Эхо войны. поэма

Посвящается  Орлову Николаю Егоровичу, моему свёкру

1.

Было обычным июньское утро.
Лишь переклик петухи завели.
Хозяйка по хате забегала шустро
В глухой деревушке Смоленской земли.

Завтрак косцам- мужикам собирала,
В кружки парное лила молоко,
Бельишко с утра уже постирала.
Большую семью содержать нелегко.

Трава в луговинах стояла по пояс.
Пока не просохла она от росы,
Косу отбивали, точили, готовясь.
Отец наставлял, усмехаясь в усы.

Иная забота у младшего сына:
Коня напоить и в реке искупать.
Мать, на плечо поднимая корзину,
Отправилась следом бельё полоскать.

Сонная речка чуть слышно шуршала,
Вползая волною на тёплый песок.
Погода безветренной, ясной стояла,
Славным быть должен новый денёк.

Скоро нагрянет ребячья орава,
Брызги поднимет, крики да смех.
Такое у сорванцов малых право-
Жить веселее и радостней всех.

2.

«Гудит что- то сын, а где – я не вижу,
Встревожили будто пчелиный рой».
Гул, нарастая, двигался ближе
И перешёл в раздирающий вой.

Обезобразила синее небо
Стая невиданно крупных птиц.
Такие не ищут зёрен и хлеба,
Пасть перед ними хочется ниц.

От стаи одна на время отстала.
Мастерски лётчик встал на крыло,
Кружа над домами. Его забавляло
В какое смятенье привёл он село.

Как делать умеют домашние куры,
Страшная птица стала нестись.
Железные яйца с длинной фигурой
Со свистом летели, громко рвались.

Словно в угаре до одури пьяном
Качнулась земля и стала взлетать.
Вздыбилась речка мощным фонтаном
Там, где стояла испуганно мать.

Парня волной от взрывного удара
С силой отбросило. Смирный конёк
Шарахнулся к берегу как от пожара,
Прочь уносился, не чувствуя ног.

Водою несло полотенца, рубахи,
Вещи парнишка начал хватать.
Застыла душа в леденящем страхе-
Руки поймали плывущую мать.

Дом уцелел у семейства Орловых,
Но без хозяюшки стал сиротой.
Мужские сердца от горя в оковах,
Работа казалась пустой суетой.

За мать обещая с врагом поквитаться,
На фронт уходили. Семейный совет
Велел Николаю в дому управляться.
Сладит с хозяйством в шестнадцать- то лет.

3.

Недолго наказ выполнять оставалось,
Другие хозяева в дом пришли,
На милость врага деревня сдавалась.
Что сделать простые крестьяне могли.

Жаден фашист до добра чужого,
Коров, лошадей с подворья свели.
(Какое им дело до горя людского)
Забрали животных и кур унесли.

На путях ожидали груз скотовозы.
Рёвом скотины, плачем людей
Сопровождались эти обозы
Для процветанья немецких семей.

Будет тяжёлым рассказ, без прикраса,
Как о себе мне поведал герой.
Те, кто назвал себя высшею расой,
Землю наполнили болью мирской.

Собрав молодёжь с ближайшей округи,
Как стадо на станцию выгнал конвой.
Не зная последствий, с семьёю в испуге
Под материнский прощались вой.

Заглотил в вонючее грязное чрево
На несколько суток их скотовоз.
Направо взглянул Николай, налево,
В глазах у товарищей тот же вопрос.

Тяжёлый вагон на рельсах качался,
Усталостью тело сжато в тисках.
Ком тошноты волной поднимался,
От духоты стучало в висках.

Всему приходит конец однажды,
До Альма- Матер состав дополз.
Голодных, измотанных, в муках жажды,
Встретили здесь без объятий и роз.

4.

Встретил их лагерь; колючка, бараки,
Да на обед баланды черпак,
Солдаты с оружием, злые собаки.
Пусть русский попробует выжить так.

Работа тяжёлая, холод, болезни,
И постоянно хочется есть.
Горькая явь, стань сном и исчезни,
Нет больше силы тебя перенесть.

Узников много лишилось жизни,
Кто духом упал или телом хил.
Без веры в себя и своей отчизне
Слабый с ума постепенно сходил.

Был Николай из породы крепкой.
Знал: сокрушит отчизна врага,
Верил: вытащат, словно репку,
Фашиста с земли, что нам дорога.

Однажды приехала группа фрицев
В гражданской одежде и при деньгах,
Все толстопузы, важны, краснолицы.
Бумаги с печатью держали в руках.

Выстроив в ряд рабочую силу,
Конвой получил поднесённый дар.
Фермеров группа степенно ходила,
Брезгливо смотря на плохой «товар».

Кому оказали в выборе милость,
Шанс уцелеть давала судьба.
За покупку начальству щедро платилось,
Но где ты дешевле отыщешь раба.

Николая сразу один приметил,
Показал ему жестом: тебя зовут.
Узник- крепыш синеглаз и светел,
Немец довольно воскликнул: «Гут»!

5.

Фермер хозяйством свиным занимался,
Любимиц он холил и сытно кормил.
В должности скотника пленник остался,
Убирал за животными, с ними же жил.

Хлеба горбушку с пойлом холодным
Работнику жадный хозяин давал.
Тот, не желая ходить голодным,
Еду поросячью тайком воровал.

Время тянулось скучно и нудно.
Сколько в плену его лет прошло
Точно не знал, понимая подспудно;
Много воды уже здесь утекло.

Возрастало отчаянье с каждым годом.
Разве могла допустить страна,
Чтоб так обращались с её народом?
Значит, войну проиграла она.

Сердцем страдал за отца и братьев.
Живы, иль пали давно в бою?
Ужель никогда не примут в объятья
Несчастного Кольку, кровинку свою.

6.

Залебезил скупердяй юлою,
Досыта хлеба давал с молоком.
Отчего стал ласков? Лишён покоя?
Пленник ответ получил потом.

Воин советский в последних сраженьях
Силы собрал для удара в кулак.
За лютые зверства в своих преступленьях,
За всё получил повергнутый враг.

Кого не сгубили концлагерным адом,
Армией нашей освобождены.
Не представляли за муки к наградам,
Но почестью были не обделены.

Героев – солдат повсюду встречали
Цветами, улыбками, слёзы в глазах.
Не все возвратились, кого провожали…
Пусть будет священным погибшего прах!

Эйфория Победы страну охватила,
Салюты и речи в знак торжества.
Народная масса вождей возводила
До ранга идолов и божества.

Триумфом народа те упивались,
Подвигом роль считая  свою.
Забытые ими в плену оставались
Советские люди в чужом краю.

Разве просили сдаваться вражине?
Изменники Родины – имя для них.
По какой в плену оказался причине
Неважно. Вина в этом вас самих.

Деревенщина! Надо за волю драться.
Может быть, с целью к врагу попал?
Твоя проблема, что ты в шестнадцать
Про шпионаж, оболтус, не знал.

Не воздаём предателям чести.
Выдать ему путёвку в Сибирь,
Пусть в одичалом проклятом месте
Ума набирается наш богатырь.

Снова с толпою в вагон затолкали,
Справку позорную на руки дав,
И потянулся в бескрайние дали
Репатриантов огромный состав.

7.

Сам Гурьевск, видать, осуждён изначально.
Изгоям пристанище дать готов.
Судьба любого из них печальна:
Каторжан, политических и кулаков.

Таким контингентом, изгнанным где-то,
Маленький город наш прирастал.
В него со всего, казалось бы, света,
Катился девятый отверженных вал.

Людей не из худших сюда поставляли,
Грамотный, стойкий духовно народ.
Не за заслуги в Сибирь попадали,
Так ведь и там человек живёт.

Дед Тимофей с семьёй сослан тоже.
Он кузней владел, хозяйство имел,
Считая, что жить в нищете не гоже
Рукам трудовым без серьёзных дел.

Старшего сына отдал в обученье,
Гордился, что Фёдор наш – офицер.
Старый уклад потрясли измененья,
Не избежать было жёстких мер.

Блокадных детей в детдоме растили,
«Сиблаг»  много лет под горой стоял.
За что заключённые в лагере жили,
Каждый гурьянин знал, но молчал.

Отступление можно считать подоплёкой,
Не любят у нас вольнодумных людей.
Хоть ссылкой загонят в угол далёкий,
Насильем над мыслью не выбить идей.

Гордые предки с душою ранимой
Нас воспитали на добрых делах.
Не проскользнуло нечаянно мимо
Главное, что отражаю в стихах.

8.


Не успели свои пережить невзгоды,
Хлынула репатриантов волна.
(В послевоенные трудные годы
Латала большие прорехи страна),

Трудовыми победами славил время
Энтузиастов могучий фронт.
Свалилось некстати партийцам бремя-
Предателей Родины целый взвод.

С Москвой не поспоришь – себе дороже,
Указы сверху, как  «отче наш».
Скривив чиновьичьи сытые рожи,
Прибывших взяли на абордаж.

Грязной работы хватает всюду,
Надо страну из руин поднимать,
Некогда спать рабочему люду.
Сосланных можно меж них распихать.

Начальник из кадров, досье изучая,
Хмыкнул: «Работу по сердцу дам.
Батрачил в хозяйстве, как я понимаю.
В цех гужевой поступай к лошадям».

В городе нет ни души знакомой,
И ни копейки квартиру снимать.
Спал с лошадьми, укрывшись соломой,
Впервые что- ли в хлеву обитать.

9.

Со смертью вождя исчезли Сиблаги,
Ветер сменил направленье своё,
Статус иной обрели бедолаги.
(Чиновников тонкое кормит чутьё).

Жизнь Николая переменилась
И наконец, улыбнулась светло,
Когда Мария в него влюбилась,
Доброй души отдавая тепло.

Она из Уфы, где окопы рыла.
Смерти в глаза не раз заглянув,
При налётах, в траншею упав, вопила,
На голову юбки подол натянув.

Где было страшнее: на этой точке,
Иль на чужбине, где бросил муж?
Осталась одна с малышкою – дочкой,
Ни родни, ни работы, ни дома к тому ж.

Две горькие жизни слились воедино
И стали семьёю, всему вопреки.
Понятна была друг друга судьбина,
Душою они оказались близки.


10.

В шаропрокатном цеху муж трудился,
Хорошие деньги он там получал,
Растущей семьёю очень гордился-
Семь раз к ним в землянку аист летал.

Шары затеяли злое дело:
Неимоверный грохот и гром
Крушили сознанье, что муки терпело,
И вызывали нервозность в нём.

Чёрные силы торжествовали.
Затянула реальность в мозгу пелена.
Воспоминания прошлого встали,
Воскрешены лагерь, плен и война.

Сумасшествие было неизлечимым.
Телом здоров, а душой инвалид,
Желанием жил он неистребимым:
Накажет обидчиков, всем отомстит.

От фильмов военных его ограждали,
Фашистская  форма бесила отца.
Родные об этой реакции знали-
С кулаками бросался: «Убью подлеца»!

Плёл небылицы про подвиг в разведке,
Про то, как пытали солью в тюрьме.
К счастью, всю правду о нём для заметки
Записать я успела при здравом уме.

Хвалился: в двадцать тысяч награды
Его голова немцем оценена.
Бедный мой свёкор! Кому это надо?
Она и своим- то была не нужна…

С телевизором наш вояка сражался.
В вязкий кошмар погружённый навек.
Он до конца на войне оставался,
Для посторонних смешной человек.

В образах страшных война многолика.
Не побывала я в этом огне,
Но эхо войны нелепо и дико
В облике свёкра приходит ко мне.