Март

Март. Как он звучит…
Ручьями по мостовым, густым паром от канализационных люков.
Яблоком, надкушенным еще в прошлом году; брызгами по плавленому льду.
Гипотенузами птичьих голосов: «Эй, там, на земле!».
Синусоидами ворон, которые, как намагниченные, никак не угомонятся: туда-сюда, туда-сюда, над всеми крышами и обратно.
Солнце брыкается в небе, заблудившись в пробках облаков, где-то на перекрестках стратосферы.
Хочется уколоть пальчик веретеном и лежать под стеклом, валяя дурака в летаргии, чтобы нос угадывал своим курсом Атлантиду. Неожиданно разбить вдребезги и летаргию, и стекло, причинять красоту, пить залпом дыхание, целоваться взасос со Стоящими с другой стороны реки: их губы, как хрупкие мотыльки, обсыпаны пыльцой. Сдуешь – и мотылек утратит смысл жизни, то есть, полёта.
Но март.
Как ни напрягай слух, всё ревёт, как всемирный потоп, и особняки старого города  всплывают скелетами каравелл. Город-флот, Киев, от холма до холма, от кургана до кургана – улицы вздымаются, вспоминают, как пахарь-великан полол землю, захомутав в плуг дракона. Рвы той пашни наполняются до краев водой, эмоциями, черной водой, в которой отражаются только подлетающие к кромке капли.
На охоту выходят ведьмы. За зиму их косы поседели, и теперь они вглядываются вокруг, кого бы приласкать, чтобы опять танцевать румбу, разметывая белокурые локоны розой ветров.
Полуденная дремота. Сиеста, от -5;С до +5;С, напичканная телефонными звонками, сиренами всякими.
Март, ты – ритм.
Ты гудишь, и гавань календаря разверзается в залив, извергается пучиной.
Стихия.

2006, Дальним.Ближним