Поэт и соловей

               
У синего моря, где плещет волна
О берег скалистый. Отхлынув, она
Катится вспять, исчезая вдали.
И вновь набегают крутые валы
По воле ветров. Они корабли
Двигают в водах. В сиянии вольном
Дельфины резвятся у кромки земли.
В воздух взмывают, блестя чернотой.
А дальше, в просторах седых океана,
Лодок рыбацких разбросанный строй
Ищет удачу в пучине морской.
Лазурные воды брегов кружева
Собой припирают, А выше в скалах
Кущи деревьев и радужных трав.
В сказочных рощах под сенью ветвей
Трели свои выводил соловей.
Песни чудесные лились в просторе,
Стихало, плененное чарами море.
Пению в пущах внимали кусты,
И оставляли свой шепот листы.
В восторженном трепете с ранней зари
Сбирались на челнах сюда рыбари.
Дельфины смиряли стремительный бег,
Почтенно взирая на сказочный брег.
Шло время, и весть о чудесном певце
Достигла эмира. И он во дворце
Усладу природы для царских ушей
В покоях велел поселить поскорей.
Слуги немедля певца изловили,
И в клетку златую его поместили.
В покои доставили ношу быстрей.
Но смолк в кабале, приуныв, соловей.
Печально смотрел он из клетки златой
На чуждые стены темницы своей.
А там, за окном,  на природе родной
И горы и пущи манили листвой,
И властно влекли чудодейственной силой
Исчадье свое из темницы унылой.
Кущи садов и лазурные дали
Всем естеством певуна ожидали.
Замерли игры дельфинов на море,
Челн рыбака не причаливал боле
К скалам, ласкаемым пенной волной.
Тревожил просторы лишь ветр озорной.
Утратив надежду, царь начал пенять
Лакеям своим, что его ублажать
Хвалой вознесенный не может певец.
-Награду мою может взять молодец,
Который отверзнет секрет, наконец,
Как песней волшебной наполнить дворец.
Вскоре эмиру с далекой земли
Нежданность чудесную слуги внесли.
Дивная птаха бездушных кровей
Сверкала алмазами. Трелью своей
Слух услаждала, как тот соловей,
Что в клетке томился. Его поскорей
Исторгнуть велел величавый злодей.
Волю почуя, вспорхнул соловей,
И вновь поселился средь отчих ветвей.
Божественных трелей волшебные звуки
Вспарили над кущами. Будто разлуки
Не было вовсе. А в царских палатах
Песню бездушную вторила птаха
И ладилась с сердцем монарха она:
Мол, нету мороки, завел - тишина
Напевом чарующим вкруг наполнялась.
Но был и изъян: трель всегда повторялась.
Изящной игрушки покладистый нрав
Эмиру был ближе, чем тысяча птах,
Живущих на воле под сенью ветвей,
Строптивых и вольных, как тот соловей.
Так и поэт, когда в клетке златой
Вынужден дни свои нудить. Порой
Лестью сраженная рифма звучит,
И страждет несчастный, иль вовсе молчит,
Или избитые темы тревожит,
Или любовных стихов горы множит.
Петь об изъянах, порочности мира
Не смеет, пригретая милостью, лира.