Живый в помощи Вышняго...

На смертном одре лежал слабый истощенный старик, кончины которого с минуты на минуту ожидали опечаленные жена и дочь.
- Умер! – дочь кинулась к матери, которая сразу заголосила и принялась готовить воду для обмывания тела. Надя стала в изголовье кровати и начала читать 90-й псалом, отказываясь верить, что отец умер мусульманином, так и не приняв православное крещение. И вдруг через несколько минут отец стал подавать признаки жизни, чем напугал и обеспокоил супругу. Она накинулась на дочь:
- Зачем ты его вымаливаешь? Чтобы муки продлить?
- Нет, чтобы уговорить покреститься, - Надя улыбалась, надежда вновь затеплилась в ее душе.
Но отец продолжал молча лежать на постели, отказываясь слушать дочку, которая не первый раз умоляла его принять крещение. Никакие доводы не действовали, он хранил верность исламу в память о матери, которая отдала свою жизнь, спасая сына. Его мысли унеслись в далекое прошлое, когда всю его семью, как и семьи других  крымских татар, в 1944 году репрессировали и отправили с полуострова Крым в далекую ссылку. Каким-то чудом несколько семей попали в  Костромскую область, тогда как всех остальных угнали в далекий Узбекистан. Мать успела схватить теплую шаль – вот и все имущество ее и троих малолетних детей, из которых старшему, Осману, едва исполнилось 14 лет. С ними ехала старенькая бабушка. Отец семейства геройски погиб в боях за Севастополь.
Когда Осман свалился в тифозном бреду, мать самоотверженно выхаживала своего первенца, но сама заразилась и умерла, оставив детей на попечение бабушки. Осману надо было как-то зарабатывать на жизнь. Из лагеря их отпускали в соседние села на заработки. Однажды Осман вернулся в лагерь после трудных поисков пропитания и застал в бараке только младшего братишку, который со слезами рассказал ему, что бабушка умерла, младшую четырехлетнюю сестренку отправили в детский дом, а он убежал и дождался Османа. Братья решили пробираться в Крым, на родину. Шустрые мальчишки запрыгивали в поезда, ехали на крышах товарняков, их ловили, отправляли в детский дом, а они опять сбегали и упорно пробирались домой. Однажды ночью ребята ехали на крыше вагона, и чтобы не свалиться во сне, договорились спать по очереди. Когда Осман проснулся, то не обнаружил рядом дежурившего брата. Острая боль пронзила душу – он остался один. В родном селе он пришел к своему дому, на месте которого зияла воронка от попавшего в него снаряда, прижался к старой груше и заплакал от одиночества и неустроенности. Но жизнь продолжалась. Осман поступил в ФЗУ учиться на каменщика, ему дали общежитие, вот только Османом он больше не был. Парнишка, с которым он поделился своим горем, посоветовал сменить имя и фамилию, чтобы снова не угодить в ссылку. Так Эмир Осман Данда стал Соловьевым Иваном Ивановичем.
Беда не заставила себя долго ждать – Осману, теперь уже Ивану, пришлось взять на себя вину за якобы ворованные яблоки из колхозного сада, потому что у настоящего виновника была семья, маленькие дети. «Ты несовершеннолетний, тебе ничего не будет, выручай» - уговаривал он Османа. Ивану Соловьеву дали восемь лет лагерей. Первые годы работал он на рудниках Монголии, потом его перебросили на Колыму и везде любили незлобивого парнишку, готового помочь и поделиться тем, что у него есть. «Дайте одну ложку хлебнуть, а остальное можете забирать» - говорил он блатным, которые отбирали у пацана лагерную похлебку. За примерное поведение и прилежный труд Ивана освободили на два года раньше срока, и все блатняки собирали его в дорогу, подсовывая кто телогрейку, кто кусок хлеба. Домой он уже не поехал, да и кто его там ждал?
Лагерники посоветовали ехать на строящийся Волго-Донской канал. Так началась свободная трудовая жизнь Ивана, которая однажды привела его в тихий южный городок, где встретил он свою судьбу, женился, вырастил двух дочерей. Иван всегда доброжелательно относился ко всем православным традициям и праздникам, даже пост держал перед Пасхой, но креститься отказывался.
- Папа, как же ты будешь на том свете один, без нас, - вывел его из забытья голос старшей дочери, – ведь Наташа ждет тебя там, а ты креститься не хочешь!
Младшая дочь Ивана Наталья погибла в автокатастрофе, и это было горе всей семьи. Но даже напоминание о младшей дочке не заставило старика изменить свое решение оставаться верным памяти матери.
Но вот глаза старика закрылись, грудь перестала двигаться, руки и ноги вытянулись, похолодели. Мать молча начала обмывать покойника, подвязала ему подбородок, стала надевать погребальные одежды. А Надя заняла свой пост у изголовья кровати и опять стала читать «Живый в помощи». И вдруг отец взмахнул руками раз, другой.
- Опять ожил! – мать с плачем причитала, что муж никак не может умереть спокойно. А Надя молча молилась, чтобы Господь вразумил ее папу принять в последние свои минуты святое крещение. Отец открыл глаза и осмысленно посмотрел на дочь.
- Папа, ты хочешь креститься? – со слезами просила Надежда.
Старик взглядом о чем-то умолял Надю, говорить он уже не мог.
- Отец, я возьму тебя за руку, и если ты хочешь креститься, сожми мою руку, а если нет, то никто тебя не будет заставлять.
Отец сжал руку дочери и благодарно посмотрел на нее.
Надежда окрестила отца сама в три часа ночи и надела ему на шею свой крестик, только что снятый с себя. Блаженная улыбка расплылась на лице умирающего. Он благоговейно перекрестился с помощью Нади и несколько раз пытался самостоятельно осенить себя крестом. Холодеющие руки не слушались. Утром Надежда позвонила своему духовному отцу, чтобы узнать, что же дальше делать. Батюшка посоветовал пригласить местного священника и закончить обряд крещения согласно канонам церкви. Надежда так и сделала. Отец дожил до вечера, а когда стал беспокойно метаться и тяжело дышать, дочь опять начала молиться, читая на этот раз канон об исходе души из тела. Отцу становилось все хуже. Незаметно для себя Надя перешла на 90-й псалом: «Живый в помощи Вышняго, в крове Бога Небесного водворится… », отец стал затихать и незаметно отошел ко Господу. 
Что он видел там, за пределом человеческой жизни, куда дважды отлетала его душа и потом возвращалась? Это навсегда останется тайной. Но умер он православным христианином, каким и был, по сути, всю свою жизнь.