Разн стихотворения 09

                ######################
                РАЗНЫЕ СТИХОТВОРЕНИЯ
                ######################



          "НАШ ПУТЬ БЕСПЕЧНЫЙ..." 
 
          Наш путь беспечный далек и прям. 
          То рощицы, то луга, 
          То поезд мчит по июльским полям, 
          Где вечер прилег в стога. 
 
          Мелькнет деревенька... 
                         три домика в ней, 
          А имя ее - бог весть. 
          Но землю любить начинаешь сильней 
          За все, что было и есть. 
 
          За то, что она у тебя одна,- 
          Но впитанная с молоком, 
          За чью-то женщину у полотна, 
          Махнувшую вслед платком... 
 


          "ОН БЫЛ РАБАМ И ВЛАСТИ НЕНАВИСТЕН..."

          Он был рабам и власти ненавистен,
          И  т е м  досаден, как зубная боль,
          Что не желал на театре пошлых истин
          Играть ему предписанную роль.

          Тот, кто как  П у ш к и н  внутренне свободен
          Не признавать расчисленных орбит,-
          Обыкновенно людям неугоден
          И непременно должен быть убит.

          И он убит.
                     Зато спустя два века
          Народом он отчаянно любим,
          И не было в России человека,
          Чтоб после смерти так носились с ним.

          Веселый гений, жизнелюб кудрявый,
          Он стал иконой, и (увы, увы!)
          Он приторною патокою славы
          Изгажен ныне с ног до головы.

          Поэтам ли, писателям-нахалам - 
          Вошло в привычку: лезть к нему в родство, 
          И присягать на верность  идеалам 
          Высоким, светлым именем его. 
 
          Но если б Пушкин чудом встал из гроба, 
          Опять обрел свой дух, и плоть, и кровь,- 
          Любовь у многих заменила б - злоба: 
          Он стал бы слишком неудобен вновь. 
 
          О серые нетопыри-уроды, 
          Боитесь вы простора и огня, 
          Вам сквозняка опасней дух свободы, 
          И страшен проблеск солнечного дня. 

          От первых слов повесы-балагура 
          Всей своре их не стало бы житья,- 
          Функционеров от литературы, 
          Чиновных покровителей ея. 
 
          И тут же встало б это: или - или. 
          Но всем дороже шкурный интерес, 
          И Пушкина бы снова затравили, 
          И сразу отыскался бы Дантес. 


 
          НОВИЗНА

          Попробуй нового добиться:
          Потратишь нервы и труды
          Чтоб одолеть, как говорится,
          Сопротивление среды.

          А то, что новизну готовы
          Принять в штыки - немудрено,
          Когда и в сАмом слове "новый"
          Увы, стоит в начале - "но"...



          КОМИССИОННЫЙ МАГАЗИН МУЗЫКАЛЬНЫХ ИНСТРУМЕНТОВ

          За неряшливой пыльной витриной
          То по двОе, то пО трое в ряд
          Занимая весь зал, пианино
          Как надгробные камни стоят.

          А в соседнем неприбранном зале
          Как полотнища черных знамен
          Поднимаются крышки роялей,
          Мастодонтов ушедших времен.

          Чьи разбитые глухи басы.
          Молчалив их торжественный траур,
          И томительно длятся часы.

          А когда-то в нарядных гостиных
          При огнях канделябров и свеч
          Нежным звоном мелодий старинных
          Разносилась их чудная речь.

          В толстых кадках дышали растенья,
          Окна в инее стыли седом,
          И мотивами танцев и пенья
          Долго полнился праздничный дом.

          Чуть коснулся рояля теперь я.
          Всё отзывчивы ласке руки
          Черных клавиш атласные перья,
          Белых клавиш ручные зверьки.

          Но, расстроен и век без работы,
          Переврет он знакомый напев.
          Здесь все ноты - фальшивые ноты,
          И струна дребезжит, ослабев.

          Что же. Служба отслужена честно,
          И положен покой за труды.
          Нам в жилищах теперешних тесно,
          Да и в музыке нету нужды.

          Слышишь музыку нашего века?
          Это лязг, это грохот войны,
          Это горестный крик человека,
          Погибающего без вины.

          Не молчи же.
                       Душевные струны,-
          Дабы звук не бесчестил певца,-
          На реальности дыбе чугунной
          Натяни на разрыв, до конца.
 


          "КОМУ ОНА НУЖНА, ИГРА СЛОВАМИ..."

          Кому она нужна, игра словами,
          Среди житейской пошлой чепухи...
          Как бы чужими, строгими глазами
          Мне странно перечесть свои стихи.

          И я в недоуменьи: почему-то
          Мне кажется - какое ни возьми,-
          Оно не сходно с прочими, как будто
          Все разными написаны людьми.

          Себя стараюсь в них узнать... что толку.
          Так отражение лица в реке
          Дрожит, рябит, дробится на осколки
          И зайчиками пляшет на щеке.

          Мои стихи...
                       Я думал, сохраню я
          В них образ мой, мое второе "я",
          Но вижу нынче - это всё впустую:
          В них, как вода в песок,
                           уходит жизнь моя.

          Второе "я"?... скорее alter ego -
          И н о е  "я".
                       И хочется ему
          Сказать шутя: не мучайтесь, коллега:
          И первое не нужно никому.



          "СИЯЛ ИЮЛЬ..."

          Сиял июль, за днями дни листая,
          От синевы хмелела высота,
          И гусеница светло-золотая
          СползАла вниз по краешку листа.

          ... Он отдыхал на даче подмосковной.
          Из дОму выйдя в ранний тихий час,
          Бродил аллейками, шагая ровно,
          И обрезАл  кусты не торопясь.

          Он ни о чем не думал в это время,
          Дышалось и работалось легко.
          Громада дел, державной власти бремя,
          Борьба, и кровь,- все было далеко.

          В кустах возилась воробьишек стая.
          Он руки опустил, слегка устав,
          И гусеница светло-золотая
          Ему упала прямо на рукав.

          Чуть вздрогнул он, и, сняв ее брезгливо,
          Отбросил на дорожку, на песок,
          И стал смотреть, как тычась суетливо,
          Она ползла слегка наискосок.

          Вдруг голова немного закружилась
          (Как будто жизнь споткнулась на бегу).
          Чем в этот миг так сердце омрачилось?
          Что шевельнулось в ящерном мозгу?

          Следил он, щурясь глазом дикой кошки,
          Как, не подозревающая зла,
          По красноватому песку дорожки
          Она слегка наискосок ползла.

          Раздулись ноздри. Кровь палила вены.
          И вдруг, убийства жаждою влеком,
          Он гусеницу желтую мгновенно
          Вдавил в песок граненым каблуком.

          И сразу отпустило наважденье.
          Все было как во сне, не наяву.
          Еще переживая наслажденье,
          Он долго тер подошвы о траву.

          Кровь прилила к лицу. Горели мочки.
          Довольные, топорщились усы.
          Потом достал на тоненькой цепочке
          Серебряные - луковкой - часы.

          Ого, пора за стол!
                              Пучок редиски
          Багровой свежестью ласкает глаз.
          Он смачно хрупал...
                        - Что ж, подпишем списки.
          Он будет беспощаден этот раз.

          Он всем своим врагам проломит темя,
          Всем, кто служил за совесть, не за страх.
          Не луковку часов,- он будет Время
          Держать и на цепи, и в кандалах.

          Он их раздавит, этих скользких тварей,
          И станут пресмыкаться неспроста.
          Ему плевать на сказки семинарий:
          Ведь в мире нет - и не было - Христа.



          БАССЕЙН "МОСКВА"

          В Москве стоит зима суровая,
          Но и в большие холода
          Не замерзает бирюзовая
          Хлорированная вода.

          И в глубине ее - смотрите же! -
          Как из-под толстого стекла
          Неведомого града Китежа
          Вдруг заблестели купола.

          В своей таинственной обители
          Он призрачен и невесом...
          То светлый храм Христа-спасителя,
          Что раньше был на месте сем.

          Пугающим обманом зрения
          Он из небытия возник.
          Хоть прихотью воображения,-
          Но мы вернем его на миг.

          Его снесли по слову Сталина,
          ............................
          ............................
          ............................
         
          ............................
          ............................
          ... Войдем же в эту воду синюю
          Как бы в святую Иордань.

          На память бед народных - храмины,
          О предки, возводили вы,
          По Сталине ж остались - ямины,
          Воронки черные да рвы.

          Не молви же ему прощение
          Окостеневшим языком
          Ты, Русь,
                    принявшая крещение
          Прикладом, пулей и штыком.

 

ПОЛИТИК

Политик перестроечных времен,
как кипятится, как пылает он,
как он дерет истошным криком горло!
Куда ведет народная тропа? -
К его трибуне. Буйствует толпа.
Вон, поглядите, сколько их приперло!

Красноречивый ловкий демагог,
сейчас он фюрер, вождь и полубог,
всех люмпенов излюбленный оратор.
И их поддержку чувствуя спиной,
он брызжет ядовитою слюной,
производя ее, как генератор.

А уж когда он попадет во власть,
он сможет ею наиграться всласть,
став президентом иль главою Думы
и получив все то, что вожделел,
но в прежней жизни и мечтать не смел:
авто, именья, женщин и костюмы.

Взнесен наверх фортуны колесом,
он судит всех, за все, и обо всем,
он объяснит - что надо, что не надо.
Всем коммунякам он снесет башку,
и каждой бабе даст по мужику,
и сионистского прищучит гада!

Витийствует. Он в этом знает толк.
...Поскольку ближний ближнему не волк,
не друг, не брат - а уж свинья, скорее,
он (понимая это, как никто),
помои льет: за это, и за то
вина лежит, конечно, на еврее.

Борец за Русь, за чистоту кровей,-
по батюшке он сам полуеврей,
но это лишь сильней его заводит,
и он, паря, как ястреб, над толпой,
с наигранною яростью слепой
клянет врагов, и всюду их находит.

Внутри страны враги, и вне - враги.
Мы им покажем! Наши сапоги
омоем мы в Индийском океане!
Куда бы русский флаг не досягнул?!
Займем проливы, двинем на Стамбул,
возьмем Берлин - и мир у нас в кармане.

Раззявя рты, внимает шантрапа.
Европу мы поставим на попа,
Ла-Манш для нас, для русских, не преграда.
Разделаем весь Запад под орех,
все заберем, и, поделив на всех,
тогда уж точно заживем, как надо.

Кричат "ура", сжимают кулаки,
скрипят зубами, злятся мужики;
он бросит клич - они на все готовы:
раздай им только "калаши" - и вновь
они кому угодно пустят кровь,
заварят бунт, и потрясут основы.

Визжит бабье, ликует молодежь.
Какое тут сравнение найдешь?
Одно придет на ум - что пахнет дурно,
да и трещит, пожалуй, точно так
вокруг себя собравшая зевак
возле столба пылающая урна.
                   1987



          АССИМИЛЯЦИЯ

          Это был прекрасный лес.
          Тут росли огромные дубы,
          Стройные кедры,
          Веселые клены,
          Но больше всего было русских берез.

          Из дуба делали крепкие бока кораблей,
          Из кедра - надежные мачты,
          Береза давала сладковатый сок и бересту,
          А кленовые крыльчатки
          Очень нравились ребятишкам -
          Они делали из них "носики".

          Хорошо было бродить в этом лесу
          И весною, и летом,
          Особенно же прекрасна в лесу была осень,
          Когда ливмя лился лист с березы,
          Дробью сыпались на землю крупные желуди,
          Когда белки лущили кедрОвые шишки
          И под лучами солнца
          Вспыхивали и горели
          Золотыми шапками клены.

          Но понемногу вырубили
          Все дубы и все кедры,
          Клены же сами засохли,-
          Березовая поросль их заглушила.
          Дети и внуки березы и дуба,
          Березы и кедра, березы и клена -
          Все назывались - "березой":
          Березой прожить безопаснее было и легче.

          В лесу остались одни березы.

          Русские, русские, русские,
          Русские, русские, русские
          Березы.

          Березовая скука.

          Ассимиляция.



          СЕБЕ САМОМУ В АВГУСТЕ 1991 ГОДА

          Воздух гарью пропитан, и нечем дышать.
          Жизнь горит, как открытая рана.
          Август в этом году размечтался опять
          Об империи Октавиана.

          Острым холодом бездны сквозит по ногам,
          И Нева закипает, как Лета,
          И как листья срывает людей ураган
          И несет во все стороны света.

          Пусть ты даже в расчете с былым, и назад
          Низачто не захочешь вернуться,-
          Все равно, как Орфей, покидающий ад,-
          Хоть на миг - обречен оглянуться.

          Но Россия, навертываясь на зрачок,
          Чуть лишь вызовет нежность сыновью,-
          Как уж снова прикладом мозолит плечо
          И воняет кирзою и кровью.

          Часть шестая, что застит других пять шестых,
          Верно, больше всех вместе их взятых.
          Даже если разлука ударит под дых,-
          Уезжай, не жалей об утратах.

          Уезжай.
                  Жизнь одна, жизнь одна, жизнь одна...
               ...........................


          Ты отдернешь портьеру, посмотришь в окно,
          Одинок, и спокоен наружно.
          От России повсюду на свете темно,
          Но с Россией и света не нужно.

          Мир, соблазнами полный, велик и хорош,
          Но твой след в нем - размыт и завьюжен.
          Вдруг, полсвета объехав, однажды поймешь,
          Что и свет без России не нужен?

          И в ту сторону смотришь... так смотрят в огонь,
          ЗаворАживаЮщий всю душу.
          Там несется, храпя, ужасающий конь,
          Близ Невы попирающий сушу.

          Ночью в дом твой, при месяце, как при свече,
          Петербург командором стучится,
          Чтоб ты мог умереть, ощутив на плече
          Тяжесть каменной этой десницы.
        


          ВАРИАЦИЯ ПО А.П.

          Я помню чудное мгновение:
          Явилась ты передо мною
          Как мимолетное видение
          Всей красотою неземною.

          Томим тоскою безнадежною,
          Измучен суетой напрасной,
          Тебя во сне я видел, нежную,
          И долго слышал голос ясный.

          Но душу истерзали фурии,
          Зрачки грозою обожгло мне,
          И с сердцем, оглушенном бурею,
          Я жил, тебя уже не помня.

          Опустошенный и изношенный,
          Изжеван жизнию до жилки,
          Забытый всеми, всеми брошенный,
          Я дни влачил в печальной ссылке.

          И вот тогда, как озарение
          Еще не сказанного слова,
          Ты мне явилась на мгновение,
          Чтоб сердце пробудилось снова.

          И сердце бьется - больно, бешено,
          Дрожа и обливаясь кровью,
          И вновь смиряется, утешено
          Слезами, верой и любовью.



          ГРОЗА (фрагмент)

          Планету зноем заливало. 
          Густой жарой угнетено, 
          Все сущее изнемогало, 
          В истоме замирало,- но 
 
          Как весело природе было 
          Справлять пришествие грозы! 
          Гроза трубила, в бубны била, 
          Стучала в медные тазы, 
 
          Гремела, как звонарь, набатом 
          С лиловой колокольни туч, 
          И, кувыркнувшись акробатом, 
          Вдруг сорвалась с небесных круч, 
 
          О землю грохнулась, разбилась 
          На разноцветные куски. 
          Ее развалина дымилась 
          Дождем на берегу реки, 
 
          И в груде облачных развалин, 
          Весь обновленный и живой, 
          Мир был почти не матерьялен 
          За пеленою дождевой.(*) 
 
          Но наконец иссякли кубки, 
          И солнце низко за селом 
          Явилось стеклодувной трубки 
          Из горна вынутым жерлом. 
 
          Тут чаша неба выдувалась 
          Из розоватого стекла. 
          Закатом вся насквозь, казалось, 
          Она просвечена была, 
 
          И в ней всего заметней были, 
          Когда пускала луч заря, 
          Крупинки золотистой пыли 
          Или вкрапленья янтаря. 
 
          В ней разгорался отблеск винный, 
          И вот уже издалека 
          Поплыли важно, как павлины, 
          Хвосты развея, облака. 
 
          Они хотели опуститься, 
          Казалось, сразу за селом, 
          И как волшебные жар-птицы 
          Сверкали огневым пером. 
 
          А стеклодув неугомонный 
          Немного потемнил восток 
          И чаше дал нежно-лимонный, 
          Зеленоватый ободок. 
 
          Мгновенным отблеском зарницы 
          По краю вспыхнуло светло, 
          И проплывающие птицы 
          Казались вплавлены в стекло. 
 
          Купаясь в воздухе бездонном, 
          Одна задела край стекла, 
          И долго чаша неба  звоном 
          Еще наполнена была. 
 
          Вдруг вой унылый, монотонный 
          Поплыл над далью нив и вод. 
          То белый след инверсионный 
          Тянул по небу самолет. 
 
          Как будто по стеклу железом 
          Вели, вели...  и на стекле 
          Остался след - косым надрезом, 
          Насечкою на хрустале.... 

            ....................
            ....................

          (*) Это почти точная цитата из Н.Заболоцкого,- 
            но совершенно невольная; я заметил ее задним числом.  



          КАМНИ И ЗВЕЗДЫ

          Сумерки. Море в чернилах и саже,
          Слабые проблески бледного света.
          Мелкая круглая галька на пляже.
          Сколько их, камешков серого цвета!

          Там, в тишине, глубоко под волнами,
          Ниже сетей с поплавками из пробок,
          Без передышки, ночами и днями
          Камешки трутся и трутся бок О бок.

          Друг возле дружки вертятся, трутся,
          Не уставая на месте вращаться.
          Так повернутся и сяк повернутся:
          Не выделяться! Не выделяться!

          Острые грани - ранить способны,
          Только и терпишь от них беспокойство.
          Быть кругляшкАми удобно, удобно,
          Ах, обтекаемость - лучшее свойство.

          Мирно уляжешься между другими,
          Все одинаковы...
                        - в том-то и дело!
          Я ненавижу, толпа, твое имя,
          Все твое мильоннотелое тело.

          Вот уж и полночь.
                      О, сколько прекрасных
          Вижу я звезд в вышине поднебесной:
          Синих, лиловых, лазоревых, красных,-
          Сколько их, разных!
                         - Но звездам не тесно.
                                        1977 г


          "МОЕ ОКНО ВЫХОДИТ В ПОЛЕ..."

          Мое окно выходит в поле.
          Видна река и ветхий мост.
          Нет-нет и глянешь поневоле
          На старый брошеный погост.

          Кресты повалены, и ныне
          Там поднялсЯ дремучий лес.
          Ольшанник застит свет рябине,
          Березы встали до небес.

          А с краю, там, где берег круче
          И в разворот идет река,
          Висят сиреневые тучи,
          Сиреневые облака.

          Когда слышней шумит запруда
          И белый день встает ребром,
          Далёко зА полночь оттуда
          Несется соловьиный гром.

          Покамест птицы бьют баклуши,
          На свет окна из-за реки
          Как неприкаянные души
          Летят ночные мотыльки...



          ПАСХА В КОЛОМЕНСКОМ

          Сыро, зябко, нездорОво...
          Но блеснет поУтру луч,
          Как яичко к дню Христову
          Солнце выйдет из-за туч.

          Пасха, праздник, день заветный!
          Ты настал, и вдруг принес
          Дух весенний,
                        чуть заметный        
          Бирюзовый дым берез.

          Над сияющей рекою
          Небо встало высоко.
          Грудь, теснимая тоскою,
          Дышит вольно и легко.

          Сердце бьется, куролеся,
          И теряет всякий вес.
          Все твердят: "Христос воскресе!"
          Он воистину воскрес!

          Что за радость, что за роздых!
          Льется синь со всех сторон,
          И волнАми ходит воздух
          Под церковный перезвон.

          Ах столица, град престольный,
          Солнце, птицы, голоса...
          Что ж, ракетой колокольни
          Вмиг умчимся в небеса!



          ОБЩИЙ ВАГОН (В ДУХЕ КОНСТ. ВАНШЕНКИНА)

          В вагоне холодно и сыро.
          На столике возле окна
          Скорлупки, крошки, корки сыра,
          Газета с пятнами вина.

          Проход забит до половины:
          Ни под сиденья, ни в углы
          Не поместились все корзины,
          Баулы, сумки и узлы.

          В окне пейзаж однообразный,
          Стучат колеса, клонит в сон.
          Я, сонный, памятью бессвязной
          Бог весть куда перенесен.

          Выходит кто-то, входит кто-то.
          Стучат колеса. Полумрак.
          И, каждый со своей заботой,
          Все вместе едем кое-как.

          Вот баба, видно, с барахолки,
          Мешок пристраивает свой,
          Вот паренек на третьей полке
          Укрылся курткой с головой;

          Рука в руке, молодожены
          Молчат напротив; спит солдат...
          Народом тесно окруженный,
          Я возвращался в Ленинград.

          Еще вошли. А ну, подвинься.
          Вагон вконец набит к утру.
          Соседки вытертые джинсы
          Прижаты к моему бедру.

          И в жизни, как в вагоне общем:
          Темно, и тесно, и трясет,
          Мы то смиряемся, то ропщем,-
          Но вместе движемся вперед.

          Из-под тумана, как с изнанки,
          Чуть брезжит мутный свет зари.
          Уснули все.
                      На полустанке
          Выхватывают фонари

          То столик и на нем скорлупки,
          То белый мех на детской шубке,
          То чей-то чубчик хохолком,
          То чей-то носик сапожком...
                              1987 г.




          МНЕ ТРУДНО СЕСТЬ К СТОЛУ... 
 
          И трудно сесть к столу.  Ах, сколько там стихов 
          В томах, и в томиках, и в сборниках... что толку 
          Добавить к ним еще пять-десять тысяч слов 
          Рифмованых? Кому
                            нужна сия забава: 
          Бубнить, как попугай, куда-то в пустоту, 
          Неведомо зачем... взгляни на полку справа, 
          И - нет, не продолжай, не преступай черту. 
 
          Все сказано давно. И смысла, как иголку, 
          Уж в сене не сыскать. Слова, слова, слова. 
          Стога наболтаны веками без умолку: 
          Трава, трава, трава... забвения трава. 
          О сорная трава, о сонная отрава: 
          Мак, белена, дурман, болиголов... постой. 
          Скорее брось перо, и песенки простой 
 
          Не продолжай...
                          да нет, подобною опиской 
          Не погрешу, поверь, и скомкаю листок, 
          Представив, как волна идет на берег низкий, 
          Нахлынет, тяжкая,- и выгладит песок. 
          Напомнить бы могло скорее буквой каждой 
          Тебя, кладбищенский угрюмый словоруб, 
          То, чтО я написал, не знаю как, однажды 
          Помимо всех огней, и вод, и медных труб. 
 


          "ДЛИННАЯ НОЧЬ НАПУСТИЛА ТУМАНУ..."

          Длинная ночь напустила туману, 
          Двери закрыла, замкнула засовы. 
          Осень опять прибегает к обману. 
          Нам не впервые, но мы не готовы. 
 
          Осень богаче обеих Америк 
          Кажется в новом наряде и маске. 
          Ну же, палитру выхватывай, Рерих, 
          Чтоб обновить свои жгучие краски.

          Утро рассыпало рдяные угли,
          Светит рубином, пылает багрянцем.
          Роща трепещет, как райские джунгли,
          Блещет лимоном, горит померанцем.

          Синька и зелень безумствуют справа,
          Кровь и кармин разливаются слева.
          Спросишь себя: это явь - или Ява? -
          Не узнавая былинки и древа.

          То - не рябина, и там - не осинка,
          Это не клены, я так полагаю,
          Это, наверно, павлины, фламинго,
          Красноголовые попугаи.

          Глаз обожгут своим жертвенным жаром
          Рощи, опушки, - и разом увянут.
          Я обманусь этим призрачным даром,
          Мне все равно, я хочу быть обманут.

          Осень, взмахнувши цыганскою юбкой,
          Только мгновенье отдаст этой пляске,
          И - не бывала... и мокрою губкой
          Стерты горячие, звонкие краски.

          Реденьким дождиком капает Морзе,
          Ветви рябины - как ветхие мощи,
          Травы поникли, и насмерть замерзла
          Голая зебра березовой рощи.

          ... Старец дитя укрывает полою,
          Хлещет коня, и срываясь с обрыва,
          Скачет и мчится под хладною мглою.
          Плачет ребенок, и мечется ива.