Из всех скворечников прибрежных...

Гурзуф в апреле



Как свежий кус рахат-лукума,
благоухал апрельский Крым.
И свата, шурина и кума
Поил мускатом даровым.
Апрельский воздух винно-влажен,
бродильный сок ветвей – игрист
и льдом артезианских скважин
прохладно-чист, как декабрист…

Из всех скворечников прибрежных
мне ближе и милей – Гурзуф.
На камень средь черешен снежных
сажусь, как на гаремный пуф.
Здесь справа – Чеховская бухта,
морское зелье в чаше скал.
А слева – странник Пушкин (ух ты!)
в оливах девицу алкал…

И здесь, за рубль башку катрана
купив у шалых рыбарей,
всей кожей чую – вольный, пряный,
гульливый дух семи морей.
И на скрещенье стрелок-взоров
шепчу приморскому гнезду:
«Твой бесшабашный пёстрый норов,
узоры птичьих разговоров –
с бродяжкой-рифмою в ладу!»





Поликуровская горка



Прохладный май полощет фалды
хмельного ветра-босяка.
Бреду по кручам старой Ялты,
по царству пёстрого куска.
А над яйлой – свежо и пусто
молчит простора синева,
и в небе - храма Златоуста
парит сусальная глава.
Четыре золочённых свечки
над хламом хижин вознеслись.
И на любом цветном крылечке
мяучит, пузырится жизнь.
В трущобах – май. Светло и тихо.
Сиреневых глициний вязь

клубится, пенится шутихой,
вдоль стен лианами змеясь…
А под горой – свирепый рынок,
шельмец, барыга, шкуродёр,
клубничной россыпью корзинок
сверкает, как багдадский вор.
О, радужный развал базара,
торговцев алчные ряды,
развалы нежного товара
под оком Синей бороды!
О, южный май в подкове горной,
в цвету иудиных дерев!
И, с мордой царственно-притворной,
ступени стерегущий лев…




* * *


Уже грачи любовно стонут,
и трелью трубчатой скворцы
зовут из приземлённых комнат
к паренью листьев и пыльцы.
Уже кряхтят грачи гортанно,
латая хворостом гнездо,
и жёлтый скворчий клюв трёхгранно
остервенел на верхнем "до".

О, крыльев свадебные взмахи
и призменная дрожь пера!
Сирени влажные рубахи,
свеженадетые с утра...
О, переулка хмель зелёный,
киноафиш ковбойский бред!
И отроческий взор - влюблённый
в лазурный,- в пятый ряд,- билет...