Балтийские строки

               БАЛТИЙСКИЕ СТРОКИ (начало 1980-хх ?)
             #######################################


          TALLINN 

          1.
          КАк громоздятся весенние льды,
             Вздыблены валом прибоя,-
          Так громоздится сей град у воды,
             Чудо морское.

          Холм приберЕжный подмяв и сдавив,
             Высится каменным кряжем,
          Белою ночью ложась на залив
             Черным витрАжем.

          Стало, застыв на подъемном мосту
             Между минувшим и новью,
          Замерло, бросило якорь в порту
             Средневековье.

          Весь его абрис в изломах, в углах,
             Рваные линии грубы.
          Издали глянешь ли: небо в крестах,
             Трубы и трубы.

          И потому, когда холод и мглу
             Сеют суровые зимы,
          Кажется - город подобен котлу:
             ДЫмы и дЫмы.         

          Волн гребешками играет норд-вест,
               Сродными чаичьим перьям,
          Дышит тяжелый готический крест
             Древним поверьем.

          И подымается тучи рассечь
             В небо,
                     сверкающий льдисто
          Грозный тевтонский готический меч -        
             Шпиль Олевисте.

   
          2.
          ... И призрачны, в ноябрьском тумане
          Виденьями они встают из мглы,-
          Порталы, башни, шпиль на барабане,-
          Средневековья ребра и углы.

          Среди камней и стен седых и серых,
          Поднявшихся угрюмою грядой,
          Бредешь, потерян, как в морских пещерах,
          В глубоких гротах, скрытых под водой.

          Чернеют громоздящиеся крыши,
          И кажется,- до утренней зари
          На них справляют шабаш нечисть - мыши,
          Уродцы, карлики, нетопыри.

          Летает, мельтешит ночной народец,
          Вот облепили трубы, водосток...
          А в небе - темном, узком как колодец,
          Плывет луны дрожащий лепесток.

          И в тишине, объявшей переулки,
          Тебе навстречу громыхают вдруг
          Шаги,
                так неправдоподобно гулки!..
          И вновь молчанье замыкает круг.        

   
          3.
          Дома нависают, сутулятся,
          Взбираются в гору упорно.
          Дворы, и проходы, и улицы
          Сплелись, как древесные корни;

          И город в сплетеньях бесчисленных
          Вдруг всей своей плотью и кровью
          Предстанет в картинах,
                                 замысленных
          Кубистами средневековья.

          Как тихо! 
                    Как трудно здесь дышится!
          Лишь слабые отзвуки моря
          Порой, словно эхо, расслышатся
          В гнездилище фантасмагорий.

          Убежища щура и пращура.
          Слепые окошки. Бойницы.
          Чашуйчатой шкурою ящера
          Бугрящиеся черепицы.

          Вдруг кажется: вся эта путаница
          Похожа на недра органа.
          Луна, моя верная спутница,
          Сегодня бледна и туманна.

          В камнях полунОчного Таллинна,
          Мечтатели и фаталисты,
          Мы с ней заблудились нечаянно
          Проулками близ Нигулисте.
        
   

          4.
          Рыцарь, битвами измаян,
          Спит, усталостью объятый.
          Беззащитным бросил край он,
          Проржавели меч и латы.

          Зову доблести не внемля,
          Спит, как камень меж камнями.
          Грудь ушла в сырую землю,
          Руки сделались корнями.

          И весенней ночью белой,
          И в глухую злую осень
          Спит, как мертвый, рыцарь смелый
          Средь качающихся сосен.

          Там, на береге безлюдном,
          Пленник времени седого,
          Спит он тяжким, непробудным
          Сном заклятья колдовского.

             ...................
             ...................

          Весь в тумане непроглядном,
          Невеществен, нереален,
          Словно темно-серым рядном
          Запеленут древний Таллинн.

          В этой мутной панораме
          Башни выглядят так странно:
          То ли дымными столбами,
          То ли сгустками тумана.

          Счет забыв годам бессчетным,
          Пленник времени седого,
          Город спит в тумане плотном
          Сном заклятья колдовского...


          5.
          Слух оглушает, поражает зренье,
          Ошеломляет эта панорама.
          О город-театр, о город-представленье,
          Старинная готическая драма.

          Здесь штрих отчетлив, как чекан на меди,
          И нет нужды заглядывать в анналы,
          Чтоб древний текст мистерий и трагедий
          Читать на языке оригинала.

               ...................

          Развертывает свиток жизнь былая.
          Ее сюжет неприхотлив и страшен.
          Взгляни скорее: гордого Олая
          Ведут в тюрьму, под стражу серых башен.

          Там при свече склонился чернокнижник
          Над дьявольским каким-то сочиненьем.
          Вот тяжко содрогается булыжник:
          То ночь бредет по городским каменьям.

               ...................

          Здесь площадь - сцена, здесь залив - кулиса,
          Здесь бутафор и постановщик - Время,
          Здесь стар актер, и сгорбилась актриса.
          О, бремя славы - тягостное бремя.

          Они давно привыкли к поклоненью,
          Король и паж, служанки и принцессы...
          Но зрители любого поколенья
          Всегда уходят с середины пьесы:

          Она веками столь неспешно длится,
          Так медленно меняет грим и маски,
          Что поневоле нужно удалиться
          Задолго до финала и развязки.

               ...................

          Число твоих поклонников умножа,
          Тобой насытил я и слух и зренье.
          Теперь прощай. Я покидаю ложу,
          О город-театр, о город-представленье.

          Последний взгляд...
                               но если глянуть с моря,-
          Ты с зАмком схож на дедовских тарелках,
          На голубом истершемся фарфоре,
          Покрытом паутиной трещин мелких...        


          6.
          Покрытый мутной пеленой,
          Вздымая крыш крутые ребра,
          Весь Таллинн тает, как больной,
          Объятый осенью недоброй.

          Здесь небо серо, словно тлен,
          И схоже с крышкой гробовою,
          И черный камень древних стен
          Точится слизью дождевою.

          На главы башен вековых,
          На грубый шпиль у входа в гавань
          Почти совсем скрывая их,
          Туман натягивает саван.

          В предсмертный час
                           в последний раз
          Глухие лязгают засовы,
          И с нас слепых не сводят глаз
          Его нетопыри и совы.

          Ночь сыплет пепел и золу
          В его ущелья и каньоны,
          И глухо ухает во мглу
          Бой колокола
                        похоронный.        

   
          7.
          Печные трубы исторгают клУбы
          Густого дыма.
                        Древних башен рать
          Окутал сумрак.
                        Стены тОлсты, грУбы.
          Здесь может Вечность зубы обломать.

          Сей цитадели грозные откосы
          Как сталь кирасы 
                           лунный свет гранит,
          И на камнях лежит налет белёсый
          Балтийской соли, въевшейся в гранит.

          И если с моря посмотреть, похоже, 
          Что это сон... что город в полумгле 
          Ремесленником вытиснен на коже, 
          Художником протравлен на стекле.

          А жизнь вокруг кипит - и тем заметней
          Минувшего застылые пласты.
          Меж глыб гнездится мох тысячелетний,
          И гроздьями свисает с высоты.

          И мнится,- обитает в замке черном
          Таинственный отшельник-чародей.
          Он о заре к себе скликает горном
          Всех кадриоргских белых лебедей.

          И рыцари, восстав из гроба, бродят,
          Покуда ночь плащом скрывает их,
          И к ним русалки нА берег выходят
          В лоскутьях пены, в брызгах ледяных!

   
          8.
          Вой, ветер, вой, былое, спи в могиле,
          Клубитесь, тучи, дождь, сильней хлещи
          В пустое небо вздыбленные шпили
          И мрачных улиц жесткие хрящи.

          Но дождь не смоет вековую копоть
          С тяжелых, грубо  тесаных камней.
          Несчётных поколений трудный опыт,
          И кровь, и слезы - все смешалось в ней.

          Морской прибой, кидая клочья пены,
          Шесть сотен лет у самых стен плескал,
          Но неприступны были эти стены,
          Растущие из недр суровых скал.

          Там, на скале, за мощных стен забралом,
          Баронов черный замок вознесен.
          Врата его окованы металлом.
          Окрестность гордо попирает он.

          Его далеко облетают птицы,
          Стремясь на юг с полнощной стороны:
          Дымятся трубы и горят бойницы,
          Пыланьем факелов озарены.                

          Туман ли, мрак ночной его объемлет,-
          Он всё внушает безотчетный страх,
          Всё кажется - там, за стенАми дремлет
          Дракон ливонский о семи главах.
        
          Но Петр Великий, как святой Георгий,
          Схватился с ним за этот бедный край,
          И заложил в пустынном Кадриорге
          Свой парадиз, свой прибалтийский рай.

          Там в тишине благоухают розы,
          Там утром в кущах слышен щебет птиц.
          ....................................
          Ночной туман осел росой - 
                                     и слезы
          Искрятся на ресницах черепиц.


          9.    
          Этот город - гравюра,
              Каменистый пейзаж.
          Ты, бредущий понуро,
              Есть ее персонаж.
          Так не стискивай ворот,
              Неотрывно следя,
          Как сливается город
              Со штриховкой дождя.

          Обведенный свинцовым
              Серым карандашом,
          Под небесным покровом
              Таллинн лег нагишом,
          Точно рыцарь убитый
              Под суровым рядном,
          Не оплаканный свитой
              На наречьи родном.

          Выпирают ключицы,
              Перебито ребро.
          Изморозь на ресницы
              Нанесла серебро.
          Двести лет или триста
              Он лежит на песке,
          Грозный меч Олевисте
              Сжав в недвижной руке.

          Его латы прогнили
              и рассыпался щит.
         Черный ворон на шпиле
              Как безумный, кричит,
         И взмывает - и к замку,-
              Но пугясь куста,
          Вылетает за рамку
              Порванного холста.

          И лишь море, лишь море
              Лижет, лижет песок,
          и все ближе, и вскоре
              уж целует в висок,
          Обнимает, ласкает,
              увлекает ко дну,
          Пока ветер листает
              за волною волну.



        10.
        ... Словно ему не подняться выше,
        небо, подобно летучей мыши
        крыльями туч задевает крыши,
            в сумерках мглистых за мной следя,
        Я же, заслышав напев сирены
        в тихой шипучке балтийской пены,
        к морю бреду между стен, и стены
            лижет скользкий язык дождя.


        Столь же далекий от пресной Пензы
        сколь от унылой британской Темзы,
        Tallinn кажется глыбой пемзы,
            губкой, вбирающей серый цвет
        бездны,  прогорклой головкой сыра,
        в коей прогрызли ходы и дыры
        не муравьи, не кроты-проныры -
            время и море за сотни лет.

        Долгим, невнятным, густым глаголом
        море мерно гудит за молом,
        и отдыхает на камне голом
            или холодном ночном песке;
        парой, четою, одна с одною,
        вечно ходят волна с волною,
        и бытование их двойное
            здесь отражается в языке,

        как удвоенье согласных, гласных.
        В сумерках поздних, сырых, ненастных
        смутно виднеется ряд неясных
            образов, слитых в один пейзаж,
        труб, черепичных горбатых кровель,
        шпилей, имеющих только профиль,
        напоминающих острый грифель,
            черный цанговый карандаш.

        Тонут в тумане проулки, башни.
        Предпочитавший уют домашний,
        слился с вечностью день вчерашний,
            ночь же почти лишена примет.
        Пламя погасло, темно и сыро.
        Все отсырело - свирель и лира,
        все нереально, как не от мира
            сего,
                  и мира, похоже, нет.

 
          11.
          Навалившись спиною 
          На скалистый карниз, 
          Таллинн вновь надо мною 
          Черной тенью навис. 
          Ров заполнен водою, 
          И по зеркалу вод, 
          Выгнув шею дугою, 
          Черный лебедь плывет. 
 
          Небо бледное - цвета 
          Дымчатого стекла: 
          Ночь июньская эта 
          С того света пришла, 
          Чашу белого воска 
          Опрокинув в залив. 
          Робкий лебедь эстонский 
          Недоверчив, пуглив. 
 
          Он былого насилья 
          Позабыть не сумел,- 
          Как подрЕзали крылья, 
          Чтобы он не взлетел, 
          Как вечернее солнце 
          Обагряло пески,- 
          Гордый лебедь эстонский,- 
          Не накормишь с руки. 
 
          Эти стены и шпили, 
          Глыбы и валуны 
          Помнят небыли, были, 
          Седину старины, 
          Преступленья, обманы, 
          Латы и кивера, 
          Печенега Ивана 
          И монгола Петра. 

          Да, у этого сила: 
          То ли царь, то ли черт. 
          И вода отступила, 
          Море бросило порт, 
          Хроник ревельских ворох 
          Тлеет на мостовой, 
          И прокис едкий порох 
          В башне пороховой. 
 
          Натащу тебе веток, 
          Вздую жар в очаге, 
          Поднимусь напоследок 
          По Короткой Ноге, 
          Выйду из лабиринта 
          К ТОомпеа твоему, 
          И твою акватинту 
          Прямо в сердце приму. 
 
          Лихорадка, озноб ли, 
          Только рот разевай. 
          Тихо тащится в Копли 
          Запоздалый трамвай. 
          И жужжит еле слышно 
          Вроде старой осы 
          Болтунишка, врунишка 
          Флюгерок на оси. 
 
          Значит, все шито-крыто, 
          Прощено невзначай. 
          Что ж, прощай, Маргарита, 
          Длинный Герман, прощай. 
          Оставайся же с миром, 
          Город, спящий внизу, 
          Схожий, может быть, с сыром, 
          Источившим слезу. 
 
          А стихам, этим бредням, 
          Как затее пустой 
          Ты не верь: этим бреднем 
          И рыбешки простой 
          Не поймать.  Расставанье - 
          Лишь начало пути. 
          Не прощай - до свиданья. 
          Черный лебедь,- лети. 
 

          12.  (1992 г.)
          Что ты тоскуешь, Линда,
          Глядя с холма в долину,
          Глядя с горы на море?
          Только одно и видно:
          Осень свою холстину
          Стелет на косогоре.
        
          "В бедных селеньях крыши
          Из камыша и соломы,
          Куры квохчут в закУтке":
          Ветер все тише, тише
          Играет мотив знакомый
          На камышовой дудке.

          В серых глазах эстонки
          Сдержанной, молчаливой,
          Вежливой без улыбки,
          Лед не растает тонкий,
          Как тает в зрачке залива
          Он в мае слезою зыбкой.

          Отлив оставляет тину.
          Блестят валуны литые.
          Ни жемчугов, ни рубинов.
          Печальную же картину
          Оставила ты, Россия,
          В свои берега отхлынув.

          Сюда уже нету ходу:
          Эстония - заграница
          И нынче себе хозяйка.
          Перо мое в ее воду
          Быть может, уронит птица,
          Одинокая чайка.

          Она с высоты расслышит
          Прибоя мерные руны,
          Моря вечную сагу.
          Море глубОко дышит,
          Перебирает струны
          И переливает влагу.

          В соленом воздухе чистом
          Купаясь,- увидит чайка
          Берег, руно прибоя.
          Быть может, шпиль Олевисте
          Заденет она случайно,
          И в бледное голубое

          Осеннее небо взмоет,
          Взмоет, взлетит повыше...
          .........................
          Улицы глубже штолен;
          Там и считать не стоит
          Черепичные крыши
          И кресты колоколен.

          Конец Интернационалам,
          Маршам, литаврам, трубам,
          Всяческим Марсельезам:
          Мой Таллинн за рвом и валом,
          Ворота его из дуба - 
          И обиты железом.




   

          RIGAS DOMS 

          *
          Альпийский фирн, застывший ледопад - 
          Он как магнит притягивает взгляд,
          И рык его похож на рев обвалов...
          Лавины в пропасть с воплями летят,
          Свергаемые с клавиш мануалов...

          *
          При блеске свеч вздымается,
                                      горЯ,
          Горою льдистой в золоченой раме,
          Языческий кумир в господнем храме,
          Свирепый идол возле алтаря.

          Лишь он взревет - 
                             с дерев валИтся лист,
          Толпа дрожит и молится каноник,
          И как последний идолопоклонник
          Ему смятенный служит органист.

          *
          Органа глас величественно-грозный,
            Умножен эхом, отражен от стен,        
          Продлен, поддержан парусами сводов,-
          Заполнил ревом все пространство храма.
          Трепещут камни, стены, плиты, воздух - 
          И храм готический средневековый,
          Подобно колоколу громовому,
          Гудит в волнАх торжественных вибраций,
          Бурлит, словно огромная реторта.

          Вздуваются меха, взмывают трубы,
          В каком-то бессознательном согласьи
          Все движется - педали и пружины,
          И клапаны, и тяги...
                                хищно пальцы
          ВпилИсь в клавиатуру мануалов - 
          И стоном боли рвется грудь титана.

          Из элементов грубых, матерьяльных,
          И из субстанций тонких, невесомых:
          Из дерева, из кожи, из металла,
          Из воздуха, и разума, и духа,
            Зажженного веленьем божества,-
          Так новая вселенная творится,
          Сияющий, златокипящий мир,
          В горниле вулканических гармоний
            Алхимиею музыки рожден!..        




          ПРИБАЛТИЙСКИЙ ОКТЯБРЬ 
          1.
          Ни скамей, ни тентов, ни палаток.
          Взморье пусто. Небо и прибой.
          День похож на фотоотпечаток
                Серо-голубой.

          Ни души. Лишь ветер с шумом гонит
          Пенных волн бесчисленный табун,
          Да кустарник порыжелый клонит
                По изгибам дюн.

          Вдалеке, почти у края снимка,
          Чуть размытый контур маяка,
          И над мертвым побережьем - дымка
                Белого песка...


          2.
            Потемнев от усталости,
          Осень тушит деревья-костры,        
            Обрывая без жалости
          Все остатки былой мишуры.

            Об угрюмую готику
          Ветер северный рвет облака,
            И подобно наркотику
          Душу опустошает тоска.

            Так октябрь тяжелые
          Пред зимой опускает мосты.
            Мерзнут рощицы голые.
          Даль мутна. Побережья пусты.

            На меня, обреченного
          Одиночеству в горестный час,
            Моря желто-зеленого
          Смотрит искоса тИгровый глаз...
                             Лиепая.