Глава 5. Без кошек - никуда

Да, какой же деревенский дом – без кошки? Кто будет ловить мышей, воровать сметану и мурчать на ухо?
Вот и мы не обошлись без хвостатых-полосатых. После пожара на новое место с нами переехали рыжий кот с обожженными в огне ушами и лапами и пестрая, яркая кошка Куса. Полное ее имя было Кусанея, в честь чего или кого – непонятно. Куса отлично ловила крыс и пускала слюни от удовольствия, когда мурчала. Позже у нее появился котенок, которого за черную окраску назвали Мерлин. Мерлин вырос, растолстел, отрастил пышную шубу и стал Мурлоном. В то же время мы как раз завели собак, и Куса приняла их в свою семью. Благодаря такому  воспитанию, Эльса и Герда никогда не трогали наших котов, а Мурлона вообще принимали за товарища по играм. Кстати, он не слишком протестовал, и часто можно было увидеть, как кто-нибудь из собак тащил за шиворот флегматичного кошака, помахивая им, как тряпичной куклой.  Однажды зимой троица так заигралась, что закатала Мурлона в снег, наподобие снеговика. Мы видели, что собаки катают по двору снежный ком, но спохватились только тогда, когда «ком» вдруг поднялся на лапы и, шатаясь, попытался  убрести подальше. «Снеговика» отобрали у разыгравшихся псин, отнесли в баню и растопили. В середине обнаружился промокший и продрогший кот, который потом сутки не слезал с печки и с тех пор начал громко и басовито храпеть.  Но даже несмотря на такие суровые игры, Мурлон все равно любил собак и часто приходил к ним в будки, посидеть в компании.
Позже появился Пух – рыжий пушистый кот с коротким, как у рыси, хвостом и чуть укороченными лапками. Пуху пришлось нелегко – из-за миролюбивого и ленивого характера ему приходилось терпеть мои игры, но он терпеливо сносил и одевание в рубашку, и убаюкивание в колыбели из одеяла. Кстати, спать он мог в любом положении и в любое время, поэтому, кажется, не слишком страдал от периодических перевоплощений в «младенца».
Зато весной Пух отправлялся в поход, навещать соседских «дам» и раздавать оплеухи соперникам. Ближайшие дамы находились в трех километрах, но любвеобильного кота это не останавливало. Судя по тому, что однажды в деревне Противье, расположенной  в 12 километрах от нас, мы встретили сразу нескольких рыжих и короткохвостых кошек – ближайшими целями наш бродяга не ограничивался.  Погуляв месяц-полтора, Пух возвращался домой, худой, ободранный,  в колтунах из свалявшейся шерсти и следах побоев. Пару недель он только спал и ел, набирал вес и зализывал раны, а потом снова становился прежним - круглым рыжим пройдохой.
Однажды, когда бабушка ложилась в больницу, мы приютили у себя  ее кошку Маху (склочную и истеричную особу). Перессорившись с Пухом и Кошонкой (дочкой умершей к тому времени Кусы), она решила куда-то удрать, и после нескольких дней поисков все решили, что Маху слопала лиса или она ушла бродяжничать в соседнюю деревню. Когда мы уже собрались  сказать бабушке, что кошка пропала, как Маха объявилась, и не одна, а с выводком диковатых котят. Что же делать, пришлось оставлять все семейство – всех пятерых.  Не успели мы привыкнуть к толпе пушистых в доме, как осенним утром, выйдя к воротам, мама обнаружила «подарок» . Еще пятерых замерзших, промокших подкидышей-котят. Видимо, кому-то в деревне не лень было тащить ненужную живность  к нашему порогу, мол, «у фермеров молока много, прокормят». 
Прокормили, естественно, но кто-нибудь может представить 12 кошек в одной комнате?  Летом вся гвардия разбегалась по улице, но зимой все горизонтальные поверхности оказывались покрыты мохнатыми тушками. Ночью тяжеленные тела придавливали одеяло, как кирпичи, и повернуться было решительно невозможно – а если вертеться слишком сильно, можно было прочувствовать чьи-нибудь «успокоительные» коготки в пятке.
Правда, наше «поголовье» достаточно быстро сократилось – к сожалению (или к счастью), лисы и совы не брезгуют кошатиной, а молодые коты весьма самонадеянны и безрассудны.  Из тех 12 кошек я хорошо помню Гудвина – его потом унесла сова, Швондера, двух Поганцев  и Крыську (Пани Крыстину – так звали героиню какого-то детектива). Поганцы – тощие одинаковые братья -  были так названы не за свои моральные качества,  а за противную розоватую окраску и большие полупрозрачные уши, что в совокупности очень напоминало бледную поганку.  Остальные не обладали такой яркой индивидуальностью, или же достаточно рано расстались с жизнью.
Крыся и один из Поганцев оказались самыми «стойкими», их никто не забрал (как забрали нескольких котят более симпатичной наружности), и никто не съел (что и случилось с менее умными  их братьями).  Крыська, кстати, оказалась отличной крысоловкой, и иногда радовала нас «подарками» на пороге – безголовыми крысами, порой размером вполовину самой охотницы.
С тех пор у нас было много кошек – по большей части,  ведущих свою родословную от Крыси, Поганца и Пуха. Очень жаль Портоса – смешное бело-рыжее создание, толстое и коротколапое. Когда котенок  родился, то никто точно не смог определить его пол, и сошлись на том, что это все же кот. А через год «кот», радостно мурча, пришел ко мне на кровать и родил двух котят. Так и выяснилось, что Портос на самом деле – Портоша. Вот только умерла она очень тяжело – однажды вечером отец поехал косить луг роторной косилкой, и не заметил в густой траве спрятавшуюся там кошку. Когда он заглушил трактор, то было уже поздно, и оставалось только похоронить бедное существо.
А в одно лето на ферму стала наведываться лисица. Без зазрений совести она подходила к самым дверям и нахально таскала кур. Ее пугали, караулили, ставили чучела с колокольчиками, натравливали собак – все попусту. Наконец отец не выдержал и поставил на лесной тропинке, по которой она ходила, небольшой капкан. И надо же было такому случиться, что попала туда вовсе не лиса… А наша же кошка. Капканом Крысе практически перерубило переднюю лапу, и не оставалось ничего другого, как ампутировать ее совсем. Несколько недель кошку перевязывали, кололи новокаин и антибиотики, и постепенно культя зажила. Конечно, Крыська стала менее подвижной, не так ловко лазала, но постепенно привыкла и пользовалась обрубком почти как полноценной лапой – например, могла надавать оплеух рассердившему  ее коту.  Она прожила очень долгую по кошачьим меркам жизнь, и умерла в преклонном возрасте, лежа на кресле.
Даже сейчас, хотя прошло уже много лет, дома у нас живет последний внук Крыси – гордый, здоровенный Кода.
Шкодливые коты доставляли нам немало огорчений – когда ловили цыплят и ласточек, или опрокидывали ведра с молоком, но немало было и веселых моментов. Например, Катуха очень обаятельно воровала сливки, собиравшиеся на поверхности молока. Когда она не могла дотянуться до них языком, то, встав столбиком, запускала в ведро лапу «по локоть» и, подцепив достаточно сливок, с удовольствием слизывала украденное.  А Пушистик нежно любил тыквы и помидоры. Стоило ему увидеть разрезанную оранжевую мякоть, как все остальное переставало существовать. Однажды он сгрыз почти четверть приготовленной для телят тыквы. Еще он любил сырую картошку и огурцы, чем очень нас удивлял.  Еще все наши кошки хорошо знали звук затачиваемого ножа, и реагировали незамедлительно – стоило только взять точило и раз провести по лезвию (а ножи обычно затачивались перед разделкой мяса), как со всех сторон раздавался топот лапок и коты окружали мохнатой, нервной стеной. Особо беспокойные прыгали на ноги и с мявом лезли по штанинам. Поганец один раз даже от волнения вскочил на умывальник, огляделся и, увидев мыльную губку, которой отмывали руки от крови, ухватил ее и с рычанием спрятался под кровать. Потом вылез, отплевываясь от мыльной пены, и обиженно ушел страдать в подполье, морщась от нашего хохота.