Вера Зубарева. Единственность творчества

(Интервью, ноябрь 2011)

— В Одессу вновь приехала поэт, доктор филологических наук, писатель, литературовед, главный редактор журнала «Гостиная», президент объединения русских литераторов Америки (ОРЛИТА) Вера Зубарева, и наш первый вопрос к ней – что привело Вас в родной город на этот раз?

— Этой осенью Одесский университет проводил конференцию по Серебряному веку, которая была посвящена памяти Степана Петровича Ильёва, профессора Одесского университета. Степан Петрович был руководителем моей дипломной работы, и также у нас были очень теплые, дружеские отношения, мы поддерживали их и после того, как я защитила свой диплом. Когда я уехала и узнала, что он тяжело болен, мы продолжали поддерживать наши отношения, он знал обо всем, над чем я работала в литературоведении, до последней минуты. Я защитилась именно в то время, когда он умер – практически день в день. Заведующая кафедрой русской литературы Нина Михайловна Раковская, прослушав мою концепцию по теории драматического жанра, предложила мне выступить на этой конференции, поскольку все эти темы затрагивались при жизни Степана Петровича Ильёва.

— Но также свои творческие вечера в этот приезд Вы посвятили памяти другого талантливого человека, поэтессы Беллы Ахмадуллиной. Можно сказать, что это была настоящая большая программа - не только с чтением стихов, с воспоминаниями, но и с показом документального фильма о Белле Ахмадуллиной. Как эта идея возникла?

— Это, конечно, грустная история: Белла Ахатовна ушла из жизни год назад, 29 ноября, и это было шоком для многих, в том числе и для меня. В моем семейном архиве осталось несколько видеозаписей, которые мы сделали, когда она посещала Филадельфию. Ей тогда исполнилось 60 лет, и практически свое шестидесятилетие она отпраздновала с нами в Филадельфии второй раз. Качество записей получилось, может, не очень хорошим, но мы снимали на любительскую камеру, и записи получились интимными. Она выступала перед публикой, читала стихи, плюс еще наше с ней общение, когда мы с ней сидели за столом, подписывали книги, гуляли с ней и с ее мужем Борисом Мессерером… Нам  захотелось вновь вернуться к ней, и я обратилась ко всем нашим домашним архивам. Мы решили написать небольшой сценарий и снять такой вот документальный фильм, посвятив его памяти Беллы Ахмадуллиной. Впервые он был показан в мае этого года в Москве, в центре русского зарубежья им. Солженицына.

— На вечере в Одессе была представлена также музыкально-поэтическая композиция на Ваши стихи «Дерево». Почему она вошла в программу, посвященную Белле Ахмадуллиной?

— Каждый творец на самом деле уникален – он не повторяет ни себя, ни кого-то другого, и фильм, который я посвятила Белле Ахмадуллиной, поэтому называется «Единственность». У нее есть такие строчки – «розно луне луна, и вечность дважды не встречалась с ней же». Эта как раз о той самой идее неповторимости поэта, который не совпадает ни с какими законами: законы пишутся, а ты идешь как бы против закона, все не так у тебя получается. Этой же идее посвящено и мое стихотворение «Дерево». Когда я предложила своему мужу его послушать, в этот самый момент он слушал Баха, и когда я прочитала ему, слова настолько здорово наложились на музыку, что я предложила записать это немедленно.

Дерево

Дерево колышется зеленым куполом,
Середина дня – приманка для зноя,
Пчел, стрекоз, слегка уже обугленных.
Под ветвями его – испарение покоя,
Ладана, сладко подгнившего клевера,
Дупло на стволе его с ликом белки
Взято в рамку вьюнка.
Дерево смотрит медленно
Сквозь трещины-веки.

Яблоко падает, раскачиваясь и колеблясь:
В нем падение созрело.
Трубка Ньютона диктует ему вековую ересь,
Что у него и пера невесомого
Одно и то же роковое ускорение.

Падают оковы, бутерброды и нравы
В дерзком споре яблока и гения,
В котором оба по-своему правы,
И рождается формула на грани бреда,
Вопреки представлениям о свободе воли,
О здравом смысле. Лишь тело Архимеда
Колышется на поверхности мировой юдоли,
И падает, жизнь закончив с отличием,
Божья коровка по строгой формуле,
И колесико, и винтик, и каждый кирпичик,
О котором отдельно б никогда и не вспомнили…

И только я неправильно падаю,
Раздвигая ветвей вздыхающий занавес,
На диво дереву, что языческой статуей
Мнилось коровке, пока та, раздваиваясь
В челюстях птицы думала, как плохо
Все устроено…
И птица падает, подчиняясь закону
Того же молоха, и крыло от коровки
Машет из сада ей…

Я падаю с третьего, пятого, первого –
Ну, кто же так падает: то ниже, то выше.
Опять все не так… Прости меня, дерево!
Да что же со мною?
— Это – летишь ты!..

— На встрече с читателями у Вас прозвучала такая фраза, что большой, настоящий поэт – это то, что человек, пишущий стихи, вкладывает в эти самые стихи, то есть, не тот человек, который в быту. Но как нам определить – кто большой поэт, кто настоящий, и возможно ли это?

— Я имела в виду, что большой поэт идет изнутри, а не пользуется какими-то внешними приемами. Но на самом деле даже я была тут не права, потому что, действительно, как нам различить – большой, малый поэт, и вообще поэт? Но для меня поэт прежде всего тот, кто стремится уйти от приемов, которые есть те же законы. Никакой поэт по-настоящему не станет нарабатывать приемы, – только если он хочет быть понятен и внятен толпе. Когда ты идешь из себя, каждый твой шаг – это что-то новое. Ты должен понять, что ты есть изнутри, и выразить это метафорически – на том же метафорическом языке, на котором нам была представлена Библия как модель Вселенной, и поэт – это модель внутренней Вселенной. Если он обладает метафорической силой воображения, он может передать эту свою внутреннюю вселенную настолько, что этот образ останется в нас, и мы начнем идти вглубь, вглубь, и развивать новые и новые вещи. Для меня это и будет большой поэт.

— Когда Вы в этот раз собирались в Одессу, у Вас родилось стихотворение, которое также звучало на творческих вечерах, и, что интересно, оно еще нигде не публиковалось:

Сесть в самолет – и лететь, и лететь
В город, где солнечных зайчиков медь
Сыплется прямо из неба кармана
Падает в море и ловится в сеть.

Щурятся чайки в блестках волны,
Живо хозяйки жарят блины
С черной икрою, с красной икрою,
Разных покроев и толщины.

Плещутся рыбы на мраморных льдах,
Всем исполняют желанья за так,
И рад покупатель, гурман, обыватель,
Делец, и мечтатель, поэт и рыбак.

Город-веселье, город-Гвидон,
Как каруселью, крутится он,
В празднике детства в слове «Одесса»
Вдоль волнорезов, в шепоте волн.

Сесть в самолет, и лететь, и лететь,
Туда, где с морскою – небесная твердь
Пенится с воблой и клешнями раков
Под стук домино и прелюдию Баха.

Сесть в самолет… Я пишу, бормочу,
Месяц в окне зажигает свечу,
Взлетное поле, места наготове,
В путь – и лечу, и лечу, и лечу!..

— Одесса совершенно органично – Ваша тема, и это почувствовала Белла Ахатовна Ахмадуллина, которая Вас еще не знала, но тем не менее она обратила на это внимание.

— Она меня сначала не знала, потом мы встретились, она прочитала стихи, и потом она написала предисловие к ним, вот небольшой отрывочек: «сначала я увидела ее стихи, воображение соотнесло их с морем и побережьем, с бликами, с хрупким чередованием блеска и тени. Прихотливый, независимый и несомненно ранимый мир открылся мне. … она слышит голос своей звезды, предвещающей удачу, но оберегающей от суеты, вздора, поспешности. Ее стихи – изъявление ясной и суверенной души, грациозно существующей в осознанном пространстве».

— И эти слова Беллы Ахатовны перекликаются со словами Вашего отца в стихотворном посвящении, когда он написал «услышь…

— …чего никто не слышит»…

— Ту, давнюю аннотация Беллы Ахмадуллиной Вы использовали и в новом своем сборнике.

— Мне было предложено издать цикл стихотворений в серии «32 полосы», она выпускается Ростовским союзом писателей только по приглашению. Это очень изящная удлиненная книжечка, и в ней всего 32 странички. Открывается она стихотворением «Пляж»:

По пляжу гуляли
Толстые старухи,
Босые ступни мяли
Пластилиновый асфальт.
В железных урнах
Грызли сладости
Раскаленные мухи,
И сочно разносился
Их жужжащий альт.

На пирсе
Сидела, свесив ноги,
Девушка.
Волосы играли
Отблеском воды.
Мужчина
Наклонился
И подарил цветы.
Девушка бросила цветы на волну,
Соскользнула и ушла ко дну.

Продававшая липучки цыганка-гадалка
Сказала: «Не видишь? Это русалка».
Старухи подбрасывали
Солнце животами
И липкими ртами
Смеялись над цветами.

Весь этот цикл – он какой-то сказочный, изломанный, и поэтому я назвала его «В изломанном пространстве».

— Когда слушаешь Ваши стихи, возникает ощущение какого-то волшебства, как у Пушкина – «мысль просится к перу, перо к бумаге, минута – и стихи свободно потекут». Эта преемственность ощущается постоянно, и мне кажется, что это и есть один из показателей поэзии настоящей, когда непонятно, «из какого сора растут стихи». Но вернемся к тому, с чего мы начали наш разговор – к Вашему последнему приезду в родной город. Каковы Ваши впечатления от Одессы в этот раз?

— Одесса по-прежнему прекрасна, хотя я столкнулась с теми трудностями, которые испытывают здесь люди. Но, несмотря на все сложности, я вижу здесь очень высокий творческий дух. Просто в тех кругах, в которых я общаюсь – в кругах литераторов, в кругах художников, музыкантов, – люди хотят что-то создавать. Энергия потребителя захлестнула очень многие города, и в Одессе она, к сожалению, тоже есть, но Одесса всегда был городом мастеров, – в том смысле, что одесситы всегда имели свою индивидуальность, и сотворяли что-то новое и новое. И вот этот дух – он, по-моему, присутствует в Одессе по-прежнему, и я желаю, чтобы он сохранялся и увеличивался.

Беседу вела Виктория ФРОЛОВА.