Ленька Рысь

Рысь

         Ленька проснулся, когда новый день твердой поступью  уже шагал по огромной  стране. Побудку пропел, стоящий на подоконнике у кровати, репродуктор.
       Голос диктора летел проводной связью по городам и весям необъятной Родины и сообщал населению проснувшейся страны последние новостные известия…
       Ленька, в то время, по причине малолетства еще не ощущал в своем маленьком, беспокойном сердечке ту беззаветную любовь  к огромной Родине, которая раскинулась на тысячи километров по бескрайним Евразийским просторам, и  всепоглощающую гордость за ее успехи в строительстве нового, справедливого общества. 
        Но  в его октябрятском сознании уже проросли ростки любви к родному краю–малой Родине, из которых, затем, комсомолом, институтом, армией, производством была выпестована та  особая любовь и гордость за  свою огромную Державу…
       От новостей Ленька быстро устал, потому что запутался в цифрах надоев, тоннах добытого угля и выплавленной стали, названиях незнакомых ему  победоносных строек. И  слова, произносимые диктором, были для него зачастую откровением, его увлекали события, а не слова  и поэтому,  спрыгнув с высокой бабушкиной кровати, он подошел к окну и толкнул створки. В распахнутое окошко тотчас же ворвался свежий,  утренний, бодрящий воздух рабочего городка. Вокруг шумело, гудело, звенело, чувствовалось, что город уже втянулся в трудовой ритм дня.
        Ленька, разогретый сном и теплой бабушкиной периной, быстро продрог, и зябко передернув худенькими плечиками, затворил, связующее его с беспокойным и непонятным миром взрослых, окошко.
        Он твердо знал, что жизнь, в  ближайшее до обеда время,  будет замкнута  в этих четырех стенах, и был готов к такому повороту событий…
        Ленькина  бабушка - Анна Еремеевна работала уборщицей в одном из заводских цехов и уходила на работу очень рано, едва солнце занималось над горой,  запирая внешнюю дверь сенцев на висячий замок, чтобы не будить ребенка.
        Связь с внешним миром, в случае крайней необходимости, Ленька осуществлял ударами кулачка в  стену, разделяющую бабушкину и соседскую квартиры. Он знал, что услышав условный сигнал,    одна из трех проживающих за стеной сестричек,    зная, где  спрятан ключ от входной двери, непременно вызволит его из невольного заточения, но  пользовался данной привилегией только в самых крайних случаях, предпочитая не нарушать бабушкиного запрета.
       Выполнение утренних гигиенических процедур, в гостях у бабушки, всегда приводило его в полный восторг. Так как помощником в этом нехитром  деле был не  кран центрального водопровода, как дома, а старинный, загадочный бабушкин рукомойник. Рукомойник был очень стар, и как каждая старая вещь (впрочем, как и человек)  безропотно нес  на себе все отметины прожитой жизни. А жизнь рукомойника, при Леньке, была не сладка.
         Сей почтенный старичок, привыкший по причине своей старости к почтительному отношению  хозяйки, ужасался при виде своего мучителя, потому что мальчишка с ним  совсем не церемонился, а подскочив с размаха бил по носику…
        Рукомойник тонко всхлипывал от такого нахальства,    обидевшись на наглеца ранимой  рукомойной душой, но, все же, выдавал порцию теплой, слегка пахнущей ржавым железом воды…
         Умывшись и одевшись, в чистую, приготовленную с вечера одежду, Ленька позавтракал и стал читать книгу в ожидании прихода бабушки и  приезда мамы… 
        Сегодня у него был особенный день-день приезда мамы.  Ксения Викторовна работала воспитателем в детском садике горняцкого поселка, который находился в десяти километрах от городка, и вместе с младшей дочуркой Наташей уезжала на лето  на загородную дачу, расположенную в сосновом бору. 
        Ленька, по причине своей внезапно  возникавшей бесхозности, практически все каникулы проводил или в пионерском лагере, или у бабушки. А порой его лето делилось на две части: бабушкину и лагерную…
        Книжка называлась «Саша и Шура».  Он читал повесть уже  третий раз, но постоянно находил в ней какие-то новые, еще неосмысленные им события. В небольших, связанных единой сюжетной линией историях, автором, легким и увлекательным языком, описывалась летняя жизнь ребятни.
        Леньке  нравился слог повести, искренний, звенящий, как утренний ручеек. Автор вел диалог с детьми по-взрослому, понимая и уважая все принятые героями решения и действия.
        Юный любитель чтения и сам был не прочь научиться писать  так же просто, ясно и увлекательно.  Он даже как-то тайком от бабушки попробовал сочинить небольшой рассказ о том, как  с ребятами  ходил на гору за грибами. И уже придумал его название: «За грибами», но получилось  скучно, обыденно, так, что не захотелось читать даже самому. И тогда, он забросил это, оказавшееся столь сложным, занятие. И никогда к нему больше не возвращался, рассудив, что для этого нужен особый дар.
         Зачитавшись, Ленька не заметил подошедшего обеденного времени. Из книжного плена его вырвал сухой щелчок открываемого замка и скрип входной двери. Парнишка, бросив книжку на кровать, вылетел в сенцы и в снопе падающего из оконца солнечного света увидел поднимающуюся по крутой лестнице бабушку. А когда, та вышла на площадку, он раскрыл объятия и, кинувшись вперед, прилип  к  ее пахнущей заводским дымом одежде. Надо признать, что росточком он не вышел и был совсем невелик, что его весьма сильно удручало, так как,  отставая в росте почти от всех  своих школьных  сверстников, стоял на уроках физкультуры в самом конце шеренги. 
       Анна Еремеевна, поцеловав внука в выгоревшую соломенную макушку, проворковала: - «Что, голубок, соскучился? Ну, пойдем в дом».
      Они в обнимку вошли из сенцев в  комнату, и Анна Еремеевна, помыв руки, перекрестившись на стоящие в верхнем углу кухни иконки, занялась в ожидании Ленькиной мамы – своей старшей дочери - нехитрыми женскими делами, а именно приготовлением обеда.
        Мама приехала через час. Вначале гулко стукнула входная  дверь, в сенцах раздался перестук каблучков, а затем она вошла в комнату. Ленька ждал. Он наслаждался ожиданием встречи с мамой, которую не видел уже почти две недели. Мама веселая, молодая, нарядная, войдя, с порога протянула к нему руки. И он, на секунду замерев, сорвался с места и с визгом бросился в эти теплые руки и,  прижавшись к ней всем своим хрупким тельцем, ощутил бесконечно родной мамин запах.  Анна Еремеевна,  прослезившись, по привычке вытирала глаза уголком головного платка. Немного,  остыв от волнения, охватившего ее при встрече  с сыном, Ксения Викторовна подошла к матери  и они, обнявшись, расцеловались, при этом Анна Еремеевна прошептала ей: «Вот, Оня мы наконец-то тебя и дождались!».       
        После радостных объятий и поцелуев,  они втроем прошли в  спальную комнату,  где Ксения Викторовна, хитро посмотрев, вручила в руки сыну мягкий подарочный пакет. Ленька задохнулся от неожиданной радости, получив неизвестный ему подарок. В том, что это был подарок, он не сомневался, и даже примерно догадывался какой, но боялся себе в этом признаться. Бабушка и мама, ласково улыбаясь, смотрели на бесконечно счастливого ребенка. Он  с нетерпением развернул пакет и обомлел! Перед ним лежал не один, а целых два подарка! На Леньку, глазками крохотных прорезей, смотрели желтые кожаные сандалии. Второй подарок мамы был тоже царским – шаровары! О таких шароварах он грезил с самого начала лета. Один подарок, его маленькое, наполненное любовью к людям сердце еще могло вместить, но два… Мальчишка не знал, что ему делать с этим богатством.
        Ксения Викторовна, прекрасно понимая состояние  сынишки, заметила его растерянность и весело спросила: «Примерять обновы будешь?» От бессилия сказать что-нибудь членораздельное в ответ, согласившийся с предложением мамы Ленька, в знак согласия отчаянно замотал головой. Два раза задавать вопрос не пришлось. Он мгновенно вылетел из надетой на него одежды. И сперва, не дыша, натянул шаровары, которые в скудном свете комнаты матово и загадочно чернели, а затем и тугие сандалии. И пусть подарки были ему в самую пору, но ступне еще требовалось какое-то время, чтобы сродниться с этими необычайными красавцами. Примерив обновку и дважды крутнувшись на месте, Ленька с мольбой посмотрел на самых родных ему женщин. Сжалившись, Ксения Викторовна сказала со смехом: «Ладно, сбегай, похвастай обновками перед друзьями. Только недолго. Ладно? А то скоро уезжать и мне самой хотелось побыть с тобой подольше». Парнишка, было, рванулся на улицу, но окрик бабушки остановил его на пороге:  « Леня, постой!  Погоди, внучок! Отнеси тогда за одним гостинец бабушке Пантелеевне и забери у нее мою посуду». Ленька с нетерпением подпрыгивал на месте, ожидая, когда  же бабушка сложит  в узелок  свой незатейливый гостинец. 
        - Да смотри, неси осторожно! Здесь яички - не разбей! Последние бабушкины напутствия догоняли его уже на улице…    
        Он  в одно мгновение слетел по крутым ступенькам  обеих крылечек и  вырвался на простор барачного двора… Двор был пуст! Пуст безнадежно! Ленька, недолго погоревав о неудавшемся показе, решил, что предоставит себе это удовольствие немного позже и вприпрыжку побежал выполнять бабушкин наказ.
        Пантелеевна – одинокая старушка, которой по мере возможности помогала Анна Еремеевна, жила в соседнем проулке.  По весне проулком с горы скатывались бурные вешние воды. Вырываясь и растекаясь грязевым потоком по прилегающим улочкам, они сносили землю до камня, и ни одна машина, как бы она надсадно не рычала, не могла забраться по его каменистому склону. Поэтому, весь нехитрый скарб и пожитки, жильцами расположенных у подножия горы домов, доставлялся к  месту жительства в руках или на лошадях. Крохотная избушка Пантелеевны находилась по правую руку, в самом конце проулка.
         Проулок начинался большим бревенчатым домом с подворьем,  выделяющимся особой, не принятой в этих местах  ухоженностью, - садом, усыпанным цветами палисадником, каменными дорожками и прочими, неуловимыми на первый взгляд отличиями. Ленька слышал, что там, с семьей, жил,  приехавший откуда-то с запада начальник одного из цехов завода, но сам в доме, ни разу не был. Поэтому, все впечатления о внутренней обстановке, у мальчишки, сложились из рассказов местных девчонок, вхожих в дом из-за дружбы с дочерью начальника. Сама дочка в уличной жизни местной детворы участия не принимала и ребятня, не ведая настоящей причины такого неприятия, особо и не интересовалась:  в то время не любили таких задавак.    
         Завернув за угол, Ленька влетел в проулок...

         Здесь я ненадолго прерву свое повествование и расскажу немного  о моем герое. Учиться читать Ленька начал с самого малолетства: примерно лет с пяти. Первым его учителем была отцовская газета, из заглавных букв которой, он складывал сначала слоги, а затем и слова. Чтение завораживало его. Слово в представлении мальчишки было солнечным кругом, который весело катился по газетному листу, оставляя за собой различные по форме и содержанию предложения. Предложения различались  своей длиной и восторгом, с которым они  произносились при чтении. В газете было много восторженных предложений, состоящих из одного или двух слов: Ура! Слава КПСС! Свою учебу, он начал именно с этих коротких, но очень емких и ярких слов. Ленька любил слово. И  когда ему удавалось наконец-то собрать его воедино, а затем и осмыслить, то радовался каждому новому приобретению, как только может радоваться ребенок. Годам к шести, парнишка уже довольно бегло читал не только заглавия газет, но и незамысловатые детские книжки, купленные ему родителями. Но как бы бегло и охотно он не читал, все равно любил перед сном послушать чтение бабушки.
        Анна Еремеевна,  в детстве, жила в среде старообрядцев. Родители, тех,  больших, живущих по особому укладу семей,  образованием дочерей себя особо не утруждали: справедливо полагая, что женщина, прежде всего, должна быть хорошей хозяйкой и матерью. Поэтому, когда маленькая  Аня закончила два класса церковно-приходской школы, родители решили, что с нее будет достаточно и дальнейшее образование прекратили…
Она могла написать небольшое письмецо, читала по слогам и в их понимании была достаточно образованной девочкой…
        Бабушка читала, надев очки, поднеся книжку к лампе, медленно и  порой неуверенно выговаривая мало знакомые слова, но Ленька все равно любил слушать ее неторопливое  чтение  и частенько незаметно засыпал под тихий, спокойный бабушкин голос.
        Незадолго до случившихся событий с подарками, Анна Еремеевна, перед сном, читала внуку очередной рассказ из записок безымянного охотника, в котором ярко и образно повествовалось о рыси. О ее злобе, бесконечном коварстве и умении бесшумно напасть на свою жертву, совершив стремительный прыжок с  вершины дерева.
        Повествование было настолько зрительно  осязаемым, что Ленька, потеряв нить бабушкиного рассказа, мысленно представил себе картину происходящего…
        Суровое таежное пространство, раскинувшееся на сотни километров по склонам  древнего горного кряжа, седыми скалами грозно нависало над поймой реки, по замерзшему руслу которой шел одинокий охотник. Его широкие, короткие лыжи легко скользили по снежному насту, уплотненному постоянно продувающими ущелье ветрами. Дойдя до огромного скалистого утеса, из-под которого бил родник вкуснейшей ледяной воды, он остановился у срубленной из бревен охотничьей заимки, расположенной за каменным великаном, укрывающим домик от холодных ветров. Немного отдохнув и попив водицы, охотник, едва заметной  тропинкой, двинулся склоном горы вверх по урочищу к затерявшемуся в серой туманной дымке перевалу.
        Тропинка петляла меж вековых елей и пихт, чьи вершины, как казалось Леньке, упирались в самое небо.    Местами на его пути попадалось редколесье, переходящее в небольшие рощицы пугливых, как дикие козы, осинок…
        Место трагедии, где случилось то страшное происшествие, о котором повествовала бабушка, отпечаталось в детском сознании, как фотографический снимок, но он, не желая знать того, что случилось дальше, усилием воли прервал полет фантазии и снова влился  в медленно текущий поток бабушкиного голоса…
        Ленька был очень впечатлительным ребенком, и любая прочитанная страшилка, надолго оседала в тайных закоулках его памяти, постоянно напоминая о себе очередным страхом или ночным кошмаром. 
         После прочитанного бабушкой рассказа, он, прежде чем войти в растущий вдоль горки лес, с настороженностью осматривал вершины близлежащих деревьев, со страхом ожидая обнаружить в их листве злую и коварную хищницу.

        …влетев в проулок и забыв про  все бабушкины наказы о хрупкости яичек, Ленька легко понесся вверх, помахивая выданным на гостинец узелком. Добежав до трети проулка, он бросил рассеянный взгляд  на забор стоящего по левую руку углового дома и онемел, встав, как вкопанный. Прямо на него, с забора, пристально смотрело своими желтыми глазами огромное, страшное чудовище из бабушкиного рассказа – рысь. Рысь замерла, как бы изготовившись к решительному и  смертельному для мальчишки прыжку. Онемение  длилось секунду. Затем,  взревев и крутнувшись на пятке на сто восемьдесят градусов, он с ускорением, придаваемым крутым склоном проулка, истошно крича: «Мама!..» полетел вниз.
      Надо заметить, что по этому проулку и простым-то шагом спускаться было достаточно сложно: приходилось постоянно его сдерживать.  А здесь, подгоняемый безудержным страхом,  Ленька, как курьерский поезд, у которого на крутом уклоне внезапно отказали тормоза, с диким ревом летел в сторону спасительной улицы Гагарина.
      Ему казалось, что рысь вот-вот настигнет его, и тогда когтистая лапа с беспощадной силой вонзится в  худенькую незащищенную шейку… И он еще больше ускорял шаг.
        От невероятной, развитой страхом скорости, ноги ребенка заплелись,  и он полетел  лицом, руками, всем своим худым тельцем на жесткую, покрытую мелкими камешками землю проулка. Ленька кубарем закатился в прижавшуюся к глухой ограде полынь и несколько секунд очумело смотрел в кружащееся над ним небо, не понимая, что с ним произошло. Затем, он вспомнил об ужасном преследователе, но еще не чувствуя накатывающей боли  помчался стремглав дальше и только на улице Гагарина  опомнился и остановился.  И тут же боль захлестнула его… Осмотрев себя, парнишка загоревал: были разодраны в  кровь локтевые суставы рук, поранена щека, но самое страшное: на правом колене были порваны новехонькие мамины шаровары, да так сильно, что серый, грязный треугольник материи свисал едва ли не до щиколотки.
       Парнишка больше от бессилия и жалости к шароварам, чем от боли горько заплакал. Проплакавшись, он стал думать, как поступить дальше? Ведь за испорченную вещь мама наверняка не похвалит. Дождаться ее отъезда? Вся глупость пришедшей наспех в голову мысли была прекрасно видна ему сразу. Конечно же, бабушка и мама, не дождавшись внука и сына, в ближайшее время непременно пойдут его искать.
        Что делать? Пришлось идти сдаваться на милость дорогих ему женщин. Зайдя в дом, Ленька, опустил голову и горестно вздохнул. Синяки и ссадины,  конечно же, сильно болели и беспокоили его, но больше страдала  детская душа от той несправедливости, которая приключилась с маминым подарком.
         Бабушка и мама,  увидев израненного ребенка, с криками и слезами бросились к нему, осматривая и ощупывая, думая, что может, его сбила машина.  А, Ленька, только сейчас в родной, домашней обстановке, окончательно освободившись от полученного стресса, горько и безутешно заревел о своей нечастной доле.
        Немного успокоившись и выяснив обстоятельства случившегося, Ксения Викторовна быстро и ловко обработала и намазала йодом ранки на теле сына, а Анна Ермеевна, прижав его голову  к груди полу смеясь, полу плача произнесла: - «Глупыш ты мой глупыш!  Да какая же это рысь! Ведь рыси живут только далеко в тайге. А это  был соседский кот Васька».
         И тут, словно пелена упала с глаз, и он, конечно же, вспомнил рыжего, толстого кота Ваську, проживающего в том злосчастном проулке. Васька любил  в хорошую погоду посидеть на заборе и погреться на солнышке. А  когда какой-нибудь прохожий проходил мимо  дома его хозяев, он всегда сопровождал его невозмутимым, не выражающим никаких эмоций кошачьим взглядом.
          С тех пор, как только  Ленька заходил по какой-либо надобности в проулок, и видел сидящего на заборе  кота, ему до  пунцовой краски на щеках становилось стыдно за тот испуг. А за шаровары мама его не ругала. Она их починила. И шаровары стали как новенькие, и только небольшой шов на коленке еще долго напоминал ему о произошедших с ним в то лето событиях.