Под эгидой взросления

IX

Вилкой попытался рифму выковырнуть:
Дорожное полотно застелила изморозь
С настом ледяным, крутым подвыворотом -
Ну... если бы мы поверили телевизору.

Порох просыпается в прикуриватель.
Зима только что проснулась, плюнув в оттепель
Плюс температурный; низ двухуровневый
Проглядывает сквозь стёкла машины в рот тебе.

Мчатся непроглядные привязанные
Песочные языки вдалеке от бамперов.
Буквы, приплясывая, запраздновали
В тетрадных решётках шабаш слогов сокамерных.

Воли, кислорода, шири, воздуха им!
Вздох чтобы - и разбежались по закоулочкам,
Чтобы от мороза, рассерьёзенные,
Не стали они выклянчивать фарш по булочным.

Я - ключевой персонаж истории "Жизнь";
Мой вид - истощённый привратник в будуще;
Зима - мой настрой (жить не расстроенным же!);
Метель моя - однодневка, но круглосуточна.

Скорость! - навстречу белой гусенице.
Свернувшись в эмбриональный калач, с загвоздкою
Толкаю себя в спину лицом над снежной бусеницей,
Упёршись в самосознание (нос в хвост) плотское.

Будущее - хвать былого проповеди,
Прицепится за них лапами, смотрит вилками
Вкривь с зубцами, но с клыками ровненькими,
С кровавыми замороженными прожилками.

Я еду в машине, вот, с задумчивостью:
Озябшие зимы льются в зиму последнюю,
Столь жирно удобренные участями -
Швыряет так по спирали меня,
Или это шаг взросления?

VIII

Помнится мне, возраст где-то к одиннадцати,
Боялся ещё ледяных и снежных снэтчинов.
Юг. Меняли звёзды мы с гостиницами,
А плакал над приколоченным я кузнечиком.

Юг. Декоративна смерть иголенная.
Я правда плакал, какой смерть была бессмысленной -
Лёгкая, смешная и диковинная,
Сродни с ней, но антиподом - убийство выстрелом!

Смог я из мальчишки-плаксы выселиться,
Теперь же пускаю слёзы... припомнить дайте-ка,
Да никогда уж! может, на виселице?
И то. Давно прочерствил я простого мальчика.

Простость усложняю в структурированность.
Ну взять к примеру стихи, что писались давеча:
Крик души того, что пусть внутри прорвалось
И - водами всласть просоленными на маечку:

"Жизнь как остаток деленья на ноль,
Как прыжок затяжной из утробы в могилу.
Я предпочёл бы словам алкоголь,
Чем в поисках слов обнаружить бессилье.

Слова, ожидания, снова взгляды, слова -
От последнего стона до первого крика.
Он прячет надежду в свои рукава
Сквозь замкнутый круг своей просьбы безликой.

Одиночество множится сотней друзей,
Общих идей, отношений и взглядов.
Он утром придёт к тебе по росе,
Чтобы оставить себя с тобой рядом

... "

Далее всё так же. Сложность сложенности,
Огрех нечёткости зрения льёт прозрение
На грубый акцент предрасположенности
К цинизму и прогниванию струн
Или попросту к взрослению?

VII

Снежные за мной следы невидимые
Становятся, превращая полоски в маленьких
Зам.снеговиков, которых вытянули
Сугробами вдоль обочин. Люблю Паланика!

Кашель и гул охрипшего двигателя -
Плетусь на парах из посёлка Поныри...
Строки только что из мысли выделились,
Не став, слава Богу, звуками перепонными;

Вводят в вену снег кубами-ширевами.
Я никогда не вернусь домой! - всё по-новому,
Потому что рифмы выковыриваю
Зубной вилкой в глубоченнейший гроб рифмованный.

Мёртвый. Навсегда лежу под капельницей.
Живой. Я сам начал это стихотворение.
Газ от роковой навстречу праведнице -
Моя роковая! мною она беременна.

Я здесь навсегда... в ней, в хранительнице.
Моя роковая праведница первая,
Кто мне не позволит осью выпрямиться,
Сменив немой атеизм насовсем поверьями.

Всюду выл буран, поля заснеженные,
Снежинки летели, ресницы, счастье, оползни,
Красилась морозом ель изнеженная,
Дома заносило, улицы, центры, области.

Нынче! пропитал снег токсин, проволоки
Торчат из трупов животных под ёлкой, смайлики,
Атомы льда с шерстью кровь распробовали,
Фекалии, грязь, снега и... Люблю Паланика.

Мудрость в летах, опыт в зимах - трогательно!
Прошло столько хоть и зимнего всё же времени.
Взрощен побег, и тепло льду вроде бы, но
По кругу псевдораспятия пру,
Или это, друг, старение?

VI

Отче наш!.. Похожесть черт на жало отца:
Генетика. Эмбрионы. Биологически.
Чёрт возьми! хотя мне грех и жаловаться.
Криодеструкция личности - выжечь личико.

Моросью крещенской в святость наволочки!
Иконы на раскадровке. Кадр в двадцать пятую
Очередь. Уценка душ прилавочная,
Морозная похоть жаром стыда распятая.

Ушлый солдат, пред генералиссимусом
Склонившись челом с колен: "Атеизм - мужество!".
Позвольте, не верю! может, на виселице?
И то. Давно прочерствил я простого юношу.

Райские плоды, деревья лиственные,
Повсюду мразь, адский холод - не выжить яблокам.
Ветры мне вдогонку песнь насвистывают.
Снежинка - это умершая влагой капелька.

Путь тропы моей - дорога суженная.
Отсутствие негрешивших в белёсой комнате.
Духом собрался, стал помужественней.
Меня вы уже, скорей всего, и не вспомните...

Грешен я. Прибрав с десяток заповедей,
Смочил студёной водою вино. Скукожило!
Арабская ночь явилась западнее,
И больше "О, Божество!" с креста не ожило.

Моросью крещенской в святость девственника!
Могло всё быть, и всё может начаться начисто,
Но пока что ангелы-предвестники
Стервятниками кружатся и ими значатся.

Отче их! Бывает час - накатывает.
Господь и дьявол - понятие чисел среднее,
Средь которых пальцем сам угадываю.
Не это ли, дядя, вера? Аминь.
Или это путь взросления?

V

Выспалась, девчушка, уж звон колокола
Тревожит покойность органов, вилок, проволок,
Дырками дырявит, словно проволока,
Сжимает черепа кость, словно от венца тернового.

Мысли, мышцы - были бы союзниками -
Под дозой слёг положительного я б опыта,
Рядом приземлилась муза б мной заюзанная,
А муза и приземлилась, пропавши пропадом!

Пьяная. Молчит. Свои шалавистые
Наклонности, по наклонности к паху стёкшие,
Опять раздаёт в тарелки трапезные,
В бокалы плещет! звенят трезво очи-стёклышки.

Был мудр, и мудра была. Примудренее
Очухалась, и теперь не понять метафоры:
Амфоры и арфы воют в утренники!
Синхронно? Нет! - Невпопад! А плевать, затрахали!

После спячки зимней, с тушью, с пудреницей,
Молясь матом, сквернословя, покамест слушаю,
Вместе с червяками, вместе с устрицами
Моя мадемуазель мысль диктует лучшую.

Падшая девица - мысли-язвенники!
Святая Богиня - думы-крылья, -ангелы!
Она мне непринужденно своё навязывает.
Я - отпрыск, не оторвавшийся с сиськи мамкиной.

Жестью поливались порознь, вот доросли
Вдвоём до одного бессмертия. Мы замёрзшие,
Сгруженные в воду, в льдину водоросли
(Спасибо как-то проплывшим однажды ёршикам).

Веточки прямой дороги узенькими
Отростками заплутали. Паду в колени Ей,
Её мысли поминают моими узниками.
Старухой ли пожилой зацвела,
Или старилось взросление?

IV

Милая Окстисья, веет веялица
За отчим челом моим лобовым, чиркая
Крылья небескрылым ртом. Осмелиться ли
Залезть тебе в нутро пятном, вгрызться дыркою?

"Грузная Оксисья! - розги батюшкины. -
Непраздное и чреватое бремя девичье.
Доченька моя, судьба припадочная
Дала выбор тебе - сын, дочь - из рвана перечня".

Брюхо у Окстисьи крыто рученьками
От пудры белыми; вдоль, поперёк с засечками
В память о сердечке, падшем в мученики -
Улыбка игл, застывшая в лице кузнечика.

"Здравия вам всем! Сама здоровенькая.
Избы, покрытые инеем, в звон приветствуют
Зиму молодую, зиму новенькую,
Прощая ту, износили что, бросив девственной.

Полно чрево грёз. Наполню семечками.
Дождаться бы урожая, когда озимые
Меня, Окстисью, дождём орошат, и месячные
Осадки выпадут за ночь, падут с осинами.

Выпадет из нор детёныш выхухоли,
Свалившись на дно безоблачных небосклоновых.
Вместе малыша бы мы не выходили,
Моя зима, по проталинам в кровь изломанным.

Вспорола ножом живот, родименькие!
Я - детище рук поэта с пустой фантазией!
Похороны мерю рублем с полтинниками -
Опричнина не дюжа на эвтаназию!"

Вдовы, суициды, иглы, сыворотки.
Мать любит сына, не зная его заранее.
Дочь моя рукой дезинфицирована,
Стерильна пером чернильным. Окстись,
Барин! Это умирание!

III

Я еду в машине всё. Губерниями
Посёлками, деревушками, вновь посёлками,
Метрами, аршинами уверенными -
Колеблющийся водитель судьбы за стёклами.

Мимо околесиц, смыслов с выселками,
Окраин и эпицентров, краёв и яблочек.
Кожа полотна дороги высекла мир
В объезд асфальтных улыбок и щёчных ямочек.

Пробка от столицы, ждущей первенецу,
Холодную зиму от ноября, и пепельных
Слёз, стряхнув их на землю-пепельницу.
Столица снегом застелет сама себе бельма.

Курск. Е девять пять. Москва, по Бибирево,
Лефортово, Богородское, вглубь, в провинции;
Какую трассу на мой мимоход не выберите,
К Никулину, Моргунову несусь и Вицину.

Около проеду, мимо Белгорода
Толпу, город, материк, континент, вселенную.
В времени плестись, и мой удел коротать
Толпу, человека, клетку, белок, молекулу.

Время - ничего, зима им. Сетчинова,
Ведь правда, ну подтверди! - зазимую в памяти.
Дни жизни запястными засечечками
Протянутых вверх ладоней сожму на паперти.

(Выжму их в кулаки) Море Баренцево!
От моря западных волн, отражаюсь в блеклую
Кляксу, начиная ей распариваться:
Толпа, человек, душа, небеса, молекула...

(Выжму ими воли) море Берингово!
До моря востока съездил, Страна растления,
Шинами, аршинами уверенными.
Застенчив и робок, молод и глуп,
Поделитесь, где взросление?

II

Люто. Холода. А нет пятидесяти
Ни тени моей, ни солнцу, ни даже отчиму.
Краем ножным вы вперёд как вынесете
Термометр с нулём на ртути, тогда закончены

Будут счета, счёты цифр вращающихся,
Свернут себе шеи стрелки часов накухонных:
Красная ж, секунд, в звук отчаявшаяся
Застынет, окоченев и покрывшись мухами.

Пятница тринадцать - отрасль опухоли.
В пустеющей морозилке свиные потрахи
Бьются об улыбки их в стук обухами,
Последний час отбивая свинячим отрокам.

Трупные сны - пятна чистой искренности;
Повтор кадра двадцать пятого. Перелистывай!
Акт вторых дыханий. Перелистывайте,
Сказал я! Мы слишком близко прожили с истинной.

Здесь двадцать четвёртый час с последующим
Упёрлись сосулькой в спину, ритмично дёргаясь;
Фары обдают чрез-чур уж слепящими
Лучами дряни на мозге моём потёртости.

Близиться седьмой день: воют оборотни,
Луна заслонила зеркало, ставши зеркалом,
Вторящем зеркал картинам; оперными
Сопрано и баритоном рычат, и с серьгами

В мочках. Шестьсот шестьдесят шесть внутренностей
Вываливаются под ноги кусками органов.
Утром вся преглупость в раз к премудренности
Одёрнет лапу когтистую с тиком дёрганным.

День восемь: Бог кончил самодеятельность,
Оставив весь мир. Почём продаёшь наследие?
Мне самому не нужны последователи.
Мои уже здесь последствия. Стих.
Захирел. Опять взросление?

I

Начал с того, что спешу на похороны
Свои, ждут на леденящем колёса кладбище.
Nexia - мой танк, мой гроб на Прохоровке.
Пусть оборотни в кровь брешут и рвутся лаищем!

Мой путь бесконечен. На петлях маятника
Кусачий мороз сломал зуб о красну Daewoo'шку.
Мысли-ангелки кружат стервятниками,
А то! Давно прочерствил я младого дедушку.

Тридцать шесть и шесть - плюс, минус молодость. И
Шоссе. Снег. Град. В навсегда. Пламенем слёз. Паника.
Солнечный кузнечик сдавлен оползнями.
Луна не щурится в солнце. Люблю Паланика.

Выпадет с насеста птенчик перепела -
Гнездо покинет не в небо, об землю! Здравствуйте
Все, хлебнул аршина кто уверенного,
Кому ноль не отморозил остатки разума.

В долг я погибаю. Вчера заваривали
Метели в котле; сегодня дрейфую по правилу:
"Жизнь - форма кредита, но неправильная";
Умираю впрок, заранее и израненный

Старостью, зимою нескончаемою,
Верстами, припорошившими тело бренное
В кресле прям. Прильни меня к нечаянному
Животу, молю, Окстисья! Позволь! Беременна

Мною ты от меня. Забудь! Беспамятсвами
Славна природа вокруг. Я бегу из Понырей
В вечный мир прямой от танку памятника.
Меня вы, признайтесь уж, ведь так и не вспомнили...

Март не предвещает зиме выговора
За холод. Он начинает вновь песнь весеннюю.
Впрок рифм себе вилкой вкривь я выковырнул.
Весна!.. Или это есть моё воскресение?

04.03.2012