1. Разн стихотворения 13

ПТИЦЫ

Вот весна пришла опять,
птички начали пищать
петь,
  свистеть,
    и верещать,
      и трещать.

Тут грачи и воробьи,
и дрозды, и галки,
и у всех у них бои,
свары, перепалки.

Желтоклювый черный дрозд –
   он не прост,
занимает важный пост,
   задирает хвост,
головой покачивает,
воробьев подначивает:
   Эй-эй, воробей,
   не робей, воробей,
   бей-бей, воробей,
   голубей, воробей!

В голых ветках скок-скок
стайка бойких сорок,
и со всех сторон - 
карк
  ворон.

Вдруг откуда ни возьмись
     сверху вниз
налетели попугаи,
всех ворон распопугали!
Уж такие наглецы!
Налетели, нагалдели -
   и пропали:
их скворцы-молодцы
в Африку прогнали!
              2007



КОТ МУРЛЫКА

Во дворике на травке гуляет черный кот.
Он спинку выгибает, садится у ворот.
Как детская машинка урчит его живот.
Он ждет свою хозяйку, он ждет, и ждет, и ждет.
     Черненький котик, милый воркотик,
     розовый ротик, белый животик.

Идет хозяйка; в сумке несет она еду.
- Давно ли ждешь, Мурлыка?
              - Я жду, и жду, и жду.
Уж думал, не дождусь я, уж думал, пропаду!
Ведь ты ушла из дому забыл в каком году!
     Черненький котик, милый воркотик,
     розовый ротик, белый животик.

- Да что ты, котик сладкий! Ушла я час назад.
Я для тебя купила молочный шоколад,
взяла тебе морковки,- ведь ты морковке рад?
Вот яблоки, вот сливы, и лук, и виноград!
     Черненький котик, милый воркотик,
     розовый ротик, белый животик.

- Ну что ты, мой Мурлышка, обиделся? - Шучу!
Я знаю, ты не любишь морковь и алычу.
Тебя колбаской, рыбкой сегодня угощу.
Прости, что пошутила...
              - Уж так и быть, прощу.
     Черненький котик, милый воркотик,
     розовый ротик, белый животик.

Он тычет ей в коленки своим пушистым лбом,
и солнышко сияет на небе голубом.
Вот парочкою дружной они заходят в дом,
Мурлышка и хозяйка...  им хорошо вдвоем.
     Черненький котик, милый воркотик,
     розовый ротик, белый животик.
                 2007


 ВЫСОЦКИЙ - ЛЕРМОНТОВУ

             Уж не жду от жизни ничего я
             И не жаль мне прошлого ничуть.
             Я ищу свободы и покоя,
             Я б желал забыться и заснуть...
                          М.Л.

Ну чего ты слоняешься - хмурый, нерадостный,
        одинокий молчун-нелюдим.
Заходи: есть бутылочка сорокоградусной,
        побазлаем, попьем, посидим.

Не отлита на нас еще пуля чеченская,
        не наточен грузинский клинок.
Что ж до женской любви, то любовь эта женская -
        так себе... соловьиный манок.

Наше дело, ты видишь, черстветь, брат, да стариться,
        ни работ у нас нет, ни забот.
Наливай, пусть душа, словно в бане, распарится,
        пообмякнет, глядишь, отойдет.

Отойдет - да пока что не в царство небесное,
        ты события не торопи.
Есть у нас еще времячко, даром, что местное,
        погуляем еще по степи.

Лучше, Юрьич, мы будем с тобою гонимы, чем
        колотиться со всеми. Налей.
Я ж слетаю пока за Максимом Максимычем,
        на троих оно, брат, веселей.

Да еще прихвачу из заначки "Столичную",
        не палёную, нет; а по мне,
ее делают нынче довольно приличную,
        продают по доступной цене.

Ты окошко прикрой-ка. Неравно, простудишься.
        Да пока покури. А допьем -
вот тогда, обещаю, надолго забудешься,
        примиришься, я чай, с бытием.

Я тревожить не стану. Прикрою шинелкою.
        Что свеча докоптит - не беда:
я звезду попрошу стать твоею сиделкою,
        а наутро проснешься - тогда,

невзирая, что жизнь - это дело напрасное,
        коим нам не к лицу дорожить,
сочинишь еще что-то настолько прекрасное,
        что по-новой захочется жить.



ИЗ ПИСЬМА (кое-что о местной фауне)

    ..........................

Нет тут кошек, просто нет, и баста.
Здесь коты особенная каста,
здесь увидишь котика не часто -
знать, сидят все больше по домам.
Кот сбежит - так выживет едва ли,
пропадет от голода в подвале.
Здесь такие случаи бывали,
здесь же - ведь оно ж не то, что там.

Вот кому раздолье - так собакам.
Мирные, они не склонны к дракам.
Вон как мчатся по траве и макам,
топчут зелень, не щадя красы.
А на поводке, гляди, хозяин:
обитатель центра иль окраин,-
ни одной он сукой не облаян:
здесь живут воспитанные псы.

И мечтая о кудлатой сучке,
каждый кобель думает о случке,
метит тумбы, оставляет кучки,
так сказать, собачью шанель,
А ворона, собирая крошки,
очень важно бродит по дорожке,
как-то вкось переставляя ножки,
словно поди/умная модель.

А еще - летают попугаи,
что в вороне чувствуют врага, и
хищные зеленые их стаи
верещат, пугая умных птиц.
Поднимают гвалт, трещат сороки,
голуби включают воки-токи,
и в воздушном носится потоке
парочка встревоженных синиц.

А вблизи вокзала, на полянке,
зайки себе вырыли землянки,
со всех ног как прыснут по делянке,-
лишь мелькают пятки да хвосты.
В общем, здесь с природой все в порядке.
Есть газоны, парки и посадки,
а в горах - орлы и куропатки...
Приезжай: сам убедишься ты...



ЧЕРВЯК

Жил-был червяк. Ужасно длинный-длинный.
Пять сантиметров. Даже с половиной.
Возможно, целых шесть.
Жил-был способный молодой ученый,
своей наукой страстно увлеченный.
Чудак, чудак как есть.

Он червячку стал другом, кровным братом,
он возлюбил в нем самый малый атом,
и волосок, и нерв.
Носил тряпье, не думал о карьере,
остался бобылем... ну в полной мере -
чудак, ученый червь.

А время шло, мелькали дни и годы,
"металися смущенные народы"
и проч., и те, и де.
Он изучил зверька (хоть в малой части),
переживая радости и страсти
в труде, в одном труде.

Червяк, довольный пищей и субстратом,
блаженствовал...  вдруг - стал лауреатом
каким-то важным там
ученый муж. К нему пришли, спросили:
вы жизнь свою на это положили:
и что ж - не жалко вам?

Седой профессор грустно улыбнулся,
взял червячка; тот, млея, растянулся:
тепла была рука.
- Смотрите, он сказал, мой друг старинный:
как он красив, какой он длинный, длинный,
а жизнь? - жизнь коротка..



ЧУДАК

Поклонник и ценитель красоты,
он разводил домашние цветы,
и - как цветов ценитель и поклонник -
горшками весь уставил подоконник.
Чего тут только не было! Цвели
и в летний зной, и в лютые морозы
тюльпаны, астры, хризантемы, розы,
белы, как снег, и рдяны, как угли.
Роскошные раскидывали кроны
чуть в стороне стоявшие лимоны
и острый расточали аромат...
Эдем приватный, чудный райский сад,
и днем, и в час ночной, и утром ранним
наполненный сплошным благоуханьем!

В аквариуме рыбок он держал,
он над своими рыбками дрожал,
они ж резвились, взрослые и детки
искрящейся неоновой расцветки;
корм брали прямо у него с руки
и взрослые рыбешки и мальки;
тут были дорогие экземпляры,
вуалехвосты, гуппии, скаляры...
Аквариум поставил он в альков
и наблюдал стремительных мальков
и взрослых рыбок радужные пары.

Он также был большой любитель птиц:
дроздов, кукушек, пеночек, синиц.
В апреле, в мае соловьи свистели
не уставая, целые недели...
Он умилялся тем, как хор поет,
щебечет, заливается без цели
и днем и ночью, сутки напролет.
В просторной клетке жили канарейки,
они смешно вытягивали шейки;
порой не обходилось и без драк,
а попугайчик в пестрой кацавейке
ругался и по поводу, и так.

Стрекоз и мотыльков наместо рыбок
он поместил в другой стеклянный куб.
Они мелькали  наподобье  с губ
нечаянно сорвавшихся улыбок.
А рядом с ними змеи жили там.
Насельники друг другу не мешали:
клубком свернувшись, кобры разрешали
себе на хвост садиться мотылькам.
Чтоб змеи у него не похудели,
хозяин их, чувствителен и добр,
не забывал кормить любимых кобр,
давая им по мышке в две недели.

Однажды, пока он ходил в кино,
к нему впорхнула бабочка в окно,
его покои молча осмотрела
и на цветок задумчиво присела.
Ах, как была плутовка хороша!
На крылышках - мазки, цветные пятна...
- Останься здесь, со мной, моя душа!-
воскликнул он. - Не улетай обратно!
И бабочку он посадил на цепь,
дабы она не улетела в степь.

И утренней зарей, и в день ненастный
он любовался пленницей прекрасной.
Переливавшийся ее узор
притягивал его влюбленный взор,
такого чуда он не видел сроду:
о эти танцы, па и антраша!
И он шептал ей: "Ты моя душа!"
Но бабочка хотела на свободу.

Она рвалась, не слушая льстеца,
с поблекших крыльев сыпалась пыльца,
красавица бледнела и дурнела,
и скоро спала с тела и с лица,
и, наконец, опасно заболела.
Вот крылышки приподняла... бяк-бяк...
и кончилась.
             - Что сделал я не так?! -
вскричал бедняк, не осознав ошибки.
- Я не учел какой-нибудь пустяк!

А из воды тропические рыбки
на чудака смотрели без улыбки,
и попугай кричал ему: "Дурррак!"


В НЕБЕ

Намотай себе нА ус,
затверди, как завет:
он ведь не Санта-Клаус,
не рождественский дед.
Он,- Господь всякой твари,
всех дыханий исток,-
ничего нам не дарит,
лишь ссужает в залог.

Сколь отпущено веку
стрекозе, червяку?
И тебе, человеку,
всяко лыко в строку.
Чаешь: путь только начат,
вроде вовсе не стар,-
а уж он тебя "прячет,
словно перстень, в футляр".

Мыслью, делом ли, словом
(чем конкретно - не суть)
всякий миг быть готовым
долг с приплатой вернуть,
не завидуя прочим,
не кляня свой удел,
благодарным за все, чем
здесь однажды владел.

Строй! равненье на знамя!
Будь готов, будь готов!
Что есть небо над нами?-
Пар из множества ртов.
Небо - там же, где птица,
их нельзя разлучить,
как "простить" и "проститься"
сверху не различить...
                   2008


ПАМЯТИ НАЧАЛЬНИКА 1-го ОТДЕЛА

У него губа, чай, была не дура,
он в ГБ не последняя был фигура,
он имел  не полковника ниже званье
и свое особое госзаданье:
охранитель важных секретов, таин,
наших жизней, сУдеб крутой хозяин,-
он был дока по части внезапных шмонов,
от ГБ в КБ выявлял шпионов.

У него в кабинете был сейф тяжелый
для благих директив по борьбе с крамолой,
и еще там лежала бутылка старки
и коньяк хорошей армянской марки
(ведь у нас в то время не знали баров),
а еще - вороненый браток-макаров.

Он когда-то служил на флоте, играл на флейте,
поддавал на работе (а вы не смейте!),
получал свои звездочки и медали,
ордена (а "героя" ему не дали).
Он женился давно, и довольно рано,
он тогда любил ее, как ни странно,
ему помнилось платье ее в цветочек, 
и она ему родила двух дочек.              
У него теперь уже внуков трое,
они греют сердце его стальное,
в малышах он просто души не чает
и, не видя их долго, по ним скучает.

Сам он грузный, ражий, багроворожий,
с нездоровой, жирной, в прожилках кожей,
у него отрывистый хриплый голос
и хоть он в годах,- еще плотный волос.

На его лице - правота, суровость,
он всегда дымит сигаретой "Новость"
и порой пощипывает секрктаршу
(ей лет двадцать, а он бы хотел постарше).

Я вчера его видел у кабинета:
темный галстук, белая сигарета.
Хорошо отобедавший страж режима,
он курил у двери, а я шел мимо,
и почти столкнувшись с ним носом к носу,
я подумал: такому не будет сносу,
ибо этого попросту нет в программке!

И увидев портрет его в черной рамке
нынче утром в солнечном вестибюле,
огорчился...
   ..........................
                       2008


АСТРОЛОГИЯ

"Я - не на воске темное гаданье,
не толкованье снов, иль танца пчел.
Я - постиженье сути мирозданья,
семи небес торжественный глагол."

"Лишь мне дано приникнуть к средоточью
того, что выше всех наук и вер,
и постигать не мыслью, но - воочью
круговращения астральных сфер."

"Всю бесконечность я собой объемлю,
мне ведомы скрещенья всех путей,
которыми нисходит к вам на Землю
чреда существований и смертей."

"Во мне - разрывы, связи и слиянья,
и факел мой сквозь призрачный эфир
бросает светозарное сиянье
во мглу веков, и в тот, и в этот мир."

"Мои основы суть углы и числа 
и верный опыт миллионов лет.
моя сознанье досягает смысла
стезями звезд, орбитами планет."

"Все прихоти случайных сочетаний,
всю летопись возможностей и проб,-
лишь для меня хранит их Книга Знаний:
небес сверкающий калейдоскоп."

"Мистерий кладезь полню всякий день я,
и облекаю формулы в слова,
которые охватывают звенья,
ступени и суставы естества."

"Кипит в огне моей плавильной печи
несокрушимой Истины металл.
Мне служат все: пророки и предтечи.
В моей руке - магический кристалл."

"Мне внятно все: леса, пустыни, воды,
мне тайный шифр доверено хранить.
Я разумею механизм Природы,
причин путеводительную нить."

"Мой промысел высокий бескорыстен
и неподкупен, и его поймет
лишь тот, кто не страшится горьких истин
и примет в сердце знанья дикий мед."

"Я проницаю неподвижным взором
немую даль и толщу темных лет
до рубежа, быть может, за которым
ни разума, ни духа больше нет."

"До грани той, когда игральной костью
решится участь всех земных судеб,
и обернется перстью, праха горстью
чугун державших мирозданье скреп."

"Кто внемлет мне? С кем стану говорить я?
Найдется ль тот, кому открою я
светил Вселенной тайные соитья,
лежащие в основах бытия?"
               2008


ХАЛА

После шторма и качки -
вверх и вниз, вверх и вниз -
не остыв от горячки,
неразрывно сплелись,
кожей влипшие в кожу,
существом в существо...
Так мгновением позже
(то есть после <того>)-
штиль,
        и в сонном покое
не понять, как давно
тело в тело другое
тяжко погружено.
Отключенье сознанья,
непроглядная тьма,
утоленье желанья,
поврежденье ума.

      *

Это - память ребенка,
память губ, языка:
хала, булка-плетенка,
как перина, мягка,
из пшеничного злака
и с изюмом внутри,
вся в обсыпке из мака,-
слаще нет, хоть умри!

       *

Мягкость теплая халы,
рук и ног перехлест
нас,
      Адама и Хавы,
вытянувшихся в рост.
Чья на две половинки
разделилась спина?
Чьих ступней это льдинки?
Чья ладонь это на?
Так, подобные дроби,
слиплись телом борцы,
в материнской утробе
так слились близнецы:
каждый - лишь половина
целого,
         и у них
лишь одна пуповина,
общая на двоих.

      *

Общий шелест дыханья,
паузы в унисон,
заграница сознанья,
сладкий маковый сон.
И объятие тесно
столь, 
        что плоти нагой
в этот миг неизвестно,
где есть ты, где другой.



"НА РАННИХ ПОЕЗДАХ"

Я зА городом жил тем летом,
о чем ничуть не горевал,
и редко, нехотя при этом,
по делу в Питере бывал.

Я выходил из дому утром,
когда еще вы спали все,
и лесом брел по перламутром
переливавшейся росе. 

Еще на поезд было рано,
и жидко брезжила заря.
Навстречу мне стена тумана
вставала возле пустыря.

Сапог мой чавкал желтой глиной,
вовсю звенел ручей, речист,
и с первой трелью соловьиной
сливался паровозный свист.

Но не один я спозаранку
пускался, греясь на ходу:
я, приближаясь к полустанку,
уже почти в толпе иду.

Толпа ж - ломила "по понятьям",
сносила двери неспроста,
и люди дрались, чтоб занять им
еще свободные места,

и всех несло, как рыбу бреднем,
как хвойный мусор по ручью.
Я заходил в вагон последним,
я, если надо, постою.

И вот, силен одним терпеньем
(хотя бы в этом иудей!),
я телом, духом, слухом, зреньем,
всем существом - среди людей.

Тут были мужики и тетки,
что потом поливали сплошь
свои картофельные сотки,
учащиеся, молодежь.

Тут поселковые мальчишки,
плюясь, дымя на весь вагон,
азартно резались в картишки,
во-всю пустив магнитофон.

Тут, головой стуча по стенке,
храпел, закинувшись, солдат...
Повсюду локти и коленки,
узлы, корзины, русский мат.

Бог весть, виновна ль в том погода,
влиянье звезд, ущерб луны
иль свойства нашего народа,-
но как-то все раздражены.

Вдруг - сзади - крики, ругань, драка,
грызня, возня и кавардак.
Тогда я вспомнил Пастернака:
стихи "На ранних поездах",-

про новости и неудобства
и шелест листанных страниц,-
но видел только оттиск жлобства
в чертах и в выраженьи лиц...

Но наконец-то город рядом,
летят дома со всех сторон.
Угарным горьковатым чадом
встречал нас питерский перрон.

Потомство перло ходом ярым,
вовсю толкалось на ходу
и обдавало перегаром,-
не пряниками на меду.
                 2008