был забавный,
Такого и не сыщешь счас,
А был он медвежонок славный
И боле нет его у Вас?

Зачем убил мусье Мишутку?
И снова гости сразу все,
Поняв, что то была не шутка,
Рассказ тот вняв навеселе.

Хозяин очень был тщеславен,
Любил вещать всегда он всем,
Что было или, чем был славен,
И он гордился даже тем.

Рассказ тот слушали с вниманьем,
Бросая на Дефоржа взор,
И было трудно с пониманьем,
Держать на людях весь задор.       

10

Старушкам делать было неча,
Под вечер уж начался бал,
И, как привязанны(е), весь вечер
Все сплетни всплыли, кто что знал.

Кто молод, все предалась танцам,
На кавалеров спрос большой,
И наш француз имел все шансы,
Пленял он многих дам собой.

Вальсировал Дефорж и с Машей,
Он был там просто нарасхват,
Со всеми был галантен даже,
Как истинный аристократ.

И только к полуночи ближе
Хозяин танцы прекратил,
Устал и музыку он слышать,
И кушать больше «нету» сил.

Приказ отдал подать всем ужин,
А сам отправился в покой,
Он никому и не был нужен,
Он только подавлял настрой.

А без него пришла свобода,
Мужчины сели подле дам,
Сменилась как бы вся погода,
И спор, и хохот — по рядам.

Сидел, насупившись, на месте,
Один был только молчалив,
Всё время помнил он о мести,
И ел печальный, всё забыв.

Держать боялся деньги дома,
Свою казну носил с собой,
В себе он прятал их укромно,
Случись какой-нибудь разбой.

Суму из кожи под рубахой,
Носил всегда он на груди,
Узнать о том, чтоб мог не всякий,
Теперь сыщи-ка их поди.

Своей такой перестраховкой
Неверие питал ко всем,
Своей задумкою столь ловкой
Боялся спать один совсем.

Искал себе он компаньона,
Чтоб он бы понадёжней был,
Нашёл себе он и партнёра,
Француз Дефорж всем подходил.

В наружности виднелась сила,
И храбрым оказался он,
А коль с медведем смерть сквозила,
Сказался он и не смешон.

Решился спать он лишь с французом,
Просил Антон его о том,
Общенье стало лишь конфузом,
Ах, как жалел же он потом.

Когда же он пришёл во флигель,
Осмотр он учинил ему,
Запоры, окна, как на гибель,
Годились только лишь к тому.

В дверях всего одна задвижка,
А окна все — без парных рам,
Подумал он, вот здесь мне «крышка»,
Когда разбойник влезет к нам,

Пытался он сказать об этом,
Француз Дефорж понять  не мог,
Ещё проблема и со светом,
Да просто здесь какой-то рок,

Когда легли они в постели,
То погасил Дефорж свечу;
— Как Вы огонь тушить посмели? —
Вскричал Пафнутьич в темноту!

— Я не могу же спать без света,
Я спать привык лишь со свечой,
Но не услышал он ответа,
Унял он тотчас гнев весь свой,

Усталость довершила дело,
Антон Парфнутьич замолчал,
Дремать он медленно начал,
Боязнь его уж охладела.

Но пробужденье было странным,
Когда, уснув он крепким сном,
С каким-то замыслом коварным,
Как будто ходит кто по нём.

Тихонько дёргал за рубашку,
Сквозь сон почувствовал, что вор,
Глаза, раскрыв он на распашку,
При свете утра бросил взор;

В глаза проклятому французу,
А он отстёгивал суму,
Задрав ему на теле блузу,
Нацелив пистолет ему.

— Что это сударь, что такое? —
Едва успел произнести;
— Молчать! Лишь дело рядовое
Решил над Вами провести.

Дубровский я, и я — Ваш мститель, —
На чистом русском языке:
— Хотя теперь я и учитель,
Не попадайтесь больше мне.

11

Читатель наш в недоуменье,
Уже давно он хочет знать,
Какое ж надобно уменье,
Учителем в деревне стать.

И не в простой-то деревушке,
А в троекуровском селе,
Он жил там будто бы в ловушке,
Всё время помня о себе:

Что он — француз, не знает русский,
К тому же он ещё — главарь,
Да не какой-то заскорузлый,
А он теперь — бандитский «царь».

Так вот на станции почтовой,

Сидел проезжий — тихий вид,
Он ехать дальше был готовый,
Терпел он множество обид:

Всегда к простым неуваженье:
Ему не дали лошадей,
Для важных лиц, чтобы в мгновенье,
Таких чтоб отправлять гостей.

Вдруг у крыльца коляска встала,
И вышел с коей офицер,
И он походкою усталой…
Но голос чётко прогремел:

— Мне лошадей бы поскорее,
Не будь как мёртвый, да живей!
Сейчас ведь для меня важнее,
Быстрее скрыться от людей.

Не узнаёшь меня ты даже, —
По залу рыщет взад, вперёд:
— Неужто, я не так уж важен,
Тебя нагайка так и ждёт.

А кто такой этот проезжий?
На русского он не похож;
— Француз он, просто он заезжий,
В дома богатые он вхож.

Тогда Дубровский по-французски,
Подробно с ним поговорил,
Служил учителем у русских,
И добрых слов не заслужил.

Он держит путь в село Покровско(е)
С рекомендательным письмом
К нему вниманье очень чёрство,
Чтобы доехать в барский дом.

— Месье,— сказал ему Дубровский:
— Хочу предложить сделку Вам:
Что вместо Вас в село Покровско(е),
Поехать должен буду сам.

Бумаги покупаю Ваши,
Вот десять тысяч Вам за них,
Но чтоб никто о сделке нашей
Не должен знать, кроме двоих.

В Париж скорее возвращайтесь,
Прощайте, дорогой месье,
Свободной жизнью наслаждайтесь,
За вас мы рады будем все.

Поспешно выйдя, сел в коляску
И укатил бог весть куда,
О нём в народе «бродят» сказки,
За справедливые дела.

Так стал в селе он гувернёром
У Троекурова в семье,
Не тешил он себя укором,
Что зваться стал уже месье.

Но больше всех довольна Маша,
Уроки музыки давал,
Успехи героини нашей
Он с нею вместе пожинал.

Рояль освоила отлично,
И пенье удавалось ей,
И вёл себя месье прилично,
Хотя душой привязан к ней.

Его любили в этом доме,
За доброту и щедрость к ним,
А Маша, та была в истоме,
И даже восхищалась им.

Как стал он в доме их учитель,
Уж больше месяца прошло,
И всё-то было хорошо
В селе Покровском, их обитель.

Никто не мог и догадаться,
Учитель скромный, молодой,
Что может в одночасье статься —
Грабитель страшный, просто злой.

Разбой нигде не прекращался,
Села не покидал ни дня,
В округе страх чтобы держался,
Всегда несла б о нём молва.

С виновником его несчастья,
Тот случай свёл его с врагом,
Ещё отец его потом,
Ему грозился поквитаться.

Ему сдержаться было трудно,
Таку(ю) возможность упустить,
Но мысль работала подспудно,
Ему за это отомстить.

А после памятной той ночи,
Собрались гости в общий зал,
Предстать перед хозяйски(е) очи,
Как будто всех гостей он звал;

Должны явиться, как с повинной,
Откушать утренний их чай,
И как бы очередью длинной
Привет отдать им невзначай.

Последним был «дружок» наш Спицын,
Расстроен чем-то и угрюм,
Как будто смел он усомниться,
Что праздник плох, «покинув трюм».

Он бледен был, казалось болен,
Сразил его угрюмый лик,
Хозяин сам уже невольно,
Дивился на его обли;к.

Невнятно(е) что-то бормотанье,
С опаской на француза взгляд,
И спешно завтрака глотанье,
Как пару дней не ел подряд.

Поспешно заказал коляску,
Покинул счас же этот дом,
Скорее вырваться из «сказки»,
Не знал, что делать с этим злом.
 
12

Хозяин весь всегда в охоте,
Как прежде жило всё село,
Француз наш тоже весь в заботе,
Ему ведь с Машей повезло.

Любила наша Маша очень
Уроки музыки вдвоём,
Всё чаще хочет, между прочим,
Блеснуть умением во всём.

А сердце всё влекло к французу,
Нельзя же выдать себя всю,
Нельзя же дать сорваться грузу,
Сказать так просто: «Я люблю».

Она с невольною досадой
Себе отчёт давала в том;
Он тоже чувства за оградой
Держал как будто под замком.

Она скучала без Дефоржа,
Он дельный ей давал совет,
И мысль его всегда пригожа,
Его ей нравился ответ.

Но огонёк любовной страсти
Теплился где-то возле дна,
Ещё не бы;ла влюблена,
Чтоб вспыхнуть при любой напасти.

Но соблюдая к ней почтенье,
Сам был в неё давно влюблён,
Своим служебным положеньем
Ведь был он как бы ущемлён.

Однажды, утром, за уроком
Записку ей он передал,
А сам же, как бы ненароком
Из залы быстро он удрал.

В записке назначалась встреча,
Чтоб срочный тайный разговор,
В беседке, у ручья, под вечер
Им вынести бы на простор.

Ключом в ней било любопытство,
Давно признания ждала,
Но ей бы было неприлично,
Согласье чтоб она дала.

Услышать всё от человека
По состоянью своему…
Нельзя надеяться на это,
Совсем уж было ни к чему.

Пойти решилась на свиданье,
Сомненья были лишь в одном,
Воспримет как его признанье,
И будет с нею что потом?

То с гордым ли негодованьем,
Небрежной шуткою простой,
Иль дружбы с ним увещеваньем,
Согласьем, жертвуя собой.

Но вот они уже в беседке,
Покровом им служила ночь,
И бывшей он своей соседке
Сказал, хотя врага и дочь:

— Вы не должны меня бояться,
Я не француз, Дубровский — я,
Пришёл сюда я объясняться,
Мне боле быть у Вас нельзя.

Я изгнан был с родного дома,
Да, я — несчастный дворянин,
Отец Ваш, этот господин,
Лишил который меня крова.

Но Вам не надобно бояться,
Ни за себя, ни за него,
Конечно, я бы мог и статься
От мщения убить его.

Но я простил, отца спасли Вы,
Уж я планировал поджечь;
Но как же хороши Вы были!
Увидев Вас, решил сберечь.

Вы, как небесное виденье,
Пронзили сердце мне моё,
С тех пор питаю наслажденье,
Но видеть Вас не суждено.

В надежде видеть бело(е) платье,
Бродил я днями по садам,
И Вас в обиду я не дам,
Вы, Маша, просто моё счастье.

Счастливый мыслью: охраняю,
За Вами крался по кустам,
И, наконец, вселился к Вам,
Но роль обидную играю.

И целый месяц в доме Вашем,
Я просто счастлив был всегда,
И помнить буду встречи наши,
Вас не забуду никогда.

Но вынужден сейчас расстаться,
Опасность ожидает здесь,
И прибыл к Вам я объясняться,
Тревожну(ю) получил я весть.

Уже давно люблю Вас, Маша,
Прошу Вас помнить обо мне,
Кончается свиданье наше,
И свист раздался в темноте.

Сказал ей нежно на прощанье
И руку приподнёс к губам:
— В обиду я Вас не отдам,
Но Вы мне дайте обещанье:


Постигнет если Вас несчастье,
Ждать помощи — ни от кого,
Избавлю Вас я от ненастья,
Знать дайте только от чего.

Не отвергайте мою помощь,
Моей сей преданности Вам,
Пристанет к Вам какая сволочь,
Так дам отпор Вашим врагам.

Раздался свист уже раз в третий…
— Скорее дайте мне ответ,
Лишь вымолвите «да» иль «нет»,
Принять все обещанья эти.

— Совет приму, — сказала Маша;
Дубровский скрылся в тот же миг,
У дома появилась стража,
— Ну, слава богу, чуть не влип.

В его дворе народу много,
И тройка у крыльца стоит,
В движенье дом, хозяин строго
Кого-то громко так чистит.

Пыталась незаметно Маша,
Скользнуть по-быстрому в покой,
Кругом стоит «людская каша»,
Нарушен был и весь устой.

Исправник был в дорожном платье,
С оружьем он и ждал конца,
Чтоб взять Дубровского в «объятья»;
В гостиной встретила отца,

— Не попадался ль ей учитель? —
Спросил отец и где была,
Она же вымолвить смогла:
— Да нет — прошла в свою обитель.

Исправник утверждал с напором,
Дубровский — он и есть француз,
Что Спицын рассказал с позором,
Какой он выстрадал «укус».

— Пока не «разберуся» с делом,
Француза я тебе не дам,
А Спицын наболтал нам — срам,
Так это просто пахнет блефом.

Что грабил здесь его учитель,
Как можно верить-то ему,
Ему, и трусу, и лгуну
Да Спицын просто — сочинитель.

Но всем нам он и в тоже утро
Зачем ни слова не сказал,
Сказать же было ведь не трудно,
Зачем так долго он молчал.

— Он клятву дал под страхом смерти,
Так застращал его француз;
— Сначала сам я разберусь,
Уж мне-то на слово поверьте.

Меж тем все поиски напрасны,
Исчез внезапно наш француз,
Но всё равно пока не ясно,
И было чем «подумать» в ус.

Петрович жил в плену сомнений,
Ведь если не виновен он,
То, скрывшись, повод дал для мнений,
Зачем же лезть-то на рожон.

А может быть успел он скрыться,
И кем-то был предупреждён,
А вот как тайну ту добиться,
Пока никто не искушён.

13

В начале следу(ю)щего лета
Настало много перемен,
Читатель явно ждёт ответа
На разворот событий крен.

В верстах так тридцати примерно
От Покровского села,
В поместье площадью безмерной
Судьба Марию занесла.

В поместье там жил князь Верейский,
Он долго заграницей жил,
Бывает так в делах житейских,
Рассеянным немного слыл.

Но в мае месяце вернулся,
Уже, наверно, навсегда.
На скуку он таку(ю) наткнулся,
Зачем приехал он сюда?

На третий день поехал в гости,
Кирилл Петрович — ведь сосед,
Размять немного свои кости,
Как раз застал его обед.

Он выглядел немного старше
Своих пятидесяти лет,
Обычно женятся ведь раньше,
В женитьбе не оставил след.

Кипела жизнь — сплошно(е) раздолье,
Вся жизнь была — сплошной разврат,
Неважно стало и здоровье,
И потому не был женат.

Его наружность столь приятна,
Любезен с женщинами был,
Но поведенье — непонятно,
Скучал всё время и курил.

Кирилл Петрович был доволен,
Что знатный князь — в его гостях,
Он рад и несомненно волен
Поместье чтить на радостях.

Но знатный гость аж задохнулся,
Когда попал на псовый двор,
Он даже в свой платок уткнулся,
Всё время отводил он взор.

И пруд, и липовы(е) аллеи,
И с липами старинный сад,
Ничто не радовало взгляд,
Сады английские — роднее.

Он восхищался всей природой
И для приличия — хвалой,
(Хотя и чуждо всё от роду),
Всё оценил, само собой.

Устал наш князь от посещенья,
Жалел, что начал сей вояж,
Но был он просто в восхищенье
И за обедом пришёл в раж.

Он встретил в зале нашу Машу,
Сражён был князь её красой,
Свою рассеянно ел «кашу»            
И красовался сам собой.

Её был оживлён явленьем,
Веселье наступило враз,
И с правом гостя в положенье
Не прерывал он свой рассказ.

О жизни личной заграницей,
О путешествиях, балах,
О том, что даже ей не снится
В каких он «райских был садах».

И Маше было интересно
Узнать о жизни золотой,
Живя в глуши, что ей известно,
Ведь личной жизни — никакой.

Уже после обеда сразу
Прогулку предложил верхом,
Но князь, ссылаясь на подагру,
Настойчиво просил о том:

Проехаться чтобы в коляске,
И сидя близко рядом с ней,
Себя почувствовать, как в сказке,
Ему так будет веселей.

А по дороге князь Верейский
Её уж заболтал совсем,
Рассказчик слыл он компанейский,
Тем боле, что сидел-то с кем?

И Маша вся была вниманье;
Вдруг он к папаше обратясь:
— Что за сгоревшее то зданье?
Не знал такого отродясь.

Дубровского усадьба это,
Земля теперь считай моя,
А сын его, разбойник этот,
В своей он шайке — голова.

И жив ещё, и он на воле,
И у тебя, князь, побывал;
— Да помню я, что в прошлом годе
Он что-то сжёг, иль своровал.

Знакомство с ним иметь бы ближе,
Хочу иметь я интерес;
— На всю округу мы в «престиже»,
Я не схватил чуть было стресс.

Он под учителем, французом
Жил целый месяц всё у нас,
Себя он показал не трусом,
Но, как учитель — просто класс.

Поведал наш хозяин князю,
Случившийся в семье конфуз,
Что целый месяц и ни разу,
Не знал — Дубровский есть француз.

Историю с сим гувернёром,
Подробно рассказал всю он;
Дубровский, как заворожён,
И в адрес власти он с укором.

Князь был внимателен к рассказу,
Нашёл он это странным всё,
И разговор сменил он сразу,
Он понял — далеко зашло.

Велел подать свою карету,
Домой собрался, возвратясь,
Хозяин гостем же гордясь,
Почёл за честь пристать с советом.

Но князь зачём-то торопился,
Остаться ночевать не мог,
Доволен был и извинился,
И в гости звал к себе, как долг.

Почёл за честь слова те князя,
Хозяин, Троекуров наш,
Вошёл от гордости он в раж,
С любимого конька не «слазя».

Три тыщи душ в его именьи,
Имея званье генерал,
В своём, по крайней мере, мненье
Он равным с ним себя считал.

Уже гостят в его поместье
Два дня спустя отец и дочь,
Собрать именья бы вместе,
Уже и в мыслях он не прочь.

Чем ближе гости всё к именью,
Он любовался всем и вся;
Его крестьянские селенья,
И даже чистые дома.

Господский дом его из камня,
Как в стиле замков англичан,
Лугов зелёных ярко(е) пламя,
Коров швейцарских караван.

И парк, раскинувшись круг дома,
Манил прогулки совершать,
Гостей всегда влекла истома,
В раю земном здесь побывать.

И стол накрыт в прекрасной зале,
И князь гостей подвёл к окну,
И вид с окна и даже дале,
Дополнил эту красоту.

Пред ними протекала Волга,
На ней покоились суда,
Казалось, что плывут так долго,
И не поймёшь, какой куда.

Когда же осмотрев картины,
Осмотр всех поразил гостей,
Его прекрасные все вина,
Смелей их сделал, веселей.

И каждую свою картину,
Подробно объяснял ей князь,
И он искал незриму(ю) связь,
«Связать эпоху паутиной».

Была в восторге наша Маша,
Свободно вся вела себя,
Да плюс обеденная «каша»,
Расплавили крупинки льда,

Что вечно сковывали чувства,
Не знала многого она,
Одна всё время потому что,
Всегда развлечься так ждала.

Питьё кофея наслажденье
В беседке редкой красоты,
У озера стоит строенье,
С водой природной чистоты.

Оркестр заиграл внезапно,
С гребцами лодка в числе шесть
К беседке подплывала плавно,
Как будто отдавая честь.

Не только было всё катанье,
Плывя к отдельным островам,
По островам идёт гулянье,
Не скучно чтобы было Вам;

В одном — нашли они статую,
В другом — заброшенных пещер,
Реликвию ли дорогую;
И князь всегда давал пример,
Объясняя их значенье,
Получая наслажденье.

Она с девичьим любопытством,
Всё возбуждалась каждый раз,
Когда, минуя он бесстыдство,
Скрывал несказанно(е) подчас.

Бежало незаметно время,
Смеркаться начало уже,
Прогулок всех как будто бремя
Росло у всех почти в душе.

Любезен князь бывал с гостями,
Их в доме ждал уж самовар;
На свет тащил, как с потрохами,
Своё именье, как товар.

Просил он Машу быть хозяйкой,
Поскольку сам он холостяк:
— Ты, Маша, чай поразливай-ка,
Я расскажу пока пустяк.

В тиши вечерней грянул выстрел,
Ракета взвилась прямо вверх,
Все на веранду вышли быстро,
Накинул шаль он Маше сверх.

Огни цветные беспрерывно,
То перед домом — фейерверк:
Колосьями взлетали вверх
И гасли как-то так надрывно.

А новые неслись за ними
Фонтаном, пальмами, дождём,
Сплошным потоком были зримы,
Вертелись будто колесом.

Ах, как же восхищалась Маша,
И князь с ней рядом радый был;
— Поездка вся удалась наша,—
Отец так Машин оценил.

Затем последовал и ужин,
Почти такой же, как обед,
И стало ясно, князю нужен
Зажечь в глазах у гостя свет.

Ночёвка в спальнях специальных,
На утро — снова за столом,
Прощание с официальным
Приглашением в свой дом.

14

Грустила, вышивая в пяльцах,
Мария, сидя под окном,
Вдруг прямо шлёпнулось на пальцы,
Письмо, как будто снежный ком.

Его раскрыть и не успела,
Была звана сейчас к отцу,
Видать какое срочно дело,
Спокойный вид придав лицу.

Князь удостоил посещеньем,
Кирилл Петрович — не один,
Желанный в доме появленьем,
А князь всегда был господин.

Верейский встал навстречу Маше,
И молча, поклонился ей,
Он в замешательстве был даже,
Её душою жаждал всей.

— Скажу тебе я Маша новость,
Она обрадует тебя,
Сказать бы, если так на совесть,
То князь, давно тебя любя,

Руки твоей сейчас он просит;
Он очарован весь тобой,
Тебя он высоко возносит,
И назовёт своей женой.

Смертельно побледнела Маша,
Молчала, как, остолбенев,
В её главе такая каша,
Наверно, ум окаменел.

Князь взял красавицу за руку,
Спросил: «Согласна ли она?»
Но на лице увидел муку,
Она такого не ждала.

— Она, конечно же, согласна, —
Ответил за неё отец:
— Сказать же трудно слово гласно,
С тобой пойдёт и под венец.

Вы будьте счастливы на веки,
Целуйтесь дети прямо счас,
Теперь Вы оба мои дети,
От всей души я «здравлю» Вас.

Но молча, всё стояла Маша,
Князь только руку целовал,
Слезами всё лицо умазав,
Её весь вид ответ давал.

— Ты осуши-ка свои слёзы,
Иди-ка Машенька к себе,
Девицам только снятся грёзы,
Лица уж «нету» на тебе.

Они все плачут при помолвке,
У них уж так заведено,
Но в этом плаче мало толку,
А мной давно всё решено.

Слезам своим давала волю,
Закрывшись в комнате своей,
Чтоб быть у старика женою,
Ведь князь стал ненавистен ей.

Объята вся она отчаньем:
— Сего не будет никогда,
С Дубровским ли моё венчанье,
Иль лучше монастырь тогда.

Читать письмо хватилась жадно,
Вдруг вспомнив тут же о письме,
Быть может всё поможет мне,
Оно в беде ведь может важно.

Лишь пару слов там было в тексте:
«Часов так в десять, в прежнем месте».

15

И лёгкий ветр повеял к ночи,
Луна всем светит, ночь тиха,
И шорох слышен чуть слегка,
Деревьев запах веет сочен.

Почти «столкнулася» с Дубровским,
В беседку проскользнув, как тень;
— Нельзя встречаться нам в Покровском,
Я знаю всё, нам страшен день.

Когда Вам будет очень плохо,
Сказать должны и дать мне знать,
Как жить мешать Вам будет кто-то,
Меня на помощь Вам позвать.

— Но как в моём Вам положенье,
Свою защиту применить;
— От ненавистного решенья
Могу вообще освободить.

Вам князя тронуть даже пальцем
Ни в коем случае нельзя,
Никто не должен быть страдальцем,
Прошу, коль любите меня,

— Его не трону, Ваша воля,
Обязан жизнью Вам Ваш князь,
Но как спасти мне Вашу долю?
Отец и князь сплели уж вязь.

— Надеюсь тронуть я слезами,
Меня он любит, хоть упрям,
Но если честно, между нами,
Себя так просто не отдам.

— Вы не надейтесь по-пустому,
Вам не разжалобить его,
Ведь он считает по-простому,
Капризы Ваши — лишь ничто.

Что брак затеян по расчёту,
Ведь это ясно людям всем,
Чтоб жить богато, без заботы,
Чтоб Вы княгиней стали с тем.

Под власть стареющего мужа,
Насильно втянут под венец,
Всему настанет и конец,
А счастье Ваше им не нужно.

— Тогда женою буду Вашей,
Тогда Вы явитесь за мной;
— Но как создам я счастье наше?
Хотя Вы ангел Маша мой.

Живу давно я вне закона,
Сейчас — я бедный дворянин,
За нами вечная погоня —
А если буду не один?

Со мною не найдёте счастья,
Я лишь желаю счастья Вам,
Князь —  стар и быть любви ненастью,
В мужья Вам тоже не отдам.

Идите снова Вы к папаше,
Бросайтесь в ноги Вы ему,
Чтоб не сломал судьбы он Вашей,
Богатство Вам мол не к чему,

Найдёте страшную защиту…
Коль будет он неумолим,
Он Вам причинит лишь обиду
Своим решением таким.

Но, как и это не поможет,
Закрыл руками он лицо,
Казалось, и дышать не может;
— Так вот дарю я Вам кольцо.

Решитесь, коль моей защиты,
Кольцо положите в дупло,
И Вы не будете забыты,
Другого если не дано.

Он обнял Машу на прощанье,
Она — заплаканная вся:
— Твоё мне дорого признанье,
Ты, Маша — просто жизнь моя!

Её, целуя, он покинул,
Как будто в ночь он просто сгинул.

16

А весть о княжеской женитьбе
Мгновенно превратилась вслух,
Осталось Маше только выть бы,
Но слухи замыкали круг.

Но для ответного отказа,
Тянула Маша этот день
И не сказала «да» ни разу,
Бродила в доме, словно тень.

В молчанье видел он согласье,
Князь о любви не хлопотал,
Он не откажется от счастья,
Он был богат и твёрдо знал.

Но вот пришло вдруг и признанье,
С отказом прислано письмо,
Но не пропало в нём желанье,
Его не сильно обожгло.

Ускорить надо эту свадьбу,
Решил он твёрдо для себя,
И от того в свою усадьбу,
Невесты чувства все щадя,

Он вызвал будущего тестя,
Ему он показал письмо,
Просил его не делать «чести»,
Не оглашать пока его.

Он тоже грезил о согласье,
И был, конечно же, взбешён,
Ускорить полученье счастья,
Решился по причине он.

Одобрил князь его решенье,
Назначить свадьбу через день,
Ждала она того мгновенья,
Ходила Маша словно тень.

Визит нанёс своей невесте,
Подлив в проблему и огня:
— Отказ Ваш мне совсем не к месту,
И к Вам приехал я не зря;

Не в силах с этим согласиться,
Лишиться Вас мне тяжело,
В могилу что ли мне ложиться,
Отказ Ваш — будто всё равно.

Терпенье мне снискать же Ваше,
Надеюсь, я найти потом,
Не разрушайте счастье наше,
Женой войдите Вы в наш дом.

Уехал он к себе в поместье,
Её с почтеньем целовав,
Ни слова боле не сказав:
С её отцом решили вместе,
Ускорить свадьбу эту с князем,
Он клятвой с «тестем» уж связан.

Как только отбыл князь в именье,
Отец зашёл в покои к ней,
И твёрдо высказал решенье,
На завтра быть готовой ей.

Залилась Маша вся слезами,
Прильнув к ногам её отца;
— Он старше многими годами,
Я не желаю с ним венца!

— Да что же значит-то всё это,—
С угрозой вскрикнул тут отец:
— Теперь же честь наша задета,
Как не желаешь под венец.

Была же ты во всём согласна,
Раз ты молчала до сих пор,
Отказ даёшь ему напрасно,
Теперь-то что же за укор.

Себя дурачить не позволю,
Так дело просто не пойдёт,
Выходит я тебя неволю,
А князь всё это время ждёт.

Морочить голову негоже,
У нас с ним сговор уж давно,
И оговорено всё тоже,
Всё нами с ним и решено.

Но Маша вторила всё снова:
— Да не губите Вы меня,
Идти я замуж не готова
И не хочу я, не любя.

Меня толкаете к несчастью,
Вам будет грустно без меня,
— Я лучше знаю, что для счастья
Девицам нужно для житья.

Уже чрез день и будет свадьба,
Не лей напрасно своих слёз,
Они некстати даже как бы,
Не нужно мне твоих заноз.

— Сгубить меня, Вы что ль решились,
Найду защиту я тогда,
Видать, Вы с князем сговорились,
Не дам в обиду я себя.

— Нашёлся вдруг тебе защитник,
Грозится вдруг мне дочь моя,
Да кто ж такой этот зачинщик,
Да кто ж защитник у тебя?

— Дубровский, — отвечала Маша,
Уже отчаявшись совсем;
— Добро, — сказал он: воля Ваша,
А я запру тебя меж тем!

Сиди, покамест здесь до свадьбы,
Не выйдешь с комнаты своей,
Тебе арест в «подарок» как бы
И запер за собою дверь.

Облегчила немного душу,
Сказав так прямо всё отцу,
Теперь ход надо дать кольцу
И больше никого не слушать.

Увидеться желала снова,
Опять чтоб дан бы был совет,
Но снова Маша не готова
Конечный дать ему ответ.

Сама ходила на свиданье,
Но заперта была на ключ,
Поняв она, что с запозданьем
Мелькнёт её надежды луч.

Недвижно глядя она в небо,
Уснула Маша пред окном,
Будто князь и вовсе не был,
И снился ей прекрасный сон.

17 

Проснувшись, мыслью было первой,
В дупло отправить то кольцо,
Но обстановка была нервной,
Доставить как его должно.

Она была же под арестом,
Как под охраной, взаперти,
И не могла сойти ни с места,
И не могла теперь уйти.

Но вдруг в окошко так легонько
Ударил камушек так звонко;
А это братик её Саша,
Зная, что в опале Маша,

Он тайны(е) давал ей знаки;
Вот так решил он ей помочь,
Ведь в ссоре же отец и дочь,
Она всегда ждала атаки.

Она окно открыв поспешно,
Спросила быстро у него;
— Играешь ты ли так потешно,
А может, хочешь ты чего?

— Пришёл узнать к тебе сестрица,
Не надобно ль чего-нибудь?
На Вас ведь папенька сердится,
Так вот я и успел смекнуть;

Могу помочь Вам чем угодно,
Ведь Вас я искренне люблю,
Не будет даже неудобно,
И может, в чём-то пособлю.

— Спасибо, Сашенька, ты знаешь
С беседкой рядом дуб с дуплом?
Кольцо вот это ты доставишь,
Но только быстро и бегом.

Тебя не видел чтоб никто,
Держи, — и бросила кольцо.

Исполнил порученье Саша,
И повернул было назад…
Хотел обрадовать он Машу,
И несказанно был он рад.

Но вдруг оборванный мальчишка,
Какой-то рыжий и косой,
Подходит к дубу, как воришка,
И сразу он — в дупло рукой.

Как коршун, бросился барчонок,
Вцепился мёртво он в него,
Хотя и мал был, как волчонок,
Но не пугался ничего.

— Оставь кольцо, ты заяц рыжий!
Кричал наш Саша на весь сад:
— И верю я, что это ты же,
Хотел разграбить этот клад.

Но крепко держит вора Саша,
И, получив удар в лицо,
— Сюда, на помощь, это — кража,
Кричал Сашок во всё горло;.

Но рыжий старше и сильнее,
Он сразу повалил его,
Но тут и в вора самого,
Рука вцепилась тяжелее.

Оторван рыжий был от Саши,
Степан, садовник, подоспел,
Побег пытался сделать даже,
Сбежать наш рыжий не успел.

Был связан и в село доставлен,
Попался рыжий не к добру,
И пред хозяином предстал он
Как в самый раз тут, по утру.

Спросил Петрович у Степана:
— Что здесь за фокусы с утра?
Ведь нам от рыжего болвана,
Я вижу, что не ждать добра.

Зачем же с этим косоглазым,
Сашок, связался просто ты,
Решали вместе Вы с ним разом
Какие общие мечты?

— Он из дупла украл ту штуку,
Кольцо, — но Саша был смущён;
— Дупло, кольцо — какая шутка,
И Маша здесь вообще причём?

Раскрыть ему чужие тайны:
Дала мне Маша то кольцо,
Смущён был Сашенька наш крайне,
Он понял, что — не хорошо.

Но после долгих запирательств
И наказания, угроз,
Отцовских крепких всех ругательств,
Всё рассказал отцу всеръёз.

— Кольцо сестрица его, Маша,
Ему вручила снесть в дупло;
Её любимый братик Саша
Отнёс с охотою его.

— А рыжий пойман был как вором,
Хотел ограбить этот клад,
Я дрался с ним, аж до упора,
Чтоб всё пошло у нас на лад.

— С тобой мне всё уже понятно,
Теперь ты, рыжий, отвечай,
Ты чей? Да сказывай мне внятно,
В саду что делал невзначай?

— Малину крал, — и не смутился,
И без смущенья так стоял,
Как будто казус не случился,
Кольца он будто бы не брал.

— Так ты сознайся лучше сразу,
Малина что, растёт в дубах?
Косишь ты, малый, и не глазом,
Отдай кольцо, не будь дурак!

Сознайся, так я сечь не буду,
И на орехи ещё дам,
И случай вовсе я забуду,
Тебя не выдам, не продам.

Молчал наш рыжий, и — ни слова;
И принял вид он дурачка;
— Добро, — сказал, — не у такого
Рога ломали у бычка.

Запри Степан его покрепче,
Стеречь его бы нам ловчей,
Чтоб нам потом всем было легче,
Всю правду выжать поскорей.

Исправника позвали срочно,
Но мыслил он ещё и сам;
«Так значит дочь и — это точно,
С Дубровским ввязла по делам.

И рыжий ждёт уже допроса,
Исправник тоже во дворе,
И нет для барина вопроса,
Уверен твёрдо он в себе.

Что пойман им уже Дубровский,
Поведал чину свой рассказ,
И только лишь ему по-свойски,
Даёт, как другу, он наказ.

Закончить всё благое дело,
Уже ведь пойман им связной,
И действуй, друг мой, теперь смело,
Любуйся им, вот он какой.

Исправник слушал со вниманьем,
Всё время глядя — как связной,
По виду — весь в непониманьи,
Он только парень озорной.

Исправник умный был мужчина,
Он думал быстро, что к чему,
В насилье не найдёшь причину,
И делу вред внесёт всему.

Один оставшись с генералом,
Решил он парня отпустить,
Но чтоб не просто так, задаром,
А дальше, всё за ним следить.

— Сослать тебя ли в поселенье,
Или сажать совсем в острог,
Тебе я выпросил прощенье,
Вступился я, он очень строг.

Ты барину будь благодарен,
Да не имей привычки сметь,
Малину рвать, предмет украден,
Запомни это, парень, впредь.

В свою родную Кистенёвку,
Бегом пустился рыжий прочь,
Поведать там про обстановку,
Ведь крайне нужно было вточь.

18

Готовка всех и вся к венчанью,
Весь дом в движенье, суета,
Она пред зеркалом сидя,
Рядили Машу на прощанье.

Княгиней наша Маша станет,
Пройдёт всего лишь один час,
Она, пока что, вот сейчас,
Уже пред алтарём предстанет.

Сидит она в своей уборной,
На ней уж свадебный наряд,
Молчит она, но всё упорно
К ней мысли лезут все подряд:

— Но, где же этот мой спаситель?
Ведь знак тревоги подала,
Ужель отец мне повелитель?
Такого я и не ждала.

Но вот уже и всё готово,
Карета подана к крыльцу,
Не будет ли конца другого,
И веры нет тому кольцу?

Отец благословил невесту
На новый жизненный редут,
Она же — не находит места,
Её желаний не поймут,

И снова просит о пощаде,
И снова у отцовских ног,
Отец неумолим и строг,
Он к дочери, своей отраде.

Внесли служанки в ту карету,
Её без чувств уже почти,
Её мечты кану;ли в лету,
Ей от судьбы и не уйти.

Людей сразила её бледность,
У церкви ждал её жених,
(Лишь рад он был из них двоих),
Её ж желание — не редкость:

Как за нелюбого мужчину,
Когда неволили невест,
Невесту старцу как подкинув,
А дальше — бог один лишь весть.

А в церкви холодно и пусто,
Закрыли сразу же и дверь,
Священник местный очень шустро
Венчал хозяйскую здесь дщерь.

Ничто не видя и не слыша,
Она была вся не своя,
Её сознание колышет,
Одна лишь мысль её, свербя:

— Куда девался мой спаситель,
Как бросить мог её одну?
Теперь навек её обитель
Именье князя; всё ко — дну.

«Подарен» поцелуй ей князем,
Обряд окончен, он — как дань,
Чуть не упала она наземь,
Как кем-то загнанная лань.

Опять, держа её под руки,
Посажена в карету вновь,
Нача;лись для неё все муки,
Испортили её всю кровь.

Карета мчалась в их именье;
Проехав вёрст так с десяти,
Как вдруг случилось приключенье:
Слышны погони уж крики;.

Толпа людей вооружённых,
Карету плотно взяв в кольцо,
Хозяев испугав законных,
Предстало в маске вдруг лицо:

— Свободны Вы и выходите!
— Что это значит, кто такой?
— Дубровский я, ведь Вы хотите
Знакомство с ним свести порой?

Но князь не робкого десятка,
Возил с собой он пистолет,
На всякий случай, для порядка,
Как какой-нибудь пакет.

Успел он выстрелить в ту маску,
Дубровский ранен был в плечо,
Второй он вынул, как запаску,
И бой гремел уж горячо.

Но выстрелить ему не дали,
С кареты вылетел он вон,
Ножи над ним уж засверкали,
Его раздался громкий стон:

— Не трогать, — крикнул вдруг Дубровский,
— А вы свободны счас сполна;
Хотя и подвиг был геройский,
Но не была его вина.

— Но нет, — сказала, — уже поздно,
Уже я венчана — жена,
Я ждала Вас сколь это можно,
Спасенья всё же не нашла.

— Но приневолены Вы были
И согласиться не могли;
— Я согласилась, иль забыли,
Не помогли, с ума свели.

— Теперь князь — муж, спектакль окончен,
Освободить прошу я нас,
Другой путь для меня порочен,
Дорогу дайте нам сейчас.

Но раны боль, души волненье,
Лишили атамана сил,
К тому ещё его раненье…
Не стал уже Дубровский мил.

Но что он делать будет с Машей,
Когда бы ей свободной стать?
В его погрязнет она «каше»,
Что сможет в жизни он ей дать?

Упал он, но отдал команду,
Дорогу дать, не трогать всех,
А сам подумал: свою банду
Распустить уже не грех.

19

Гнездо разбойничье иль база,
В дремучем спрятана лесу,
И скрыта от людского глаза,
Понятно, что «не на носу».

В лесу, на узенькой полянке
Возведён был укрепрайон,
И вал, и ров, и три землянки,
Вот весь разбойный бастион.

А на виду стояла пушка,
Укрепрайон был слишком слаб,
А пушка та, словно игрушка,
Пугать бы ею только баб.

В землянке, устланной коврами,
Трюмо для дамы, туалет,
Всё приготовлено для дамы,
«Немного краше был бы свет».

Лежал же сам он на кровати,
И книгу он держал в руке,
Такие были их полати
В походной жизни, налегке.

Как вдруг, по лагерю тревога,
Мелькнув так быстро, словно тень,
«Проснулась» как бы вся «берлога»,
Прощай теперь сей мирный день.

Все во дворе собрались скоро,
И все уже стоят «в ружьё»,
Его команда от дозора,
Одно сплошное мужичьё.

Доклад дозорных был короток;
В лесу солдаты, к нам идут,
Команда есть «закрыть ворота»,
А пушку к бою, взять редут».

Коснулась всех почти мгновенно,
Но каждый своё место знал;
И вскоре полк солдат, примерно,
Стремглав бежит на этот вал.

Дубровский сам стоял у пушки,
И первый выстрел сделал он,
Как из ружья, и через мушку,
И враг был метко поражён.

Но выстрел пушки, как затменье,
Принёс смятенье в стан врагов,
Весь ход переломив сраженья,
Хотя солдаты взяли ров.

Но офицер видать был храбрым,
Сам смело бросился вперёд,
Чтоб показать солдатам бравым,
Сломить ход боя весь черёд.

Бой рукопашный завязался,
Солдаты на валу уже,
Дубровский всё ж не растерялся
И, чтобы стало не ху;же;

Убил он тут же офицера,
Решило это и весь бой:
И больше не было примера,
Кому вести их за собой.

Дубровский одержал победу,
Но понял он уже давно,
Чтоб не накликать боле беду
Сейчас же им и решено:

Опасность очень уж большая,
Распустит тут же свой отряд,
И больше, разуму внимая,
Чем дальше — лучше тем навряд.

Собрал он всю свою дружину,
Сказал, покинет навсегда,
И Вам советую я сгинуть,
А жить разбоем — никогда.

Никто не знал, куда девался,
Исчез бесследно атаман,
Иль за границу он подался,
А может быть и то обман.

Январь 2012






 



 









 
 










      





 




 








 


 















 








 
 

   


 















 Дубровский
( по А.С.Пушкину)
  (второе издание)

1

Кирилл Петрович Троекуров
Богат и знатен родом был,
Но вёл себя, как «Самодуров»,
С таким он званьем просто жил.

Кичился он своим богатством,
Хвалили все его во всём,
Всегда хвалился русским барством
В селе Покровское своём.

Обласкан был своей он властью,
В деяньях рушил он всю грань,
Любил в делах подобострастье,
Ему в подарок данну(ю) дань.

Готовы тешить барску праздность.
Всегда гостями полон дом,
И неизведанную странность,
И поощряя буйство в нём.

Он  был совсем необразован,
Хотя и был он генерал.
Всем окруженьем избалован,
Пороки худшие вобрал.

Порывам пылкому же нраву
Он волю полную давал,
Свершал деянья не по праву,
И от обжорства он страдал.

Но был физически он крепок,
Всё время был навеселе,
Держал гарем в шестнадцать девок,
Заняты рукодельем все.

Все жили в флигеле отдельном,
Где двери были на замках,
Ключи носил с собой нательно,
Чтоб не попасть ему впросак.

Затворницы все молодые
Гулять — лишь под надзором — в сад,
И, вспоминая дни былые,
Их замуж «гнал» не всех подряд.

На место их идут другие,
Его пополнить чтоб гарем,
Крестьяне же и дворовые,
Всегда довольны были тем;

Его тщеславились богатством,
Гордились славою его,
Хотя и слыл он своенравством,
И строгость в «плен» брала всего.

Он постоянно был в разъездах
По всем владениям своим,
И в длительных пирах и действах,
В проказах, выдуманных им.

В проказах жертвою бывали
Обычно, кто ему знаком,
Но и друзья не избегали,
Тот, кто был участью влеком.

Но исключеньем слыл Дубровский,
Поручик гвардии отставной,
Соседом был села Покровско(го),
И был он там, ну, как родной.

Они служили где-то вместе,
Его всегда Кирилл ценил,
За то, что он без всякой лести
Всю правду-матку говорил.

Друзья расстались и надолго,
Отставку «взял» Дубровский вдруг,
Всегда считал он своим долгом,
( И это знали все округ);

Дела поправить в их именье,
В нём поселиться он решил,
Но из-за средств тех неименьем,
Он просто бедно там и жил.

Вот как-то раз Кирилл Петрович,
Хотел ему кой чем помочь,
Его взыграла тут и совесть,
И гордость гнала помощь прочь.

В отставке — тоже Троекуров
Спустя совсем немного лет,
Его паршивый слишком норов,
Увидел генерала свет.

Они обрадовались встрече,
Бывали вместе каждый день,
Именья были недалече,
И им совсем не было лень;

Заехать запросто друг к другу,
Они болтали обо всём,
Хотя Кирилл во всей округе
В визите не нуждался том,

Они ровесниками были,
Женились оба по любви,
Но вскоре оба овдовели,
И дале, жили всё одни.

Дубровский младший жил в столице,
Его единственный был сын;
Имел Петрович дочь девицу,
И жил, конечно, не один.

И часто повторял хозяин:
—Послушай-ка, сосед, мой брат,
Нам твой Володька был бы славен,
С охотой был бы я твой сват.

Отдал бы за него я Машу,
И породнились мы б с тобой,
Они украсят жизнь всю нашу,
Нам позавидует любой.

— Володька не жених Марии,
Он им не может быть никак,
За это чтобы не корили,—
Держал ответ Дубровский так:

— Жена нужна ему из бедных,
Володька бедный дворянин,
Чтоб в доме был он господин,
А не слуга бабёнки вредной.

Согласье было между ними,
Хотя и беден был сосед,
Всегда он мненьями своими
Шёл против, не боялся бед.

Всех удивляла смелость эта,
Никто ведь возражать не смел,
А для других же было вето,
Никто перечить не посмел.

Случилось так у них однажды,
Что дружба кончилась у них,
Врагами стали они каждый,
Вражда пленила их двоих.

Для барина в своём именье
В далёкие те времена,
Всегда охота — развлеченье,
Да и не только та одна.

Всегда охота — выезд целый,
Легенды все о нём текли,
К нему готовка столь умела,
Охотно всех туда влекли.

Приказ был накануне отдан,
Готовым быть к пяти утра,
Давно порядок был там создан:
Не быть без кухни и шатра.

Обед чтоб прямо на природе,
Свершался им в кругу друзей,
Потом молва в честном народе
Текла о нём в округе всей.

Давно хозяин пред охотой
Завёл обычай свой такой,
Осмотр чтоб псарни — всей заботой
Он вёл с гостями не простой.

Гордился он своею псарней,
Не псарня, а собачий парк,
Ничто ему не было славней,
Осмотр чем в псарне всех собак.

Собак же тех уже пол тыщи,
Там всяких гончих и борзых,
Живут они людей почище
И пункт леченья для больных.

Для них  — отдельный даже лекарь,
Родильный обустроен бокс,
Хозяйский у них повар-пекарь,
Всё требует собачий спрос.

Должны все гости восхищаться
Такою псарнею его,
Один Дубровский возмущался,
Был хмур, молчал ото всего.

Он тоже был охотник ладный,
В охоте понимал он толк,
Своя же псарня — неприглядна,
Смотрел завистливо, как волк.

Ну что ты хмуришься Андрюша,
Иль псарня вся не по душе:
— Она чудна, но я «пекуся»,
Живётся людям всё хуже.

— Мы на житьё здесь не в обиде,
И надо нам сиё всем внять,
Так и иной ту псарню видя,
Мог бы усадьбу променять;

Любую выбрать здесь конурку,
Теплей здесь будет и сытней,—
Ответил быстро как бы в шутку
Один из псарей, что был в ней.

Мысль дерзкая была холопа,
Ответом был всеобщий смех,
Хоть шутка и была не плоха,
Потешил сей холоп уж всех.

Но все при;нуждены смеяться,
Она годна для всех гостей,
Решил Дубровский отмолчаться,
Он из гостей был всех смелей.

Когда же сели все за ужин,
Дубровского и след простыл,
Он на охоте очень нужен,
И Троекуров тут вспылил.

Догнать велел «свово» он друга,
Ведь без него — охоты нет,
Об этом знала вся округа,
Померк охоты самый цвет.

Посланец тот вернулся вскоре,
Сказал, что он и не придёт,
Кирилл Петрович молвил: « В ссоре
С ним буду, коли не поймёт».

И послан был курьер тот снова,
Соседа-друга известить,
Приехал к ночи чтобы скоро;
Себе велел постель стелить.

Приехал ли уже Дубровский? —
На утро первым был вопрос,
Письмо ответом было свойским
На его хозяйский спрос.

В Покровском не бывать отныне,
Причину дал на свой отказ,
Того псаря прислать с повинной,
Пока не будет Ваш приказ.

Давно не был Петрович в гневе,
Такого он стерпеть не мог:
— Он что, приказывает мне ли,
Людей своих чтоб не берёг?

Да знает он ли, с кем связался!
Вот я ж его… Постой-ка, брат,
Так значит, ехать отказался,
Так чудно, что ты мне не сват!

И, как обычно, на охоту,
Он ехал с пышностью своей,
Но, несмотря на все заботы,
Успехов не нашёл он в ней.

Обед пришёлся не по нраву,
Бранил подряд он всех гостей,
И, не имея на то права,
Домой поехал средь полей;
Полей Дубровского, соседа,
Ему с досады сделать вре;да.

А время шло, вражда окрепла,
Дубровский в гости не «езжал»,
Надежда примиренья блекла,
А сам по другу он скучал.

Он изливал свою досаду,
Ругаясь, как мужик простой,
По всей округе теперь кряду
Считали, пахнет здесь войной.

Однажды объезжал владенья,
Услышал стук он топора,
Дубровский был в недоуменье,
Уж слишком ранняя пора.

Он поспешил в любиму(ю) рощу,
Покровских мужиков застал,
И поступил он с ними жёстче,
Плетьми двоих он наказал.

Изъял трёх лошадей в добычу,
И был отменно он сердит,
Ведь раньше никогда, обычно,
На лес не зарился бандит.

Он понял всё, в разладе дело,
Они смекнули, что к чему,
И от того они так смело,
Поехали рубить к нему.

Петровича повергнул в ярость
Об этом слух, и в тот же день,
Соседа проклинал он наглость,
Метался в доме словно тень.

Хотел напасть на Кистенёвку,
В порыве гнева так решил,
Но стало вдруг ему неловко,
Уже потом он чуть остыл.

Шагая взад, вперёд по зале,
Пролётку разглядел в окне,
Из коей человек в камзоле,
К приказчику шёл во дворе.

Он по фамилии — Шабашкин,
Знал заседателя он в нём,
Налил ему стакан «злой бражки»,
Велел позвать его он в дом.

— Явился ты уж очень кстати,
Зачем пожаловал ты к нам?
— Кому-нибудь что передать ли,
Я в город еду, нужно ль Вам?

— Вот выпей водки и послушай,
Так дело есть мне до тебя,
Сосед был другом у меня,
А счас, он стал уж непослушный.

Хочу забрать его именье,
Когда-то относилось к нам,
Но гложет вечное сомненье,
Хотел бы уточнить я сам.

Купил мой предок у кого-то,
И продал он его отцу,
Придраться бы к покупке строго,
Вернуть имение истцу.

— Продажа, верно, по закону,
Мудрёно дело, генерал,
Вот если б он нам показал
Бумаги для решенья спора.

— Но документы все сгорели,
Вот в том то этака беда;
— Ну что, ж Вам лучше, вот тогда
Законом мы и овладели.

— Надеюсь на твоё усердье,
Тебя я лично награжу,
Стоит мне в горле милосердье,
Пора кончать мне с ним вражду.

Шабашкин принялся за дело,
Исправным он юристом слыл,
И дело вёл он столь умело,
В нём до конца он не остыл.

А ровно через две недели
Дубровскому пришёл пакет,
Где изъявляли в этом деле,
Прислать законный в том ответ.

Насчёт законного владенья
Родным имением своим,
В противном случае — объясненья
Он должен был представить им.

Андрей Гаврилыч удивлённый,
Нежданным выглядел запрос,
Ответ писал он озлоблённый
На так поставленный вопрос.

Писал — досталось по наследству
Давно покойного отца;
Сосед мой ищет только средства,
Вернуть всё то на путь истца.

Он мстит мне за непослушанье;
Отнять именье — воровство,
Он заслужил лишь наказанье,
И это просто баловство.

Сие письмо — подарок судьям,
Не знает точно толк в делах,
И по судейским этим блудням,
С Законом будет не в ладах.

Горяч Андрей, неосторожен,
Он к правде судей призывал,
Здесь лишь законный путь возможен,
А он словами возражал.

А на повторные запросы,
Ответил дельным он письмом,
Но не решило всё вопроса,
Не учтено было потом.

В своей он правоте уверен,
Он мало проявлял забот,
И был совсем он не намерен
Деньгами «сыпать» для «тягот».

Толкуя впрямь и вкось указы,
Шабашкин хлопотал во всю,
Он помнил данные наказы,
Как лакомство попалось псу.

И в ход пошли и подкуп судей,
И что Петрович — генерал,
И вот свершилось правосудье,
Повестку суд ему прислал.

2

Дубровский не привлёк вниманья,
Когда явились оба в суд,
Никто не взял себе за труд
Подать и стул из состраданья.

Со свитой будто, как с эскортом,
Явился генерал-аншеф,
Числом услуг сразил он всех,
Был встречен он с большим почётом.

Настала тишина в том зале,
Уселся в кресло генерал,
Один Дубровский как стоял,
Стоять остался, как вначале.

Уже зачитан приговор,
Изъято в нём было именье,
Всем стало ясно, за;говор
Устроен был с лихим уменьем.

Кирилл Петрович, торжествуя,
Поставил подпись, весь сиял,
Андрей Гаврилыч, негодуя,
Потупив голову, стоял.

Просил его поставить подпись,
Тогда повторно секретарь,
Не понял как бы этой просьбы,
Дубровский как то смотрит вдаль.

Его глаза сверкнули зверски,
И вдруг он голову поднял,
С ним поступили изуверски,
Он как бы только что по;нял.

В судью, не помня, что он бросил,
Он с силой ткнул секретаря,
С себя оцепененье сбросил,
А сам весь яростью горя.

Едва с ним справились насилу,
Сбежались тут же сторожа,
Случился стресс с ним непосильный,
От гнева телом весь дрожал.

Кирилл Петрович был расстроен,
Судимый «друг» сошёл с ума,
Он был сначала так настроен,
Увидеть горе старика.

Решением суда убитым,
За гордость потерявший кров,
Униженным, при всех побитым,
И много «наломавший дров».

Он даже не поздравил судей,
Всё отравило торжество,
Теперь и праздника не будет,
Его хватило просто зло.

Дубровский же лежал в постели,
Был сильно болен, посему
И лекарь кровь пустил ему,
Он жив-то был лишь еле, еле.

Под вечер стало даже легче,
Вернулась память уж к нему,
Но слабым выглядел он резче,
Лежать он должен по сему.

Когда настал уж день другой,
То отвезли его домой.

3

Дубровский был серьёзно болен,
Припадков не было уже,
Но слабость — он же в ней неволен
Росла в нём и была хуже;.

Не помнил он свои занятья,
Из комнат он не выходил,
Не мог одеть он своё платье,
И даже плохо он ходил.

За ним смотрела теперь няня,
Возилась, как с ребёнком с ним,
И няня ни на что не глядя,
(С пелёнок чудно им двоим);

Ещё ходила и за сыном,
Ему была, как просто мать,
В порыве с ним она едином,
Ещё могла так много дать.

Она кормила и поила,
Не мог именьем управлять,
В конце концов, она решила,
Володе дать об этом знать.

И в тот же день ушло письмо,
Хоть запоздалое оно.

Владимир — сын жил счас в столице,
Кадетский корпус — его дом;
В полку гвардейском состоится,
Отважно служит теперь в нём.

Достойно содержать там сына,
И денег не жалел отец,
Кисти заслужена картина,
Там вырос сын, как молодец.

Честолюбив и крут он нравом,
Красив и статен, и высок,
Был уважаем он по праву,
Он был, как молодой росток.

Досуг у большинства был праздный,
Играл он в карты и — долги,
И к прихотям, конечно, разным,
Его влекло и от тоски.

От няни вдруг такие вести,
Он получает счас письмо,
Где непонятное словцо,
На путь толкает просто мести.

Хотят отторгнуть всё именье!
Понятно, что больной отец,
Собрался в путь, полон сомненья,
Расстроен наш герой «в конец»!

4

Хотел заняться он делами,
Сказать отец ему не мог,
Юриста так и не наняли,
Отец-то сразу занемог.

Листал он все его архивы,
Нашёл лишь первое письмо,
Ответ отца на те мотивы,
В себе имело суть оно.

Не мог понять он всю суть спора,
Решил последствий ждать конца,
И правду он считал опорой,
Считал во всём правым отца.

А между тем отца здоровье,
Всё хуже было с каждым днём,
Лишь только сын ему — подспорье,
Держал его ещё живьём.

Но апелляции по делу,
Давно и срок уже истёк,
И повод суд с сего извлёк,
Решение законным сделать.

Теперь Петрович там хозяин,
Уже закончен весь процесс,
Шабашкин уж поздравил всех,
И сам он как бы весь сияет.

Явился он к нему с поклоном,
Принять поместье навечно,
Его просил он неуклонно,
Жал он руку бесконечно.


Просил принять в свои владенья,
Доверить или «кой-кому»,
Награду бы за исполненье,
За это бы вручить ему.

Петровича заела корысть,
Смущён наш общий друг Кирилл,
В душе роптала его совесть,
Желанье мести проглотив.

Дубровский, друг в младые годы,
Он знал, что он сейчас больной,
Себе на пользу все невзгоды,
А он бессовестный такой.

Не принесла победа радость,
И на Шабашкина взглянул,
Как будто, он какую гадость,
Ему под руку подвернул.

Искал к чему бы привязаться,
Чтоб круче выбранить его,
Но не нашёл к чему придраться:
— Пошёл ты вон, не до того.

Шабашкин, видя, что не в духе,
С поклоном быстренько исчез,
Он точно знал, что злые слухи,
Ползут о нём, что в дело влез.

Кирилл расхаживал по зале
С волненьем в мыслях всех своих,
Не знал он, что же делать дале(е)
И кто ж подлец из них двоих.

Запрячь велел себе он дрожки,
Поехал к другу, правя сам,
Он не забыл ещё дорожки,
Услугу думал ему дам.

Довольный мщением и властью,
Дворянску(ю) не ронял он честь,
Не испытал он в деле счастья,
А посчитал это за месть.

Решил мириться он с соседом,
Убрать всю ссору и раздор
И, не теряя время, следом,
Добром решить весь этот спор.

Ему отдать назад поместье,
Облегчив душу сим свою,
И он, покончив с этой местью,
Мечтал селиться лишь в раю.

Смотрел с окна своей он спальни,
Когда уже въезжал во двор,
Приехал «друг» его нахальный,
Его узнал он, будто вор.

Лицо его багровым стало,
Смятенье выказал он всем,
Болтал он что-то как попало,
Глаза сверкали, вместе с тем;

Во двор указывал рукою,
Пытался с кресла даже встать,
Была болезнь его такою,
Но ничего не мог сказать.

Он полы подобрал халата,
Чуть приподнявшись… Вдруг упал,
Лежал без чувств… Уж нет возврата,
Паралич у него настал.

Слуга вошёл как раз с докладом,
Что ждёт сосед, принёс он весть,
Но сын свирепым своим взглядом:
Гнать прочь, свою запачкал честь!

Вот здесь бы срочно лекарь нужен,
Но не успел послать за ним,
Отец скончался, «безоружен»,
Он смертью был уже гоним.

Тогда Владимир, черней ночи,
С крыльца всем объявил о том,
А сам, потупив светлы(е) очи,
Вновь возвратился в отчий дом.

Кирилл Петрович мрачней ночи,
С призреньем, улыбнувшись так,
(А сам сердит он, между прочим),
Поехал он кормить собак.
 
5

Андрей Гаврилович Дубровский
Схоронен был на третий день.
Характер сына слыл бойцовский,
Бродил вначале он, как тень.

Все мысли — отстоять именье,
Не знал он, как начать, с чего,
Какое же принять решенье,
Всё время мучили его.

Поминки — в них полно народа,
Но он отсутствовал на них,
Дубровский будто канул в воду,
Оставив всех гулять одних.

Он скрылся в Кистенёвской роще,
Бродил и думал, чтоб понять,
Как сделать всё гораздо проще,
Назад вернуть, чтоб всё опять.

А, если отойдёт именье,
То что же делать-то ему,
За средств и денег неименьем
Бродить, как нищий, по миру.

Опухла голова от мыслей,
Смеркаться стало «на дворе»,

Одна другой все мысли «кисли»
В его недюженном уме.

Когда ж приблизился к усадьбе,
Толпу увидел во дворе,
Подумал, что такое стать бы,
Могло случиться на селе.

Стояли у сарая тройки,
И говор, шум стоял кругом,
Как будто после той попойки,
Кричали люди все гуртом.

А на крыльце в мундирах люди
Всё толковали всей толпе,
Хозяин у них новый будет,
И что законно всё вполне.

Антон бежал ему навстречу
И, задыхаясь, говорил:
— Как Вы ушли, ужо под вечер
Уездный суд нас посетил.

Кирилл Петрович Ваш хозяин,
Тако(е) решенье принял суд,
Теперь у Вас он будет барин,
Ему именье отдадут.

К чинам поднявшись на ступеньки,
Он дал понять им свой протест,
Людей чтоб с этой деревеньки
Не мог коснуться этот жест:

— Зачем народ-то будоражить,
Могли бы отнестись ко мне.
Коль новостью-то ошарашить,
Народ пребудет весь в гневе;.

— А мы и знать тебя не знаем,
И кто ты здесь теперь такой?
Шабашкин репликой простой
Вопрос решил непониманьем.

— Дубровский — истинный наш барин, —
Уже гудела вся толпа:
— Судьбою нам Дубровский дарен;
И гнева, ярости полна.

Бежали судьи сразу в сени,
Толпа вся двинулась к крыльцу,
Владимир понял, не к лицу
Чинить расправу из-за трений.

Зачинщиком признают точно,
Подальше лучше от греха,
Их надо защищать нарочно,
По крайней мере, счас пока.

— Постойте люди, не губите,
Сейчас ступайте по домам,
Вы с этим делом не шутите,
Вершить Вам самосуд — не дам.

Приказа слушались все люди,
Утих народ и — по домам,
«Ушли» от самосуда судьи:
— Урок всё ж им я преподам.

Его благодарил Шабашкин,
Просил оставить ночевать;
Ответ Дубровского был мрачен:
— Я не хозяин разрешать.

6

— Ещё вчера имел я угол,
Всё кончено,— сказал себе,—
Теперь я просто нищий круглый,
Я в этой проиграл борьбе.

Где вырос я и где родился,
Оставить должен буду дом,
Отец мой умер даже в нём,
Всю жизнь он жил там и трудился.

Его врагу, его соседу,
Достался дом теперь ему,
Кто нас вовлёк во все те беды,
Повинен в смерти кто, тому.

Такое я и не позволю,
Такому — нет и не бывать,
Не мог он с мыслью совладать,
Она уж вырвалась на волю.

Отца он разбирал бумаги,
Пакет нашёл — «письма жены»,
И, несмотря, на передряги,
Читал их, ведь они важны.

Во дни турецкого похода,
Писала в армию она,
Как рос Володя в эти годы,
Как с нетерпением ждала.

В семейно(е) окунувшись счастье,
Читая, забывал о всём,
Какое у него ненастье,
Забыв минуточку о том.

Он вышел с кабинета в залу,
Он сунул письма все в карман,
Чтоб не показалось им всё мало,
Отмстить бы всем им за обман.

Завален стол — бутылки, кружки,
Чины все спали на полу,
Казалось пир вчера «в дыму»,
Закрыл уже им все их ушки.

К полудню двигалось уж время,
Свалил в угаре пьяном сон,
И он решил чиновье племя,
За свой их наказать урок.

Своих людей собрал он вместе,
Велел им сена принести,
Поджёг Дубровский всё поместье,
Своей он воли вопреки.

Там мирно спало «правосудье»,
Охвачен пламенем весь дом,
Решилась участь местных судей,
Над всей округой, словно гром.

Хотя слышны были призывы,
Никто их не спасал сейчас,
Такие были здесь мотивы,
Кузнец лишь кошку только спас.

7

Весть о пожаре, как загадка,
Неслась так быстро, как пожар,
И не одна была догадка,
Летели слухи, как «базар».

Причиной и виной — поминки,
Где все, конечно же, пьяны,
Приказных были то же пьянки,
Курили, спали — дом сожгли.

Кто сказывал, что все сгорели,
И барин с дворовыми сам,
Кто пел совсем другие трели,
Не знаем, что и думать нам.

Кто сказывал, что сам хозяин,
И злобой, мщением движим,
Настолько был всегда отчаян,
Чтоб дать понять характер им,

Что сам поджёг свое именье,
(И это было многих мненье),
Чтоб не досталось никому,
Тем боле злейшему врагу.

Сам Троекуров вёл дознанье,
Останки судей уж нашли,
Но от такого опознанья,
К иному выводу пришли:

Не пострадал никто из местных,
А барин — в лес и слуги с ним,
Вполне возможно и уместно,
Поскольку он теперь гоним.

Но скоро и другие вести
Витали вслух по округам,
Они и с правдой и все вместе
Давали пищу всем мозгам.

Округа вся полна разбоем,
Поджоги, зверства и грабёж,
Неслись в округе с жутким воем,
Что жить там стало невтерпёж.

Отряд разбойников на тройках,
Носился лихо по стране,
Дубровский сам держался стойко,
Себе отчёт давал вполне.

И прямо днём по всей губернии
Помещичьи горят дома,
А все дороги и деревни
Под контроль взяла братва.

Но он простой народ не трогал,
Мстил только барам и их «псам»,
И в деле этом был он строгим,
Всегда начальником был сам.

Умом он славился, отвагой,
Великодушием в делах,
И он со всей своей ватагой
Всё время прятался в лесах.

Страдали люди от разбоя,
Дивились только одному,
Не мстил он только лишь тому,
Кто для него — источник горя.

А это был Кирилл Петрович,
Сосед, его заклятый враг,
Хотя он был хороша(я) сволочь,
Не мог ему вредить никак.

Хвалился Троекуров этим,
Он думал, что внушил им страх,
А также тем, как мы заметим,
Держал полицию в деревнях.

Высокомерен Троекуров,
Смех вызывал лишь этот факт,
Но все соседи лишь понуро
Убеждались — это так.

Согласны были, что Покровское,
Где поживиться было чем,
Не трогал он, как колдовское,
Боялся что ли он, зачем?

И каждый раз при новой вести,
Его светился гордый лик,
И раздавались лишь насмешки
В адрес власти, в этот миг.

8

А вот пред нами дочь Мария
В расцвете женской красоты,
Её намерения — благие
И романтичные мечты.

Отец любил аж до безумья,
Но был он с нею всё же строг,
Он угождал ей без раздумья,
Но в тоже время и жесток.

Не зная, как отец воспримет,
Что мыслит, иль свершит она,
Разбра;нит он или обнимет,
А от того была скрытна.

Росла она в уединенье,
Подружек не было у ней,
Редки; были; увеселенья,
Она скучала много дней.

Она читала очень много,
Все книги, где французский дух,
Не мог влиять отец так строго,
Совсем уж был он к чтенью глух.

Была у ней и гувернантка,
Француженка, мадам, Мими,
Хотя была и иностранка,
Её любил отец в тиши.

Но выслана в друго(е) поместье,
Когда скрывать стало невмочь,
Их «бружбы» и её последствий,
Как и с другими также в точь.

Любил её он боле прочих,
Ведь доброй девушкой была,
И мы читаем между строчек,
Ему сыночка родила.

И черноглазый мальчик Саша,
Уже шалун лет девяти,
При нём воспитывался даже,
Считался сыном во плоти.

Хотя в усадьбе тоже схожих,
Поставить если их с ним в ряд,
Полно ребят вполне похожих,
Точь в точь, как барина фасад.

И вот для маленького Саши,
Его любимца во плоти,
Он гувернёра нанял даже,
Чтоб в люди сына возвести.

Учитель нравился патрону,
Тем боле был он сам француз,
Он вёл себя согласно тону,
Хороший у француза вкус.

Представил все он аттестаты,
С рекомендацией письмо,
Служил француз у людей знатных,
В бумагах всё подтверждено.

Одним лишь был он не доволен,
Что молод был французик наш,
Но в этом сам француз неволен,
Имел учителя багаж.

Чтоб по-французски объяснится,
Велел позвать к себе он дочь,
Коль будет с девками резвиться,
Прогонит он француза прочь.

Такой ответ был очень грубым,
И чтобы скрасить суть его,
Она свой взор слегка потупив,
Едва взглянув ему в лицо:

— Отец надеется на скромность,
Достойно чтоб вести себя,
— Я завоюю благосклонность,
Все будут уважать меня,

Сказал хозяин в том же духе:
— Не нужно этого ему,
Он служит делу одному,
Учить мальчишку лишь науке.

Смягчён был перевод слов снова,
От грубых слов её отца:
— Принять учителем готовы, —
Дождался доброго словца.

Отпущен был француз в покои,
Ему назначенные кои.

Француз был безразличен Маше,
Она в нём видела слугу,
Считала, что не дело наше,
Держать таких в своём кругу,

Но вот беда, а он напротив,
Сражён невиданной красой,
Конечно же, и он не против,
Роман крутить со всей душой.

При виде Маши — лишь смущенье
И даже больше — трепет был,
Но никакого удивленья
Во взглядах Маши не открыл.

Был, в общем, ей он равнодушен,
Вниманья не достоин он,
Всегда казался ей он скучен,
А он, напротив, был влюблён.

Однажды дикий такой случай
О нём заставил думать лучше.

Любил забавы наш хозяин,
Одна из них была такой;
Держал покровский этот барин
Медведя для беды людской.

Когда же были медвежата,
В гостиной стравливал он их,
И в дело шли коты, щенята,
Лишь для забав он всех своих.

Когда же подрастали звери,
То травлю в шутки превращал,
Сначала их на цепь сажал,
Потом давали волю «твари».

Утыканную всю гвоздями,
Пустую бочку «с под» вина,
Во двор катили, чтоб она
Была перед его когтями.

Колол себе, конечно, лапы,
Обнюхав прежде сей предмет,
Уже не тихой, громкой сапой,
Толкал сильней себе во вред.

Бросался с рёвом он на бочку,
При этом в бешенство входил,
И лишь тогда поставить точку
В спектакле барин разрешил.

Была ещё такая шутка;
Играл он жизнею людей,
Запёртый в комнате с мишуткой,
Чтоб было всем повеселей.

Не доставал один лишь угол
К стене привязанный медведь,
Голодный зверь стал вдруг реветь
И гостя нашего всё пу;гал.

Метался бедный гость, как в клетке,
Весь исцарапанный, в крови,
Спасаясь от его «любви»,
В одном лишь только узком мете.

Прижавшись, он в углу от страха
Стоял там несколько часов,
А зверь страшнее всех волков
Всё доставал, порвав рубаху.

«Мишутка» в двух шагах от жертвы
Вставал всё время на дыбы,
И, если были слабы нервы,
Ему не миновать судьбы.

Вот этой самой же забавой
Подвергся наш Дефорж, француз,
Как будто на него облаву
Устроить всё на русский вкус.

В «аппартаменты» ко медведю
Затолкан был месье Дефорж;
Свою осуществить идею
Так, не со злобы, просто форс.

Готов месье был к крупным шуткам,
Не пал и духом наш француз,
В зверином облике столь жутком
Медведь почувствовал уж вкус.

Тогда Дефорж достал с кармана
Размеров малых пистолет,
И выстрел сделал «басурмана»,
Чтоб мясо было на обед.

Сбежались все, открыли двери,
Поднялся тут переполох,
Хозяин никому не верил,
И думал, что здесь всё — подвох.

О том, готовится что шутка,
Он думал, что узнал француз,
Чтоб пулю подарить мишутке,
Француз наш был совсем не трус.

Для объяснений сего факта,
На помощь была звана дочь,
Ответ француза — полон такта,
Себе должё;н всегда помочь:

Не дать себя в угоду шуткам,
Посмешищем чтоб быть в селе,
Подобным шуткам, как с мишуткой,
Не оставлять себя в беде.

— Ничто не слыхивал о звере,
Но «пушку» я ношу с собой,
Терпеть обиду не намерен,
Совсем я человек простой.

Иметь мне удовлетворенье
По званию я не могу,
И значит честь всегда свою
Я не пятнаю без зазренья.

Велел ошкурить он медведя,
Но сам хозяин всё молчал,
И к людям обратясь, сказал,
Слова к серьёзному все све;дя.

С тех пор он уважал француза,
Не затевал он шуток с ним,
Связали дружбу крепки(е) узы,
Он стал ему почти любим.

Поступок сей, как гувернёра,
Оставил в Маше чёткий след,
Она же думала без спора,
Что храбрость слугам — это вред.

Что самолюбие и гордость
Присущи только у дворян,
А остальным нужна покорность,
У слуг же гордость есть изъян.

Ему уде;лено вниманье,
С тех пор француз её пленил,
Сносились с полным пониманьем,
Он уваженье заслужил.

У Маши голос слыл прекрасный,
Не чужд Марии был рояль,
И музыки учитель частный
Прекрасно исполнял он роль.

Теперь Дефорж у ней в почёте,
Её учитель он уже,
С ней вместе все они в заботе,
Ей было с ним всегда лучше;.

Всё больше нравился он ей,
Закрыть любви нельзя дверей.

9

Церковный праздник на деревне
С размахом славился всегда,
И как пошло ещё издревле,
Съезжались дружно все сюда.

На этот раз гостей так много,
Что все селились по селу,
Как будто чествуют святого,
Отдав все почести ему.

С утра к обедне возвестили,
И к церкви потянулись все,
В ней беспрерывно всё звонили,
Всем помнить чтобы о себе.

Кирилл Петрович её строил,
Сияла церковь белизной,
Своей отменной новизной;
Он к празднику её готовил.

Предмет заботы генерала
Всё убранство её внутри,
Он много тратил для церкви;,
Она теперь и вся блистала.

Гостей почётных было много,
Не умещала церковь всех,
Не бы;ло выхода иного,
И это был совсем не грех;

Стоять на паперти, в ограде,
Лишь бы причастным быть сему;
И чувство светлое отрады
Объяло всех лишь потому.

Но чтобы началась обедня,
Все ждали только самого,
И не хватало для моленья
Его и только одного.

Но вот приехал он в коляске,
В неё впряжённой шестернёй,
И все торжественно, как в сказке,
И он, довольный сам собой.

Он важно шёл на своё место,
Конечно же, и Маша с ним,
И всем мирянам было лестно,
Все восхищались просто им.

Но взоры всех пленила Маша,
Своим нарядом и красой,
Она ведь героиня наша
В поэме этой непростой.

Обедня и нача;лась сразу,
И певчих слышен громко хор,
И барин сам, как для «показу»,
Поддерживал их пенья ор.

Молился со смиреньем гордым,
И рьяно кланялся земле,
Когда же дьякон гласом громким
Весть подал о зижди;теле.

Воздав хвалу ему навечно,
Что здесь он не жалел средства,
Воздвигнул памятник он вечный
Во имя Господа Христа.

К нему — соседи все с почтеньем,
Он первый целовал сам крест,
И на обед за угощеньем
Потом гостям подал он жест.

Его все суетились слуги,
Десятков восемь всех персон,
И в зале разносился звон
От разговоров и посуды.

Сидели дамы полукругом
В одеждах запоздалых мод,
Их все не выкорчевать плугом,
Те моды стали, как урод.

На них наряды дорогие,
В брильянтах все и в жемчугах,
Изделия на них златые,
Ничто не прятали в чулках.

Уже рассаживаться стали,
И стол уж, наконец, накрыт,
Никто здесь не был и забыт,
Все те, кого сюда позвали.

Хозяин наслаждался счастьем,
Всех видеть у себя гостей,
Но запоздалый гость к ненастью
Привёз с собою новостей.
 
Его дружок Антон Пафнутьич
Ввалился с ходу ко столу;
— Ты что, родимый, аль ты шутишь?
Нарушил трапезу мою.

Не смог «вкусить» мою обедню,
К обеду тоже опоздал,
Иль ты какую нову(ю) сплетню
Дорогой нам насобирал?

— Из дома выехал я рано,
Виновен я, — промолвил гость:
— Но, поди ж ты, такая злость,
Беда постигла меня явно.

Отъехал я-то недалече,
А шина хрясть и — пополам,
Ну что прикажешь, делать неча,
На праздник не везёт же нам.

Пока тащился до деревни,
Пока нашёл я кузнеца,
Кузнец мой — весь старик уж древний,
Возился целых три часа.

Я не осмелился, опасно,
Ехать чрез Кистенёвский лес,
Тогда пустился я в объезд,
Опасней ме;не — это ясно.

— Так ты чего же-то боишься?
Да ты же, Спицын, просто трус;
— Дубровский там же и «укус»,
Ведь от него не утаишься.

Уж шибко крут-то этот малый,
Он спуску никому не даст,
А он с меня, так для начала,
Стори;цею мне всё воздаст.

— За что ж тебе тако отличье?
— Да как за что? За тяжбу с ним;
Я только же для Вас ведь лично
Сказал в суде, как был судим.
 
Что Кистенёвкой не по праву
Владеет он уж с давних пор,
Мои слова и не по нраву
Пришлись ему, решать тот спор.

Мне твёрдо обещал покойник
По-свойски свидется со мной,
А сын его теперь разбойник;
Совсем теряю свой покой.

Боюсь, он сдержит своё слово,
Разграбит полностью меня,
Молюсь, чтоб не лишил он крова,
Чтоб не дошла бы речь моя.

Пока цела ещё усадьба,
Пока разграбили амбар,
Неплохо было мне и знать бы,
Не дай-то бог, как вдруг пожар.

Кирилл Петрович за обедом
Кого-то шуткой задевал,
И он за Спицыным тож следом
Исправнику вопрос задал:

— Скажи-ка, господин хороший,
Ты видно новенький у нас,
Дубровский всех здесь облопошил,
Когда наступит этот час?

Чтоб Вы поймали уже вора,
Не только одного его,
Со всей его бандитской сворой,
К разбою жадной, до всего.

Сидел наш чин с французом рядом,
Исправник первый раз в гостях,
Обвёл гостей трусливым взглядом,
Смутился он на радостях;

С запинкой молвил он при этом:
— Стараемся во всю, — сказал;
— Однако срок ты не назвал,
Здесь Ваша честь, поди, задета.

Да Вам ловить-то и не нужно,
Для Вас он просто — благодать,
Зачем стараться так натужно?
Ведь деньги любят только брать.

Смущённо отвечал исправник:
— То — суща правда, генерал;
Подумали, «хорош» начальник,
И общий хохот по;тряс зал.

— Которы(е) уважают юмор,
Я страсть таких люблю людей,
Ловить ведь можно столько дней,
Пока он сам скорей не умер;

Разъезды, следствия и деньги,
А блага всё идут, идут,
Казну так хорошо гребут,
Её готовы даже съесть бы.

Да, а где же счас Дубровский,
Где видели в последний раз?
Уж этот малый шибко скользкий,
О нём поведает кто сказ?

И вдруг подала голос звонкий
Тут Анна Савишна, вдова:
— Вот в прошлый вторник я сама
Обед с ним разделила «горький».

Памятна была наша встреча,
Он не разбойник никакой,

И помнить буду я навечно
Его поступок дорогой.

Приказчик послан был на почту,
Недели три тому назад,
В деньгах потребность была срочной,
Отправить деньги сыну в град.

Его там содержать прилично,
Сын мой гвардейский офицер,
Ведь дорога-то жизнь столична,
Чтоб он достойно жить сумел.

Но были у меня сомненья,
Разбойников боялась я,
Конечно, были опасенья,
Ограбят вдруг они меня.

Потом подумав, город близко,
Всего каких-нибудь семь вёрст,
Хотя и есть здесь доля риска,
Так может быть и пронесёт.

Дала приказчику две тыщи,
Под вечер он пришёл домой,
Оборван весь и весь в пылище,
Сам еле жив приказчик мой.

И лошадь, деньги и телегу
Ограбили, забрали всё,
Слезами горе я своё
Умыла, мне не до ночлегу.

И в ожидании томимом,
Всю ночь не спала я тогда,
Смогу ль собрать ли я когда,
Так что же будет с моим сыном?

Въезжает вдруг во двор коляска,
Прошла неделя или две,
Сам генерал, как будто сказка,
Тактично входит он ко мне.

Черноволос и смугл, и статен,
Красив, не стар, при бороде,
Изрёк, что прибыл он ко мне,
Он мужа друг, его приятель.

Чтоб не заехать к вдове друга,
Он ехал мимо и не мог,
Я угостила, чем дал бог,
В беседе высказал, что скука,
Его преследует во всём.

Рассказ поведала о горе,
И за беседой всё о том,
Дубровского задели вскоре,
Пришёл ко мне он тоже в дом.

— Мне очень странно слышать это, —
Нахмурился мой генерал:
— А мне-то сказывали где-то,
Что бедных вдов не обирал.

Воруют все под это имя,
Сдаётся мне, что здесь обман,
Проверить бы, быть может сам
Приказчик завладел ли ими?

Хотел взглянуть в лицо построже,
Мне счас бы с ним поговорить,
В беседе с ним определить,
Не заодно ль он с ними тоже?

И вот явился наш приказчик,
Пред ним столь важный генерал,
Над дворней есть он сей начальник,
Был зван зачем, так и не знал.

Когда увидел генерала,
То слова вымолвить не смог,
Ему и память подсказала,
Что встреча — жизни всей итог.

— Тебя ограбил как Дубровский,
Поведай-ка ты, братец, нам,
Куда ты деньги дел, по-свойски,
Когда ты ехал по делам?
 
Во всём сознался же он сразу,
Упал он в ноги перед ним,
Сказал, что жадностью гоним,
Не был вор досель ни разу.

Своих-то грабить не намерен,
Дубровский сам же – офицер,
Остался наш приказчик цел,
Но очень уж он был растерян.

Решил забрать он эти деньги,
Его попутал как бы бес,
Он возвратит всё до копейки,
И что он такой балбес.

— Ответить должен пред вдовою,
Так это даром не пройдёт,
Ведь если дальше так пойдёт…
Сударыня, возьму с собою.

Привязан был приказчик к дубу,
Нашли приказчика в лесу,
Обмякло тело на ветру,
Такого вот я не забуду.

Рассказ все выслушали молча,
Все были им восхищены,
Хотя разбои были волчьи,
Но правды той не лишены.

Все были барышни в восторге,
Героя видели все в нём,
И в спорах всех их, и в их торге
Сходились в мнении одном.

Всех больше восхищалась Маша,
Она ж романтиком слыла;
Вот так и героиня наша
Ему мечты все отдала.

— Так Савишна ты полагаешь,
Что сам Дубровский был с тобой?
Похоже сказки ты слагаешь,
Ведь стиль у дел-то воровской.

От Маши он — пятью годами,
А окромя, был белокур,
А генерал — наперекор,
Был смугл и старше, между нами.

Исправник тут же подал голос:
— Так точно, Вы мой генерал,
И как я давече сказал,
В приметах тоже светлый волос.

И роста среднего он будет,
И лет — так двадцати пяти,
И нос прямой, так бают люди,
И чист лицом, нет бороды.

Примет особых не имеет;
— Ну и приметы же у Вас,
Коль тем предметам будем верить,
Он долго будет грабить нас.

Ты будешь говорить с Дубровским,
Бьюсь об заклад, что три часа,
Но по приметам сим чертовским
Смотреть, при том, ему в глаза;

Не догадаешься, что рядом
Сидит разбойник у тебя;
А между тем, ты всем отрядом
По лесу шасть — его ловя.

Мне подключиться к сей охоте,
Видать придётся самому,
Отряд к опасной сей работе
На первый случай отряжу.

Не трусы, на медведя ходят,
Найду бывалых мужиков,
Сберу я их со всех дворов,
Пусть в роще воровской побродят.

Услышав «друг» Антон Пафнутьич,
Как только, то словцо медведь,
Так словно в ухе его твердь,
Слова мешала чётко слушать.

Рассыпавшись в подобострастье,
Досаду подавив в себе,
Спросил о Мишином несчастье,
Не знавши, будто о беде.

— Здоров сейчас ли Ваш Мишутка? —
Как будто вспомнил он о нём,
О тех «весёлых» с Мишей шутках:
— Так за здоровье Миши пьём?

— Наш Миша умер смертью славной,
Имел достойных он знакомств,
Француз — противник его главный
Не видел с Мишей беспокойств.

За всех отмстил француз наш сразу,
Он не терпел к себе обид:
— Как же, помню я проказу,
Как был я чуть ли не убит.

Мне жаль Мишутку, был забавный,
Такого и не сыщешь счас,
А был он медвежонок славный
И боле нет его у Вас?

Зачем убил мусье Мишутку?
И снова гости сразу все,
Поняв, что то была не шутка,
Рассказ тот вняв навеселе.

Хозяин очень был тщеславен,
Любил вещать всегда он всем,
Что было или, чем был славен,
И он гордился даже тем.

Рассказ тот слушали с вниманьем,
Бросая на Дефоржа взор,
И было трудно с пониманьем,
Держать на людях весь задор.       

10

Старушкам делать было неча,
Под вечер уж начался бал,
И, как привязанны(е), весь вечер
Все сплетни всплыли, кто что знал.

Кто молод, все предалась танцам,
На кавалеров спрос большой,
И наш француз имел все шансы,
Пленял он многих дам собой.

Вальсировал Дефорж и с Машей,
Он был там просто нарасхват,
Со всеми был галантен даже,
Как истинный аристократ.

И только к полуночи ближе
Хозяин танцы прекратил,
Устал и музыку он слышать,
И кушать больше «нету» сил.

Приказ отдал подать всем ужин,
А сам отправился в покой,
Он никому и не был нужен,
Он только подавлял настрой.

А без него пришла свобода,
Мужчины сели подле дам,
Сменилась как бы вся погода,
И спор, и хохот — по рядам.

Сидел, насупившись, на месте,
Один был только молчалив,
Всё время помнил он о мести,
И ел печальный, всё забыв.

Держать боялся деньги дома,
Свою казну носил с собой,
В себе он прятал их укромно,
Случись какой-нибудь разбой.

Суму из кожи под рубахой,
Носил всегда он на груди,
Узнать о том, чтоб мог не всякий,
Теперь сыщи-ка их поди.

Своей такой перестраховкой
Неверие питал ко всем,
Своей задумкою столь ловкой
Боялся спать один совсем.

Искал себе он компаньона,
Чтоб он бы понадёжней был,
Нашёл себе он и партнёра,
Француз Дефорж всем подходил.

В наружности виднелась сила,
И храбрым оказался он,
А коль с медведем смерть сквозила,
Сказался он и не смешон.

Решился спать он лишь с французом,
Просил Антон его о том,
Общенье стало лишь конфузом,
Ах, как жалел же он потом.

Когда же он пришёл во флигель,
Осмотр он учинил ему,
Запоры, окна, как на гибель,
Годились только лишь к тому.

В дверях всего одна задвижка,
А окна все — без парных рам,
Подумал он, вот здесь мне «крышка»,
Когда разбойник влезет к нам,

Пытался он сказать об этом,
Француз Дефорж понять  не мог,
Ещё проблема и со светом,
Да просто здесь какой-то рок,

Когда легли они в постели,
То погасил Дефорж свечу;
— Как Вы огонь тушить посмели? —
Вскричал Пафнутьич в темноту!

— Я не могу же спать без света,
Я спать привык лишь со свечой,
Но не услышал он ответа,
Унял он тотчас гнев весь свой,

Усталость довершила дело,
Антон Парфнутьич замолчал,
Дремать он медленно начал,
Боязнь его уж охладела.

Но пробужденье было странным,
Когда, уснув он крепким сном,
С каким-то замыслом коварным,
Как будто ходит кто по нём.

Тихонько дёргал за рубашку,
Сквозь сон почувствовал, что вор,
Глаза, раскрыв он на распашку,
При свете утра бросил взор;

В глаза проклятому французу,
А он отстёгивал суму,
Задрав ему на теле блузу,
Нацелив пистолет ему.

— Что это сударь, что такое? —
Едва успел произнести;
— Молчать! Лишь дело рядовое
Решил над Вами провести.

Дубровский я, и я — Ваш мститель, —
На чистом русском языке:
— Хотя теперь я и учитель,
Не попадайтесь больше мне.

11

Читатель наш в недоуменье,
Уже давно он хочет знать,
Какое ж надобно уменье,
Учителем в деревне стать.

И не в простой-то деревушке,
А в троекуровском селе,
Он жил там будто бы в ловушке,
Всё время помня о себе:

Что он — француз, не знает русский,
К тому же он ещё — главарь,
Да не какой-то заскорузлый,
А он теперь — бандитский «царь».

Так вот на станции почтовой,

Сидел проезжий — тихий вид,
Он ехать дальше был готовый,
Терпел он множество обид:

Всегда к простым неуваженье:
Ему не дали лошадей,
Для важных лиц, чтобы в мгновенье,
Таких чтоб отправлять гостей.

Вдруг у крыльца коляска встала,
И вышел с коей офицер,
И он походкою усталой…
Но голос чётко прогремел:

— Мне лошадей бы поскорее,
Не будь как мёртвый, да живей!
Сейчас ведь для меня важнее,
Быстрее скрыться от людей.

Не узнаёшь меня ты даже, —
По залу рыщет взад, вперёд:
— Неужто, я не так уж важен,
Тебя нагайка так и ждёт.

А кто такой этот проезжий?
На русского он не похож;
— Француз он, просто он заезжий,
В дома богатые он вхож.

Тогда Дубровский по-французски,
Подробно с ним поговорил,
Служил учителем у русских,
И добрых слов не заслужил.

Он держит путь в село Покровско(е)
С рекомендательным письмом
К нему вниманье очень чёрство,
Чтобы доехать в барский дом.

— Месье,— сказал ему Дубровский:
— Хочу предложить сделку Вам:
Что вместо Вас в село Покровско(е),
Поехать должен буду сам.

Бумаги покупаю Ваши,
Вот десять тысяч Вам за них,
Но чтоб никто о сделке нашей
Не должен знать, кроме двоих.

В Париж скорее возвращайтесь,
Прощайте, дорогой месье,
Свободной жизнью наслаждайтесь,
За вас мы рады будем все.

Поспешно выйдя, сел в коляску
И укатил бог весть куда,
О нём в народе «бродят» сказки,
За справедливые дела.

Так стал в селе он гувернёром
У Троекурова в семье,
Не тешил он себя укором,
Что зваться стал уже месье.

Но больше всех довольна Маша,
Уроки музыки давал,
Успехи героини нашей
Он с нею вместе пожинал.

Рояль освоила отлично,
И пенье удавалось ей,
И вёл себя месье прилично,
Хотя душой привязан к ней.

Его любили в этом доме,
За доброту и щедрость к ним,
А Маша, та была в истоме,
И даже восхищалась им.

Как стал он в доме их учитель,
Уж больше месяца прошло,
И всё-то было хорошо
В селе Покровском, их обитель.

Никто не мог и догадаться,
Учитель скромный, молодой,
Что может в одночасье статься —
Грабитель страшный, просто злой.

Разбой нигде не прекращался,
Села не покидал ни дня,
В округе страх чтобы держался,
Всегда несла б о нём молва.

С виновником его несчастья,
Тот случай свёл его с врагом,
Ещё отец его потом,
Ему грозился поквитаться.

Ему сдержаться было трудно,
Таку(ю) возможность упустить,
Но мысль работала подспудно,
Ему за это отомстить.

А после памятной той ночи,
Собрались гости в общий зал,
Предстать перед хозяйски(е) очи,
Как будто всех гостей он звал;

Должны явиться, как с повинной,
Откушать утренний их чай,
И как бы очередью длинной
Привет отдать им невзначай.

Последним был «дружок» наш Спицын,
Расстроен чем-то и угрюм,
Как будто смел он усомниться,
Что праздник плох, «покинув трюм».

Он бледен был, казалось болен,
Сразил его угрюмый лик,
Хозяин сам уже невольно,
Дивился на его обли;к.

Невнятно(е) что-то бормотанье,
С опаской на француза взгляд,
И спешно завтрака глотанье,
Как пару дней не ел подряд.

Поспешно заказал коляску,
Покинул счас же этот дом,
Скорее вырваться из «сказки»,
Не знал, что делать с этим злом.
 
12

Хозяин весь всегда в охоте,
Как прежде жило всё село,
Француз наш тоже весь в заботе,
Ему ведь с Машей повезло.

Любила наша Маша очень
Уроки музыки вдвоём,
Всё чаще хочет, между прочим,
Блеснуть умением во всём.

А сердце всё влекло к французу,
Нельзя же выдать себя всю,
Нельзя же дать сорваться грузу,
Сказать так просто: «Я люблю».

Она с невольною досадой
Себе отчёт давала в том;
Он тоже чувства за оградой
Держал как будто под замком.

Она скучала без Дефоржа,
Он дельный ей давал совет,
И мысль его всегда пригожа,
Его ей нравился ответ.

Но огонёк любовной страсти
Теплился где-то возле дна,
Ещё не бы;ла влюблена,
Чтоб вспыхнуть при любой напасти.

Но соблюдая к ней почтенье,
Сам был в неё давно влюблён,
Своим служебным положеньем
Ведь был он как бы ущемлён.

Однажды, утром, за уроком
Записку ей он передал,
А сам же, как бы ненароком
Из залы быстро он удрал.

В записке назначалась встреча,
Чтоб срочный тайный разговор,
В беседке, у ручья, под вечер
Им вынести бы на простор.

Ключом в ней било любопытство,
Давно признания ждала,
Но ей бы было неприлично,
Согласье чтоб она дала.

Услышать всё от человека
По состоянью своему…
Нельзя надеяться на это,
Совсем уж было ни к чему.

Пойти решилась на свиданье,
Сомненья были лишь в одном,
Воспримет как его признанье,
И будет с нею что потом?

То с гордым ли негодованьем,
Небрежной шуткою простой,
Иль дружбы с ним увещеваньем,
Согласьем, жертвуя собой.

Но вот они уже в беседке,
Покровом им служила ночь,
И бывшей он своей соседке
Сказал, хотя врага и дочь:

— Вы не должны меня бояться,
Я не француз, Дубровский — я,
Пришёл сюда я объясняться,
Мне боле быть у Вас нельзя.

Я изгнан был с родного дома,
Да, я — несчастный дворянин,
Отец Ваш, этот господин,
Лишил который меня крова.

Но Вам не надобно бояться,
Ни за себя, ни за него,
Конечно, я бы мог и статься
От мщения убить его.

Но я простил, отца спасли Вы,
Уж я планировал поджечь;
Но как же хороши Вы были!
Увидев Вас, решил сберечь.

Вы, как небесное виденье,
Пронзили сердце мне моё,
С тех пор питаю наслажденье,
Но видеть Вас не суждено.

В надежде видеть бело(е) платье,
Бродил я днями по садам,
И Вас в обиду я не дам,
Вы, Маша, просто моё счастье.

Счастливый мыслью: охраняю,
За Вами крался по кустам,
И, наконец, вселился к Вам,
Но роль обидную играю.

И целый месяц в доме Вашем,
Я просто счастлив был всегда,
И помнить буду встречи наши,
Вас не забуду никогда.

Но вынужден сейчас расстаться,
Опасность ожидает здесь,
И прибыл к Вам я объясняться,
Тревожну(ю) получил я весть.

Уже давно люблю Вас, Маша,
Прошу Вас помнить обо мне,
Кончается свиданье наше,
И свист раздался в темноте.

Сказал ей нежно на прощанье
И руку приподнёс к губам:
— В обиду я Вас не отдам,
Но Вы мне дайте обещанье:


Постигнет если Вас несчастье,
Ждать помощи — ни от кого,
Избавлю Вас я от ненастья,
Знать дайте только от чего.

Не отвергайте мою помощь,
Моей сей преданности Вам,
Пристанет к Вам какая сволочь,
Так дам отпор Вашим врагам.

Раздался свист уже раз в третий…
— Скорее дайте мне ответ,
Лишь вымолвите «да» иль «нет»,
Принять все обещанья эти.

— Совет приму, — сказала Маша;
Дубровский скрылся в тот же миг,
У дома появилась стража,
— Ну, слава богу, чуть не влип.

В его дворе народу много,
И тройка у крыльца стоит,
В движенье дом, хозяин строго
Кого-то громко так чистит.

Пыталась незаметно Маша,
Скользнуть по-быстрому в покой,
Кругом стоит «людская каша»,
Нарушен был и весь устой.

Исправник был в дорожном платье,
С оружьем он и ждал конца,
Чтоб взять Дубровского в «объятья»;
В гостиной встретила отца,

— Не попадался ль ей учитель? —
Спросил отец и где была,
Она же вымолвить смогла:
— Да нет — прошла в свою обитель.

Исправник утверждал с напором,
Дубровский — он и есть француз,
Что Спицын рассказал с позором,
Какой он выстрадал «укус».

— Пока не «разберуся» с делом,
Француза я тебе не дам,
А Спицын наболтал нам — срам,
Так это просто пахнет блефом.

Что грабил здесь его учитель,
Как можно верить-то ему,
Ему, и трусу, и лгуну
Да Спицын просто — сочинитель.

Но всем нам он и в тоже утро
Зачем ни слова не сказал,
Сказать же было ведь не трудно,
Зачем так долго он молчал.

— Он клятву дал под страхом смерти,
Так застращал его француз;
— Сначала сам я разберусь,
Уж мне-то на слово поверьте.

Меж тем все поиски напрасны,
Исчез внезапно наш француз,
Но всё равно пока не ясно,
И было чем «подумать» в ус.

Петрович жил в плену сомнений,
Ведь если не виновен он,
То, скрывшись, повод дал для мнений,
Зачем же лезть-то на рожон.

А может быть успел он скрыться,
И кем-то был предупреждён,
А вот как тайну ту добиться,
Пока никто не искушён.

13

В начале следу(ю)щего лета
Настало много перемен,
Читатель явно ждёт ответа
На разворот событий крен.

В верстах так тридцати примерно
От Покровского села,
В поместье площадью безмерной
Судьба Марию занесла.

В поместье там жил князь Верейский,
Он долго заграницей жил,
Бывает так в делах житейских,
Рассеянным немного слыл.

Но в мае месяце вернулся,
Уже, наверно, навсегда.
На скуку он таку(ю) наткнулся,
Зачем приехал он сюда?

На третий день поехал в гости,
Кирилл Петрович — ведь сосед,
Размять немного свои кости,
Как раз застал его обед.

Он выглядел немного старше
Своих пятидесяти лет,
Обычно женятся ведь раньше,
В женитьбе не оставил след.

Кипела жизнь — сплошно(е) раздолье,
Вся жизнь была — сплошной разврат,
Неважно стало и здоровье,
И потому не был женат.

Его наружность столь приятна,
Любезен с женщинами был,
Но поведенье — непонятно,
Скучал всё время и курил.

Кирилл Петрович был доволен,
Что знатный князь — в его гостях,
Он рад и несомненно волен
Поместье чтить на радостях.

Но знатный гость аж задохнулся,
Когда попал на псовый двор,
Он даже в свой платок уткнулся,
Всё время отводил он взор.

И пруд, и липовы(е) аллеи,
И с липами старинный сад,
Ничто не радовало взгляд,
Сады английские — роднее.

Он восхищался всей природой
И для приличия — хвалой,
(Хотя и чуждо всё от роду),
Всё оценил, само собой.

Устал наш князь от посещенья,
Жалел, что начал сей вояж,
Но был он просто в восхищенье
И за обедом пришёл в раж.

Он встретил в зале нашу Машу,
Сражён был князь её красой,
Свою рассеянно ел «кашу»            
И красовался сам собой.

Её был оживлён явленьем,
Веселье наступило враз,
И с правом гостя в положенье
Не прерывал он свой рассказ.

О жизни личной заграницей,
О путешествиях, балах,
О том, что даже ей не снится
В каких он «райских был садах».

И Маше было интересно
Узнать о жизни золотой,
Живя в глуши, что ей известно,
Ведь личной жизни — никакой.

Уже после обеда сразу
Прогулку предложил верхом,
Но князь, ссылаясь на подагру,
Настойчиво просил о том:

Проехаться чтобы в коляске,
И сидя близко рядом с ней,
Себя почувствовать, как в сказке,
Ему так будет веселей.

А по дороге князь Верейский
Её уж заболтал совсем,
Рассказчик слыл он компанейский,
Тем боле, что сидел-то с кем?

И Маша вся была вниманье;
Вдруг он к папаше обратясь:
— Что за сгоревшее то зданье?
Не знал такого отродясь.

Дубровского усадьба это,
Земля теперь считай моя,
А сын его, разбойник этот,
В своей он шайке — голова.

И жив ещё, и он на воле,
И у тебя, князь, побывал;
— Да помню я, что в прошлом годе
Он что-то сжёг, иль своровал.

Знакомство с ним иметь бы ближе,
Хочу иметь я интерес;
— На всю округу мы в «престиже»,
Я не схватил чуть было стресс.

Он под учителем, французом
Жил целый месяц всё у нас,
Себя он показал не трусом,
Но, как учитель — просто класс.

Поведал наш хозяин князю,
Случившийся в семье конфуз,
Что целый месяц и ни разу,
Не знал — Дубровский есть француз.

Историю с сим гувернёром,
Подробно рассказал всю он;
Дубровский, как заворожён,
И в адрес власти он с укором.

Князь был внимателен к рассказу,
Нашёл он это странным всё,
И разговор сменил он сразу,
Он понял — далеко зашло.

Велел подать свою карету,
Домой собрался, возвратясь,
Хозяин гостем же гордясь,
Почёл за честь пристать с советом.

Но князь зачём-то торопился,
Остаться ночевать не мог,
Доволен был и извинился,
И в гости звал к себе, как долг.

Почёл за честь слова те князя,
Хозяин, Троекуров наш,
Вошёл от гордости он в раж,
С любимого конька не «слазя».

Три тыщи душ в его именьи,
Имея званье генерал,
В своём, по крайней мере, мненье
Он равным с ним себя считал.

Уже гостят в его поместье
Два дня спустя отец и дочь,
Собрать именья бы вместе,
Уже и в мыслях он не прочь.

Чем ближе гости всё к именью,
Он любовался всем и вся;
Его крестьянские селенья,
И даже чистые дома.

Господский дом его из камня,
Как в стиле замков англичан,
Лугов зелёных ярко(е) пламя,
Коров швейцарских караван.

И парк, раскинувшись круг дома,
Манил прогулки совершать,
Гостей всегда влекла истома,
В раю земном здесь побывать.

И стол накрыт в прекрасной зале,
И князь гостей подвёл к окну,
И вид с окна и даже дале,
Дополнил эту красоту.

Пред ними протекала Волга,
На ней покоились суда,
Казалось, что плывут так долго,
И не поймёшь, какой куда.

Когда же осмотрев картины,
Осмотр всех поразил гостей,
Его прекрасные все вина,
Смелей их сделал, веселей.

И каждую свою картину,
Подробно объяснял ей князь,
И он искал незриму(ю) связь,
«Связать эпоху паутиной».

Была в восторге наша Маша,
Свободно вся вела себя,
Да плюс обеденная «каша»,
Расплавили крупинки льда,

Что вечно сковывали чувства,
Не знала многого она,
Одна всё время потому что,
Всегда развлечься так ждала.

Питьё кофея наслажденье
В беседке редкой красоты,
У озера стоит строенье,
С водой природной чистоты.

Оркестр заиграл внезапно,
С гребцами лодка в числе шесть
К беседке подплывала плавно,
Как будто отдавая честь.

Не только было всё катанье,
Плывя к отдельным островам,
По островам идёт гулянье,
Не скучно чтобы было Вам;

В одном — нашли они статую,
В другом — заброшенных пещер,
Реликвию ли дорогую;
И князь всегда давал пример,
Объясняя их значенье,
Получая наслажденье.

Она с девичьим любопытством,
Всё возбуждалась каждый раз,
Когда, минуя он бесстыдство,
Скрывал несказанно(е) подчас.

Бежало незаметно время,
Смеркаться начало уже,
Прогулок всех как будто бремя
Росло у всех почти в душе.

Любезен князь бывал с гостями,
Их в доме ждал уж самовар;
На свет тащил, как с потрохами,
Своё именье, как товар.

Просил он Машу быть хозяйкой,
Поскольку сам он холостяк:
— Ты, Маша, чай поразливай-ка,
Я расскажу пока пустяк.

В тиши вечерней грянул выстрел,
Ракета взвилась прямо вверх,
Все на веранду вышли быстро,
Накинул шаль он Маше сверх.

Огни цветные беспрерывно,
То перед домом — фейерверк:
Колосьями взлетали вверх
И гасли как-то так надрывно.

А новые неслись за ними
Фонтаном, пальмами, дождём,
Сплошным потоком были зримы,
Вертелись будто колесом.

Ах, как же восхищалась Маша,
И князь с ней рядом радый был;
— Поездка вся удалась наша,—
Отец так Машин оценил.

Затем последовал и ужин,
Почти такой же, как обед,
И стало ясно, князю нужен
Зажечь в глазах у гостя свет.

Ночёвка в спальнях специальных,
На утро — снова за столом,
Прощание с официальным
Приглашением в свой дом.

14

Грустила, вышивая в пяльцах,
Мария, сидя под окном,
Вдруг прямо шлёпнулось на пальцы,
Письмо, как будто снежный ком.

Его раскрыть и не успела,
Была звана сейчас к отцу,
Видать какое срочно дело,
Спокойный вид придав лицу.

Князь удостоил посещеньем,
Кирилл Петрович — не один,
Желанный в доме появленьем,
А князь всегда был господин.

Верейский встал навстречу Маше,
И молча, поклонился ей,
Он в замешательстве был даже,
Её душою жаждал всей.

— Скажу тебе я Маша новость,
Она обрадует тебя,
Сказать бы, если так на совесть,
То князь, давно тебя любя,

Руки твоей сейчас он просит;
Он очарован весь тобой,
Тебя он высоко возносит,
И назовёт своей женой.

Смертельно побледнела Маша,
Молчала, как, остолбенев,
В её главе такая каша,
Наверно, ум окаменел.

Князь взял красавицу за руку,
Спросил: «Согласна ли она?»
Но на лице увидел муку,
Она такого не ждала.

— Она, конечно же, согласна, —
Ответил за неё отец:
— Сказать же трудно слово гласно,
С тобой пойдёт и под венец.

Вы будьте счастливы на веки,
Целуйтесь дети прямо счас,
Теперь Вы оба мои дети,
От всей души я «здравлю» Вас.

Но молча, всё стояла Маша,
Князь только руку целовал,
Слезами всё лицо умазав,
Её весь вид ответ давал.

— Ты осуши-ка свои слёзы,
Иди-ка Машенька к себе,
Девицам только снятся грёзы,
Лица уж «нету» на тебе.

Они все плачут при помолвке,
У них уж так заведено,
Но в этом плаче мало толку,
А мной давно всё решено.

Слезам своим давала волю,
Закрывшись в комнате своей,
Чтоб быть у старика женою,
Ведь князь стал ненавистен ей.

Объята вся она отчаньем:
— Сего не будет никогда,
С Дубровским ли моё венчанье,
Иль лучше монастырь тогда.

Читать письмо хватилась жадно,
Вдруг вспомнив тут же о письме,
Быть может всё поможет мне,
Оно в беде ведь может важно.

Лишь пару слов там было в тексте:
«Часов так в десять, в прежнем месте».

15

И лёгкий ветр повеял к ночи,
Луна всем светит, ночь тиха,
И шорох слышен чуть слегка,
Деревьев запах веет сочен.

Почти «столкнулася» с Дубровским,
В беседку проскользнув, как тень;
— Нельзя встречаться нам в Покровском,
Я знаю всё, нам страшен день.

Когда Вам будет очень плохо,
Сказать должны и дать мне знать,
Как жить мешать Вам будет кто-то,
Меня на помощь Вам позвать.

— Но как в моём Вам положенье,
Свою защиту применить;
— От ненавистного решенья
Могу вообще освободить.

Вам князя тронуть даже пальцем
Ни в коем случае нельзя,
Никто не должен быть страдальцем,
Прошу, коль любите меня,

— Его не трону, Ваша воля,
Обязан жизнью Вам Ваш князь,
Но как спасти мне Вашу долю?
Отец и князь сплели уж вязь.

— Надеюсь тронуть я слезами,
Меня он любит, хоть упрям,
Но если честно, между нами,
Себя так просто не отдам.

— Вы не надейтесь по-пустому,
Вам не разжалобить его,
Ведь он считает по-простому,
Капризы Ваши — лишь ничто.

Что брак затеян по расчёту,
Ведь это ясно людям всем,
Чтоб жить богато, без заботы,
Чтоб Вы княгиней стали с тем.

Под власть стареющего мужа,
Насильно втянут под венец,
Всему настанет и конец,
А счастье Ваше им не нужно.

— Тогда женою буду Вашей,
Тогда Вы явитесь за мной;
— Но как создам я счастье наше?
Хотя Вы ангел Маша мой.

Живу давно я вне закона,
Сейчас — я бедный дворянин,
За нами вечная погоня —
А если буду не один?

Со мною не найдёте счастья,
Я лишь желаю счастья Вам,
Князь —  стар и быть любви ненастью,
В мужья Вам тоже не отдам.

Идите снова Вы к папаше,
Бросайтесь в ноги Вы ему,
Чтоб не сломал судьбы он Вашей,
Богатство Вам мол не к чему,

Найдёте страшную защиту…
Коль будет он неумолим,
Он Вам причинит лишь обиду
Своим решением таким.

Но, как и это не поможет,
Закрыл руками он лицо,
Казалось, и дышать не может;
— Так вот дарю я Вам кольцо.

Решитесь, коль моей защиты,
Кольцо положите в дупло,
И Вы не будете забыты,
Другого если не дано.

Он обнял Машу на прощанье,
Она — заплаканная вся:
— Твоё мне дорого признанье,
Ты, Маша — просто жизнь моя!

Её, целуя, он покинул,
Как будто в ночь он просто сгинул.

16

А весть о княжеской женитьбе
Мгновенно превратилась вслух,
Осталось Маше только выть бы,
Но слухи замыкали круг.

Но для ответного отказа,
Тянула Маша этот день
И не сказала «да» ни разу,
Бродила в доме, словно тень.

В молчанье видел он согласье,
Князь о любви не хлопотал,
Он не откажется от счастья,
Он был богат и твёрдо знал.

Но вот пришло вдруг и признанье,
С отказом прислано письмо,
Но не пропало в нём желанье,
Его не сильно обожгло.

Ускорить надо эту свадьбу,
Решил он твёрдо для себя,
И от того в свою усадьбу,
Невесты чувства все щадя,

Он вызвал будущего тестя,
Ему он показал письмо,
Просил его не делать «чести»,
Не оглашать пока его.

Он тоже грезил о согласье,
И был, конечно же, взбешён,
Ускорить полученье счастья,
Решился по причине он.

Одобрил князь его решенье,
Назначить свадьбу через день,
Ждала она того мгновенья,
Ходила Маша словно тень.

Визит нанёс своей невесте,
Подлив в проблему и огня:
— Отказ Ваш мне совсем не к месту,
И к Вам приехал я не зря;

Не в силах с этим согласиться,
Лишиться Вас мне тяжело,
В могилу что ли мне ложиться,
Отказ Ваш — будто всё равно.

Терпенье мне снискать же Ваше,
Надеюсь, я найти потом,
Не разрушайте счастье наше,
Женой войдите Вы в наш дом.

Уехал он к себе в поместье,
Её с почтеньем целовав,
Ни слова боле не сказав:
С её отцом решили вместе,
Ускорить свадьбу эту с князем,
Он клятвой с «тестем» уж связан.

Как только отбыл князь в именье,
Отец зашёл в покои к ней,
И твёрдо высказал решенье,
На завтра быть готовой ей.

Залилась Маша вся слезами,
Прильнув к ногам её отца;
— Он старше многими годами,
Я не желаю с ним венца!

— Да что же значит-то всё это,—
С угрозой вскрикнул тут отец:
— Теперь же честь наша задета,
Как не желаешь под венец.

Была же ты во всём согласна,
Раз ты молчала до сих пор,
Отказ даёшь ему напрасно,
Теперь-то что же за укор.

Себя дурачить не позволю,
Так дело просто не пойдёт,
Выходит я тебя неволю,
А князь всё это время ждёт.

Морочить голову негоже,
У нас с ним сговор уж давно,
И оговорено всё тоже,
Всё нами с ним и решено.

Но Маша вторила всё снова:
— Да не губите Вы меня,
Идти я замуж не готова
И не хочу я, не любя.

Меня толкаете к несчастью,
Вам будет грустно без меня,
— Я лучше знаю, что для счастья
Девицам нужно для житья.

Уже чрез день и будет свадьба,
Не лей напрасно своих слёз,
Они некстати даже как бы,
Не нужно мне твоих заноз.

— Сгубить меня, Вы что ль решились,
Найду защиту я тогда,
Видать, Вы с князем сговорились,
Не дам в обиду я себя.

— Нашёлся вдруг тебе защитник,
Грозится вдруг мне дочь моя,
Да кто ж такой этот зачинщик,
Да кто ж защитник у тебя?

— Дубровский, — отвечала Маша,
Уже отчаявшись совсем;
— Добро, — сказал он: воля Ваша,
А я запру тебя меж тем!

Сиди, покамест здесь до свадьбы,
Не выйдешь с комнаты своей,
Тебе арест в «подарок» как бы
И запер за собою дверь.

Облегчила немного душу,
Сказав так прямо всё отцу,
Теперь ход надо дать кольцу
И больше никого не слушать.

Увидеться желала снова,
Опять чтоб дан бы был совет,
Но снова Маша не готова
Конечный дать ему ответ.

Сама ходила на свиданье,
Но заперта была на ключ,
Поняв она, что с запозданьем
Мелькнёт её надежды луч.

Недвижно глядя она в небо,
Уснула Маша пред окном,
Будто князь и вовсе не был,
И снился ей прекрасный сон.

17 

Проснувшись, мыслью было первой,
В дупло отправить то кольцо,
Но обстановка была нервной,
Доставить как его должно.

Она была же под арестом,
Как под охраной, взаперти,
И не могла сойти ни с места,
И не могла теперь уйти.

Но вдруг в окошко так легонько
Ударил камушек так звонко;
А это братик её Саша,
Зная, что в опале Маша,

Он тайны(е) давал ей знаки;
Вот так решил он ей помочь,
Ведь в ссоре же отец и дочь,
Она всегда ждала атаки.

Она окно открыв поспешно,
Спросила быстро у него;
— Играешь ты ли так потешно,
А может, хочешь ты чего?

— Пришёл узнать к тебе сестрица,
Не надобно ль чего-нибудь?
На Вас ведь папенька сердится,
Так вот я и успел смекнуть;

Могу помочь Вам чем угодно,
Ведь Вас я искренне люблю,
Не будет даже неудобно,
И может, в чём-то пособлю.

— Спасибо, Сашенька, ты знаешь
С беседкой рядом дуб с дуплом?
Кольцо вот это ты доставишь,
Но только быстро и бегом.

Тебя не видел чтоб никто,
Держи, — и бросила кольцо.

Исполнил порученье Саша,
И повернул было назад…
Хотел обрадовать он Машу,
И несказанно был он рад.

Но вдруг оборванный мальчишка,
Какой-то рыжий и косой,
Подходит к дубу, как воришка,
И сразу он — в дупло рукой.

Как коршун, бросился барчонок,
Вцепился мёртво он в него,
Хотя и мал был, как волчонок,
Но не пугался ничего.

— Оставь кольцо, ты заяц рыжий!
Кричал наш Саша на весь сад:
— И верю я, что это ты же,
Хотел разграбить этот клад.

Но крепко держит вора Саша,
И, получив удар в лицо,
— Сюда, на помощь, это — кража,
Кричал Сашок во всё горло;.

Но рыжий старше и сильнее,
Он сразу повалил его,
Но тут и в вора самого,
Рука вцепилась тяжелее.

Оторван рыжий был от Саши,
Степан, садовник, подоспел,
Побег пытался сделать даже,
Сбежать наш рыжий не успел.

Был связан и в село доставлен,
Попался рыжий не к добру,
И пред хозяином предстал он
Как в самый раз тут, по утру.

Спросил Петрович у Степана:
— Что здесь за фокусы с утра?
Ведь нам от рыжего болвана,
Я вижу, что не ждать добра.

Зачем же с этим косоглазым,
Сашок, связался просто ты,
Решали вместе Вы с ним разом
Какие общие мечты?

— Он из дупла украл ту штуку,
Кольцо, — но Саша был смущён;
— Дупло, кольцо — какая шутка,
И Маша здесь вообще причём?

Раскрыть ему чужие тайны:
Дала мне Маша то кольцо,
Смущён был Сашенька наш крайне,
Он понял, что — не хорошо.

Но после долгих запирательств
И наказания, угроз,
Отцовских крепких всех ругательств,
Всё рассказал отцу всеръёз.

— Кольцо сестрица его, Маша,
Ему вручила снесть в дупло;
Её любимый братик Саша
Отнёс с охотою его.

— А рыжий пойман был как вором,
Хотел ограбить этот клад,
Я дрался с ним, аж до упора,
Чтоб всё пошло у нас на лад.

— С тобой мне всё уже понятно,
Теперь ты, рыжий, отвечай,
Ты чей? Да сказывай мне внятно,
В саду что делал невзначай?

— Малину крал, — и не смутился,
И без смущенья так стоял,
Как будто казус не случился,
Кольца он будто бы не брал.

— Так ты сознайся лучше сразу,
Малина что, растёт в дубах?
Косишь ты, малый, и не глазом,
Отдай кольцо, не будь дурак!

Сознайся, так я сечь не буду,
И на орехи ещё дам,
И случай вовсе я забуду,
Тебя не выдам, не продам.

Молчал наш рыжий, и — ни слова;
И принял вид он дурачка;
— Добро, — сказал, — не у такого
Рога ломали у бычка.

Запри Степан его покрепче,
Стеречь его бы нам ловчей,
Чтоб нам потом всем было легче,
Всю правду выжать поскорей.

Исправника позвали срочно,
Но мыслил он ещё и сам;
«Так значит дочь и — это точно,
С Дубровским ввязла по делам.

И рыжий ждёт уже допроса,
Исправник тоже во дворе,
И нет для барина вопроса,
Уверен твёрдо он в себе.

Что пойман им уже Дубровский,
Поведал чину свой рассказ,
И только лишь ему по-свойски,
Даёт, как другу, он наказ.

Закончить всё благое дело,
Уже ведь пойман им связной,
И действуй, друг мой, теперь смело,
Любуйся им, вот он какой.

Исправник слушал со вниманьем,
Всё время глядя — как связной,
По виду — весь в непониманьи,
Он только парень озорной.

Исправник умный был мужчина,
Он думал быстро, что к чему,
В насилье не найдёшь причину,
И делу вред внесёт всему.

Один оставшись с генералом,
Решил он парня отпустить,
Но чтоб не просто так, задаром,
А дальше, всё за ним следить.

— Сослать тебя ли в поселенье,
Или сажать совсем в острог,
Тебе я выпросил прощенье,
Вступился я, он очень строг.

Ты барину будь благодарен,
Да не имей привычки сметь,
Малину рвать, предмет украден,
Запомни это, парень, впредь.

В свою родную Кистенёвку,
Бегом пустился рыжий прочь,
Поведать там про обстановку,
Ведь крайне нужно было вточь.

18

Готовка всех и вся к венчанью,
Весь дом в движенье, суета,
Она пред зеркалом сидя,
Рядили Машу на прощанье.

Княгиней наша Маша станет,
Пройдёт всего лишь один час,
Она, пока что, вот сейчас,
Уже пред алтарём предстанет.

Сидит она в своей уборной,
На ней уж свадебный наряд,
Молчит она, но всё упорно
К ней мысли лезут все подряд:

— Но, где же этот мой спаситель?
Ведь знак тревоги подала,
Ужель отец мне повелитель?
Такого я и не ждала.

Но вот уже и всё готово,
Карета подана к крыльцу,
Не будет ли конца другого,
И веры нет тому кольцу?

Отец благословил невесту
На новый жизненный редут,
Она же — не находит места,
Её желаний не поймут,

И снова просит о пощаде,
И снова у отцовских ног,
Отец неумолим и строг,
Он к дочери, своей отраде.

Внесли служанки в ту карету,
Её без чувств уже почти,
Её мечты кану;ли в лету,
Ей от судьбы и не уйти.

Людей сразила её бледность,
У церкви ждал её жених,
(Лишь рад он был из них двоих),
Её ж желание — не редкость:

Как за нелюбого мужчину,
Когда неволили невест,
Невесту старцу как подкинув,
А дальше — бог один лишь весть.

А в церкви холодно и пусто,
Закрыли сразу же и дверь,
Священник местный очень шустро
Венчал хозяйскую здесь дщерь.

Ничто не видя и не слыша,
Она была вся не своя,
Её сознание колышет,
Одна лишь мысль её, свербя:

— Куда девался мой спаситель,
Как бросить мог её одну?
Теперь навек её обитель
Именье князя; всё ко — дну.

«Подарен» поцелуй ей князем,
Обряд окончен, он — как дань,
Чуть не упала она наземь,
Как кем-то загнанная лань.

Опять, держа её под руки,
Посажена в карету вновь,
Нача;лись для неё все муки,
Испортили её всю кровь.

Карета мчалась в их именье;
Проехав вёрст так с десяти,
Как вдруг случилось приключенье:
Слышны погони уж крики;.

Толпа людей вооружённых,
Карету плотно взяв в кольцо,
Хозяев испугав законных,
Предстало в маске вдруг лицо:

— Свободны Вы и выходите!
— Что это значит, кто такой?
— Дубровский я, ведь Вы хотите
Знакомство с ним свести порой?

Но князь не робкого десятка,
Возил с собой он пистолет,
На всякий случай, для порядка,
Как какой-нибудь пакет.

Успел он выстрелить в ту маску,
Дубровский ранен был в плечо,
Второй он вынул, как запаску,
И бой гремел уж горячо.

Но выстрелить ему не дали,
С кареты вылетел он вон,
Ножи над ним уж засверкали,
Его раздался громкий стон:

— Не трогать, — крикнул вдруг Дубровский,
— А вы свободны счас сполна;
Хотя и подвиг был геройский,
Но не была его вина.

— Но нет, — сказала, — уже поздно,
Уже я венчана — жена,
Я ждала Вас сколь это можно,
Спасенья всё же не нашла.

— Но приневолены Вы были
И согласиться не могли;
— Я согласилась, иль забыли,
Не помогли, с ума свели.

— Теперь князь — муж, спектакль окончен,
Освободить прошу я нас,
Другой путь для меня порочен,
Дорогу дайте нам сейчас.

Но раны боль, души волненье,
Лишили атамана сил,
К тому ещё его раненье…
Не стал уже Дубровский мил.

Но что он делать будет с Машей,
Когда бы ей свободной стать?
В его погрязнет она «каше»,
Что сможет в жизни он ей дать?

Упал он, но отдал команду,
Дорогу дать, не трогать всех,
А сам подумал: свою банду
Распустить уже не грех.

19

Гнездо разбойничье иль база,
В дремучем спрятана лесу,
И скрыта от людского глаза,
Понятно, что «не на носу».

В лесу, на узенькой полянке
Возведён был укрепрайон,
И вал, и ров, и три землянки,
Вот весь разбойный бастион.

А на виду стояла пушка,
Укрепрайон был слишком слаб,
А пушка та, словно игрушка,
Пугать бы ею только баб.

В землянке, устланной коврами,
Трюмо для дамы, туалет,
Всё приготовлено для дамы,
«Немного краше был бы свет».

Лежал же сам он на кровати,
И книгу он держал в руке,
Такие были их полати
В походной жизни, налегке.

Как вдруг, по лагерю тревога,
Мелькнув так быстро, словно тень,
«Проснулась» как бы вся «берлога»,
Прощай теперь сей мирный день.

Все во дворе собрались скоро,
И все уже стоят «в ружьё»,
Его команда от дозора,
Одно сплошное мужичьё.

Доклад дозорных был короток;
В лесу солдаты, к нам идут,
Команда есть «закрыть ворота»,
А пушку к бою, взять редут».

Коснулась всех почти мгновенно,
Но каждый своё место знал;
И вскоре полк солдат, примерно,
Стремглав бежит на этот вал.

Дубровский сам стоял у пушки,
И первый выстрел сделал он,
Как из ружья, и через мушку,
И враг был метко поражён.

Но выстрел пушки, как затменье,
Принёс смятенье в стан врагов,
Весь ход переломив сраженья,
Хотя солдаты взяли ров.

Но офицер видать был храбрым,
Сам смело бросился вперёд,
Чтоб показать солдатам бравым,
Сломить ход боя весь черёд.

Бой рукопашный завязался,
Солдаты на валу уже,
Дубровский всё ж не растерялся
И, чтобы стало не ху;же;

Убил он тут же офицера,
Решило это и весь бой:
И больше не было примера,
Кому вести их за собой.

Дубровский одержал победу,
Но понял он уже давно,
Чтоб не накликать боле беду
Сейчас же им и решено:

Опасность очень уж большая,
Распустит тут же свой отряд,
И больше, разуму внимая,
Чем дальше — лучше тем навряд.

Собрал он всю свою дружину,
Сказал, покинет навсегда,
И Вам советую я сгинуть,
А жить разбоем — никогда.

Никто не знал, куда девался,
Исчез бесследно атаман,
Иль за границу он подался,
А может быть и то обман.

Январь 2012






 



 









 
 










      





 




 








 


 















 








 
 

   


 















 Дубровский
( по А.С.Пушкину)
  (второе издание)

1

Кирилл Петрович Троекуров
Богат и знатен родом был,
Но вёл себя, как «Самодуров»,
С таким он званьем просто жил.

Кичился он своим богатством,
Хвалили все его во всём,
Всегда хвалился русским барством
В селе Покровское своём.

Обласкан был своей он властью,
В деяньях рушил он всю грань,
Любил в делах подобострастье,
Ему в подарок данну(ю) дань.

Готовы тешить барску праздность.
Всегда гостями полон дом,
И неизведанную странность,
И поощряя буйство в нём.

Он  был совсем необразован,
Хотя и был он генерал.
Всем окруженьем избалован,
Пороки худшие вобрал.

Порывам пылкому же нраву
Он волю полную давал,
Свершал деянья не по праву,
И от обжорства он страдал.

Но был физически он крепок,
Всё время был навеселе,
Держал гарем в шестнадцать девок,
Заняты рукодельем все.

Все жили в флигеле отдельном,
Где двери были на замках,
Ключи носил с собой нательно,
Чтоб не попасть ему впросак.

Затворницы все молодые
Гулять — лишь под надзором — в сад,
И, вспоминая дни былые,
Их замуж «гнал» не всех подряд.

На место их идут другие,
Его пополнить чтоб гарем,
Крестьяне же и дворовые,
Всегда довольны были тем;

Его тщеславились богатством,
Гордились славою его,
Хотя и слыл он своенравством,
И строгость в «плен» брала всего.

Он постоянно был в разъездах
По всем владениям своим,
И в длительных пирах и действах,
В проказах, выдуманных им.

В проказах жертвою бывали
Обычно, кто ему знаком,
Но и друзья не избегали,
Тот, кто был участью влеком.

Но исключеньем слыл Дубровский,
Поручик гвардии отставной,
Соседом был села Покровско(го),
И был он там, ну, как родной.

Они служили где-то вместе,
Его всегда Кирилл ценил,
За то, что он без всякой лести
Всю правду-матку говорил.

Друзья расстались и надолго,
Отставку «взял» Дубровский вдруг,
Всегда считал он своим долгом,
( И это знали все округ);

Дела поправить в их именье,
В нём поселиться он решил,
Но из-за средств тех неименьем,
Он просто бедно там и жил.

Вот как-то раз Кирилл Петрович,
Хотел ему кой чем помочь,
Его взыграла тут и совесть,
И гордость гнала помощь прочь.

В отставке — тоже Троекуров
Спустя совсем немного лет,
Его паршивый слишком норов,
Увидел генерала свет.

Они обрадовались встрече,
Бывали вместе каждый день,
Именья были недалече,
И им совсем не было лень;

Заехать запросто друг к другу,
Они болтали обо всём,
Хотя Кирилл во всей округе
В визите не нуждался том,

Они ровесниками были,
Женились оба по любви,
Но вскоре оба овдовели,
И дале, жили всё одни.

Дубровский младший жил в столице,
Его единственный был сын;
Имел Петрович дочь девицу,
И жил, конечно, не один.

И часто повторял хозяин:
—Послушай-ка, сосед, мой брат,
Нам твой Володька был бы славен,
С охотой был бы я твой сват.

Отдал бы за него я Машу,
И породнились мы б с тобой,
Они украсят жизнь всю нашу,
Нам позавидует любой.

— Володька не жених Марии,
Он им не может быть никак,
За это чтобы не корили,—
Держал ответ Дубровский так:

— Жена нужна ему из бедных,
Володька бедный дворянин,
Чтоб в доме был он господин,
А не слуга бабёнки вредной.

Согласье было между ними,
Хотя и беден был сосед,
Всегда он мненьями своими
Шёл против, не боялся бед.

Всех удивляла смелость эта,
Никто ведь возражать не смел,
А для других же было вето,
Никто перечить не посмел.

Случилось так у них однажды,
Что дружба кончилась у них,
Врагами стали они каждый,
Вражда пленила их двоих.

Для барина в своём именье
В далёкие те времена,
Всегда охота — развлеченье,
Да и не только та одна.

Всегда охота — выезд целый,
Легенды все о нём текли,
К нему готовка столь умела,
Охотно всех туда влекли.

Приказ был накануне отдан,
Готовым быть к пяти утра,
Давно порядок был там создан:
Не быть без кухни и шатра.

Обед чтоб прямо на природе,
Свершался им в кругу друзей,
Потом молва в честном народе
Текла о нём в округе всей.

Давно хозяин пред охотой
Завёл обычай свой такой,
Осмотр чтоб псарни — всей заботой
Он вёл с гостями не простой.

Гордился он своею псарней,
Не псарня, а собачий парк,
Ничто ему не было славней,
Осмотр чем в псарне всех собак.

Собак же тех уже пол тыщи,
Там всяких гончих и борзых,
Живут они людей почище
И пункт леченья для больных.

Для них  — отдельный даже лекарь,
Родильный обустроен бокс,
Хозяйский у них повар-пекарь,
Всё требует собачий спрос.

Должны все гости восхищаться
Такою псарнею его,
Один Дубровский возмущался,
Был хмур, молчал ото всего.

Он тоже был охотник ладный,
В охоте понимал он толк,
Своя же псарня — неприглядна,
Смотрел завистливо, как волк.

Ну что ты хмуришься Андрюша,
Иль псарня вся не по душе:
— Она чудна, но я «пекуся»,
Живётся людям всё хуже.

— Мы на житьё здесь не в обиде,
И надо нам сиё всем внять,
Так и иной ту псарню видя,
Мог бы усадьбу променять;

Любую выбрать здесь конурку,
Теплей здесь будет и сытней,—
Ответил быстро как бы в шутку
Один из псарей, что был в ней.

Мысль дерзкая была холопа,
Ответом был всеобщий смех,
Хоть шутка и была не плоха,
Потешил сей холоп уж всех.

Но все при;нуждены смеяться,
Она годна для всех гостей,
Решил Дубровский отмолчаться,
Он из гостей был всех смелей.

Когда же сели все за ужин,
Дубровского и след простыл,
Он на охоте очень нужен,
И Троекуров тут вспылил.

Догнать велел «свово» он друга,
Ведь без него — охоты нет,
Об этом знала вся округа,
Померк охоты самый цвет.

Посланец тот вернулся вскоре,
Сказал, что он и не придёт,
Кирилл Петрович молвил: « В ссоре
С ним буду, коли не поймёт».

И послан был курьер тот снова,
Соседа-друга известить,
Приехал к ночи чтобы скоро;
Себе велел постель стелить.

Приехал ли уже Дубровский? —
На утро первым был вопрос,
Письмо ответом было свойским
На его хозяйский спрос.

В Покровском не бывать отныне,
Причину дал на свой отказ,
Того псаря прислать с повинной,
Пока не будет Ваш приказ.

Давно не был Петрович в гневе,
Такого он стерпеть не мог:
— Он что, приказывает мне ли,
Людей своих чтоб не берёг?

Да знает он ли, с кем связался!
Вот я ж его… Постой-ка, брат,
Так значит, ехать отказался,
Так чудно, что ты мне не сват!

И, как обычно, на охоту,
Он ехал с пышностью своей,
Но, несмотря на все заботы,
Успехов не нашёл он в ней.

Обед пришёлся не по нраву,
Бранил подряд он всех гостей,
И, не имея на то права,
Домой поехал средь полей;
Полей Дубровского, соседа,
Ему с досады сделать вре;да.

А время шло, вражда окрепла,
Дубровский в гости не «езжал»,
Надежда примиренья блекла,
А сам по другу он скучал.

Он изливал свою досаду,
Ругаясь, как мужик простой,
По всей округе теперь кряду
Считали, пахнет здесь войной.

Однажды объезжал владенья,
Услышал стук он топора,
Дубровский был в недоуменье,
Уж слишком ранняя пора.

Он поспешил в любиму(ю) рощу,
Покровских мужиков застал,
И поступил он с ними жёстче,
Плетьми двоих он наказал.

Изъял трёх лошадей в добычу,
И был отменно он сердит,
Ведь раньше никогда, обычно,
На лес не зарился бандит.

Он понял всё, в разладе дело,
Они смекнули, что к чему,
И от того они так смело,
Поехали рубить к нему.

Петровича повергнул в ярость
Об этом слух, и в тот же день,
Соседа проклинал он наглость,
Метался в доме словно тень.

Хотел напасть на Кистенёвку,
В порыве гнева так решил,
Но стало вдруг ему неловко,
Уже потом он чуть остыл.

Шагая взад, вперёд по зале,
Пролётку разглядел в окне,
Из коей человек в камзоле,
К приказчику шёл во дворе.

Он по фамилии — Шабашкин,
Знал заседателя он в нём,
Налил ему стакан «злой бражки»,
Велел позвать его он в дом.

— Явился ты уж очень кстати,
Зачем пожаловал ты к нам?
— Кому-нибудь что передать ли,
Я в город еду, нужно ль Вам?

— Вот выпей водки и послушай,
Так дело есть мне до тебя,
Сосед был другом у меня,
А счас, он стал уж непослушный.

Хочу забрать его именье,
Когда-то относилось к нам,
Но гложет вечное сомненье,
Хотел бы уточнить я сам.

Купил мой предок у кого-то,
И продал он его отцу,
Придраться бы к покупке строго,
Вернуть имение истцу.

— Продажа, верно, по закону,
Мудрёно дело, генерал,
Вот если б он нам показал
Бумаги для решенья спора.

— Но документы все сгорели,
Вот в том то этака беда;
— Ну что, ж Вам лучше, вот тогда
Законом мы и овладели.

— Надеюсь на твоё усердье,
Тебя я лично награжу,
Стоит мне в горле милосердье,
Пора кончать мне с ним вражду.

Шабашкин принялся за дело,
Исправным он юристом слыл,
И дело вёл он столь умело,
В нём до конца он не остыл.

А ровно через две недели
Дубровскому пришёл пакет,
Где изъявляли в этом деле,
Прислать законный в том ответ.

Насчёт законного владенья
Родным имением своим,
В противном случае — объясненья
Он должен был представить им.

Андрей Гаврилыч удивлённый,
Нежданным выглядел запрос,
Ответ писал он озлоблённый
На так поставленный вопрос.

Писал — досталось по наследству
Давно покойного отца;
Сосед мой ищет только средства,
Вернуть всё то на путь истца.

Он мстит мне за непослушанье;
Отнять именье — воровство,
Он заслужил лишь наказанье,
И это просто баловство.

Сие письмо — подарок судьям,
Не знает точно толк в делах,
И по судейским этим блудням,
С Законом будет не в ладах.

Горяч Андрей, неосторожен,
Он к правде судей призывал,
Здесь лишь законный путь возможен,
А он словами возражал.

А на повторные запросы,
Ответил дельным он письмом,
Но не решило всё вопроса,
Не учтено было потом.

В своей он правоте уверен,
Он мало проявлял забот,
И был совсем он не намерен
Деньгами «сыпать» для «тягот».

Толкуя впрямь и вкось указы,
Шабашкин хлопотал во всю,
Он помнил данные наказы,
Как лакомство попалось псу.

И в ход пошли и подкуп судей,
И что Петрович — генерал,
И вот свершилось правосудье,
Повестку суд ему прислал.

2

Дубровский не привлёк вниманья,
Когда явились оба в суд,
Никто не взял себе за труд
Подать и стул из состраданья.

Со свитой будто, как с эскортом,
Явился генерал-аншеф,
Числом услуг сразил он всех,
Был встречен он с большим почётом.

Настала тишина в том зале,
Уселся в кресло генерал,
Один Дубровский как стоял,
Стоять остался, как вначале.

Уже зачитан приговор,
Изъято в нём было именье,
Всем стало ясно, за;говор
Устроен был с лихим уменьем.

Кирилл Петрович, торжествуя,
Поставил подпись, весь сиял,
Андрей Гаврилыч, негодуя,
Потупив голову, стоял.

Просил его поставить подпись,
Тогда повторно секретарь,
Не понял как бы этой просьбы,
Дубровский как то смотрит вдаль.

Его глаза сверкнули зверски,
И вдруг он голову поднял,
С ним поступили изуверски,
Он как бы только что по;нял.

В судью, не помня, что он бросил,
Он с силой ткнул секретаря,
С себя оцепененье сбросил,
А сам весь яростью горя.

Едва с ним справились насилу,
Сбежались тут же сторожа,
Случился стресс с ним непосильный,
От гнева телом весь дрожал.

Кирилл Петрович был расстроен,
Судимый «друг» сошёл с ума,
Он был сначала так настроен,
Увидеть горе старика.

Решением суда убитым,
За гордость потерявший кров,
Униженным, при всех побитым,
И много «наломавший дров».

Он даже не поздравил судей,
Всё отравило торжество,
Теперь и праздника не будет,
Его хватило просто зло.

Дубровский же лежал в постели,
Был сильно болен, посему
И лекарь кровь пустил ему,
Он жив-то был лишь еле, еле.

Под вечер стало даже легче,
Вернулась память уж к нему,
Но слабым выглядел он резче,
Лежать он должен по сему.

Когда настал уж день другой,
То отвезли его домой.

3

Дубровский был серьёзно болен,
Припадков не было уже,
Но слабость — он же в ней неволен
Росла в нём и была хуже;.

Не помнил он свои занятья,
Из комнат он не выходил,
Не мог одеть он своё платье,
И даже плохо он ходил.

За ним смотрела теперь няня,
Возилась, как с ребёнком с ним,
И няня ни на что не глядя,
(С пелёнок чудно им двоим);

Ещё ходила и за сыном,
Ему была, как просто мать,
В порыве с ним она едином,
Ещё могла так много дать.

Она кормила и поила,
Не мог именьем управлять,
В конце концов, она решила,
Володе дать об этом знать.

И в тот же день ушло письмо,
Хоть запоздалое оно.

Владимир — сын жил счас в столице,
Кадетский корпус — его дом;
В полку гвардейском состоится,
Отважно служит теперь в нём.

Достойно содержать там сына,
И денег не жалел отец,
Кисти заслужена картина,
Там вырос сын, как молодец.

Честолюбив и крут он нравом,
Красив и статен, и высок,
Был уважаем он по праву,
Он был, как молодой росток.

Досуг у большинства был праздный,
Играл он в карты и — долги,
И к прихотям, конечно, разным,
Его влекло и от тоски.

От няни вдруг такие вести,
Он получает счас письмо,
Где непонятное словцо,
На путь толкает просто мести.

Хотят отторгнуть всё именье!
Понятно, что больной отец,
Собрался в путь, полон сомненья,
Расстроен наш герой «в конец»!

4

Хотел заняться он делами,
Сказать отец ему не мог,
Юриста так и не наняли,
Отец-то сразу занемог.

Листал он все его архивы,
Нашёл лишь первое письмо,
Ответ отца на те мотивы,
В себе имело суть оно.

Не мог понять он всю суть спора,
Решил последствий ждать конца,
И правду он считал опорой,
Считал во всём правым отца.

А между тем отца здоровье,
Всё хуже было с каждым днём,
Лишь только сын ему — подспорье,
Держал его ещё живьём.

Но апелляции по делу,
Давно и срок уже истёк,
И повод суд с сего извлёк,
Решение законным сделать.

Теперь Петрович там хозяин,
Уже закончен весь процесс,
Шабашкин уж поздравил всех,
И сам он как бы весь сияет.

Явился он к нему с поклоном,
Принять поместье навечно,
Его просил он неуклонно,
Жал он руку бесконечно.


Просил принять в свои владенья,
Доверить или «кой-кому»,
Награду бы за исполненье,
За это бы вручить ему.

Петровича заела корысть,
Смущён наш общий друг Кирилл,
В душе роптала его совесть,
Желанье мести проглотив.

Дубровский, друг в младые годы,
Он знал, что он сейчас больной,
Себе на пользу все невзгоды,
А он бессовестный такой.

Не принесла победа радость,
И на Шабашкина взглянул,
Как будто, он какую гадость,
Ему под руку подвернул.

Искал к чему бы привязаться,
Чтоб круче выбранить его,
Но не нашёл к чему придраться:
— Пошёл ты вон, не до того.

Шабашкин, видя, что не в духе,
С поклоном быстренько исчез,
Он точно знал, что злые слухи,
Ползут о нём, что в дело влез.

Кирилл расхаживал по зале
С волненьем в мыслях всех своих,
Не знал он, что же делать дале(е)
И кто ж подлец из них двоих.

Запрячь велел себе он дрожки,
Поехал к другу, правя сам,
Он не забыл ещё дорожки,
Услугу думал ему дам.

Довольный мщением и властью,
Дворянску(ю) не ронял он честь,
Не испытал он в деле счастья,
А посчитал это за месть.

Решил мириться он с соседом,
Убрать всю ссору и раздор
И, не теряя время, следом,
Добром решить весь этот спор.

Ему отдать назад поместье,
Облегчив душу сим свою,
И он, покончив с этой местью,
Мечтал селиться лишь в раю.

Смотрел с окна своей он спальни,
Когда уже въезжал во двор,
Приехал «друг» его нахальный,
Его узнал он, будто вор.

Лицо его багровым стало,
Смятенье выказал он всем,
Болтал он что-то как попало,
Глаза сверкали, вместе с тем;

Во двор указывал рукою,
Пытался с кресла даже встать,
Была болезнь его такою,
Но ничего не мог сказать.

Он полы подобрал халата,
Чуть приподнявшись… Вдруг упал,
Лежал без чувств… Уж нет возврата,
Паралич у него настал.

Слуга вошёл как раз с докладом,
Что ждёт сосед, принёс он весть,
Но сын свирепым своим взглядом:
Гнать прочь, свою запачкал честь!

Вот здесь бы срочно лекарь нужен,
Но не успел послать за ним,
Отец скончался, «безоружен»,
Он смертью был уже гоним.

Тогда Владимир, черней ночи,
С крыльца всем объявил о том,
А сам, потупив светлы(е) очи,
Вновь возвратился в отчий дом.

Кирилл Петрович мрачней ночи,
С призреньем, улыбнувшись так,
(А сам сердит он, между прочим),
Поехал он кормить собак.
 
5

Андрей Гаврилович Дубровский
Схоронен был на третий день.
Характер сына слыл бойцовский,
Бродил вначале он, как тень.

Все мысли — отстоять именье,
Не знал он, как начать, с чего,
Какое же принять решенье,
Всё время мучили его.

Поминки — в них полно народа,
Но он отсутствовал на них,
Дубровский будто канул в воду,
Оставив всех гулять одних.

Он скрылся в Кистенёвской роще,
Бродил и думал, чтоб понять,
Как сделать всё гораздо проще,
Назад вернуть, чтоб всё опять.

А, если отойдёт именье,
То что же делать-то ему,
За средств и денег неименьем
Бродить, как нищий, по миру.

Опухла голова от мыслей,
Смеркаться стало «на дворе»,

Одна другой все мысли «кисли»
В его недюженном уме.

Когда ж приблизился к усадьбе,
Толпу увидел во дворе,
Подумал, что такое стать бы,
Могло случиться на селе.

Стояли у сарая тройки,
И говор, шум стоял кругом,
Как будто после той попойки,
Кричали люди все гуртом.

А на крыльце в мундирах люди
Всё толковали всей толпе,
Хозяин у них новый будет,
И что законно всё вполне.

Антон бежал ему навстречу
И, задыхаясь, говорил:
— Как Вы ушли, ужо под вечер
Уездный суд нас посетил.

Кирилл Петрович Ваш хозяин,
Тако(е) решенье принял суд,
Теперь у Вас он будет барин,
Ему именье отдадут.

К чинам поднявшись на ступеньки,
Он дал понять им свой протест,
Людей чтоб с этой деревеньки
Не мог коснуться этот жест:

— Зачем народ-то будоражить,
Могли бы отнестись ко мне.
Коль новостью-то ошарашить,
Народ пребудет весь в гневе;.

— А мы и знать тебя не знаем,
И кто ты здесь теперь такой?
Шабашкин репликой простой
Вопрос решил непониманьем.

— Дубровский — истинный наш барин, —
Уже гудела вся толпа:
— Судьбою нам Дубровский дарен;
И гнева, ярости полна.

Бежали судьи сразу в сени,
Толпа вся двинулась к крыльцу,
Владимир понял, не к лицу
Чинить расправу из-за трений.

Зачинщиком признают точно,
Подальше лучше от греха,
Их надо защищать нарочно,
По крайней мере, счас пока.

— Постойте люди, не губите,
Сейчас ступайте по домам,
Вы с этим делом не шутите,
Вершить Вам самосуд — не дам.

Приказа слушались все люди,
Утих народ и — по домам,
«Ушли» от самосуда судьи:
— Урок всё ж им я преподам.

Его благодарил Шабашкин,
Просил оставить ночевать;
Ответ Дубровского был мрачен:
— Я не хозяин разрешать.

6

— Ещё вчера имел я угол,
Всё кончено,— сказал себе,—
Теперь я просто нищий круглый,
Я в этой проиграл борьбе.

Где вырос я и где родился,
Оставить должен буду дом,
Отец мой умер даже в нём,
Всю жизнь он жил там и трудился.

Его врагу, его соседу,
Достался дом теперь ему,
Кто нас вовлёк во все те беды,
Повинен в смерти кто, тому.

Такое я и не позволю,
Такому — нет и не бывать,
Не мог он с мыслью совладать,
Она уж вырвалась на волю.

Отца он разбирал бумаги,
Пакет нашёл — «письма жены»,
И, несмотря, на передряги,
Читал их, ведь они важны.

Во дни турецкого похода,
Писала в армию она,
Как рос Володя в эти годы,
Как с нетерпением ждала.

В семейно(е) окунувшись счастье,
Читая, забывал о всём,
Какое у него ненастье,
Забыв минуточку о том.

Он вышел с кабинета в залу,
Он сунул письма все в карман,
Чтоб не показалось им всё мало,
Отмстить бы всем им за обман.

Завален стол — бутылки, кружки,
Чины все спали на полу,
Казалось пир вчера «в дыму»,
Закрыл уже им все их ушки.

К полудню двигалось уж время,
Свалил в угаре пьяном сон,
И он решил чиновье племя,
За свой их наказать урок.

Своих людей собрал он вместе,
Велел им сена принести,
Поджёг Дубровский всё поместье,
Своей он воли вопреки.

Там мирно спало «правосудье»,
Охвачен пламенем весь дом,
Решилась участь местных судей,
Над всей округой, словно гром.

Хотя слышны были призывы,
Никто их не спасал сейчас,
Такие были здесь мотивы,
Кузнец лишь кошку только спас.

7

Весть о пожаре, как загадка,
Неслась так быстро, как пожар,
И не одна была догадка,
Летели слухи, как «базар».

Причиной и виной — поминки,
Где все, конечно же, пьяны,
Приказных были то же пьянки,
Курили, спали — дом сожгли.

Кто сказывал, что все сгорели,
И барин с дворовыми сам,
Кто пел совсем другие трели,
Не знаем, что и думать нам.

Кто сказывал, что сам хозяин,
И злобой, мщением движим,
Настолько был всегда отчаян,
Чтоб дать понять характер им,

Что сам поджёг свое именье,
(И это было многих мненье),
Чтоб не досталось никому,
Тем боле злейшему врагу.

Сам Троекуров вёл дознанье,
Останки судей уж нашли,
Но от такого опознанья,
К иному выводу пришли:

Не пострадал никто из местных,
А барин — в лес и слуги с ним,
Вполне возможно и уместно,
Поскольку он теперь гоним.

Но скоро и другие вести
Витали вслух по округам,
Они и с правдой и все вместе
Давали пищу всем мозгам.

Округа вся полна разбоем,
Поджоги, зверства и грабёж,
Неслись в округе с жутким воем,
Что жить там стало невтерпёж.

Отряд разбойников на тройках,
Носился лихо по стране,
Дубровский сам держался стойко,
Себе отчёт давал вполне.

И прямо днём по всей губернии
Помещичьи горят дома,
А все дороги и деревни
Под контроль взяла братва.

Но он простой народ не трогал,
Мстил только барам и их «псам»,
И в деле этом был он строгим,
Всегда начальником был сам.

Умом он славился, отвагой,
Великодушием в делах,
И он со всей своей ватагой
Всё время прятался в лесах.

Страдали люди от разбоя,
Дивились только одному,
Не мстил он только лишь тому,
Кто для него — источник горя.

А это был Кирилл Петрович,
Сосед, его заклятый враг,
Хотя он был хороша(я) сволочь,
Не мог ему вредить никак.

Хвалился Троекуров этим,
Он думал, что внушил им страх,
А также тем, как мы заметим,
Держал полицию в деревнях.

Высокомерен Троекуров,
Смех вызывал лишь этот факт,
Но все соседи лишь понуро
Убеждались — это так.

Согласны были, что Покровское,
Где поживиться было чем,
Не трогал он, как колдовское,
Боялся что ли он, зачем?

И каждый раз при новой вести,
Его светился гордый лик,
И раздавались лишь насмешки
В адрес власти, в этот миг.

8

А вот пред нами дочь Мария
В расцвете женской красоты,
Её намерения — благие
И романтичные мечты.

Отец любил аж до безумья,
Но был он с нею всё же строг,
Он угождал ей без раздумья,
Но в тоже время и жесток.

Не зная, как отец воспримет,
Что мыслит, иль свершит она,
Разбра;нит он или обнимет,
А от того была скрытна.

Росла она в уединенье,
Подружек не было у ней,
Редки; были; увеселенья,
Она скучала много дней.

Она читала очень много,
Все книги, где французский дух,
Не мог влиять отец так строго,
Совсем уж был он к чтенью глух.

Была у ней и гувернантка,
Француженка, мадам, Мими,
Хотя была и иностранка,
Её любил отец в тиши.

Но выслана в друго(е) поместье,
Когда скрывать стало невмочь,
Их «бружбы» и её последствий,
Как и с другими также в точь.

Любил её он боле прочих,
Ведь доброй девушкой была,
И мы читаем между строчек,
Ему сыночка родила.

И черноглазый мальчик Саша,
Уже шалун лет девяти,
При нём воспитывался даже,
Считался сыном во плоти.

Хотя в усадьбе тоже схожих,
Поставить если их с ним в ряд,
Полно ребят вполне похожих,
Точь в точь, как барина фасад.

И вот для маленького Саши,
Его любимца во плоти,
Он гувернёра нанял даже,
Чтоб в люди сына возвести.

Учитель нравился патрону,
Тем боле был он сам француз,
Он вёл себя согласно тону,
Хороший у француза вкус.

Представил все он аттестаты,
С рекомендацией письмо,
Служил француз у людей знатных,
В бумагах всё подтверждено.

Одним лишь был он не доволен,
Что молод был французик наш,
Но в этом сам француз неволен,
Имел учителя багаж.

Чтоб по-французски объяснится,
Велел позвать к себе он дочь,
Коль будет с девками резвиться,
Прогонит он француза прочь.

Такой ответ был очень грубым,
И чтобы скрасить суть его,
Она свой взор слегка потупив,
Едва взглянув ему в лицо:

— Отец надеется на скромность,
Достойно чтоб вести себя,
— Я завоюю благосклонность,
Все будут уважать меня,

Сказал хозяин в том же духе:
— Не нужно этого ему,
Он служит делу одному,
Учить мальчишку лишь науке.

Смягчён был перевод слов снова,
От грубых слов её отца:
— Принять учителем готовы, —
Дождался доброго словца.

Отпущен был француз в покои,
Ему назначенные кои.

Француз был безразличен Маше,
Она в нём видела слугу,
Считала, что не дело наше,
Держать таких в своём кругу,

Но вот беда, а он напротив,
Сражён невиданной красой,
Конечно же, и он не против,
Роман крутить со всей душой.

При виде Маши — лишь смущенье
И даже больше — трепет был,
Но никакого удивленья
Во взглядах Маши не открыл.

Был, в общем, ей он равнодушен,
Вниманья не достоин он,
Всегда казался ей он скучен,
А он, напротив, был влюблён.

Однажды дикий такой случай
О нём заставил думать лучше.

Любил забавы наш хозяин,
Одна из них была такой;
Держал покровский этот барин
Медведя для беды людской.

Когда же были медвежата,
В гостиной стравливал он их,
И в дело шли коты, щенята,
Лишь для забав он всех своих.

Когда же подрастали звери,
То травлю в шутки превращал,
Сначала их на цепь сажал,
Потом давали волю «твари».

Утыканную всю гвоздями,
Пустую бочку «с под» вина,
Во двор катили, чтоб она
Была перед его когтями.

Колол себе, конечно, лапы,
Обнюхав прежде сей предмет,
Уже не тихой, громкой сапой,
Толкал сильней себе во вред.

Бросался с рёвом он на бочку,
При этом в бешенство входил,
И лишь тогда поставить точку
В спектакле барин разрешил.

Была ещё такая шутка;
Играл он жизнею людей,
Запёртый в комнате с мишуткой,
Чтоб было всем повеселей.

Не доставал один лишь угол
К стене привязанный медведь,
Голодный зверь стал вдруг реветь
И гостя нашего всё пу;гал.

Метался бедный гость, как в клетке,
Весь исцарапанный, в крови,
Спасаясь от его «любви»,
В одном лишь только узком мете.

Прижавшись, он в углу от страха
Стоял там несколько часов,
А зверь страшнее всех волков
Всё доставал, порвав рубаху.

«Мишутка» в двух шагах от жертвы
Вставал всё время на дыбы,
И, если были слабы нервы,
Ему не миновать судьбы.

Вот этой самой же забавой
Подвергся наш Дефорж, француз,
Как будто на него облаву
Устроить всё на русский вкус.

В «аппартаменты» ко медведю
Затолкан был месье Дефорж;
Свою осуществить идею
Так, не со злобы, просто форс.

Готов месье был к крупным шуткам,
Не пал и духом наш француз,
В зверином облике столь жутком
Медведь почувствовал уж вкус.

Тогда Дефорж достал с кармана
Размеров малых пистолет,
И выстрел сделал «басурмана»,
Чтоб мясо было на обед.

Сбежались все, открыли двери,
Поднялся тут переполох,
Хозяин никому не верил,
И думал, что здесь всё — подвох.

О том, готовится что шутка,
Он думал, что узнал француз,
Чтоб пулю подарить мишутке,
Француз наш был совсем не трус.

Для объяснений сего факта,
На помощь была звана дочь,
Ответ француза — полон такта,
Себе должё;н всегда помочь:

Не дать себя в угоду шуткам,
Посмешищем чтоб быть в селе,
Подобным шуткам, как с мишуткой,
Не оставлять себя в беде.

— Ничто не слыхивал о звере,
Но «пушку» я ношу с собой,
Терпеть обиду не намерен,
Совсем я человек простой.

Иметь мне удовлетворенье
По званию я не могу,
И значит честь всегда свою
Я не пятнаю без зазренья.

Велел ошкурить он медведя,
Но сам хозяин всё молчал,
И к людям обратясь, сказал,
Слова к серьёзному все све;дя.

С тех пор он уважал француза,
Не затевал он шуток с ним,
Связали дружбу крепки(е) узы,
Он стал ему почти любим.

Поступок сей, как гувернёра,
Оставил в Маше чёткий след,
Она же думала без спора,
Что храбрость слугам — это вред.

Что самолюбие и гордость
Присущи только у дворян,
А остальным нужна покорность,
У слуг же гордость есть изъян.

Ему уде;лено вниманье,
С тех пор француз её пленил,
Сносились с полным пониманьем,
Он уваженье заслужил.

У Маши голос слыл прекрасный,
Не чужд Марии был рояль,
И музыки учитель частный
Прекрасно исполнял он роль.

Теперь Дефорж у ней в почёте,
Её учитель он уже,
С ней вместе все они в заботе,
Ей было с ним всегда лучше;.

Всё больше нравился он ей,
Закрыть любви нельзя дверей.

9

Церковный праздник на деревне
С размахом славился всегда,
И как пошло ещё издревле,
Съезжались дружно все сюда.

На этот раз гостей так много,
Что все селились по селу,
Как будто чествуют святого,
Отдав все почести ему.

С утра к обедне возвестили,
И к церкви потянулись все,
В ней беспрерывно всё звонили,
Всем помнить чтобы о себе.

Кирилл Петрович её строил,
Сияла церковь белизной,
Своей отменной новизной;
Он к празднику её готовил.

Предмет заботы генерала
Всё убранство её внутри,
Он много тратил для церкви;,
Она теперь и вся блистала.

Гостей почётных было много,
Не умещала церковь всех,
Не бы;ло выхода иного,
И это был совсем не грех;

Стоять на паперти, в ограде,
Лишь бы причастным быть сему;
И чувство светлое отрады
Объяло всех лишь потому.

Но чтобы началась обедня,
Все ждали только самого,
И не хватало для моленья
Его и только одного.

Но вот приехал он в коляске,
В неё впряжённой шестернёй,
И все торжественно, как в сказке,
И он, довольный сам собой.

Он важно шёл на своё место,
Конечно же, и Маша с ним,
И всем мирянам было лестно,
Все восхищались просто им.

Но взоры всех пленила Маша,
Своим нарядом и красой,
Она ведь героиня наша
В поэме этой непростой.

Обедня и нача;лась сразу,
И певчих слышен громко хор,
И барин сам, как для «показу»,
Поддерживал их пенья ор.

Молился со смиреньем гордым,
И рьяно кланялся земле,
Когда же дьякон гласом громким
Весть подал о зижди;теле.

Воздав хвалу ему навечно,
Что здесь он не жалел средства,
Воздвигнул памятник он вечный
Во имя Господа Христа.

К нему — соседи все с почтеньем,
Он первый целовал сам крест,
И на обед за угощеньем
Потом гостям подал он жест.

Его все суетились слуги,
Десятков восемь всех персон,
И в зале разносился звон
От разговоров и посуды.

Сидели дамы полукругом
В одеждах запоздалых мод,
Их все не выкорчевать плугом,
Те моды стали, как урод.

На них наряды дорогие,
В брильянтах все и в жемчугах,
Изделия на них златые,
Ничто не прятали в чулках.

Уже рассаживаться стали,
И стол уж, наконец, накрыт,
Никто здесь не был и забыт,
Все те, кого сюда позвали.

Хозяин наслаждался счастьем,
Всех видеть у себя гостей,
Но запоздалый гость к ненастью
Привёз с собою новостей.
 
Его дружок Антон Пафнутьич
Ввалился с ходу ко столу;
— Ты что, родимый, аль ты шутишь?
Нарушил трапезу мою.

Не смог «вкусить» мою обедню,
К обеду тоже опоздал,
Иль ты какую нову(ю) сплетню
Дорогой нам насобирал?

— Из дома выехал я рано,
Виновен я, — промолвил гость:
— Но, поди ж ты, такая злость,
Беда постигла меня явно.

Отъехал я-то недалече,
А шина хрясть и — пополам,
Ну что прикажешь, делать неча,
На праздник не везёт же нам.

Пока тащился до деревни,
Пока нашёл я кузнеца,
Кузнец мой — весь старик уж древний,
Возился целых три часа.

Я не осмелился, опасно,
Ехать чрез Кистенёвский лес,
Тогда пустился я в объезд,
Опасней ме;не — это ясно.

— Так ты чего же-то боишься?
Да ты же, Спицын, просто трус;
— Дубровский там же и «укус»,
Ведь от него не утаишься.

Уж шибко крут-то этот малый,
Он спуску никому не даст,
А он с меня, так для начала,
Стори;цею мне всё воздаст.

— За что ж тебе тако отличье?
— Да как за что? За тяжбу с ним;
Я только же для Вас ведь лично
Сказал в суде, как был судим.
 
Что Кистенёвкой не по праву
Владеет он уж с давних пор,
Мои слова и не по нраву
Пришлись ему, решать тот спор.

Мне твёрдо обещал покойник
По-свойски свидется со мной,
А сын его теперь разбойник;
Совсем теряю свой покой.

Боюсь, он сдержит своё слово,
Разграбит полностью меня,
Молюсь, чтоб не лишил он крова,
Чтоб не дошла бы речь моя.

Пока цела ещё усадьба,
Пока разграбили амбар,
Неплохо было мне и знать бы,
Не дай-то бог, как вдруг пожар.

Кирилл Петрович за обедом
Кого-то шуткой задевал,
И он за Спицыным тож следом
Исправнику вопрос задал:

— Скажи-ка, господин хороший,
Ты видно новенький у нас,
Дубровский всех здесь облопошил,
Когда наступит этот час?

Чтоб Вы поймали уже вора,
Не только одного его,
Со всей его бандитской сворой,
К разбою жадной, до всего.

Сидел наш чин с французом рядом,
Исправник первый раз в гостях,
Обвёл гостей трусливым взглядом,
Смутился он на радостях;

С запинкой молвил он при этом:
— Стараемся во всю, — сказал;
— Однако срок ты не назвал,
Здесь Ваша честь, поди, задета.

Да Вам ловить-то и не нужно,
Для Вас он просто — благодать,
Зачем стараться так натужно?
Ведь деньги любят только брать.

Смущённо отвечал исправник:
— То — суща правда, генерал;
Подумали, «хорош» начальник,
И общий хохот по;тряс зал.

— Которы(е) уважают юмор,
Я страсть таких люблю людей,
Ловить ведь можно столько дней,
Пока он сам скорей не умер;

Разъезды, следствия и деньги,
А блага всё идут, идут,
Казну так хорошо гребут,
Её готовы даже съесть бы.

Да, а где же счас Дубровский,
Где видели в последний раз?
Уж этот малый шибко скользкий,
О нём поведает кто сказ?

И вдруг подала голос звонкий
Тут Анна Савишна, вдова:
— Вот в прошлый вторник я сама
Обед с ним разделила «горький».

Памятна была наша встреча,
Он не разбойник никакой,

И помнить буду я навечно
Его поступок дорогой.

Приказчик послан был на почту,
Недели три тому назад,
В деньгах потребность была срочной,
Отправить деньги сыну в град.

Его там содержать прилично,
Сын мой гвардейский офицер,
Ведь дорога-то жизнь столична,
Чтоб он достойно жить сумел.

Но были у меня сомненья,
Разбойников боялась я,
Конечно, были опасенья,
Ограбят вдруг они меня.

Потом подумав, город близко,
Всего каких-нибудь семь вёрст,
Хотя и есть здесь доля риска,
Так может быть и пронесёт.

Дала приказчику две тыщи,
Под вечер он пришёл домой,
Оборван весь и весь в пылище,
Сам еле жив приказчик мой.

И лошадь, деньги и телегу
Ограбили, забрали всё,
Слезами горе я своё
Умыла, мне не до ночлегу.

И в ожидании томимом,
Всю ночь не спала я тогда,
Смогу ль собрать ли я когда,
Так что же будет с моим сыном?

Въезжает вдруг во двор коляска,
Прошла неделя или две,
Сам генерал, как будто сказка,
Тактично входит он ко мне.

Черноволос и смугл, и статен,
Красив, не стар, при бороде,
Изрёк, что прибыл он ко мне,
Он мужа друг, его приятель.

Чтоб не заехать к вдове друга,
Он ехал мимо и не мог,
Я угостила, чем дал бог,
В беседе высказал, что скука,
Его преследует во всём.

Рассказ поведала о горе,
И за беседой всё о том,
Дубровского задели вскоре,
Пришёл ко мне он тоже в дом.

— Мне очень странно слышать это, —
Нахмурился мой генерал:
— А мне-то сказывали где-то,
Что бедных вдов не обирал.

Воруют все под это имя,
Сдаётся мне, что здесь обман,
Проверить бы, быть может сам
Приказчик завладел ли ими?

Хотел взглянуть в лицо построже,
Мне счас бы с ним поговорить,
В беседе с ним определить,
Не заодно ль он с ними тоже?

И вот явился наш приказчик,
Пред ним столь важный генерал,
Над дворней есть он сей начальник,
Был зван зачем, так и не знал.

Когда увидел генерала,
То слова вымолвить не смог,
Ему и память подсказала,
Что встреча — жизни всей итог.

— Тебя ограбил как Дубровский,
Поведай-ка ты, братец, нам,
Куда ты деньги дел, по-свойски,
Когда ты ехал по делам?
 
Во всём сознался же он сразу,
Упал он в ноги перед ним,
Сказал, что жадностью гоним,
Не был вор досель ни разу.

Своих-то грабить не намерен,
Дубровский сам же – офицер,
Остался наш приказчик цел,
Но очень уж он был растерян.

Решил забрать он эти деньги,
Его попутал как бы бес,
Он возвратит всё до копейки,
И что он такой балбес.

— Ответить должен пред вдовою,
Так это даром не пройдёт,
Ведь если дальше так пойдёт…
Сударыня, возьму с собою.

Привязан был приказчик к дубу,
Нашли приказчика в лесу,
Обмякло тело на ветру,
Такого вот я не забуду.

Рассказ все выслушали молча,
Все были им восхищены,
Хотя разбои были волчьи,
Но правды той не лишены.

Все были барышни в восторге,
Героя видели все в нём,
И в спорах всех их, и в их торге
Сходились в мнении одном.

Всех больше восхищалась Маша,
Она ж романтиком слыла;
Вот так и героиня наша
Ему мечты все отдала.

— Так Савишна ты полагаешь,
Что сам Дубровский был с тобой?
Похоже сказки ты слагаешь,
Ведь стиль у дел-то воровской.

От Маши он — пятью годами,
А окромя, был белокур,
А генерал — наперекор,
Был смугл и старше, между нами.

Исправник тут же подал голос:
— Так точно, Вы мой генерал,
И как я давече сказал,
В приметах тоже светлый волос.

И роста среднего он будет,
И лет — так двадцати пяти,
И нос прямой, так бают люди,
И чист лицом, нет бороды.

Примет особых не имеет;
— Ну и приметы же у Вас,
Коль тем предметам будем верить,
Он долго будет грабить нас.

Ты будешь говорить с Дубровским,
Бьюсь об заклад, что три часа,
Но по приметам сим чертовским
Смотреть, при том, ему в глаза;

Не догадаешься, что рядом
Сидит разбойник у тебя;
А между тем, ты всем отрядом
По лесу шасть — его ловя.

Мне подключиться к сей охоте,
Видать придётся самому,
Отряд к опасной сей работе
На первый случай отряжу.

Не трусы, на медведя ходят,
Найду бывалых мужиков,
Сберу я их со всех дворов,
Пусть в роще воровской побродят.

Услышав «друг» Антон Пафнутьич,
Как только, то словцо медведь,
Так словно в ухе его твердь,
Слова мешала чётко слушать.

Рассыпавшись в подобострастье,
Досаду подавив в себе,
Спросил о Мишином несчастье,
Не знавши, будто о беде.

— Здоров сейчас ли Ваш Мишутка? —
Как будто вспомнил он о нём,
О тех «весёлых» с Мишей шутках:
— Так за здоровье Миши пьём?

— Наш Миша умер смертью славной,
Имел достойных он знакомств,
Француз — противник его главный
Не видел с Мишей беспокойств.

За всех отмстил француз наш сразу,
Он не терпел к себе обид:
— Как же, помню я проказу,
Как был я чуть ли не убит.

Мне жаль Мишутку, был забавный,
Такого и не сыщешь счас,
А был он медвежонок славный
И боле нет его у Вас?

Зачем убил мусье Мишутку?
И снова гости сразу все,
Поняв, что то была не шутка,
Рассказ тот вняв навеселе.

Хозяин очень был тщеславен,
Любил вещать всегда он всем,
Что было или, чем был славен,
И он гордился даже тем.

Рассказ тот слушали с вниманьем,
Бросая на Дефоржа взор,
И было трудно с пониманьем,
Держать на людях весь задор.       

10

Старушкам делать было неча,
Под вечер уж начался бал,
И, как привязанны(е), весь вечер
Все сплетни всплыли, кто что знал.

Кто молод, все предалась танцам,
На кавалеров спрос большой,
И наш француз имел все шансы,
Пленял он многих дам собой.

Вальсировал Дефорж и с Машей,
Он был там просто нарасхват,
Со всеми был галантен даже,
Как истинный аристократ.

И только к полуночи ближе
Хозяин танцы прекратил,
Устал и музыку он слышать,
И кушать больше «нету» сил.

Приказ отдал подать всем ужин,
А сам отправился в покой,
Он никому и не был нужен,
Он только подавлял настрой.

А без него пришла свобода,
Мужчины сели подле дам,
Сменилась как бы вся погода,
И спор, и хохот — по рядам.

Сидел, насупившись, на месте,
Один был только молчалив,
Всё время помнил он о мести,
И ел печальный, всё забыв.

Держать боялся деньги дома,
Свою казну носил с собой,
В себе он прятал их укромно,
Случись какой-нибудь разбой.

Суму из кожи под рубахой,
Носил всегда он на груди,
Узнать о том, чтоб мог не всякий,
Теперь сыщи-ка их поди.

Своей такой перестраховкой
Неверие питал ко всем,
Своей задумкою столь ловкой
Боялся спать один совсем.

Искал себе он компаньона,
Чтоб он бы понадёжней был,
Нашёл себе он и партнёра,
Француз Дефорж всем подходил.

В наружности виднелась сила,
И храбрым оказался он,
А коль с медведем смерть сквозила,
Сказался он и не смешон.

Решился спать он лишь с французом,
Просил Антон его о том,
Общенье стало лишь конфузом,
Ах, как жалел же он потом.

Когда же он пришёл во флигель,
Осмотр он учинил ему,
Запоры, окна, как на гибель,
Годились только лишь к тому.

В дверях всего одна задвижка,
А окна все — без парных рам,
Подумал он, вот здесь мне «крышка»,
Когда разбойник влезет к нам,

Пытался он сказать об этом,
Француз Дефорж понять  не мог,
Ещё проблема и со светом,
Да просто здесь какой-то рок,

Когда легли они в постели,
То погасил Дефорж свечу;
— Как Вы огонь тушить посмели? —
Вскричал Пафнутьич в темноту!

— Я не могу же спать без света,
Я спать привык лишь со свечой,
Но не услышал он ответа,
Унял он тотчас гнев весь свой,

Усталость довершила дело,
Антон Парфнутьич замолчал,
Дремать он медленно начал,
Боязнь его уж охладела.

Но пробужденье было странным,
Когда, уснув он крепким сном,
С каким-то замыслом коварным,
Как будто ходит кто по нём.

Тихонько дёргал за рубашку,
Сквозь сон почувствовал, что вор,
Глаза, раскрыв он на распашку,
При свете утра бросил взор;

В глаза проклятому французу,
А он отстёгивал суму,
Задрав ему на теле блузу,
Нацелив пистолет ему.

— Что это сударь, что такое? —
Едва успел произнести;
— Молчать! Лишь дело рядовое
Решил над Вами провести.

Дубровский я, и я — Ваш мститель, —
На чистом русском языке:
— Хотя теперь я и учитель,
Не попадайтесь больше мне.

11

Читатель наш в недоуменье,
Уже давно он хочет знать,
Какое ж надобно уменье,
Учителем в деревне стать.

И не в простой-то деревушке,
А в троекуровском селе,
Он жил там будто бы в ловушке,
Всё время помня о себе:

Что он — француз, не знает русский,
К тому же он ещё — главарь,
Да не какой-то заскорузлый,
А он теперь — бандитский «царь».

Так вот на станции почтовой,

Сидел проезжий — тихий вид,
Он ехать дальше был готовый,
Терпел он множество обид:

Всегда к простым неуваженье:
Ему не дали лошадей,
Для важных лиц, чтобы в мгновенье,
Таких чтоб отправлять гостей.

Вдруг у крыльца коляска встала,
И вышел с коей офицер,
И он походкою усталой…
Но голос чётко прогремел:

— Мне лошадей бы поскорее,
Не будь как мёртвый, да живей!
Сейчас ведь для меня важнее,
Быстрее скрыться от людей.

Не узнаёшь меня ты даже, —
По залу рыщет взад, вперёд:
— Неужто, я не так уж важен,
Тебя нагайка так и ждёт.

А кто такой этот проезжий?
На русского он не похож;
— Француз он, просто он заезжий,
В дома богатые он вхож.

Тогда Дубровский по-французски,
Подробно с ним поговорил,
Служил учителем у русских,
И добрых слов не заслужил.

Он держит путь в село Покровско(е)
С рекомендательным письмом
К нему вниманье очень чёрство,
Чтобы доехать в барский дом.

— Месье,— сказал ему Дубровский:
— Хочу предложить сделку Вам:
Что вместо Вас в село Покровско(е),
Поехать должен буду сам.

Бумаги покупаю Ваши,
Вот десять тысяч Вам за них,
Но чтоб никто о сделке нашей
Не должен знать, кроме двоих.

В Париж скорее возвращайтесь,
Прощайте, дорогой месье,
Свободной жизнью наслаждайтесь,
За вас мы рады будем все.

Поспешно выйдя, сел в коляску
И укатил бог весть куда,
О нём в народе «бродят» сказки,
За справедливые дела.

Так стал в селе он гувернёром
У Троекурова в семье,
Не тешил он себя укором,
Что зваться стал уже месье.

Но больше всех довольна Маша,
Уроки музыки давал,
Успехи героини нашей
Он с нею вместе пожинал.

Рояль освоила отлично,
И пенье удавалось ей,
И вёл себя месье прилично,
Хотя душой привязан к ней.

Его любили в этом доме,
За доброту и щедрость к ним,
А Маша, та была в истоме,
И даже восхищалась им.

Как стал он в доме их учитель,
Уж больше месяца прошло,
И всё-то было хорошо
В селе Покровском, их обитель.

Никто не мог и догадаться,
Учитель скромный, молодой,
Что может в одночасье статься —
Грабитель страшный, просто злой.

Разбой нигде не прекращался,
Села не покидал ни дня,
В округе страх чтобы держался,
Всегда несла б о нём молва.

С виновником его несчастья,
Тот случай свёл его с врагом,
Ещё отец его потом,
Ему грозился поквитаться.

Ему сдержаться было трудно,
Таку(ю) возможность упустить,
Но мысль работала подспудно,
Ему за это отомстить.

А после памятной той ночи,
Собрались гости в общий зал,
Предстать перед хозяйски(е) очи,
Как будто всех гостей он звал;

Должны явиться, как с повинной,
Откушать утренний их чай,
И как бы очередью длинной
Привет отдать им невзначай.

Последним был «дружок» наш Спицын,
Расстроен чем-то и угрюм,
Как будто смел он усомниться,
Что праздник плох, «покинув трюм».

Он бледен был, казалось болен,
Сразил его угрюмый лик,
Хозяин сам уже невольно,
Дивился на его обли;к.

Невнятно(е) что-то бормотанье,
С опаской на француза взгляд,
И спешно завтрака глотанье,
Как пару дней не ел подряд.

Поспешно заказал коляску,
Покинул счас же этот дом,
Скорее вырваться из «сказки»,
Не знал, что делать с этим злом.
 
12

Хозяин весь всегда в охоте,
Как прежде жило всё село,
Француз наш тоже весь в заботе,
Ему ведь с Машей повезло.

Любила наша Маша очень
Уроки музыки вдвоём,
Всё чаще хочет, между прочим,
Блеснуть умением во всём.

А сердце всё влекло к французу,
Нельзя же выдать себя всю,
Нельзя же дать сорваться грузу,
Сказать так просто: «Я люблю».

Она с невольною досадой
Себе отчёт давала в том;
Он тоже чувства за оградой
Держал как будто под замком.

Она скучала без Дефоржа,
Он дельный ей давал совет,
И мысль его всегда пригожа,
Его ей нравился ответ.

Но огонёк любовной страсти
Теплился где-то возле дна,
Ещё не бы;ла влюблена,
Чтоб вспыхнуть при любой напасти.

Но соблюдая к ней почтенье,
Сам был в неё давно влюблён,
Своим служебным положеньем
Ведь был он как бы ущемлён.

Однажды, утром, за уроком
Записку ей он передал,
А сам же, как бы ненароком
Из залы быстро он удрал.

В записке назначалась встреча,
Чтоб срочный тайный разговор,
В беседке, у ручья, под вечер
Им вынести бы на простор.

Ключом в ней било любопытство,
Давно признания ждала,
Но ей бы было неприлично,
Согласье чтоб она дала.

Услышать всё от человека
По состоянью своему…
Нельзя надеяться на это,
Совсем уж было ни к чему.

Пойти решилась на свиданье,
Сомненья были лишь в одном,
Воспримет как его признанье,
И будет с нею что потом?

То с гордым ли негодованьем,
Небрежной шуткою простой,
Иль дружбы с ним увещеваньем,
Согласьем, жертвуя собой.

Но вот они уже в беседке,
Покровом им служила ночь,
И бывшей он своей соседке
Сказал, хотя врага и дочь:

— Вы не должны меня бояться,
Я не француз, Дубровский — я,
Пришёл сюда я объясняться,
Мне боле быть у Вас нельзя.

Я изгнан был с родного дома,
Да, я — несчастный дворянин,
Отец Ваш, этот господин,
Лишил который меня крова.

Но Вам не надобно бояться,
Ни за себя, ни за него,
Конечно, я бы мог и статься
От мщения убить его.

Но я простил, отца спасли Вы,
Уж я планировал поджечь;
Но как же хороши Вы были!
Увидев Вас, решил сберечь.

Вы, как небесное виденье,
Пронзили сердце мне моё,
С тех пор питаю наслажденье,
Но видеть Вас не суждено.

В надежде видеть бело(е) платье,
Бродил я днями по садам,
И Вас в обиду я не дам,
Вы, Маша, просто моё счастье.

Счастливый мыслью: охраняю,
За Вами крался по кустам,
И, наконец, вселился к Вам,
Но роль обидную играю.

И целый месяц в доме Вашем,
Я просто счастлив был всегда,
И помнить буду встречи наши,
Вас не забуду никогда.

Но вынужден сейчас расстаться,
Опасность ожидает здесь,
И прибыл к Вам я объясняться,
Тревожну(ю) получил я весть.

Уже давно люблю Вас, Маша,
Прошу Вас помнить обо мне,
Кончается свиданье наше,
И свист раздался в темноте.

Сказал ей нежно на прощанье
И руку приподнёс к губам:
— В обиду я Вас не отдам,
Но Вы мне дайте обещанье:


Постигнет если Вас несчастье,
Ждать помощи — ни от кого,
Избавлю Вас я от ненастья,
Знать дайте только от чего.

Не отвергайте мою помощь,
Моей сей преданности Вам,
Пристанет к Вам какая сволочь,
Так дам отпор Вашим врагам.

Раздался свист уже раз в третий…
— Скорее дайте мне ответ,
Лишь вымолвите «да» иль «нет»,
Принять все обещанья эти.

— Совет приму, — сказала Маша;
Дубровский скрылся в тот же миг,
У дома появилась стража,
— Ну, слава богу, чуть не влип.

В его дворе народу много,
И тройка у крыльца стоит,
В движенье дом, хозяин строго
Кого-то громко так чистит.

Пыталась незаметно Маша,
Скользнуть по-быстрому в покой,
Кругом стоит «людская каша»,
Нарушен был и весь устой.

Исправник был в дорожном платье,
С оружьем он и ждал конца,
Чтоб взять Дубровского в «объятья»;
В гостиной встретила отца,

— Не попадался ль ей учитель? —
Спросил отец и где была,
Она же вымолвить смогла:
— Да нет — прошла в свою обитель.

Исправник утверждал с напором,
Дубровский — он и есть француз,
Что Спицын рассказал с позором,
Какой он выстрадал «укус».

— Пока не «разберуся» с делом,
Француза я тебе не дам,
А Спицын наболтал нам — срам,
Так это просто пахнет блефом.

Что грабил здесь его учитель,
Как можно верить-то ему,
Ему, и трусу, и лгуну
Да Спицын просто — сочинитель.

Но всем нам он и в тоже утро
Зачем ни слова не сказал,
Сказать же было ведь не трудно,
Зачем так долго он молчал.

— Он клятву дал под страхом смерти,
Так застращал его француз;
— Сначала сам я разберусь,
Уж мне-то на слово поверьте.

Меж тем все поиски напрасны,
Исчез внезапно наш француз,
Но всё равно пока не ясно,
И было чем «подумать» в ус.

Петрович жил в плену сомнений,
Ведь если не виновен он,
То, скрывшись, повод дал для мнений,
Зачем же лезть-то на рожон.

А может быть успел он скрыться,
И кем-то был предупреждён,
А вот как тайну ту добиться,
Пока никто не искушён.

13

В начале следу(ю)щего лета
Настало много перемен,
Читатель явно ждёт ответа
На разворот событий крен.

В верстах так тридцати примерно
От Покровского села,
В поместье площадью безмерной
Судьба Марию занесла.

В поместье там жил князь Верейский,
Он долго заграницей жил,
Бывает так в делах житейских,
Рассеянным немного слыл.

Но в мае месяце вернулся,
Уже, наверно, навсегда.
На скуку он таку(ю) наткнулся,
Зачем приехал он сюда?

На третий день поехал в гости,
Кирилл Петрович — ведь сосед,
Размять немного свои кости,
Как раз застал его обед.

Он выглядел немного старше
Своих пятидесяти лет,
Обычно женятся ведь раньше,
В женитьбе не оставил след.

Кипела жизнь — сплошно(е) раздолье,
Вся жизнь была — сплошной разврат,
Неважно стало и здоровье,
И потому не был женат.

Его наружность столь приятна,
Любезен с женщинами был,
Но поведенье — непонятно,
Скучал всё время и курил.

Кирилл Петрович был доволен,
Что знатный князь — в его гостях,
Он рад и несомненно волен
Поместье чтить на радостях.

Но знатный гость аж задохнулся,
Когда попал на псовый двор,
Он даже в свой платок уткнулся,
Всё время отводил он взор.

И пруд, и липовы(е) аллеи,
И с липами старинный сад,
Ничто не радовало взгляд,
Сады английские — роднее.

Он восхищался всей природой
И для приличия — хвалой,
(Хотя и чуждо всё от роду),
Всё оценил, само собой.

Устал наш князь от посещенья,
Жалел, что начал сей вояж,
Но был он просто в восхищенье
И за обедом пришёл в раж.

Он встретил в зале нашу Машу,
Сражён был князь её красой,
Свою рассеянно ел «кашу»            
И красовался сам собой.

Её был оживлён явленьем,
Веселье наступило враз,
И с правом гостя в положенье
Не прерывал он свой рассказ.

О жизни личной заграницей,
О путешествиях, балах,
О том, что даже ей не снится
В каких он «райских был садах».

И Маше было интересно
Узнать о жизни золотой,
Живя в глуши, что ей известно,
Ведь личной жизни — никакой.

Уже после обеда сразу
Прогулку предложил верхом,
Но князь, ссылаясь на подагру,
Настойчиво просил о том:

Проехаться чтобы в коляске,
И сидя близко рядом с ней,
Себя почувствовать, как в сказке,
Ему так будет веселей.

А по дороге князь Верейский
Её уж заболтал совсем,
Рассказчик слыл он компанейский,
Тем боле, что сидел-то с кем?

И Маша вся была вниманье;
Вдруг он к папаше обратясь:
— Что за сгоревшее то зданье?
Не знал такого отродясь.

Дубровского усадьба это,
Земля теперь считай моя,
А сын его, разбойник этот,
В своей он шайке — голова.

И жив ещё, и он на воле,
И у тебя, князь, побывал;
— Да помню я, что в прошлом годе
Он что-то сжёг, иль своровал.

Знакомство с ним иметь бы ближе,
Хочу иметь я интерес;
— На всю округу мы в «престиже»,
Я не схватил чуть было стресс.

Он под учителем, французом
Жил целый месяц всё у нас,
Себя он показал не трусом,
Но, как учитель — просто класс.

Поведал наш хозяин князю,
Случившийся в семье конфуз,
Что целый месяц и ни разу,
Не знал — Дубровский есть француз.

Историю с сим гувернёром,
Подробно рассказал всю он;
Дубровский, как заворожён,
И в адрес власти он с укором.

Князь был внимателен к рассказу,
Нашёл он это странным всё,
И разговор сменил он сразу,
Он понял — далеко зашло.

Велел подать свою карету,
Домой собрался, возвратясь,
Хозяин гостем же гордясь,
Почёл за честь пристать с советом.

Но князь зачём-то торопился,
Остаться ночевать не мог,
Доволен был и извинился,
И в гости звал к себе, как долг.

Почёл за честь слова те князя,
Хозяин, Троекуров наш,
Вошёл от гордости он в раж,
С любимого конька не «слазя».

Три тыщи душ в его именьи,
Имея званье генерал,
В своём, по крайней мере, мненье
Он равным с ним себя считал.

Уже гостят в его поместье
Два дня спустя отец и дочь,
Собрать именья бы вместе,
Уже и в мыслях он не прочь.

Чем ближе гости всё к именью,
Он любовался всем и вся;
Его крестьянские селенья,
И даже чистые дома.

Господский дом его из камня,
Как в стиле замков англичан,
Лугов зелёных ярко(е) пламя,
Коров швейцарских караван.

И парк, раскинувшись круг дома,
Манил прогулки совершать,
Гостей всегда влекла истома,
В раю земном здесь побывать.

И стол накрыт в прекрасной зале,
И князь гостей подвёл к окну,
И вид с окна и даже дале,
Дополнил эту красоту.

Пред ними протекала Волга,
На ней покоились суда,
Казалось, что плывут так долго,
И не поймёшь, какой куда.

Когда же осмотрев картины,
Осмотр всех поразил гостей,
Его прекрасные все вина,
Смелей их сделал, веселей.

И каждую свою картину,
Подробно объяснял ей князь,
И он искал незриму(ю) связь,
«Связать эпоху паутиной».

Была в восторге наша Маша,
Свободно вся вела себя,
Да плюс обеденная «каша»,
Расплавили крупинки льда,

Что вечно сковывали чувства,
Не знала многого она,
Одна всё время потому что,
Всегда развлечься так ждала.

Питьё кофея наслажденье
В беседке редкой красоты,
У озера стоит строенье,
С водой природной чистоты.

Оркестр заиграл внезапно,
С гребцами лодка в числе шесть
К беседке подплывала плавно,
Как будто отдавая честь.

Не только было всё катанье,
Плывя к отдельным островам,
По островам идёт гулянье,
Не скучно чтобы было Вам;

В одном — нашли они статую,
В другом — заброшенных пещер,
Реликвию ли дорогую;
И князь всегда давал пример,
Объясняя их значенье,
Получая наслажденье.

Она с девичьим любопытством,
Всё возбуждалась каждый раз,
Когда, минуя он бесстыдство,
Скрывал несказанно(е) подчас.

Бежало незаметно время,
Смеркаться начало уже,
Прогулок всех как будто бремя
Росло у всех почти в душе.

Любезен князь бывал с гостями,
Их в доме ждал уж самовар;
На свет тащил, как с потрохами,
Своё именье, как товар.

Просил он Машу быть хозяйкой,
Поскольку сам он холостяк:
— Ты, Маша, чай поразливай-ка,
Я расскажу пока пустяк.

В тиши вечерней грянул выстрел,
Ракета взвилась прямо вверх,
Все на веранду вышли быстро,
Накинул шаль он Маше сверх.

Огни цветные беспрерывно,
То перед домом — фейерверк:
Колосьями взлетали вверх
И гасли как-то так надрывно.

А новые неслись за ними
Фонтаном, пальмами, дождём,
Сплошным потоком были зримы,
Вертелись будто колесом.

Ах, как же восхищалась Маша,
И князь с ней рядом радый был;
— Поездка вся удалась наша,—
Отец так Машин оценил.

Затем последовал и ужин,
Почти такой же, как обед,
И стало ясно, князю нужен
Зажечь в глазах у гостя свет.

Ночёвка в спальнях специальных,
На утро — снова за столом,
Прощание с официальным
Приглашением в свой дом.

14

Грустила, вышивая в пяльцах,
Мария, сидя под окном,
Вдруг прямо шлёпнулось на пальцы,
Письмо, как будто снежный ком.

Его раскрыть и не успела,
Была звана сейчас к отцу,
Видать какое срочно дело,
Спокойный вид придав лицу.

Князь удостоил посещеньем,
Кирилл Петрович — не один,
Желанный в доме появленьем,
А князь всегда был господин.

Верейский встал навстречу Маше,
И молча, поклонился ей,
Он в замешательстве был даже,
Её душою жаждал всей.

— Скажу тебе я Маша новость,
Она обрадует тебя,
Сказать бы, если так на совесть,
То князь, давно тебя любя,

Руки твоей сейчас он просит;
Он очарован весь тобой,
Тебя он высоко возносит,
И назовёт своей женой.

Смертельно побледнела Маша,
Молчала, как, остолбенев,
В её главе такая каша,
Наверно, ум окаменел.

Князь взял красавицу за руку,
Спросил: «Согласна ли она?»
Но на лице увидел муку,
Она такого не ждала.

— Она, конечно же, согласна, —
Ответил за неё отец:
— Сказать же трудно слово гласно,
С тобой пойдёт и под венец.

Вы будьте счастливы на веки,
Целуйтесь дети прямо счас,
Теперь Вы оба мои дети,
От всей души я «здравлю» Вас.

Но молча, всё стояла Маша,
Князь только руку целовал,
Слезами всё лицо умазав,
Её весь вид ответ давал.

— Ты осуши-ка свои слёзы,
Иди-ка Машенька к себе,
Девицам только снятся грёзы,
Лица уж «нету» на тебе.

Они все плачут при помолвке,
У них уж так заведено,
Но в этом плаче мало толку,
А мной давно всё решено.

Слезам своим давала волю,
Закрывшись в комнате своей,
Чтоб быть у старика женою,
Ведь князь стал ненавистен ей.

Объята вся она отчаньем:
— Сего не будет никогда,
С Дубровским ли моё венчанье,
Иль лучше монастырь тогда.

Читать письмо хватилась жадно,
Вдруг вспомнив тут же о письме,
Быть может всё поможет мне,
Оно в беде ведь может важно.

Лишь пару слов там было в тексте:
«Часов так в десять, в прежнем месте».

15

И лёгкий ветр повеял к ночи,
Луна всем светит, ночь тиха,
И шорох слышен чуть слегка,
Деревьев запах веет сочен.

Почти «столкнулася» с Дубровским,
В беседку проскользнув, как тень;
— Нельзя встречаться нам в Покровском,
Я знаю всё, нам страшен день.

Когда Вам будет очень плохо,
Сказать должны и дать мне знать,
Как жить мешать Вам будет кто-то,
Меня на помощь Вам позвать.

— Но как в моём Вам положенье,
Свою защиту применить;
— От ненавистного решенья
Могу вообще освободить.

Вам князя тронуть даже пальцем
Ни в коем случае нельзя,
Никто не должен быть страдальцем,
Прошу, коль любите меня,

— Его не трону, Ваша воля,
Обязан жизнью Вам Ваш князь,
Но как спасти мне Вашу долю?
Отец и князь сплели уж вязь.

— Надеюсь тронуть я слезами,
Меня он любит, хоть упрям,
Но если честно, между нами,
Себя так просто не отдам.

— Вы не надейтесь по-пустому,
Вам не разжалобить его,
Ведь он считает по-простому,
Капризы Ваши — лишь ничто.

Что брак затеян по расчёту,
Ведь это ясно людям всем,
Чтоб жить богато, без заботы,
Чтоб Вы княгиней стали с тем.

Под власть стареющего мужа,
Насильно втянут под венец,
Всему настанет и конец,
А счастье Ваше им не нужно.

— Тогда женою буду Вашей,
Тогда Вы явитесь за мной;
— Но как создам я счастье наше?
Хотя Вы ангел Маша мой.

Живу давно я вне закона,
Сейчас — я бедный дворянин,
За нами вечная погоня —
А если буду не один?

Со мною не найдёте счастья,
Я лишь желаю счастья Вам,
Князь —  стар и быть любви ненастью,
В мужья Вам тоже не отдам.

Идите снова Вы к папаше,
Бросайтесь в ноги Вы ему,
Чтоб не сломал судьбы он Вашей,
Богатство Вам мол не к чему,

Найдёте страшную защиту…
Коль будет он неумолим,
Он Вам причинит лишь обиду
Своим решением таким.

Но, как и это не поможет,
Закрыл руками он лицо,
Казалось, и дышать не может;
— Так вот дарю я Вам кольцо.

Решитесь, коль моей защиты,
Кольцо положите в дупло,
И Вы не будете забыты,
Другого если не дано.

Он обнял Машу на прощанье,
Она — заплаканная вся:
— Твоё мне дорого признанье,
Ты, Маша — просто жизнь моя!

Её, целуя, он покинул,
Как будто в ночь он просто сгинул.

16

А весть о княжеской женитьбе
Мгновенно превратилась вслух,
Осталось Маше только выть бы,
Но слухи замыкали круг.

Но для ответного отказа,
Тянула Маша этот день
И не сказала «да» ни разу,
Бродила в доме, словно тень.

В молчанье видел он согласье,
Князь о любви не хлопотал,
Он не откажется от счастья,
Он был богат и твёрдо знал.

Но вот пришло вдруг и признанье,
С отказом прислано письмо,
Но не пропало в нём желанье,
Его не сильно обожгло.

Ускорить надо эту свадьбу,
Решил он твёрдо для себя,
И от того в свою усадьбу,
Невесты чувства все щадя,

Он вызвал будущего тестя,
Ему он показал письмо,
Просил его не делать «чести»,
Не оглашать пока его.

Он тоже грезил о согласье,
И был, конечно же, взбешён,
Ускорить полученье счастья,
Решился по причине он.

Одобрил князь его решенье,
Назначить свадьбу через день,
Ждала она того мгновенья,
Ходила Маша словно тень.

Визит нанёс своей невесте,
Подлив в проблему и огня:
— Отказ Ваш мне совсем не к месту,
И к Вам приехал я не зря;

Не в силах с этим согласиться,
Лишиться Вас мне тяжело,
В могилу что ли мне ложиться,
Отказ Ваш — будто всё равно.

Терпенье мне снискать же Ваше,
Надеюсь, я найти потом,
Не разрушайте счастье наше,
Женой войдите Вы в наш дом.

Уехал он к себе в поместье,
Её с почтеньем целовав,
Ни слова боле не сказав:
С её отцом решили вместе,
Ускорить свадьбу эту с князем,
Он клятвой с «тестем» уж связан.

Как только отбыл князь в именье,
Отец зашёл в покои к ней,
И твёрдо высказал решенье,
На завтра быть готовой ей.

Залилась Маша вся слезами,
Прильнув к ногам её отца;
— Он старше многими годами,
Я не желаю с ним венца!

— Да что же значит-то всё это,—
С угрозой вскрикнул тут отец:
— Теперь же честь наша задета,
Как не желаешь под венец.

Была же ты во всём согласна,
Раз ты молчала до сих пор,
Отказ даёшь ему напрасно,
Теперь-то что же за укор.

Себя дурачить не позволю,
Так дело просто не пойдёт,
Выходит я тебя неволю,
А князь всё это время ждёт.

Морочить голову негоже,
У нас с ним сговор уж давно,
И оговорено всё тоже,
Всё нами с ним и решено.

Но Маша вторила всё снова:
— Да не губите Вы меня,
Идти я замуж не готова
И не хочу я, не любя.

Меня толкаете к несчастью,
Вам будет грустно без меня,
— Я лучше знаю, что для счастья
Девицам нужно для житья.

Уже чрез день и будет свадьба,
Не лей напрасно своих слёз,
Они некстати даже как бы,
Не нужно мне твоих заноз.

— Сгубить меня, Вы что ль решились,
Найду защиту я тогда,
Видать, Вы с князем сговорились,
Не дам в обиду я себя.

— Нашёлся вдруг тебе защитник,
Грозится вдруг мне дочь моя,
Да кто ж такой этот зачинщик,
Да кто ж защитник у тебя?

— Дубровский, — отвечала Маша,
Уже отчаявшись совсем;
— Добро, — сказал он: воля Ваша,
А я запру тебя меж тем!

Сиди, покамест здесь до свадьбы,
Не выйдешь с комнаты своей,
Тебе арест в «подарок» как бы
И запер за собою дверь.

Облегчила немного душу,
Сказав так прямо всё отцу,
Теперь ход надо дать кольцу
И больше никого не слушать.

Увидеться желала снова,
Опять чтоб дан бы был совет,
Но снова Маша не готова
Конечный дать ему ответ.

Сама ходила на свиданье,
Но заперта была на ключ,
Поняв она, что с запозданьем
Мелькнёт её надежды луч.

Недвижно глядя она в небо,
Уснула Маша пред окном,
Будто князь и вовсе не был,
И снился ей прекрасный сон.

17 

Проснувшись, мыслью было первой,
В дупло отправить то кольцо,
Но обстановка была нервной,
Доставить как его должно.

Она была же под арестом,
Как под охраной, взаперти,
И не могла сойти ни с места,
И не могла теперь уйти.

Но вдруг в окошко так легонько
Ударил камушек так звонко;
А это братик её Саша,
Зная, что в опале Маша,

Он тайны(е) давал ей знаки;
Вот так решил он ей помочь,
Ведь в ссоре же отец и дочь,
Она всегда ждала атаки.

Она окно открыв поспешно,
Спросила быстро у него;
— Играешь ты ли так потешно,
А может, хочешь ты чего?

— Пришёл узнать к тебе сестрица,
Не надобно ль чего-нибудь?
На Вас ведь папенька сердится,
Так вот я и успел смекнуть;

Могу помочь Вам чем угодно,
Ведь Вас я искренне люблю,
Не будет даже неудобно,
И может, в чём-то пособлю.

— Спасибо, Сашенька, ты знаешь
С беседкой рядом дуб с дуплом?
Кольцо вот это ты доставишь,
Но только быстро и бегом.

Тебя не видел чтоб никто,
Держи, — и бросила кольцо.

Исполнил порученье Саша,
И повернул было назад…
Хотел обрадовать он Машу,
И несказанно был он рад.

Но вдруг оборванный мальчишка,
Какой-то рыжий и косой,
Подходит к дубу, как воришка,
И сразу он — в дупло рукой.

Как коршун, бросился барчонок,
Вцепился мёртво он в него,
Хотя и мал был, как волчонок,
Но не пугался ничего.

— Оставь кольцо, ты заяц рыжий!
Кричал наш Саша на весь сад:
— И верю я, что это ты же,
Хотел разграбить этот клад.

Но крепко держит вора Саша,
И, получив удар в лицо,
— Сюда, на помощь, это — кража,
Кричал Сашок во всё горло;.

Но рыжий старше и сильнее,
Он сразу повалил его,
Но тут и в вора самого,
Рука вцепилась тяжелее.

Оторван рыжий был от Саши,
Степан, садовник, подоспел,
Побег пытался сделать даже,
Сбежать наш рыжий не успел.

Был связан и в село доставлен,
Попался рыжий не к добру,
И пред хозяином предстал он
Как в самый раз тут, по утру.

Спросил Петрович у Степана:
— Что здесь за фокусы с утра?
Ведь нам от рыжего болвана,
Я вижу, что не ждать добра.

Зачем же с этим косоглазым,
Сашок, связался просто ты,
Решали вместе Вы с ним разом
Какие общие мечты?

— Он из дупла украл ту штуку,
Кольцо, — но Саша был смущён;
— Дупло, кольцо — какая шутка,
И Маша здесь вообще причём?

Раскрыть ему чужие тайны:
Дала мне Маша то кольцо,
Смущён был Сашенька наш крайне,
Он понял, что — не хорошо.

Но после долгих запирательств
И наказания, угроз,
Отцовских крепких всех ругательств,
Всё рассказал отцу всеръёз.

— Кольцо сестрица его, Маша,
Ему вручила снесть в дупло;
Её любимый братик Саша
Отнёс с охотою его.

— А рыжий пойман был как вором,
Хотел ограбить этот клад,
Я дрался с ним, аж до упора,
Чтоб всё пошло у нас на лад.

— С тобой мне всё уже понятно,
Теперь ты, рыжий, отвечай,
Ты чей? Да сказывай мне внятно,
В саду что делал невзначай?

— Малину крал, — и не смутился,
И без смущенья так стоял,
Как будто казус не случился,
Кольца он будто бы не брал.

— Так ты сознайся лучше сразу,
Малина что, растёт в дубах?
Косишь ты, малый, и не глазом,
Отдай кольцо, не будь дурак!

Сознайся, так я сечь не буду,
И на орехи ещё дам,
И случай вовсе я забуду,
Тебя не выдам, не продам.

Молчал наш рыжий, и — ни слова;
И принял вид он дурачка;
— Добро, — сказал, — не у такого
Рога ломали у бычка.

Запри Степан его покрепче,
Стеречь его бы нам ловчей,
Чтоб нам потом всем было легче,
Всю правду выжать поскорей.

Исправника позвали срочно,
Но мыслил он ещё и сам;
«Так значит дочь и — это точно,
С Дубровским ввязла по делам.

И рыжий ждёт уже допроса,
Исправник тоже во дворе,
И нет для барина вопроса,
Уверен твёрдо он в себе.

Что пойман им уже Дубровский,
Поведал чину свой рассказ,
И только лишь ему по-свойски,
Даёт, как другу, он наказ.

Закончить всё благое дело,
Уже ведь пойман им связной,
И действуй, друг мой, теперь смело,
Любуйся им, вот он какой.

Исправник слушал со вниманьем,
Всё время глядя — как связной,
По виду — весь в непониманьи,
Он только парень озорной.

Исправник умный был мужчина,
Он думал быстро, что к чему,
В насилье не найдёшь причину,
И делу вред внесёт всему.

Один оставшись с генералом,
Решил он парня отпустить,
Но чтоб не просто так, задаром,
А дальше, всё за ним следить.

— Сослать тебя ли в поселенье,
Или сажать совсем в острог,
Тебе я выпросил прощенье,
Вступился я, он очень строг.

Ты барину будь благодарен,
Да не имей привычки сметь,
Малину рвать, предмет украден,
Запомни это, парень, впредь.

В свою родную Кистенёвку,
Бегом пустился рыжий прочь,
Поведать там про обстановку,
Ведь крайне нужно было вточь.

18

Готовка всех и вся к венчанью,
Весь дом в движенье, суета,
Она пред зеркалом сидя,
Рядили Машу на прощанье.

Княгиней наша Маша станет,
Пройдёт всего лишь один час,
Она, пока что, вот сейчас,
Уже пред алтарём предстанет.

Сидит она в своей уборной,
На ней уж свадебный наряд,
Молчит она, но всё упорно
К ней мысли лезут все подряд:

— Но, где же этот мой спаситель?
Ведь знак тревоги подала,
Ужель отец мне повелитель?
Такого я и не ждала.

Но вот уже и всё готово,
Карета подана к крыльцу,
Не будет ли конца другого,
И веры нет тому кольцу?

Отец благословил невесту
На новый жизненный редут,
Она же — не находит места,
Её желаний не поймут,

И снова просит о пощаде,
И снова у отцовских ног,
Отец неумолим и строг,
Он к дочери, своей отраде.

Внесли служанки в ту карету,
Её без чувств уже почти,
Её мечты кану;ли в лету,
Ей от судьбы и не уйти.

Людей сразила её бледность,
У церкви ждал её жених,
(Лишь рад он был из них двоих),
Её ж желание — не редкость:

Как за нелюбого мужчину,
Когда неволили невест,
Невесту старцу как подкинув,
А дальше — бог один лишь весть.

А в церкви холодно и пусто,
Закрыли сразу же и дверь,
Священник местный очень шустро
Венчал хозяйскую здесь дщерь.

Ничто не видя и не слыша,
Она была вся не своя,
Её сознание колышет,
Одна лишь мысль её, свербя:

— Куда девался мой спаситель,
Как бросить мог её одну?
Теперь навек её обитель
Именье князя; всё ко — дну.

«Подарен» поцелуй ей князем,
Обряд окончен, он — как дань,
Чуть не упала она наземь,
Как кем-то загнанная лань.

Опять, держа её под руки,
Посажена в карету вновь,
Нача;лись для неё все муки,
Испортили её всю кровь.

Карета мчалась в их именье;
Проехав вёрст так с десяти,
Как вдруг случилось приключенье:
Слышны погони уж крики;.

Толпа людей вооружённых,
Карету плотно взяв в кольцо,
Хозяев испугав законных,
Предстало в маске вдруг лицо:

— Свободны Вы и выходите!
— Что это значит, кто такой?
— Дубровский я, ведь Вы хотите
Знакомство с ним свести порой?

Но князь не робкого десятка,
Возил с собой он пистолет,
На всякий случай, для порядка,
Как какой-нибудь пакет.

Успел он выстрелить в ту маску,
Дубровский ранен был в плечо,
Второй он вынул, как запаску,
И бой гремел уж горячо.

Но выстрелить ему не дали,
С кареты вылетел он вон,
Ножи над ним уж засверкали,
Его раздался громкий стон:

— Не трогать, — крикнул вдруг Дубровский,
— А вы свободны счас сполна;
Хотя и подвиг был геройский,
Но не была его вина.

— Но нет, — сказала, — уже поздно,
Уже я венчана — жена,
Я ждала Вас сколь это можно,
Спасенья всё же не нашла.

— Но приневолены Вы были
И согласиться не могли;
— Я согласилась, иль забыли,
Не помогли, с ума свели.

— Теперь князь — муж, спектакль окончен,
Освободить прошу я нас,
Другой путь для меня порочен,
Дорогу дайте нам сейчас.

Но раны боль, души волненье,
Лишили атамана сил,
К тому ещё его раненье…
Не стал уже Дубровский мил.

Но что он делать будет с Машей,
Когда бы ей свободной стать?
В его погрязнет она «каше»,
Что сможет в жизни он ей дать?

Упал он, но отдал команду,
Дорогу дать, не трогать всех,
А сам подумал: свою банду
Распустить уже не грех.

19

Гнездо разбойничье иль база,
В дремучем спрятана лесу,
И скрыта от людского глаза,
Понятно, что «не на носу».

В лесу, на узенькой полянке
Возведён был укрепрайон,
И вал, и ров, и три землянки,
Вот весь разбойный бастион.

А на виду стояла пушка,
Укрепрайон был слишком слаб,
А пушка та, словно игрушка,
Пугать бы ею только баб.

В землянке, устланной коврами,
Трюмо для дамы, туалет,
Всё приготовлено для дамы,
«Немного краше был бы свет».

Лежал же сам он на кровати,
И книгу он держал в руке,
Такие были их полати
В походной жизни, налегке.

Как вдруг, по лагерю тревога,
Мелькнув так быстро, словно тень,
«Проснулась» как бы вся «берлога»,
Прощай теперь сей мирный день.

Все во дворе собрались скоро,
И все уже стоят «в ружьё»,
Его команда от дозора,
Одно сплошное мужичьё.

Доклад дозорных был короток;
В лесу солдаты, к нам идут,
Команда есть «закрыть ворота»,
А пушку к бою, взять редут».

Коснулась всех почти мгновенно,
Но каждый своё место знал;
И вскоре полк солдат, примерно,
Стремглав бежит на этот вал.

Дубровский сам стоял у пушки,
И первый выстрел сделал он,
Как из ружья, и через мушку,
И враг был метко поражён.

Но выстрел пушки, как затменье,
Принёс смятенье в стан врагов,
Весь ход переломив сраженья,
Хотя солдаты взяли ров.

Но офицер видать был храбрым,
Сам смело бросился вперёд,
Чтоб показать солдатам бравым,
Сломить ход боя весь черёд.

Бой рукопашный завязался,
Солдаты на валу уже,
Дубровский всё ж не растерялся
И, чтобы стало не ху;же;

Убил он тут же офицера,
Решило это и весь бой:
И больше не было примера,
Кому вести их за собой.

Дубровский одержал победу,
Но понял он уже давно,
Чтоб не накликать боле беду
Сейчас же им и решено:

Опасность очень уж большая,
Распустит тут же свой отряд,
И больше, разуму внимая,
Чем дальше — лучше тем навряд.

Собрал он всю свою дружину,
Сказал, покинет навсегда,
И Вам советую я сгинуть,
А жить разбоем — никогда.

Никто не знал, куда девался,
Исчез бесследно атаман,
Иль за границу он подался,
А может быть и то обман.

Январь 2012






 



 









 
 










      





 




 








 


 















 








 
 

   


 















 Дубровский
( по А.С.Пушкину)
  (второе издание)

1

Кирилл Петрович Троекуров
Богат и знатен родом был,
Но вёл себя, как «Самодуров»,
С таким он званьем просто жил.

Кичился он своим богатством,
Хвалили все его во всём,
Всегда хвалился русским барством
В селе Покровское своём.

Обласкан был своей он властью,
В деяньях рушил он всю грань,
Любил в делах подобострастье,
Ему в подарок данну(ю) дань.

Готовы тешить барску праздность.
Всегда гостями полон дом,
И неизведанную странность,
И поощряя буйство в нём.

Он  был совсем необразован,
Хотя и был он генерал.
Всем окруженьем избалован,
Пороки худшие вобрал.

Порывам пылкому же нраву
Он волю полную давал,
Свершал деянья не по праву,
И от обжорства он страдал.

Но был физически он крепок,
Всё время был навеселе,
Держал гарем в шестнадцать девок,
Заняты рукодельем все.

Все жили в флигеле отдельном,
Где двери были на замках,
Ключи носил с собой нательно,
Чтоб не попасть ему впросак.

Затворницы все молодые
Гулять — лишь под надзором — в сад,
И, вспоминая дни былые,
Их замуж «гнал» не всех подряд.

На место их идут другие,
Его пополнить чтоб гарем,
Крестьяне же и дворовые,
Всегда довольны были тем;

Его тщеславились богатством,
Гордились славою его,
Хотя и слыл он своенравством,
И строгость в «плен» брала всего.

Он постоянно был в разъездах
По всем владениям своим,
И в длительных пирах и действах,
В проказах, выдуманных им.

В проказах жертвою бывали
Обычно, кто ему знаком,
Но и друзья не избегали,
Тот, кто был участью влеком.

Но исключеньем слыл Дубровский,
Поручик гвардии отставной,
Соседом был села Покровско(го),
И был он там, ну, как родной.

Они служили где-то вместе,
Его всегда Кирилл ценил,
За то, что он без всякой лести
Всю правду-матку говорил.

Друзья расстались и надолго,
Отставку «взял» Дубровский вдруг,
Всегда считал он своим долгом,
( И это знали все округ);

Дела поправить в их именье,
В нём поселиться он решил,
Но из-за средств тех неименьем,
Он просто бедно там и жил.

Вот как-то раз Кирилл Петрович,
Хотел ему кой чем помочь,
Его взыграла тут и совесть,
И гордость гнала помощь прочь.

В отставке — тоже Троекуров
Спустя совсем немного лет,
Его паршивый слишком норов,
Увидел генерала свет.

Они обрадовались встрече,
Бывали вместе каждый день,
Именья были недалече,
И им совсем не было лень;

Заехать запросто друг к другу,
Они болтали обо всём,
Хотя Кирилл во всей округе
В визите не нуждался том,

Они ровесниками были,
Женились оба по любви,
Но вскоре оба овдовели,
И дале, жили всё одни.

Дубровский младший жил в столице,
Его единственный был сын;
Имел Петрович дочь девицу,
И жил, конечно, не один.

И часто повторял хозяин:
—Послушай-ка, сосед, мой брат,
Нам твой Володька был бы славен,
С охотой был бы я твой сват.

Отдал бы за него я Машу,
И породнились мы б с тобой,
Они украсят жизнь всю нашу,
Нам позавидует любой.

— Володька не жених Марии,
Он им не может быть никак,
За это чтобы не корили,—
Держал ответ Дубровский так:

— Жена нужна ему из бедных,
Володька бедный дворянин,
Чтоб в доме был он господин,
А не слуга бабёнки вредной.

Согласье было между ними,
Хотя и беден был сосед,
Всегда он мненьями своими
Шёл против, не боялся бед.

Всех удивляла смелость эта,
Никто ведь возражать не смел,
А для других же было вето,
Никто перечить не посмел.

Случилось так у них однажды,
Что дружба кончилась у них,
Врагами стали они каждый,
Вражда пленила их двоих.

Для барина в своём именье
В далёкие те времена,
Всегда охота — развлеченье,
Да и не только та одна.

Всегда охота — выезд целый,
Легенды все о нём текли,
К нему готовка столь умела,
Охотно всех туда влекли.

Приказ был накануне отдан,
Готовым быть к пяти утра,
Давно порядок был там создан:
Не быть без кухни и шатра.

Обед чтоб прямо на природе,
Свершался им в кругу друзей,
Потом молва в честном народе
Текла о нём в округе всей.

Давно хозяин пред охотой
Завёл обычай свой такой,
Осмотр чтоб псарни — всей заботой
Он вёл с гостями не простой.

Гордился он своею псарней,
Не псарня, а собачий парк,
Ничто ему не было славней,
Осмотр чем в псарне всех собак.

Собак же тех уже пол тыщи,
Там всяких гончих и борзых,
Живут они людей почище
И пункт леченья для больных.

Для них  — отдельный даже лекарь,
Родильный обустроен бокс,
Хозяйский у них повар-пекарь,
Всё требует собачий спрос.

Должны все гости восхищаться
Такою псарнею его,
Один Дубровский возмущался,
Был хмур, молчал ото всего.

Он тоже был охотник ладный,
В охоте понимал он толк,
Своя же псарня — неприглядна,
Смотрел завистливо, как волк.

Ну что ты хмуришься Андрюша,
Иль псарня вся не по душе:
— Она чудна, но я «пекуся»,
Живётся людям всё хуже.

— Мы на житьё здесь не в обиде,
И надо нам сиё всем внять,
Так и иной ту псарню видя,
Мог бы усадьбу променять;

Любую выбрать здесь конурку,
Теплей здесь будет и сытней,—
Ответил быстро как бы в шутку
Один из псарей, что был в ней.

Мысль дерзкая была холопа,
Ответом был всеобщий смех,
Хоть шутка и была не плоха,
Потешил сей холоп уж всех.

Но все при;нуждены смеяться,
Она годна для всех гостей,
Решил Дубровский отмолчаться,
Он из гостей был всех смелей.

Когда же сели все за ужин,
Дубровского и след простыл,
Он на охоте очень нужен,
И Троекуров тут вспылил.

Догнать велел «свово» он друга,
Ведь без него — охоты нет,
Об этом знала вся округа,
Померк охоты самый цвет.

Посланец тот вернулся вскоре,
Сказал, что он и не придёт,
Кирилл Петрович молвил: « В ссоре
С ним буду, коли не поймёт».

И послан был курьер тот снова,
Соседа-друга известить,
Приехал к ночи чтобы скоро;
Себе велел постель стелить.

Приехал ли уже Дубровский? —
На утро первым был вопрос,
Письмо ответом было свойским
На его хозяйский спрос.

В Покровском не бывать отныне,
Причину дал на свой отказ,
Того псаря прислать с повинной,
Пока не будет Ваш приказ.

Давно не был Петрович в гневе,
Такого он стерпеть не мог:
— Он что, приказывает мне ли,
Людей своих чтоб не берёг?

Да знает он ли, с кем связался!
Вот я ж его… Постой-ка, брат,
Так значит, ехать отказался,
Так чудно, что ты мне не сват!

И, как обычно, на охоту,
Он ехал с пышностью своей,
Но, несмотря на все заботы,
Успехов не нашёл он в ней.

Обед пришёлся не по нраву,
Бранил подряд он всех гостей,
И, не имея на то права,
Домой поехал средь полей;
Полей Дубровского, соседа,
Ему с досады сделать вре;да.

А время шло, вражда окрепла,
Дубровский в гости не «езжал»,
Надежда примиренья блекла,
А сам по другу он скучал.

Он изливал свою досаду,
Ругаясь, как мужик простой,
По всей округе теперь кряду
Считали, пахнет здесь войной.

Однажды объезжал владенья,
Услышал стук он топора,
Дубровский был в недоуменье,
Уж слишком ранняя пора.

Он поспешил в любиму(ю) рощу,
Покровских мужиков застал,
И поступил он с ними жёстче,
Плетьми двоих он наказал.

Изъял трёх лошадей в добычу,
И был отменно он сердит,
Ведь раньше никогда, обычно,
На лес не зарился бандит.

Он понял всё, в разладе дело,
Они смекнули, что к чему,
И от того они так смело,
Поехали рубить к нему.

Петровича повергнул в ярость
Об этом слух, и в тот же день,
Соседа проклинал он наглость,
Метался в доме словно тень.

Хотел напасть на Кистенёвку,
В порыве гнева так решил,
Но стало вдруг ему неловко,
Уже потом он чуть остыл.

Шагая взад, вперёд по зале,
Пролётку разглядел в окне,
Из коей человек в камзоле,
К приказчику шёл во дворе.

Он по фамилии — Шабашкин,
Знал заседателя он в нём,
Налил ему стакан «злой бражки»,
Велел позвать его он в дом.

— Явился ты уж очень кстати,
Зачем пожаловал ты к нам?
— Кому-нибудь что передать ли,
Я в город еду, нужно ль Вам?

— Вот выпей водки и послушай,
Так дело есть мне до тебя,
Сосед был другом у меня,
А счас, он стал уж непослушный.

Хочу забрать его именье,
Когда-то относилось к нам,
Но гложет вечное сомненье,
Хотел бы уточнить я сам.

Купил мой предок у кого-то,
И продал он его отцу,
Придраться бы к покупке строго,
Вернуть имение истцу.

— Продажа, верно, по закону,
Мудрёно дело, генерал,
Вот если б он нам показал
Бумаги для решенья спора.

— Но документы все сгорели,
Вот в том то этака беда;
— Ну что, ж Вам лучше, вот тогда
Законом мы и овладели.

— Надеюсь на твоё усердье,
Тебя я лично награжу,
Стоит мне в горле милосердье,
Пора кончать мне с ним вражду.

Шабашкин принялся за дело,
Исправным он юристом слыл,
И дело вёл он столь умело,
В нём до конца он не остыл.

А ровно через две недели
Дубровскому пришёл пакет,
Где изъявляли в этом деле,
Прислать законный в том ответ.

Насчёт законного владенья
Родным имением своим,
В противном случае — объясненья
Он должен был представить им.

Андрей Гаврилыч удивлённый,
Нежданным выглядел запрос,
Ответ писал он озлоблённый
На так поставленный вопрос.

Писал — досталось по наследству
Давно покойного отца;
Сосед мой ищет только средства,
Вернуть всё то на путь истца.

Он мстит мне за непослушанье;
Отнять именье — воровство,
Он заслужил лишь наказанье,
И это просто баловство.

Сие письмо — подарок судьям,
Не знает точно толк в делах,
И по судейским этим блудням,
С Законом будет не в ладах.

Горяч Андрей, неосторожен,
Он к правде судей призывал,
Здесь лишь законный путь возможен,
А он словами возражал.

А на повторные запросы,
Ответил дельным он письмом,
Но не решило всё вопроса,
Не учтено было потом.

В своей он правоте уверен,
Он мало проявлял забот,
И был совсем он не намерен
Деньгами «сыпать» для «тягот».

Толкуя впрямь и вкось указы,
Шабашкин хлопотал во всю,
Он помнил данные наказы,
Как лакомство попалось псу.

И в ход пошли и подкуп судей,
И что Петрович — генерал,
И вот свершилось правосудье,
Повестку суд ему прислал.

2

Дубровский не привлёк вниманья,
Когда явились оба в суд,
Никто не взял себе за труд
Подать и стул из состраданья.

Со свитой будто, как с эскортом,
Явился генерал-аншеф,
Числом услуг сразил он всех,
Был встречен он с большим почётом.

Настала тишина в том зале,
Уселся в кресло генерал,
Один Дубровский как стоял,
Стоять остался, как вначале.

Уже зачитан приговор,
Изъято в нём было именье,
Всем стало ясно, за;говор
Устроен был с лихим уменьем.

Кирилл Петрович, торжествуя,
Поставил подпись, весь сиял,
Андрей Гаврилыч, негодуя,
Потупив голову, стоял.

Просил его поставить подпись,
Тогда повторно секретарь,
Не понял как бы этой просьбы,
Дубровский как то смотрит вдаль.

Его глаза сверкнули зверски,
И вдруг он голову поднял,
С ним поступили изуверски,
Он как бы только что по;нял.

В судью, не помня, что он бросил,
Он с силой ткнул секретаря,
С себя оцепененье сбросил,
А сам весь яростью горя.

Едва с ним справились насилу,
Сбежались тут же сторожа,
Случился стресс с ним непосильный,
От гнева телом весь дрожал.

Кирилл Петрович был расстроен,
Судимый «друг» сошёл с ума,
Он был сначала так настроен,
Увидеть горе старика.

Решением суда убитым,
За гордость потерявший кров,
Униженным, при всех побитым,
И много «наломавший дров».

Он даже не поздравил судей,
Всё отравило торжество,
Теперь и праздника не будет,
Его хватило просто зло.

Дубровский же лежал в постели,
Был сильно болен, посему
И лекарь кровь пустил ему,
Он жив-то был лишь еле, еле.

Под вечер стало даже легче,
Вернулась память уж к нему,
Но слабым выглядел он резче,
Лежать он должен по сему.

Когда настал уж день другой,
То отвезли его домой.

3

Дубровский был серьёзно болен,
Припадков не было уже,
Но слабость — он же в ней неволен
Росла в нём и была хуже;.

Не помнил он свои занятья,
Из комнат он не выходил,
Не мог одеть он своё платье,
И даже плохо он ходил.

За ним смотрела теперь няня,
Возилась, как с ребёнком с ним,
И няня ни на что не глядя,
(С пелёнок чудно им двоим);

Ещё ходила и за сыном,
Ему была, как просто мать,
В порыве с ним она едином,
Ещё могла так много дать.

Она кормила и поила,
Не мог именьем управлять,
В конце концов, она решила,
Володе дать об этом знать.

И в тот же день ушло письмо,
Хоть запоздалое оно.

Владимир — сын жил счас в столице,
Кадетский корпус — его дом;
В полку гвардейском состоится,
Отважно служит теперь в нём.

Достойно содержать там сына,
И денег не жалел отец,
Кисти заслужена картина,
Там вырос сын, как молодец.

Честолюбив и крут он нравом,
Красив и статен, и высок,
Был уважаем он по праву,
Он был, как молодой росток.

Досуг у большинства был праздный,
Играл он в карты и — долги,
И к прихотям, конечно, разным,
Его влекло и от тоски.

От няни вдруг такие вести,
Он получает счас письмо,
Где непонятное словцо,
На путь толкает просто мести.

Хотят отторгнуть всё именье!
Понятно, что больной отец,
Собрался в путь, полон сомненья,
Расстроен наш герой «в конец»!

4

Хотел заняться он делами,
Сказать отец ему не мог,
Юриста так и не наняли,
Отец-то сразу занемог.

Листал он все его архивы,
Нашёл лишь первое письмо,
Ответ отца на те мотивы,
В себе имело суть оно.

Не мог понять он всю суть спора,
Решил последствий ждать конца,
И правду он считал опорой,
Считал во всём правым отца.

А между тем отца здоровье,
Всё хуже было с каждым днём,
Лишь только сын ему — подспорье,
Держал его ещё живьём.

Но апелляции по делу,
Давно и срок уже истёк,
И повод суд с сего извлёк,
Решение законным сделать.

Теперь Петрович там хозяин,
Уже закончен весь процесс,
Шабашкин уж поздравил всех,
И сам он как бы весь сияет.

Явился он к нему с поклоном,
Принять поместье навечно,
Его просил он неуклонно,
Жал он руку бесконечно.


Просил принять в свои владенья,
Доверить или «кой-кому»,
Награду бы за исполненье,
За это бы вручить ему.

Петровича заела корысть,
Смущён наш общий друг Кирилл,
В душе роптала его совесть,
Желанье мести проглотив.

Дубровский, друг в младые годы,
Он знал, что он сейчас больной,
Себе на пользу все невзгоды,
А он бессовестный такой.

Не принесла победа радость,
И на Шабашкина взглянул,
Как будто, он какую гадость,
Ему под руку подвернул.

Искал к чему бы привязаться,
Чтоб круче выбранить его,
Но не нашёл к чему придраться:
— Пошёл ты вон, не до того.

Шабашкин, видя, что не в духе,
С поклоном быстренько исчез,
Он точно знал, что злые слухи,
Ползут о нём, что в дело влез.

Кирилл расхаживал по зале
С волненьем в мыслях всех своих,
Не знал он, что же делать дале(е)
И кто ж подлец из них двоих.

Запрячь велел себе он дрожки,
Поехал к другу, правя сам,
Он не забыл ещё дорожки,
Услугу думал ему дам.

Довольный мщением и властью,
Дворянску(ю) не ронял он честь,
Не испытал он в деле счастья,
А посчитал это за месть.

Решил мириться он с соседом,
Убрать всю ссору и раздор
И, не теряя время, следом,
Добром решить весь этот спор.

Ему отдать назад поместье,
Облегчив душу сим свою,
И он, покончив с этой местью,
Мечтал селиться лишь в раю.

Смотрел с окна своей он спальни,
Когда уже въезжал во двор,
Приехал «друг» его нахальный,
Его узнал он, будто вор.

Лицо его багровым стало,
Смятенье выказал он всем,
Болтал он что-то как попало,
Глаза сверкали, вместе с тем;

Во двор указывал рукою,
Пытался с кресла даже встать,
Была болезнь его такою,
Но ничего не мог сказать.

Он полы подобрал халата,
Чуть приподнявшись… Вдруг упал,
Лежал без чувств… Уж нет возврата,
Паралич у него настал.

Слуга вошёл как раз с докладом,
Что ждёт сосед, принёс он весть,
Но сын свирепым своим взглядом:
Гнать прочь, свою запачкал честь!

Вот здесь бы срочно лекарь нужен,
Но не успел послать за ним,
Отец скончался, «безоружен»,
Он смертью был уже гоним.

Тогда Владимир, черней ночи,
С крыльца всем объявил о том,
А сам, потупив светлы(е) очи,
Вновь возвратился в отчий дом.

Кирилл Петрович мрачней ночи,
С призреньем, улыбнувшись так,
(А сам сердит он, между прочим),
Поехал он кормить собак.
 
5

Андрей Гаврилович Дубровский
Схоронен был на третий день.
Характер сына слыл бойцовский,
Бродил вначале он, как тень.

Все мысли — отстоять именье,
Не знал он, как начать, с чего,
Какое же принять решенье,
Всё время мучили его.

Поминки — в них полно народа,
Но он отсутствовал на них,
Дубровский будто канул в воду,
Оставив всех гулять одних.

Он скрылся в Кистенёвской роще,
Бродил и думал, чтоб понять,
Как сделать всё гораздо проще,
Назад вернуть, чтоб всё опять.

А, если отойдёт именье,
То что же делать-то ему,
За средств и денег неименьем
Бродить, как нищий, по миру.

Опухла голова от мыслей,
Смеркаться стало «на дворе»,

Одна другой все мысли «кисли»
В его недюженном уме.

Когда ж приблизился к усадьбе,
Толпу увидел во дворе,
Подумал, что такое стать бы,
Могло случиться на селе.

Стояли у сарая тройки,
И говор, шум стоял кругом,
Как будто после той попойки,
Кричали люди все гуртом.

А на крыльце в мундирах люди
Всё толковали всей толпе,
Хозяин у них новый будет,
И что законно всё вполне.

Антон бежал ему навстречу
И, задыхаясь, говорил:
— Как Вы ушли, ужо под вечер
Уездный суд нас посетил.

Кирилл Петрович Ваш хозяин,
Тако(е) решенье принял суд,
Теперь у Вас он будет барин,
Ему именье отдадут.

К чинам поднявшись на ступеньки,
Он дал понять им свой протест,
Людей чтоб с этой деревеньки
Не мог коснуться этот жест:

— Зачем народ-то будоражить,
Могли бы отнестись ко мне.
Коль новостью-то ошарашить,
Народ пребудет весь в гневе;.

— А мы и знать тебя не знаем,
И кто ты здесь теперь такой?
Шабашкин репликой простой
Вопрос решил непониманьем.

— Дубровский — истинный наш барин, —
Уже гудела вся толпа:
— Судьбою нам Дубровский дарен;
И гнева, ярости полна.

Бежали судьи сразу в сени,
Толпа вся двинулась к крыльцу,
Владимир понял, не к лицу
Чинить расправу из-за трений.

Зачинщиком признают точно,
Подальше лучше от греха,
Их надо защищать нарочно,
По крайней мере, счас пока.

— Постойте люди, не губите,
Сейчас ступайте по домам,
Вы с этим делом не шутите,
Вершить Вам самосуд — не дам.

Приказа слушались все люди,
Утих народ и — по домам,
«Ушли» от самосуда судьи:
— Урок всё ж им я преподам.

Его благодарил Шабашкин,
Просил оставить ночевать;
Ответ Дубровского был мрачен:
— Я не хозяин разрешать.

6

— Ещё вчера имел я угол,
Всё кончено,— сказал себе,—
Теперь я просто нищий круглый,
Я в этой проиграл борьбе.

Где вырос я и где родился,
Оставить должен буду дом,
Отец мой умер даже в нём,
Всю жизнь он жил там и трудился.

Его врагу, его соседу,
Достался дом теперь ему,
Кто нас вовлёк во все те беды,
Повинен в смерти кто, тому.

Такое я и не позволю,
Такому — нет и не бывать,
Не мог он с мыслью совладать,
Она уж вырвалась на волю.

Отца он разбирал бумаги,
Пакет нашёл — «письма жены»,
И, несмотря, на передряги,
Читал их, ведь они важны.

Во дни турецкого похода,
Писала в армию она,
Как рос Володя в эти годы,
Как с нетерпением ждала.

В семейно(е) окунувшись счастье,
Читая, забывал о всём,
Какое у него ненастье,
Забыв минуточку о том.

Он вышел с кабинета в залу,
Он сунул письма все в карман,
Чтоб не показалось им всё мало,
Отмстить бы всем им за обман.

Завален стол — бутылки, кружки,
Чины все спали на полу,
Казалось пир вчера «в дыму»,
Закрыл уже им все их ушки.

К полудню двигалось уж время,
Свалил в угаре пьяном сон,
И он решил чиновье племя,
За свой их наказать урок.

Своих людей собрал он вместе,
Велел им сена принести,
Поджёг Дубровский всё поместье,
Своей он воли вопреки.

Там мирно спало «правосудье»,
Охвачен пламенем весь дом,
Решилась участь местных судей,
Над всей округой, словно гром.

Хотя слышны были призывы,
Никто их не спасал сейчас,
Такие были здесь мотивы,
Кузнец лишь кошку только спас.

7

Весть о пожаре, как загадка,
Неслась так быстро, как пожар,
И не одна была догадка,
Летели слухи, как «базар».

Причиной и виной — поминки,
Где все, конечно же, пьяны,
Приказных были то же пьянки,
Курили, спали — дом сожгли.

Кто сказывал, что все сгорели,
И барин с дворовыми сам,
Кто пел совсем другие трели,
Не знаем, что и думать нам.

Кто сказывал, что сам хозяин,
И злобой, мщением движим,
Настолько был всегда отчаян,
Чтоб дать понять характер им,

Что сам поджёг свое именье,
(И это было многих мненье),
Чтоб не досталось никому,
Тем боле злейшему врагу.

Сам Троекуров вёл дознанье,
Останки судей уж нашли,
Но от такого опознанья,
К иному выводу пришли:

Не пострадал никто из местных,
А барин — в лес и слуги с ним,
Вполне возможно и уместно,
Поскольку он теперь гоним.

Но скоро и другие вести
Витали вслух по округам,
Они и с правдой и все вместе
Давали пищу всем мозгам.

Округа вся полна разбоем,
Поджоги, зверства и грабёж,
Неслись в округе с жутким воем,
Что жить там стало невтерпёж.

Отряд разбойников на тройках,
Носился лихо по стране,
Дубровский сам держался стойко,
Себе отчёт давал вполне.

И прямо днём по всей губернии
Помещичьи горят дома,
А все дороги и деревни
Под контроль взяла братва.

Но он простой народ не трогал,
Мстил только барам и их «псам»,
И в деле этом был он строгим,
Всегда начальником был сам.

Умом он славился, отвагой,
Великодушием в делах,
И он со всей своей ватагой
Всё время прятался в лесах.

Страдали люди от разбоя,
Дивились только одному,
Не мстил он только лишь тому,
Кто для него — источник горя.

А это был Кирилл Петрович,
Сосед, его заклятый враг,
Хотя он был хороша(я) сволочь,
Не мог ему вредить никак.

Хвалился Троекуров этим,
Он думал, что внушил им страх,
А также тем, как мы заметим,
Держал полицию в деревнях.

Высокомерен Троекуров,
Смех вызывал лишь этот факт,
Но все соседи лишь понуро
Убеждались — это так.

Согласны были, что Покровское,
Где поживиться было чем,
Не трогал он, как колдовское,
Боялся что ли он, зачем?

И каждый раз при новой вести,
Его светился гордый лик,
И раздавались лишь насмешки
В адрес власти, в этот миг.

8

А вот пред нами дочь Мария
В расцвете женской красоты,
Её намерения — благие
И романтичные мечты.

Отец любил аж до безумья,
Но был он с нею всё же строг,
Он угождал ей без раздумья,
Но в тоже время и жесток.

Не зная, как отец воспримет,
Что мыслит, иль свершит она,
Разбра;нит он или обнимет,
А от того была скрытна.

Росла она в уединенье,
Подружек не было у ней,
Редки; были; увеселенья,
Она скучала много дней.

Она читала очень много,
Все книги, где французский дух,
Не мог влиять отец так строго,
Совсем уж был он к чтенью глух.

Была у ней и гувернантка,
Француженка, мадам, Мими,
Хотя была и иностранка,
Её любил отец в тиши.

Но выслана в друго(е) поместье,
Когда скрывать стало невмочь,
Их «бружбы» и её последствий,
Как и с другими также в точь.

Любил её он боле прочих,
Ведь доброй девушкой была,
И мы читаем между строчек,
Ему сыночка родила.

И черноглазый мальчик Саша,
Уже шалун лет девяти,
При нём воспитывался даже,
Считался сыном во плоти.

Хотя в усадьбе тоже схожих,
Поставить если их с ним в ряд,
Полно ребят вполне похожих,
Точь в точь, как барина фасад.

И вот для маленького Саши,
Его любимца во плоти,
Он гувернёра нанял даже,
Чтоб в люди сына возвести.

Учитель нравился патрону,
Тем боле был он сам француз,
Он вёл себя согласно тону,
Хороший у француза вкус.

Представил все он аттестаты,
С рекомендацией письмо,
Служил француз у людей знатных,
В бумагах всё подтверждено.

Одним лишь был он не доволен,
Что молод был французик наш,
Но в этом сам француз неволен,
Имел учителя багаж.

Чтоб по-французски объяснится,
Велел позвать к себе он дочь,
Коль будет с девками резвиться,
Прогонит он француза прочь.

Такой ответ был очень грубым,
И чтобы скрасить суть его,
Она свой взор слегка потупив,
Едва взглянув ему в лицо:

— Отец надеется на скромность,
Достойно чтоб вести себя,
— Я завоюю благосклонность,
Все будут уважать меня,

Сказал хозяин в том же духе:
— Не нужно этого ему,
Он служит делу одному,
Учить мальчишку лишь науке.

Смягчён был перевод слов снова,
От грубых слов её отца:
— Принять учителем готовы, —
Дождался доброго словца.

Отпущен был француз в покои,
Ему назначенные кои.

Француз был безразличен Маше,
Она в нём видела слугу,
Считала, что не дело наше,
Держать таких в своём кругу,

Но вот беда, а он напротив,
Сражён невиданной красой,
Конечно же, и он не против,
Роман крутить со всей душой.

При виде Маши — лишь смущенье
И даже больше — трепет был,
Но никакого удивленья
Во взглядах Маши не открыл.

Был, в общем, ей он равнодушен,
Вниманья не достоин он,
Всегда казался ей он скучен,
А он, напротив, был влюблён.

Однажды дикий такой случай
О нём заставил думать лучше.

Любил забавы наш хозяин,
Одна из них была такой;
Держал покровский этот барин
Медведя для беды людской.

Когда же были медвежата,
В гостиной стравливал он их,
И в дело шли коты, щенята,
Лишь для забав он всех своих.

Когда же подрастали звери,
То травлю в шутки превращал,
Сначала их на цепь сажал,
Потом давали волю «твари».

Утыканную всю гвоздями,
Пустую бочку «с под» вина,
Во двор катили, чтоб она
Была перед его когтями.

Колол себе, конечно, лапы,
Обнюхав прежде сей предмет,
Уже не тихой, громкой сапой,
Толкал сильней себе во вред.

Бросался с рёвом он на бочку,
При этом в бешенство входил,
И лишь тогда поставить точку
В спектакле барин разрешил.

Была ещё такая шутка;
Играл он жизнею людей,
Запёртый в комнате с мишуткой,
Чтоб было всем повеселей.

Не доставал один лишь угол
К стене привязанный медведь,
Голодный зверь стал вдруг реветь
И гостя нашего всё пу;гал.

Метался бедный гость, как в клетке,
Весь исцарапанный, в крови,
Спасаясь от его «любви»,
В одном лишь только узком мете.

Прижавшись, он в углу от страха
Стоял там несколько часов,
А зверь страшнее всех волков
Всё доставал, порвав рубаху.

«Мишутка» в двух шагах от жертвы
Вставал всё время на дыбы,
И, если были слабы нервы,
Ему не миновать судьбы.

Вот этой самой же забавой
Подвергся наш Дефорж, француз,
Как будто на него облаву
Устроить всё на русский вкус.

В «аппартаменты» ко медведю
Затолкан был месье Дефорж;
Свою осуществить идею
Так, не со злобы, просто форс.

Готов месье был к крупным шуткам,
Не пал и духом наш француз,
В зверином облике столь жутком
Медведь почувствовал уж вкус.

Тогда Дефорж достал с кармана
Размеров малых пистолет,
И выстрел сделал «басурмана»,
Чтоб мясо было на обед.

Сбежались все, открыли двери,
Поднялся тут переполох,
Хозяин никому не верил,
И думал, что здесь всё — подвох.

О том, готовится что шутка,
Он думал, что узнал француз,
Чтоб пулю подарить мишутке,
Француз наш был совсем не трус.

Для объяснений сего факта,
На помощь была звана дочь,
Ответ француза — полон такта,
Себе должё;н всегда помочь:

Не дать себя в угоду шуткам,
Посмешищем чтоб быть в селе,
Подобным шуткам, как с мишуткой,
Не оставлять себя в беде.

— Ничто не слыхивал о звере,
Но «пушку» я ношу с собой,
Терпеть обиду не намерен,
Совсем я человек простой.

Иметь мне удовлетворенье
По званию я не могу,
И значит честь всегда свою
Я не пятнаю без зазренья.

Велел ошкурить он медведя,
Но сам хозяин всё молчал,
И к людям обратясь, сказал,
Слова к серьёзному все све;дя.

С тех пор он уважал француза,
Не затевал он шуток с ним,
Связали дружбу крепки(е) узы,
Он стал ему почти любим.

Поступок сей, как гувернёра,
Оставил в Маше чёткий след,
Она же думала без спора,
Что храбрость слугам — это вред.

Что самолюбие и гордость
Присущи только у дворян,
А остальным нужна покорность,
У слуг же гордость есть изъян.

Ему уде;лено вниманье,
С тех пор француз её пленил,
Сносились с полным пониманьем,
Он уваженье заслужил.

У Маши голос слыл прекрасный,
Не чужд Марии был рояль,
И музыки учитель частный
Прекрасно исполнял он роль.

Теперь Дефорж у ней в почёте,
Её учитель он уже,
С ней вместе все они в заботе,
Ей было с ним всегда лучше;.

Всё больше нравился он ей,
Закрыть любви нельзя дверей.

9

Церковный праздник на деревне
С размахом славился всегда,
И как пошло ещё издревле,
Съезжались дружно все сюда.

На этот раз гостей так много,
Что все селились по селу,
Как будто чествуют святого,
Отдав все почести ему.

С утра к обедне возвестили,
И к церкви потянулись все,
В ней беспрерывно всё звонили,
Всем помнить чтобы о себе.

Кирилл Петрович её строил,
Сияла церковь белизной,
Своей отменной новизной;
Он к празднику её готовил.

Предмет заботы генерала
Всё убранство её внутри,
Он много тратил для церкви;,
Она теперь и вся блистала.

Гостей почётных было много,
Не умещала церковь всех,
Не бы;ло выхода иного,
И это был совсем не грех;

Стоять на паперти, в ограде,
Лишь бы причастным быть сему;
И чувство светлое отрады
Объяло всех лишь потому.

Но чтобы началась обедня,
Все ждали только самого,
И не хватало для моленья
Его и только одного.

Но вот приехал он в коляске,
В неё впряжённой шестернёй,
И все торжественно, как в сказке,
И он, довольный сам собой.

Он важно шёл на своё место,
Конечно же, и Маша с ним,
И всем мирянам было лестно,
Все восхищались просто им.

Но взоры всех пленила Маша,
Своим нарядом и красой,
Она ведь героиня наша
В поэме этой непростой.

Обедня и нача;лась сразу,
И певчих слышен громко хор,
И барин сам, как для «показу»,
Поддерживал их пенья ор.

Молился со смиреньем гордым,
И рьяно кланялся земле,
Когда же дьякон гласом громким
Весть подал о зижди;теле.

Воздав хвалу ему навечно,
Что здесь он не жалел средства,
Воздвигнул памятник он вечный
Во имя Господа Христа.

К нему — соседи все с почтеньем,
Он первый целовал сам крест,
И на обед за угощеньем
Потом гостям подал он жест.

Его все суетились слуги,
Десятков восемь всех персон,
И в зале разносился звон
От разговоров и посуды.

Сидели дамы полукругом
В одеждах запоздалых мод,
Их все не выкорчевать плугом,
Те моды стали, как урод.

На них наряды дорогие,
В брильянтах все и в жемчугах,
Изделия на них златые,
Ничто не прятали в чулках.

Уже рассаживаться стали,
И стол уж, наконец, накрыт,
Никто здесь не был и забыт,
Все те, кого сюда позвали.

Хозяин наслаждался счастьем,
Всех видеть у себя гостей,
Но запоздалый гость к ненастью
Привёз с собою новостей.
 
Его дружок Антон Пафнутьич
Ввалился с ходу ко столу;
— Ты что, родимый, аль ты шутишь?
Нарушил трапезу мою.

Не смог «вкусить» мою обедню,
К обеду тоже опоздал,
Иль ты какую нову(ю) сплетню
Дорогой нам насобирал?

— Из дома выехал я рано,
Виновен я, — промолвил гость:
— Но, поди ж ты, такая злость,
Беда постигла меня явно.

Отъехал я-то недалече,
А шина хрясть и — пополам,
Ну что прикажешь, делать неча,
На праздник не везёт же нам.

Пока тащился до деревни,
Пока нашёл я кузнеца,
Кузнец мой — весь старик уж древний,
Возился целых три часа.

Я не осмелился, опасно,
Ехать чрез Кистенёвский лес,
Тогда пустился я в объезд,
Опасней ме;не — это ясно.

— Так ты чего же-то боишься?
Да ты же, Спицын, просто трус;
— Дубровский там же и «укус»,
Ведь от него не утаишься.

Уж шибко крут-то этот малый,
Он спуску никому не даст,
А он с меня, так для начала,
Стори;цею мне всё воздаст.

— За что ж тебе тако отличье?
— Да как за что? За тяжбу с ним;
Я только же для Вас ведь лично
Сказал в суде, как был судим.
 
Что Кистенёвкой не по праву
Владеет он уж с давних пор,
Мои слова и не по нраву
Пришлись ему, решать тот спор.

Мне твёрдо обещал покойник
По-свойски свидется со мной,
А сын его теперь разбойник;
Совсем теряю свой покой.

Боюсь, он сдержит своё слово,
Разграбит полностью меня,
Молюсь, чтоб не лишил он крова,
Чтоб не дошла бы речь моя.

Пока цела ещё усадьба,
Пока разграбили амбар,
Неплохо было мне и знать бы,
Не дай-то бог, как вдруг пожар.

Кирилл Петрович за обедом
Кого-то шуткой задевал,
И он за Спицыным тож следом
Исправнику вопрос задал:

— Скажи-ка, господин хороший,
Ты видно новенький у нас,
Дубровский всех здесь облопошил,
Когда наступит этот час?

Чтоб Вы поймали уже вора,
Не только одного его,
Со всей его бандитской сворой,
К разбою жадной, до всего.

Сидел наш чин с французом рядом,
Исправник первый раз в гостях,
Обвёл гостей трусливым взглядом,
Смутился он на радостях;

С запинкой молвил он при этом:
— Стараемся во всю, — сказал;
— Однако срок ты не назвал,
Здесь Ваша честь, поди, задета.

Да Вам ловить-то и не нужно,
Для Вас он просто — благодать,
Зачем стараться так натужно?
Ведь деньги любят только брать.

Смущённо отвечал исправник:
— То — суща правда, генерал;
Подумали, «хорош» начальник,
И общий хохот по;тряс зал.

— Которы(е) уважают юмор,
Я страсть таких люблю людей,
Ловить ведь можно столько дней,
Пока он сам скорей не умер;

Разъезды, следствия и деньги,
А блага всё идут, идут,
Казну так хорошо гребут,
Её готовы даже съесть бы.

Да, а где же счас Дубровский,
Где видели в последний раз?
Уж этот малый шибко скользкий,
О нём поведает кто сказ?

И вдруг подала голос звонкий
Тут Анна Савишна, вдова:
— Вот в прошлый вторник я сама
Обед с ним разделила «горький».

Памятна была наша встреча,
Он не разбойник никакой,

И помнить буду я навечно
Его поступок дорогой.

Приказчик послан был на почту,
Недели три тому назад,
В деньгах потребность была срочной,
Отправить деньги сыну в град.

Его там содержать прилично,
Сын мой гвардейский офицер,
Ведь дорога-то жизнь столична,
Чтоб он достойно жить сумел.

Но были у меня сомненья,
Разбойников боялась я,
Конечно, были опасенья,
Ограбят вдруг они меня.

Потом подумав, город близко,
Всего каких-нибудь семь вёрст,
Хотя и есть здесь доля риска,
Так может быть и пронесёт.

Дала приказчику две тыщи,
Под вечер он пришёл домой,
Оборван весь и весь в пылище,
Сам еле жив приказчик мой.

И лошадь, деньги и телегу
Ограбили, забрали всё,
Слезами горе я своё
Умыла, мне не до ночлегу.

И в ожидании томимом,
Всю ночь не спала я тогда,
Смогу ль собрать ли я когда,
Так что же будет с моим сыном?

Въезжает вдруг во двор коляска,
Прошла неделя или две,
Сам генерал, как будто сказка,
Тактично входит он ко мне.

Черноволос и смугл, и статен,
Красив, не стар, при бороде,
Изрёк, что прибыл он ко мне,
Он мужа друг, его приятель.

Чтоб не заехать к вдове друга,
Он ехал мимо и не мог,
Я угостила, чем дал бог,
В беседе высказал, что скука,
Его преследует во всём.

Рассказ поведала о горе,
И за беседой всё о том,
Дубровского задели вскоре,
Пришёл ко мне он тоже в дом.

— Мне очень странно слышать это, —
Нахмурился мой генерал:
— А мне-то сказывали где-то,
Что бедных вдов не обирал.

Воруют все под это имя,
Сдаётся мне, что здесь обман,
Проверить бы, быть может сам
Приказчик завладел ли ими?

Хотел взглянуть в лицо построже,
Мне счас бы с ним поговорить,
В беседе с ним определить,
Не заодно ль он с ними тоже?

И вот явился наш приказчик,
Пред ним столь важный генерал,
Над дворней есть он сей начальник,
Был зван зачем, так и не знал.

Когда увидел генерала,
То слова вымолвить не смог,
Ему и память подсказала,
Что встреча — жизни всей итог.

— Тебя ограбил как Дубровский,
Поведай-ка ты, братец, нам,
Куда ты деньги дел, по-свойски,
Когда ты ехал по делам?
 
Во всём сознался же он сразу,
Упал он в ноги перед ним,
Сказал, что жадностью гоним,
Не был вор досель ни разу.

Своих-то грабить не намерен,
Дубровский сам же – офицер,
Остался наш приказчик цел,
Но очень уж он был растерян.

Решил забрать он эти деньги,
Его попутал как бы бес,
Он возвратит всё до копейки,
И что он такой балбес.

— Ответить должен пред вдовою,
Так это даром не пройдёт,
Ведь если дальше так пойдёт…
Сударыня, возьму с собою.

Привязан был приказчик к дубу,
Нашли приказчика в лесу,
Обмякло тело на ветру,
Такого вот я не забуду.

Рассказ все выслушали молча,
Все были им восхищены,
Хотя разбои были волчьи,
Но правды той не лишены.

Все были барышни в восторге,
Героя видели все в нём,
И в спорах всех их, и в их торге
Сходились в мнении одном.

Всех больше восхищалась Маша,
Она ж романтиком слыла;
Вот так и героиня наша
Ему мечты все отдала.

— Так Савишна ты полагаешь,
Что сам Дубровский был с тобой?
Похоже сказки ты слагаешь,
Ведь стиль у дел-то воровской.

От Маши он — пятью годами,
А окромя, был белокур,
А генерал — наперекор,
Был смугл и старше, между нами.

Исправник тут же подал голос:
— Так точно, Вы мой генерал,
И как я давече сказал,
В приметах тоже светлый волос.

И роста среднего он будет,
И лет — так двадцати пяти,
И нос прямой, так бают люди,
И чист лицом, нет бороды.

Примет особых не имеет;
— Ну и приметы же у Вас,
Коль тем предметам будем верить,
Он долго будет грабить нас.

Ты будешь говорить с Дубровским,
Бьюсь об заклад, что три часа,
Но по приметам сим чертовским
Смотреть, при том, ему в глаза;

Не догадаешься, что рядом
Сидит разбойник у тебя;
А между тем, ты всем отрядом
По лесу шасть — его ловя.

Мне подключиться к сей охоте,
Видать придётся самому,
Отряд к опасной сей работе
На первый случай отряжу.

Не трусы, на медведя ходят,
Найду бывалых мужиков,
Сберу я их со всех дворов,
Пусть в роще воровской побродят.

Услышав «друг» Антон Пафнутьич,
Как только, то словцо медведь,
Так словно в ухе его твердь,
Слова мешала чётко слушать.

Рассыпавшись в подобострастье,
Досаду подавив в себе,
Спросил о Мишином несчастье,
Не знавши, будто о беде.

— Здоров сейчас ли Ваш Мишутка? —
Как будто вспомнил он о нём,
О тех «весёлых» с Мишей шутках:
— Так за здоровье Миши пьём?

— Наш Миша умер смертью славной,
Имел достойных он знакомств,
Француз — противник его главный
Не видел с Мишей беспокойств.

За всех отмстил француз наш сразу,
Он не терпел к себе обид:
— Как же, помню я проказу,
Как был я чуть ли не убит.

Мне жаль Мишутку, был забавный,
Такого и не сыщешь счас,
А был он медвежонок славный
И боле нет его у Вас?

Зачем убил мусье Мишутку?
И снова гости сразу все,
Поняв, что то была не шутка,
Рассказ тот вняв навеселе.

Хозяин очень был тщеславен,
Любил вещать всегда он всем,
Что было или, чем был славен,
И он гордился даже тем.

Рассказ тот слушали с вниманьем,
Бросая на Дефоржа взор,
И было трудно с пониманьем,
Держать на людях весь задор.       

10

Старушкам делать было неча,
Под вечер уж начался бал,
И, как привязанны(е), весь вечер
Все сплетни всплыли, кто что знал.

Кто молод, все предалась танцам,
На кавалеров спрос большой,
И наш француз имел все шансы,
Пленял он многих дам собой.

Вальсировал Дефорж и с Машей,
Он был там просто нарасхват,
Со всеми был галантен даже,
Как истинный аристократ.

И только к полуночи ближе
Хозяин танцы прекратил,
Устал и музыку он слышать,
И кушать больше «нету» сил.

Приказ отдал подать всем ужин,
А сам отправился в покой,
Он никому и не был нужен,
Он только подавлял настрой.

А без него пришла свобода,
Мужчины сели подле дам,
Сменилась как бы вся погода,
И спор, и хохот — по рядам.

Сидел, насупившись, на месте,
Один был только молчалив,
Всё время помнил он о мести,
И ел печальный, всё забыв.

Держать боялся деньги дома,
Свою казну носил с собой,
В себе он прятал их укромно,
Случись какой-нибудь разбой.

Суму из кожи под рубахой,
Носил всегда он на груди,
Узнать о том, чтоб мог не всякий,
Теперь сыщи-ка их поди.

Своей такой перестраховкой
Неверие питал ко всем,
Своей задумкою столь ловкой
Боялся спать один совсем.

Искал себе он компаньона,
Чтоб он бы понадёжней был,
Нашёл себе он и партнёра,
Француз Дефорж всем подходил.

В наружности виднелась сила,
И храбрым оказался он,
А коль с медведем смерть сквозила,
Сказался он и не смешон.

Решился спать он лишь с французом,
Просил Антон его о том,
Общенье стало лишь конфузом,
Ах, как жалел же он потом.

Когда же он пришёл во флигель,
Осмотр он учинил ему,
Запоры, окна, как на гибель,
Годились только лишь к тому.

В дверях всего одна задвижка,
А окна все — без парных рам,
Подумал он, вот здесь мне «крышка»,
Когда разбойник влезет к нам,

Пытался он сказать об этом,
Француз Дефорж понять  не мог,
Ещё проблема и со светом,
Да просто здесь какой-то рок,

Когда легли они в постели,
То погасил Дефорж свечу;
— Как Вы огонь тушить посмели? —
Вскричал Пафнутьич в темноту!

— Я не могу же спать без света,
Я спать привык лишь со свечой,
Но не услышал он ответа,
Унял он тотчас гнев весь свой,

Усталость довершила дело,
Антон Парфнутьич замолчал,
Дремать он медленно начал,
Боязнь его уж охладела.

Но пробужденье было странным,
Когда, уснув он крепким сном,
С каким-то замыслом коварным,
Как будто ходит кто по нём.

Тихонько дёргал за рубашку,
Сквозь сон почувствовал, что вор,
Глаза, раскрыв он на распашку,
При свете утра бросил взор;

В глаза проклятому французу,
А он отстёгивал суму,
Задрав ему на теле блузу,
Нацелив пистолет ему.

— Что это сударь, что такое? —
Едва успел произнести;
— Молчать! Лишь дело рядовое
Решил над Вами провести.

Дубровский я, и я — Ваш мститель, —
На чистом русском языке:
— Хотя теперь я и учитель,
Не попадайтесь больше мне.

11

Читатель наш в недоуменье,
Уже давно он хочет знать,
Какое ж надобно уменье,
Учителем в деревне стать.

И не в простой-то деревушке,
А в троекуровском селе,
Он жил там будто бы в ловушке,
Всё время помня о себе:

Что он — француз, не знает русский,
К тому же он ещё — главарь,
Да не какой-то заскорузлый,
А он теперь — бандитский «царь».

Так вот на станции почтовой,

Сидел проезжий — тихий вид,
Он ехать дальше был готовый,
Терпел он множество обид:

Всегда к простым неуваженье:
Ему не дали лошадей,
Для важных лиц, чтобы в мгновенье,
Таких чтоб отправлять гостей.

Вдруг у крыльца коляска встала,
И вышел с коей офицер,
И он походкою усталой…
Но голос чётко прогремел:

— Мне лошадей бы поскорее,
Не будь как мёртвый, да живей!
Сейчас ведь для меня важнее,
Быстрее скрыться от людей.

Не узнаёшь меня ты даже, —
По залу рыщет взад, вперёд:
— Неужто, я не так уж важен,
Тебя нагайка так и ждёт.

А кто такой этот проезжий?
На русского он не похож;
— Француз он, просто он заезжий,
В дома богатые он вхож.

Тогда Дубровский по-французски,
Подробно с ним поговорил,
Служил учителем у русских,
И добрых слов не заслужил.

Он держит путь в село Покровско(е)
С рекомендательным письмом
К нему вниманье очень чёрство,
Чтобы доехать в барский дом.

— Месье,— сказал ему Дубровский:
— Хочу предложить сделку Вам:
Что вместо Вас в село Покровско(е),
Поехать должен буду сам.

Бумаги покупаю Ваши,
Вот десять тысяч Вам за них,
Но чтоб никто о сделке нашей
Не должен знать, кроме двоих.

В Париж скорее возвращайтесь,
Прощайте, дорогой месье,
Свободной жизнью наслаждайтесь,
За вас мы рады будем все.

Поспешно выйдя, сел в коляску
И укатил бог весть куда,
О нём в народе «бродят» сказки,
За справедливые дела.

Так стал в селе он гувернёром
У Троекурова в семье,
Не тешил он себя укором,
Что зваться стал уже месье.

Но больше всех довольна Маша,
Уроки музыки давал,
Успехи героини нашей
Он с нею вместе пожинал.

Рояль освоила отлично,
И пенье удавалось ей,
И вёл себя месье прилично,
Хотя душой привязан к ней.

Его любили в этом доме,
За доброту и щедрость к ним,
А Маша, та была в истоме,
И даже восхищалась им.

Как стал он в доме их учитель,
Уж больше месяца прошло,
И всё-то было хорошо
В селе Покровском, их обитель.

Никто не мог и догадаться,
Учитель скромный, молодой,
Что может в одночасье статься —
Грабитель страшный, просто злой.

Разбой нигде не прекращался,
Села не покидал ни дня,
В округе страх чтобы держался,
Всегда несла б о нём молва.

С виновником его несчастья,
Тот случай свёл его с врагом,
Ещё отец его потом,
Ему грозился поквитаться.

Ему сдержаться было трудно,
Таку(ю) возможность упустить,
Но мысль работала подспудно,
Ему за это отомстить.

А после памятной той ночи,
Собрались гости в общий зал,
Предстать перед хозяйски(е) очи,
Как будто всех гостей он звал;

Должны явиться, как с повинной,
Откушать утренний их чай,
И как бы очередью длинной
Привет отдать им невзначай.

Последним был «дружок» наш Спицын,
Расстроен чем-то и угрюм,
Как будто смел он усомниться,
Что праздник плох, «покинув трюм».

Он бледен был, казалось болен,
Сразил его угрюмый лик,
Хозяин сам уже невольно,
Дивился на его обли;к.

Невнятно(е) что-то бормотанье,
С опаской на француза взгляд,
И спешно завтрака глотанье,
Как пару дней не ел подряд.

Поспешно заказал коляску,
Покинул счас же этот дом,
Скорее вырваться из «сказки»,
Не знал, что делать с этим злом.
 
12

Хозяин весь всегда в охоте,
Как прежде жило всё село,
Француз наш тоже весь в заботе,
Ему ведь с Машей повезло.

Любила наша Маша очень
Уроки музыки вдвоём,
Всё чаще хочет, между прочим,
Блеснуть умением во всём.

А сердце всё влекло к французу,
Нельзя же выдать себя всю,
Нельзя же дать сорваться грузу,
Сказать так просто: «Я люблю».

Она с невольною досадой
Себе отчёт давала в том;
Он тоже чувства за оградой
Держал как будто под замком.

Она скучала без Дефоржа,
Он дельный ей давал совет,
И мысль его всегда пригожа,
Его ей нравился ответ.

Но огонёк любовной страсти
Теплился где-то возле дна,
Ещё не бы;ла влюблена,
Чтоб вспыхнуть при любой напасти.

Но соблюдая к ней почтенье,
Сам был в неё давно влюблён,
Своим служебным положеньем
Ведь был он как бы ущемлён.

Однажды, утром, за уроком
Записку ей он передал,
А сам же, как бы ненароком
Из залы быстро он удрал.

В записке назначалась встреча,
Чтоб срочный тайный разговор,
В беседке, у ручья, под вечер
Им вынести бы на простор.

Ключом в ней било любопытство,
Давно признания ждала,
Но ей бы было неприлично,
Согласье чтоб она дала.

Услышать всё от человека
По состоянью своему…
Нельзя надеяться на это,
Совсем уж было ни к чему.

Пойти решилась на свиданье,
Сомненья были лишь в одном,
Воспримет как его признанье,
И будет с нею что потом?

То с гордым ли негодованьем,
Небрежной шуткою простой,
Иль дружбы с ним увещеваньем,
Согласьем, жертвуя собой.

Но вот они уже в беседке,
Покровом им служила ночь,
И бывшей он своей соседке
Сказал, хотя врага и дочь:

— Вы не должны меня бояться,
Я не француз, Дубровский — я,
Пришёл сюда я объясняться,
Мне боле быть у Вас нельзя.

Я изгнан был с родного дома,
Да, я — несчастный дворянин,
Отец Ваш, этот господин,
Лишил который меня крова.

Но Вам не надобно бояться,
Ни за себя, ни за него,
Конечно, я бы мог и статься
От мщения убить его.

Но я простил, отца спасли Вы,
Уж я планировал поджечь;
Но как же хороши Вы были!
Увидев Вас, решил сберечь.

Вы, как небесное виденье,
Пронзили сердце мне моё,
С тех пор питаю наслажденье,
Но видеть Вас не суждено.

В надежде видеть бело(е) платье,
Бродил я днями по садам,
И Вас в обиду я не дам,
Вы, Маша, просто моё счастье.

Счастливый мыслью: охраняю,
За Вами крался по кустам,
И, наконец, вселился к Вам,
Но роль обидную играю.

И целый месяц в доме Вашем,
Я просто счастлив был всегда,
И помнить буду встречи наши,
Вас не забуду никогда.

Но вынужден сейчас расстаться,
Опасность ожидает здесь,
И прибыл к Вам я объясняться,
Тревожну(ю) получил я весть.

Уже давно люблю Вас, Маша,
Прошу Вас помнить обо мне,
Кончается свиданье наше,
И свист раздался в темноте.

Сказал ей нежно на прощанье
И руку приподнёс к губам:
— В обиду я Вас не отдам,
Но Вы мне дайте обещанье:


Постигнет если Вас несчастье,
Ждать помощи — ни от кого,
Избавлю Вас я от ненастья,
Знать дайте только от чего.

Не отвергайте мою помощь,
Моей сей преданности Вам,
Пристанет к Вам какая сволочь,
Так дам отпор Вашим врагам.

Раздался свист уже раз в третий…
— Скорее дайте мне ответ,
Лишь вымолвите «да» иль «нет»,
Принять все обещанья эти.

— Совет приму, — сказала Маша;
Дубровский скрылся в тот же миг,
У дома появилась стража,
— Ну, слава богу, чуть не влип.

В его дворе народу много,
И тройка у крыльца стоит,
В движенье дом, хозяин строго
Кого-то громко так чистит.

Пыталась незаметно Маша,
Скользнуть по-быстрому в покой,
Кругом стоит «людская каша»,
Нарушен был и весь устой.

Исправник был в дорожном платье,
С оружьем он и ждал конца,
Чтоб взять Дубровского в «объятья»;
В гостиной встретила отца,

— Не попадался ль ей учитель? —
Спросил отец и где была,
Она же вымолвить смогла:
— Да нет — прошла в свою обитель.

Исправник утверждал с напором,
Дубровский — он и есть француз,
Что Спицын рассказал с позором,
Какой он выстрадал «укус».

— Пока не «разберуся» с делом,
Француза я тебе не дам,
А Спицын наболтал нам — срам,
Так это просто пахнет блефом.

Что грабил здесь его учитель,
Как можно верить-то ему,
Ему, и трусу, и лгуну
Да Спицын просто — сочинитель.

Но всем нам он и в тоже утро
Зачем ни слова не сказал,
Сказать же было ведь не трудно,
Зачем так долго он молчал.

— Он клятву дал под страхом смерти,
Так застращал его француз;
— Сначала сам я разберусь,
Уж мне-то на слово поверьте.

Меж тем все поиски напрасны,
Исчез внезапно наш француз,
Но всё равно пока не ясно,
И было чем «подумать» в ус.

Петрович жил в плену сомнений,
Ведь если не виновен он,
То, скрывшись, повод дал для мнений,
Зачем же лезть-то на рожон.

А может быть успел он скрыться,
И кем-то был предупреждён,
А вот как тайну ту добиться,
Пока никто не искушён.

13

В начале следу(ю)щего лета
Настало много перемен,
Читатель явно ждёт ответа
На разворот событий крен.

В верстах так тридцати примерно
От Покровского села,
В поместье площадью безмерной
Судьба Марию занесла.

В поместье там жил князь Верейский,
Он долго заграницей жил,
Бывает так в делах житейских,
Рассеянным немного слыл.

Но в мае месяце вернулся,
Уже, наверно, навсегда.
На скуку он таку(ю) наткнулся,
Зачем приехал он сюда?

На третий день поехал в гости,
Кирилл Петрович — ведь сосед,
Размять немного свои кости,
Как раз застал его обед.

Он выглядел немного старше
Своих пятидесяти лет,
Обычно женятся ведь раньше,
В женитьбе не оставил след.

Кипела жизнь — сплошно(е) раздолье,
Вся жизнь была — сплошной разврат,
Неважно стало и здоровье,
И потому не был женат.

Его наружность столь приятна,
Любезен с женщинами был,
Но поведенье — непонятно,
Скучал всё время и курил.

Кирилл Петрович был доволен,
Что знатный князь — в его гостях,
Он рад и несомненно волен
Поместье чтить на радостях.

Но знатный гость аж задохнулся,
Когда попал на псовый двор,
Он даже в свой платок уткнулся,
Всё время отводил он взор.

И пруд, и липовы(е) аллеи,
И с липами старинный сад,
Ничто не радовало взгляд,
Сады английские — роднее.

Он восхищался всей природой
И для приличия — хвалой,
(Хотя и чуждо всё от роду),
Всё оценил, само собой.

Устал наш князь от посещенья,
Жалел, что начал сей вояж,
Но был он просто в восхищенье
И за обедом пришёл в раж.

Он встретил в зале нашу Машу,
Сражён был князь её красой,
Свою рассеянно ел «кашу»            
И красовался сам собой.

Её был оживлён явленьем,
Веселье наступило враз,
И с правом гостя в положенье
Не прерывал он свой рассказ.

О жизни личной заграницей,
О путешествиях, балах,
О том, что даже ей не снится
В каких он «райских был садах».

И Маше было интересно
Узнать о жизни золотой,
Живя в глуши, что ей известно,
Ведь личной жизни — никакой.

Уже после обеда сразу
Прогулку предложил верхом,
Но князь, ссылаясь на подагру,
Настойчиво просил о том:

Проехаться чтобы в коляске,
И сидя близко рядом с ней,
Себя почувствовать, как в сказке,
Ему так будет веселей.

А по дороге князь Верейский
Её уж заболтал совсем,
Рассказчик слыл он компанейский,
Тем боле, что сидел-то с кем?

И Маша вся была вниманье;
Вдруг он к папаше обратясь:
— Что за сгоревшее то зданье?
Не знал такого отродясь.

Дубровского усадьба это,
Земля теперь считай моя,
А сын его, разбойник этот,
В своей он шайке — голова.

И жив ещё, и он на воле,
И у тебя, князь, побывал;
— Да помню я, что в прошлом годе
Он что-то сжёг, иль своровал.

Знакомство с ним иметь бы ближе,
Хочу иметь я интерес;
— На всю округу мы в «престиже»,
Я не схватил чуть было стресс.

Он под учителем, французом
Жил целый месяц всё у нас,
Себя он показал не трусом,
Но, как учитель — просто класс.

Поведал наш хозяин князю,
Случившийся в семье конфуз,
Что целый месяц и ни разу,
Не знал — Дубровский есть француз.

Историю с сим гувернёром,
Подробно рассказал всю он;
Дубровский, как заворожён,
И в адрес власти он с укором.

Князь был внимателен к рассказу,
Нашёл он это странным всё,
И разговор сменил он сразу,
Он понял — далеко зашло.

Велел подать свою карету,
Домой собрался, возвратясь,
Хозяин гостем же гордясь,
Почёл за честь пристать с советом.

Но князь зачём-то торопился,
Остаться ночевать не мог,
Доволен был и извинился,
И в гости звал к себе, как долг.

Почёл за честь слова те князя,
Хозяин, Троекуров наш,
Вошёл от гордости он в раж,
С любимого конька не «слазя».

Три тыщи душ в его именьи,
Имея званье генерал,
В своём, по крайней мере, мненье
Он равным с ним себя считал.

Уже гостят в его поместье
Два дня спустя отец и дочь,
Собрать именья бы вместе,
Уже и в мыслях он не прочь.

Чем ближе гости всё к именью,
Он любовался всем и вся;
Его крестьянские селенья,
И даже чистые дома.

Господский дом его из камня,
Как в стиле замков англичан,
Лугов зелёных ярко(е) пламя,
Коров швейцарских караван.

И парк, раскинувшись круг дома,
Манил прогулки совершать,
Гостей всегда влекла истома,
В раю земном здесь побывать.

И стол накрыт в прекрасной зале,
И князь гостей подвёл к окну,
И вид с окна и даже дале,
Дополнил эту красоту.

Пред ними протекала Волга,
На ней покоились суда,
Казалось, что плывут так долго,
И не поймёшь, какой куда.

Когда же осмотрев картины,
Осмотр всех поразил гостей,
Его прекрасные все вина,
Смелей их сделал, веселей.

И каждую свою картину,
Подробно объяснял ей князь,
И он искал незриму(ю) связь,
«Связать эпоху паутиной».

Была в восторге наша Маша,
Свободно вся вела себя,
Да плюс обеденная «каша»,
Расплавили крупинки льда,

Что вечно сковывали чувства,
Не знала многого она,
Одна всё время потому что,
Всегда развлечься так ждала.

Питьё кофея наслажденье
В беседке редкой красоты,
У озера стоит строенье,
С водой природной чистоты.

Оркестр заиграл внезапно,
С гребцами лодка в числе шесть
К беседке подплывала плавно,
Как будто отдавая честь.

Не только было всё катанье,
Плывя к отдельным островам,
По островам идёт гулянье,
Не скучно чтобы было Вам;

В одном — нашли они статую,
В другом — заброшенных пещер,
Реликвию ли дорогую;
И князь всегда давал пример,
Объясняя их значенье,
Получая наслажденье.

Она с девичьим любопытством,
Всё возбуждалась каждый раз,
Когда, минуя он бесстыдство,
Скрывал несказанно(е) подчас.

Бежало незаметно время,
Смеркаться начало уже,
Прогулок всех как будто бремя
Росло у всех почти в душе.

Любезен князь бывал с гостями,
Их в доме ждал уж самовар;
На свет тащил, как с потрохами,
Своё именье, как товар.

Просил он Машу быть хозяйкой,
Поскольку сам он холостяк:
— Ты, Маша, чай поразливай-ка,
Я расскажу пока пустяк.

В тиши вечерней грянул выстрел,
Ракета взвилась прямо вверх,
Все на веранду вышли быстро,
Накинул шаль он Маше сверх.

Огни цветные беспрерывно,
То перед домом — фейерверк:
Колосьями взлетали вверх
И гасли как-то так надрывно.

А новые неслись за ними
Фонтаном, пальмами, дождём,
Сплошным потоком были зримы,
Вертелись будто колесом.

Ах, как же восхищалась Маша,
И князь с ней рядом радый был;
— Поездка вся удалась наша,—
Отец так Машин оценил.

Затем последовал и ужин,
Почти такой же, как обед,
И стало ясно, князю нужен
Зажечь в глазах у гостя свет.

Ночёвка в спальнях специальных,
На утро — снова за столом,
Прощание с официальным
Приглашением в свой дом.

14

Грустила, вышивая в пяльцах,
Мария, сидя под окном,
Вдруг прямо шлёпнулось на пальцы,
Письмо, как будто снежный ком.

Его раскрыть и не успела,
Была звана сейчас к отцу,
Видать какое срочно дело,
Спокойный вид придав лицу.

Князь удостоил посещеньем,
Кирилл Петрович — не один,
Желанный в доме появленьем,
А князь всегда был господин.

Верейский встал навстречу Маше,
И молча, поклонился ей,
Он в замешательстве был даже,
Её душою жаждал всей.

— Скажу тебе я Маша новость,
Она обрадует тебя,
Сказать бы, если так на совесть,
То князь, давно тебя любя,

Руки твоей сейчас он просит;
Он очарован весь тобой,
Тебя он высоко возносит,
И назовёт своей женой.

Смертельно побледнела Маша,
Молчала, как, остолбенев,
В её главе такая каша,
Наверно, ум окаменел.

Князь взял красавицу за руку,
Спросил: «Согласна ли она?»
Но на лице увидел муку,
Она такого не ждала.

— Она, конечно же, согласна, —
Ответил за неё отец:
— Сказать же трудно слово гласно,
С тобой пойдёт и под венец.

Вы будьте счастливы на веки,
Целуйтесь дети прямо счас,
Теперь Вы оба мои дети,
От всей души я «здравлю» Вас.

Но молча, всё стояла Маша,
Князь только руку целовал,
Слезами всё лицо умазав,
Её весь вид ответ давал.

— Ты осуши-ка свои слёзы,
Иди-ка Машенька к себе,
Девицам только снятся грёзы,
Лица уж «нету» на тебе.

Они все плачут при помолвке,
У них уж так заведено,
Но в этом плаче мало толку,
А мной давно всё решено.

Слезам своим давала волю,
Закрывшись в комнате своей,
Чтоб быть у старика женою,
Ведь князь стал ненавистен ей.

Объята вся она отчаньем:
— Сего не будет никогда,
С Дубровским ли моё венчанье,
Иль лучше монастырь тогда.

Читать письмо хватилась жадно,
Вдруг вспомнив тут же о письме,
Быть может всё поможет мне,
Оно в беде ведь может важно.

Лишь пару слов там было в тексте:
«Часов так в десять, в прежнем месте».

15

И лёгкий ветр повеял к ночи,
Луна всем светит, ночь тиха,
И шорох слышен чуть слегка,
Деревьев запах веет сочен.

Почти «столкнулася» с Дубровским,
В беседку проскользнув, как тень;
— Нельзя встречаться нам в Покровском,
Я знаю всё, нам страшен день.

Когда Вам будет очень плохо,
Сказать должны и дать мне знать,
Как жить мешать Вам будет кто-то,
Меня на помощь Вам позвать.

— Но как в моём Вам положенье,
Свою защиту применить;
— От ненавистного решенья
Могу вообще освободить.

Вам князя тронуть даже пальцем
Ни в коем случае нельзя,
Никто не должен быть страдальцем,
Прошу, коль любите меня,

— Его не трону, Ваша воля,
Обязан жизнью Вам Ваш князь,
Но как спасти мне Вашу долю?
Отец и князь сплели уж вязь.

— Надеюсь тронуть я слезами,
Меня он любит, хоть упрям,
Но если честно, между нами,
Себя так просто не отдам.

— Вы не надейтесь по-пустому,
Вам не разжалобить его,
Ведь он считает по-простому,
Капризы Ваши — лишь ничто.

Что брак затеян по расчёту,
Ведь это ясно людям всем,
Чтоб жить богато, без заботы,
Чтоб Вы княгиней стали с тем.

Под власть стареющего мужа,
Насильно втянут под венец,
Всему настанет и конец,
А счастье Ваше им не нужно.

— Тогда женою буду Вашей,
Тогда Вы явитесь за мной;
— Но как создам я счастье наше?
Хотя Вы ангел Маша мой.

Живу давно я вне закона,
Сейчас — я бедный дворянин,
За нами вечная погоня —
А если буду не один?

Со мною не найдёте счастья,
Я лишь желаю счастья Вам,
Князь —  стар и быть любви ненастью,
В мужья Вам тоже не отдам.

Идите снова Вы к папаше,
Бросайтесь в ноги Вы ему,
Чтоб не сломал судьбы он Вашей,
Богатство Вам мол не к чему,

Найдёте страшную защиту…
Коль будет он неумолим,
Он Вам причинит лишь обиду
Своим решением таким.

Но, как и это не поможет,
Закрыл руками он лицо,
Казалось, и дышать не может;
— Так вот дарю я Вам кольцо.

Решитесь, коль моей защиты,
Кольцо положите в дупло,
И Вы не будете забыты,
Другого если не дано.

Он обнял Машу на прощанье,
Она — заплаканная вся:
— Твоё мне дорого признанье,
Ты, Маша — просто жизнь моя!

Её, целуя, он покинул,
Как будто в ночь он просто сгинул.

16

А весть о княжеской женитьбе
Мгновенно превратилась вслух,
Осталось Маше только выть бы,
Но слухи замыкали круг.

Но для ответного отказа,
Тянула Маша этот день
И не сказала «да» ни разу,
Бродила в доме, словно тень.

В молчанье видел он согласье,
Князь о любви не хлопотал,
Он не откажется от счастья,
Он был богат и твёрдо знал.

Но вот пришло вдруг и признанье,
С отказом прислано письмо,
Но не пропало в нём желанье,
Его не сильно обожгло.

Ускорить надо эту свадьбу,
Решил он твёрдо для себя,
И от того в свою усадьбу,
Невесты чувства все щадя,

Он вызвал будущего тестя,
Ему он показал письмо,
Просил его не делать «чести»,
Не оглашать пока его.

Он тоже грезил о согласье,
И был, конечно же, взбешён,
Ускорить полученье счастья,
Решился по причине он.

Одобрил князь его решенье,
Назначить свадьбу через день,
Ждала она того мгновенья,
Ходила Маша словно тень.

Визит нанёс своей невесте,
Подлив в проблему и огня:
— Отказ Ваш мне совсем не к месту,
И к Вам приехал я не зря;

Не в силах с этим согласиться,
Лишиться Вас мне тяжело,
В могилу что ли мне ложиться,
Отказ Ваш — будто всё равно.

Терпенье мне снискать же Ваше,
Надеюсь, я найти потом,
Не разрушайте счастье наше,
Женой войдите Вы в наш дом.

Уехал он к себе в поместье,
Её с почтеньем целовав,
Ни слова боле не сказав:
С её отцом решили вместе,
Ускорить свадьбу эту с князем,
Он клятвой с «тестем» уж связан.

Как только отбыл князь в именье,
Отец зашёл в покои к ней,
И твёрдо высказал решенье,
На завтра быть готовой ей.

Залилась Маша вся слезами,
Прильнув к ногам её отца;
— Он старше многими годами,
Я не желаю с ним венца!

— Да что же значит-то всё это,—
С угрозой вскрикнул тут отец:
— Теперь же честь наша задета,
Как не желаешь под венец.

Была же ты во всём согласна,
Раз ты молчала до сих пор,
Отказ даёшь ему напрасно,
Теперь-то что же за укор.

Себя дурачить не позволю,
Так дело просто не пойдёт,
Выходит я тебя неволю,
А князь всё это время ждёт.

Морочить голову негоже,
У нас с ним сговор уж давно,
И оговорено всё тоже,
Всё нами с ним и решено.

Но Маша вторила всё снова:
— Да не губите Вы меня,
Идти я замуж не готова
И не хочу я, не любя.

Меня толкаете к несчастью,
Вам будет грустно без меня,
— Я лучше знаю, что для счастья
Девицам нужно для житья.

Уже чрез день и будет свадьба,
Не лей напрасно своих слёз,
Они некстати даже как бы,
Не нужно мне твоих заноз.

— Сгубить меня, Вы что ль решились,
Найду защиту я тогда,
Видать, Вы с князем сговорились,
Не дам в обиду я себя.

— Нашёлся вдруг тебе защитник,
Грозится вдруг мне дочь моя,
Да кто ж такой этот зачинщик,
Да кто ж защитник у тебя?

— Дубровский, — отвечала Маша,
Уже отчаявшись совсем;
— Добро, — сказал он: воля Ваша,
А я запру тебя меж тем!

Сиди, покамест здесь до свадьбы,
Не выйдешь с комнаты своей,
Тебе арест в «подарок» как бы
И запер за собою дверь.

Облегчила немного душу,
Сказав так прямо всё отцу,
Теперь ход надо дать кольцу
И больше никого не слушать.

Увидеться желала снова,
Опять чтоб дан бы был совет,
Но снова Маша не готова
Конечный дать ему ответ.

Сама ходила на свиданье,
Но заперта была на ключ,
Поняв она, что с запозданьем
Мелькнёт её надежды луч.

Недвижно глядя она в небо,
Уснула Маша пред окном,
Будто князь и вовсе не был,
И снился ей прекрасный сон.

17 

Проснувшись, мыслью было первой,
В дупло отправить то кольцо,
Но обстановка была нервной,
Доставить как его должно.

Она была же под арестом,
Как под охраной, взаперти,
И не могла сойти ни с места,
И не могла теперь уйти.

Но вдруг в окошко так легонько
Ударил камушек так звонко;
А это братик её Саша,
Зная, что в опале Маша,

Он тайны(е) давал ей знаки;
Вот так решил он ей помочь,
Ведь в ссоре же отец и дочь,
Она всегда ждала атаки.

Она окно открыв поспешно,
Спросила быстро у него;
— Играешь ты ли так потешно,
А может, хочешь ты чего?

— Пришёл узнать к тебе сестрица,
Не надобно ль чего-нибудь?
На Вас ведь папенька сердится,
Так вот я и успел смекнуть;

Могу помочь Вам чем угодно,
Ведь Вас я искренне люблю,
Не будет даже неудобно,
И может, в чём-то пособлю.

— Спасибо, Сашенька, ты знаешь
С беседкой рядом дуб с дуплом?
Кольцо вот это ты доставишь,
Но только быстро и бегом.

Тебя не видел чтоб никто,
Держи, — и бросила кольцо.

Исполнил порученье Саша,
И повернул было назад…
Хотел обрадовать он Машу,
И несказанно был он рад.

Но вдруг оборванный мальчишка,
Какой-то рыжий и косой,
Подходит к дубу, как воришка,
И сразу он — в дупло рукой.

Как коршун, бросился барчонок,
Вцепился мёртво он в него,
Хотя и мал был, как волчонок,
Но не пугался ничего.

— Оставь кольцо, ты заяц рыжий!
Кричал наш Саша на весь сад:
— И верю я, что это ты же,
Хотел разграбить этот клад.

Но крепко держит вора Саша,
И, получив удар в лицо,
— Сюда, на помощь, это — кража,
Кричал Сашок во всё горло;.

Но рыжий старше и сильнее,
Он сразу повалил его,
Но тут и в вора самого,
Рука вцепилась тяжелее.

Оторван рыжий был от Саши,
Степан, садовник, подоспел,
Побег пытался сделать даже,
Сбежать наш рыжий не успел.

Был связан и в село доставлен,
Попался рыжий не к добру,
И пред хозяином предстал он
Как в самый раз тут, по утру.

Спросил Петрович у Степана:
— Что здесь за фокусы с утра?
Ведь нам от рыжего болвана,
Я вижу, что не ждать добра.

Зачем же с этим косоглазым,
Сашок, связался просто ты,
Решали вместе Вы с ним разом
Какие общие мечты?

— Он из дупла украл ту штуку,
Кольцо, — но Саша был смущён;
— Дупло, кольцо — какая шутка,
И Маша здесь вообще причём?

Раскрыть ему чужие тайны:
Дала мне Маша то кольцо,
Смущён был Сашенька наш крайне,
Он понял, что — не хорошо.

Но после долгих запирательств
И наказания, угроз,
Отцовских крепких всех ругательств,
Всё рассказал отцу всеръёз.

— Кольцо сестрица его, Маша,
Ему вручила снесть в дупло;
Её любимый братик Саша
Отнёс с охотою его.

— А рыжий пойман был как вором,
Хотел ограбить этот клад,
Я дрался с ним, аж до упора,
Чтоб всё пошло у нас на лад.

— С тобой мне всё уже понятно,
Теперь ты, рыжий, отвечай,
Ты чей? Да сказывай мне внятно,
В саду что делал невзначай?

— Малину крал, — и не смутился,
И без смущенья так стоял,
Как будто казус не случился,
Кольца он будто бы не брал.

— Так ты сознайся лучше сразу,
Малина что, растёт в дубах?
Косишь ты, малый, и не глазом,
Отдай кольцо, не будь дурак!

Сознайся, так я сечь не буду,
И на орехи ещё дам,
И случай вовсе я забуду,
Тебя не выдам, не продам.

Молчал наш рыжий, и — ни слова;
И принял вид он дурачка;
— Добро, — сказал, — не у такого
Рога ломали у бычка.

Запри Степан его покрепче,
Стеречь его бы нам ловчей,
Чтоб нам потом всем было легче,
Всю правду выжать поскорей.

Исправника позвали срочно,
Но мыслил он ещё и сам;
«Так значит дочь и — это точно,
С Дубровским ввязла по делам.

И рыжий ждёт уже допроса,
Исправник тоже во дворе,
И нет для барина вопроса,
Уверен твёрдо он в себе.

Что пойман им уже Дубровский,
Поведал чину свой рассказ,
И только лишь ему по-свойски,
Даёт, как другу, он наказ.

Закончить всё благое дело,
Уже ведь пойман им связной,
И действуй, друг мой, теперь смело,
Любуйся им, вот он какой.

Исправник слушал со вниманьем,
Всё время глядя — как связной,
По виду — весь в непониманьи,
Он только парень озорной.

Исправник умный был мужчина,
Он думал быстро, что к чему,
В насилье не найдёшь причину,
И делу вред внесёт всему.

Один оставшись с генералом,
Решил он парня отпустить,
Но чтоб не просто так, задаром,
А дальше, всё за ним следить.

— Сослать тебя ли в поселенье,
Или сажать совсем в острог,
Тебе я выпросил прощенье,
Вступился я, он очень строг.

Ты барину будь благодарен,
Да не имей привычки сметь,
Малину рвать, предмет украден,
Запомни это, парень, впредь.

В свою родную Кистенёвку,
Бегом пустился рыжий прочь,
Поведать там про обстановку,
Ведь крайне нужно было вточь.

18

Готовка всех и вся к венчанью,
Весь дом в движенье, суета,
Она пред зеркалом сидя,
Рядили Машу на прощанье.

Княгиней наша Маша станет,
Пройдёт всего лишь один час,
Она, пока что, вот сейчас,
Уже пред алтарём предстанет.

Сидит она в своей уборной,
На ней уж свадебный наряд,
Молчит она, но всё упорно
К ней мысли лезут все подряд:

— Но, где же этот мой спаситель?
Ведь знак тревоги подала,
Ужель отец мне повелитель?
Такого я и не ждала.

Но вот уже и всё готово,
Карета подана к крыльцу,
Не будет ли конца другого,
И веры нет тому кольцу?

Отец благословил невесту
На новый жизненный редут,
Она же — не находит места,
Её желаний не поймут,

И снова просит о пощаде,
И снова у отцовских ног,
Отец неумолим и строг,
Он к дочери, своей отраде.

Внесли служанки в ту карету,
Её без чувств уже почти,
Её мечты кану;ли в лету,
Ей от судьбы и не уйти.

Людей сразила её бледность,
У церкви ждал её жених,
(Лишь рад он был из них двоих),
Её ж желание — не редкость:

Как за нелюбого мужчину,
Когда неволили невест,
Невесту старцу как подкинув,
А дальше — бог один лишь весть.

А в церкви холодно и пусто,
Закрыли сразу же и дверь,
Священник местный очень шустро
Венчал хозяйскую здесь дщерь.

Ничто не видя и не слыша,
Она была вся не своя,
Её сознание колышет,
Одна лишь мысль её, свербя:

— Куда девался мой спаситель,
Как бросить мог её одну?
Теперь навек её обитель
Именье князя; всё ко — дну.

«Подарен» поцелуй ей князем,
Обряд окончен, он — как дань,
Чуть не упала она наземь,
Как кем-то загнанная лань.

Опять, держа её под руки,
Посажена в карету вновь,
Нача;лись для неё все муки,
Испортили её всю кровь.

Карета мчалась в их именье;
Проехав вёрст так с десяти,
Как вдруг случилось приключенье:
Слышны погони уж крики;.

Толпа людей вооружённых,
Карету плотно взяв в кольцо,
Хозяев испугав законных,
Предстало в маске вдруг лицо:

— Свободны Вы и выходите!
— Что это значит, кто такой?
— Дубровский я, ведь Вы хотите
Знакомство с ним свести порой?

Но князь не робкого десятка,
Возил с собой он пистолет,
На всякий случай, для порядка,
Как какой-нибудь пакет.

Успел он выстрелить в ту маску,
Дубровский ранен был в плечо,
Второй он вынул, как запаску,
И бой гремел уж горячо.

Но выстрелить ему не дали,
С кареты вылетел он вон,
Ножи над ним уж засверкали,
Его раздался громкий стон:

— Не трогать, — крикнул вдруг Дубровский,
— А вы свободны счас сполна;
Хотя и подвиг был геройский,
Но не была его вина.

— Но нет, — сказала, — уже поздно,
Уже я венчана — жена,
Я ждала Вас сколь это можно,
Спасенья всё же не нашла.

— Но приневолены Вы были
И согласиться не могли;
— Я согласилась, иль забыли,
Не помогли, с ума свели.

— Теперь князь — муж, спектакль окончен,
Освободить прошу я нас,
Другой путь для меня порочен,
Дорогу дайте нам сейчас.

Но раны боль, души волненье,
Лишили атамана сил,
К тому ещё его раненье…
Не стал уже Дубровский мил.

Но что он делать будет с Машей,
Когда бы ей свободной стать?
В его погрязнет она «каше»,
Что сможет в жизни он ей дать?

Упал он, но отдал команду,
Дорогу дать, не трогать всех,
А сам подумал: свою банду
Распустить уже не грех.

19

Гнездо разбойничье иль база,
В дремучем спрятана лесу,
И скрыта от людского глаза,
Понятно, что «не на носу».

В лесу, на узенькой полянке
Возведён был укрепрайон,
И вал, и ров, и три землянки,
Вот весь разбойный бастион.

А на виду стояла пушка,
Укрепрайон был слишком слаб,
А пушка та, словно игрушка,
Пугать бы ею только баб.

В землянке, устланной коврами,
Трюмо для дамы, туалет,
Всё приготовлено для дамы,
«Немного краше был бы свет».

Лежал же сам он на кровати,
И книгу он держал в руке,
Такие были их полати
В походной жизни, налегке.

Как вдруг, по лагерю тревога,
Мелькнув так быстро, словно тень,
«Проснулась» как бы вся «берлога»,
Прощай теперь сей мирный день.

Все во дворе собрались скоро,
И все уже стоят «в ружьё»,
Его команда от дозора,
Одно сплошное мужичьё.

Доклад дозорных был короток;
В лесу солдаты, к нам идут,
Команда есть «закрыть ворота»,
А пушку к бою, взять редут».

Коснулась всех почти мгновенно,
Но каждый своё место знал;
И вскоре полк солдат, примерно,
Стремглав бежит на этот вал.

Дубровский сам стоял у пушки,
И первый выстрел сделал он,
Как из ружья, и через мушку,
И враг был метко поражён.

Но выстрел пушки, как затменье,
Принёс смятенье в стан врагов,
Весь ход переломив сраженья,
Хотя солдаты взяли ров.

Но офицер видать был храбрым,
Сам смело бросился вперёд,
Чтоб показать солдатам бравым,
Сломить ход боя весь черёд.

Бой рукопашный завязался,
Солдаты на валу уже,
Дубровский всё ж не растерялся
И, чтобы стало не ху;же;

Убил он тут же офицера,
Решило это и весь бой:
И больше не было примера,
Кому вести их за собой.

Дубровский одержал победу,
Но понял он уже давно,
Чтоб не накликать боле беду
Сейчас же им и решено:

Опасность очень уж большая,
Распустит тут же свой отряд,
И больше, разуму внимая,
Чем дальше — лучше тем навряд.

Собрал он всю свою дружину,
Сказал, покинет навсегда,
И Вам советую я сгинуть,
А жить разбоем — никогда.

Никто не знал, куда девался,
Исчез бесследно атаман,
Иль за границу он подался,
А может быть и то обман.

Январь 2012






 



 









 
 










      





 




 








 


 















 








 
 

   


 















vvvvvvvvvvvvvv