Blues for people

«В момент зацепления ничего лишнего.
Над рукой навис паук скомканного воздуха.
Всё чаще встречаю человека,
в глазах, у которого ничего личного.
Сегодня я его тоже встречал,
он прикладывал к груди моей своё ухо…»

Не взрывом, но всхлипом, с пеной у рта,
продолжаю выносить снега из квартиры.
Теперь не отдохнёшь, при всём желании, от себя,
Смотри, как рублюсь я сиренью из эфира.
Как грозой ветров роза стелется,
а я тугим узлом руки распустил.
Не дыши дождём – зубы взрежутся!
Привыкай к нутру сквозняк, раз пустил.
Привыкай к бокам обруч одеял.
В пузыре сторон - течь, куда ни ткни,
И та, которую в дым  я одевал,
Оприходует зад мой пинком беготни.
Потеют смыслы, между делом, меж телами,
Сегодня ночью не спастись от ночи.
И радостно кружась поверх глазастой порчи,
я  мягко шевелю помятыми крылами.
И чудеса времён манили душу косточкой,
дразнили сердце любопытством с высоты.
Я был на этой стороне, стоял и тряс верёвочкой,
постигая вариации красоты.

Опрокинь этот шаг первой вонью слов,
Я не читаю книг – книги читают меня.
Пастух слышит музыку в мычанье коров
под стать той волне, что разрывает края.
Смотри, море и всё, что осталось
в уголке волчьих глаз, в углу моей комнаты.
Озабоченные огнем водою взорваны.
И в этом ли миру любовь зачиналась?
Чем меньше дверей, тем больше сомнений.
Бабочка с заснеженной горы вспорхнула.
Ибо вдоль ручья тени движений.
Ибо кто-то не уснёт, пока ты не уснула.
Ибо эти следы не для наших ног.
Ибо ключ меняется – замок остаётся
Порядок нарушен, фигуры исчезли из нот
Ибо то, что голосом собирал голосом и прольётся.
Это не твои глаза! Где ты их взяла?
И в чьих ушах, че, звучит голос твой сладкий?
Объятия неона рвут рукава!
Я тоже разрываюсь, но всё по порядку…
Сыться мной луна, с  тощих гор слезая.
Водянистый зрачок горького плача века!
Туман впитайся в кости! Не та ли слеза я,
обернутая в седые тряпки лунного света?!
Танцы на периферии тектонических станций,
В звериной истоме, набиваю оскомину!
Окна желтейте! Срывайте панцирь!
Голоса возвращаются на родину!

Когда корабли лягут на крыло,
Когда закончатся сигареты на полпути в Тибет,
Когда сплюнет мясо сокол, чей сок ал,
И вот нет силы иной, кроме той, что в тебе.
И нет камней, что катятся с горы.
И нет пасти грызущей алкогольной кости груз.
Интоксикация словесного поноса начищает рты
И мой урбанистический блюз.
Ещё ничего не потеряно, лишь только отпущено.
Экраны кроватей ярятся: «do it yourself»
Утюг существования прожёг дыру на платье сущего.
Где твой лев, львица, где твой лев?!
Я узнаю тебя, ты мокнешь под дождем так же, как и я.
В тебе есть что-то от яблока и от пьянящих витрин.
Я знаю, как твои загораются глаза,
Ведь мы греемся от одних и тех же картин.
Я иду по следу перьев и вижу след колеса
Вечера, что к руслу рек нисходит.
Светоч проплясала всю ночь одна,
Ибо ведает, что происходит.
А сколько не вливай в глотку, сколько не визжи.
Она не стакан, что то полон, то пуст.
Тем паче, не свинья, что в редком поле на цепи,
От нехрен делать, дорывает последний куст.
Аль подсолнух недозрел – семена зелены,
Толи в ржавчине овчина – не греет, что должна.
Так какого же еще надобно рожна?!
Если в кране изначально нет воды.
А они всё стоят, не двигаясь с места,
Среди фей, кофеин, обезумевших днём,
Боясь неосторожно расплескать сердце,
А сердцу по фигу, оно поёт о своём.