3. Разн стихотворения 14

ЛЕТНИЙ ПЕЙЗАЖ С ОБЛАКАМИ
 
Гроза прошла. Дождь сполоснул листву,
смыл пыль с асфальта, отстирал до блеска
густую придорожную траву,
цветы, деревья, гриву перелеска.

Весь небосвод во влажных облаках,
они растут, как груды пуховые,
и ласточки на низких проводах
похожи на прищепки бельевые.

Июньский полдень. Облака плывут,
уходят вдаль, и прихотью натуры
меняют очертанья... там и тут
являются гротескные фигуры:

то ветер по эмали голубой
набрасывает странные картины:
вот ратники спешат куда-то в бой,
вот скачут кони, выгибая спины;

а это - очертанья корабля.
Откуда ты, фрегат? Ау, матросы!
Держите к нам, ведь тут у нас земля!
А вот какой-то профиль горбоносый.

Фигуры то ненАдолго замрут,
то двигаются вновь, и понемножку
двугорбый превращается верблюд
сперва в лису, потом в сороконожку.

Быть может, пристрастился сам Господь
к японскому искусству оригами?
Прорвав паров редеющую плоть,
бьет солнце вкось, в разрез меж облаками...
                      2010



ПОДЛИННАЯ ИСТОРИЯ РОБИНЗОНА КРУЗО

Он ворчал, и брови сдвинув хмуро,
озирал свой многолетний труд.
Коль его не заклюет цензура,-
в порошок завистники сотрут,

светские осудят моралисты,
оболгут циничные ханжи;
а заварят следствие юристы -
так поди им что-то докажи!

Ну зачем ему сия морока,
сплетни, неприятности притом?
И тогда в камин, вздохнув глубоко,
он отправил злополучный том.

"Коль никак не можно нам без блефа,-
переменим пол, и все дела,
умолчав о том, что"- думал Дефо -
"эта Фрайди женщиной была".

Робинзон, герой его романа,
хват, купец, отчаянный моряк,
вдруг пропал в просторах океана.
А взаправду все случилось так:

Как-то ночью буря налетела,
и корабль погиб в кромешной мгле,
а его бесчувственное тело
волны утром вынесли к земле.

Посреди неведомого моря,
на каком-то жалком островке
он очнулся, и заплакал с горя,
шейный крест сжимая в кулаке.

Этот остров был необитаем.
Побережье, скалы, темный лес.
Жизнь осталась где-то там, за краем
бесконечных сумрачных небес.

Он укрылся, словно зверь, в пещере,
но затем сумел построить дом,
ибо был на диво крепок в вере,
никаким не брезговал трудом.

Он остался жить по Божьей воле.
Почему, зачем - другой вопрос.
Он вспахал, зерном засеял поле,
приручил десяток диких коз.

Он питался сладким горным медом,
жажду утолял из родника,
и неслышно год сменялся годом,
и седела грива моряка.

... Океан принес обломки судна;
кузов цел, но нет ни мачт, ни рей,
кубрик пуст, и палуба безлюдна,
ржа изъела цепи якорей.

Он прикинул: галеон испанский,
и, похоже, старое-старье.
Но зато в каюте капитанской
отыскались порох и ружье,

инструменты, вещи кой-какие,
и - о радость! - клетка с какаду.
За семь лет он услыхал впервые
"Hey, I fuck you! How do you do?".

Робинзон отныне был уверен:
он Господним промыслом храним,
и еще для мира не потерян,
коль десница Божия над ним.

... Как-то раз, бродя вдали от дома,
он увидел след босой ноги.
Вздрогнув, будто от удара грома,
он поспешно скинул сапоги,

стал на  след, и сверил отпечаток.
Отпечатки были не его.
В чаще леса он провел остаток
дня - но не заметил никого.

Он решил, вооружась терпеньем,
наблюдать.  Недели через три
на пирогах с криками и пеньем
к отмели пристали дикари.

Это были дети океана,
жители соседних островов.
Он услышал дробь их барабана,
он увидел пламя их костров.

Он глядел на темные их лица,
их нагие стройные тела.
Среди них красивая девица,
очевидно, пленницей была.

Учинив над жертвою насилье,
растоптав девическую честь,
дикари плясали и вопили,
и бедняжку собирались съесть.

Как же, черт, за девушку обидно!
Но вообще-то, что ни говори,
уж такой у них обычай, видно.
Что с них взять? Туземцы, дикари.

И когда у них дошло до пьянки,
он отбил ее у дикарей,
запалив в них солью из берданки
и спугнув, как щипаных курей.

У нее стучали зубы дробно
(он заметил - белые, как мел).
Робинзон красавицу подробно,
не спеша, в деталях осмотрел.

Все на месте: руки, ноги, сиськи;
ну а что у ней там на уме -
не поймешь, поскольку по-английски
дева ни бум-бум, ни бе ни ме.

Он давно завел, учета ради,
роспись дат и дней календаря.
"Что ж, малышка, будешь зваться Фрайди,-
Пятницею, проще говоря,

в память даты нашей первой встречи",-
и она как будто поняла.
Он учил ее английской речи,
навыкам простого ремесла.

У нее была своя работа:
суп варить, стирать, чинить белье...
Весело в усы мурлыкал что-то
Робинзон, влюбившийся в нее.

Днем тиха, зато - огонь в постели
выдумщица Фрайди! И они
вместе основательно потели
в пятницу и все другие дни.

За любовь и ласку благодарна,
в жизнь его внеся покой и лад,-
девушка рожала регулярно
черненьких чумазых чертенят.

Так чередовались сон и бденье,
шли недели, месяцы, года.
Их свело, конечно, Провиденье;
он хотел бы думать - навсегда.

Чем не жизнь у них? Моряк и дева
создали примерную семью.
Они были, как Адам и Ева
в диком субтропическом раю.

Не тревожьте только их, не троньте!
Но однажды утром, в семь часов,
далеко на синем горизонте
показалась груда парусов.

Ближе, ближе... Якорь в бухте бросил
королевский новенький фрегат.
Шлюпки мчатся под ударом весел.
Робинзон и рад им, и не рад.

Что ж, прощай, скалистый берег дикий,
не родной, но милый сердцу край.
Путь лежит чрез океан великий,
путь домой, в Британию... - прощай!

Робинзона юная подруга
с ним, рыдая, бедная, плыла
в Ливерпуль, где верная супруга
тридцать лет, как странника ждала.

Чье перо опишет миг их встречи,
леди Агнес синие глаза?
Робинзон почти лишился речи,
навернулась горькая слеза.

Нет, она корить его не стала,
ибо мудрой женщиной была:
Агнес Крузо - Пятницу признала,
и ее детишек приняла.

Их тройной союз, союз счастливый,
одобрялся, впрочем, не вполне
в Англии, стране благочестивой,
пуританской, чопорной стране.

Мещанин налево и направо
злым наветом ближнего чернит.
Между тем, его настигла слава,
он богат, известен, знаменит.

Только он не рад подобной роли:
у сограждан, на свою беду,
наш островитянин поневоле,-
он теперь все время на виду.

О, как пошло торжище людское!
Он терпел сей театр едва-едва.
Пусть бы их оставили в покое
слухи, толки, слава и молва!

Сколь в общину жертвовал он денег,
сколь давал на церковь - для того,
чтоб суровый приходской священник
закрывал глаза на грех его!

Патер был мужик простой и грубый,
но не мог же отказаться он
от подобной прибыли сугубой,-
и решил молчать.  А Робинзон

выдавал дикарку за прислугу,
и, стараясь сохранить семью,
он любил и верную супругу,
и смешную Пятницу свою...
               2010


МОДЕЛЬЕР
 
Он гениальный мастер от природы,
но никогда не лезет на экран;
он мэтр, первопроходец в мире моды;
не у него ль учился Сен-Лоран?

Он модельер, знаток тончайших тканей
(вискоза, газ, и трепетный шифон).
Своих моделей, маленьких созданий,
всей силой сердца страстно любит он.

Ах, как ему приятно их мельканье,
их пересуды, ссоры, сплетни их.
Вот появились, вот! Он весь вниманье.
Одна, две, три... Он примет всех троих.

Он наделен врожденною сноровкой,
слепым чутьем - и в деле знает толк.
Чуть приобняв, он пеленает ловко
своих красавиц в шелестящий шелк,

(что вдруг напоминает век галантный:
турнюры, шлейфы, вкус альковных тайн,
дворцовые интриги, игры в фанты)...
О, у него изысканный дизайн!

Он настоящий мачо, он мужчина.
Себе под нос порой мурлычет он
про "платьице ее из крепдешина"
из песни Розенбаума "Вальс-бостон".

Покуда манекенщица стрекочет
и носится, жужжа, по этажу,
он про себя восторженно бормочет:
- Лети, лети ко мне, моя бижу!

Вот твой наряд, нежней и мягче пуха,
вот шаль твоя, воздушна и легка!..
              *
И в этот миг... доверчивая  м у х а
вдруг попадает в сети  п а у к а.
                          2010


СТАРОЕ ФОТО
 
Все градации серого, копоти, пепла, сажи,
На белизну бумаги осевший дым:
Старая фотография города.
                         Город даже
Сто с лишним лет спустя
                    все еще различим.

Улицы-рукава, площадь-косоворотка,
Зданья в снежных шевронах,
                  мелкий булыжник, снег,
След на этом снегу, где пронеслась пролетка,
Тесный пролет моста,
                     и за мостом разбег

Черной Невы...   а там - 
                   тонущая в тумане
Даль исчезает, тает, как леденец во рту,
Смешивается с небом, чтобы на заднем плане
Выпасть за паспарту.

И нигде ни души. Что справедливо, ибо
Время необитаемо, точно пейзаж Коро.
И губы просто отказываются
                  произнести "спасибо",
И память темнеет, словно
                    столовое серебро...
                 2010


ДВЕ ВАРИАЦИИ НА ТЕМУ
РЕДЬЯРДА КИПЛИНГА
              2010
     I.
Вечер.
      Со звездами ранними
кончен урок мой дневной.
Светится строгими гранями
камень, отесаный мной.

Труд выправляя старательно,
я обессилел, и мне
нужно побыть обязательно
с Господом наедине.

Если свое назначение,
грешник, не мог я понять,-
не на Его научение,
лишь на себя мне пенять.

Слезы, страдания, тяготы,
Господи,- пусть и вдвойне,-
не за вины, но во благо Ты
слал недостойному мне.

И не смущаемый скверною
душу снедавших страстей,
Ты направлял меня верною
твердой десницей твоей.

Не оставляй меня, Отче, и
в нужный водвигни проем
камень мой, так же, как прочие
в царственном Храме Твоем.

Дай мне еще для служения
лет - и хоть несколько сил,
чтобы я сам вспоможения
ни у кого не просил.


     II.
Бой часов полунОчный.
Труд окончен дневной.
Гранью светится точной
камень, тесаный мной.
Но устав напрягаться,
обессилел я сам.
Мне б теперь пошептаться
с Господом по душам.

Коль мое назначенье
я исполнить не мог,
значит слаб был в ученьи,
не усвоил урок.
Значит слишком пристрастно
я свой жребий пытал,
и на Бога напрасно
восставал и роптал.

От неверного шага
Он меня не хранил,
слал мне горе во благо
и в грехах не винил.
Раны сердца врачуя,
дал мне слез благодать.
Чем Ему отплачу я,
долг стараясь отдать?

Вот отесаный камень.
Если хочешь - разбей.
Иль прими его в храме,
в доме славы Твоей.
Сам назначь ему цену.
Пусть ничтожна она,-
помести его в стену:
выше станет стена.



ВОСПОМИНАНИЕ: ПИТЕР-1991
 
Теплый весенний день. Зазеленевший сад.
Птичье пенье и щебет слышатся отовсюду.
С первого этажа доносится пятиэтажный мат,
там ломают мебель, дерутся и бьют посуду.

Узкой улицей мчится автомашин поток,
в следующее мгновенье грозя перелиться через
край тротуара; так чайник разбрызгивает кипяток,
и по протоке горбуша идет на нерест.

Едкая вонь помойки щиплет глаза, язык,
мусорному бачку гнить и смердеть не ново,
и в нем не спеша копается грязный седой старик,
ища пустые бутылки и что-нибудь из съестного.

То-то праздник для мух!
                  Ух как они жужжат.
Он них не спасают липучки, ни в окнах сетка.
На нашей лестнице ниже нас - детский сад,
а в смежной с нами квартира одна соседка

держит свору собак в количестве до шести,
а также кота и вОрона, так что у нас за стенкой -
симфония Пендерецкого.  Дама всегда в шерстИ,
часто с подбитым глазом и содранною коленкой,

ибо любит поддать и т.д.
                      Пьяных вообще кругом
множество. Что нормально.
                     Спящего бедолагу
милиционер пинает под ребра кованым сапогом,
чтоб его добудиться, конечно, к его же благу.

Он лежит посредине улицы.
                  Из детсада выводят чад.
Лейтенант долбает пьянчужку со всем комфортом.
С первого этажа доносится  пятиэтажный мат
(почему я и слышу его на моем четвертом).
                             2010