МАША. Часть 1

                Маша.
 
    В шестом классе Яровской восьмилетней школы шел урок геометрии. Молодая учительница-практикантка  Римма Григорьевна стояла у доски и чертила треугольники. Девочки аккуратно строили фигуры в тетрадках, а мальчишки - кто слушал учительницу, кто шептался с соседом по парте, кто равнодушно смотрел в окно.
 За окном стояла тёплая ранняя осень. Среди зелени акаций, окружавших старое одноэтажное приземистое здание сельской школы, кое-где проглядывали желтые листья. Вдруг в открытом окне показалась темноволосая  голова с двумя тонкими косичками и синими бантами. Смешливая курносая девчонка заглянула в класс, мигом окинула всех взглядом своих черных глаз, скорчила хитрую рожицу и исчезла так же быстро, как и появилась. Класс зашумел, спокойный ход урока был нарушен.
- Кто это был? – сердито спросила учительница. Худенький невысокий Гриша Денев захихикал, а Стёпа Топал, круглолицый увалень и лентяй, ответил за всех:
- Так это ж Маронца из седьмого класса. Её, наверное, выгнали с урока.
- Ладно, успокойтесь, продолжим урок, - сказала Римма Григорьевна и начала доказывать теорему. Но мысль о шаловливой девчонке не давала ей покоя.

  После урока она отнесла в учительскую журнал и деревянные угольники и спросила сидящую там пожилую учительницу русского языка Веру Фёдоровну:
- Что это за девочка со странным прозвищем Маронца учится в седьмом классе?
- Как, Вы ещё не знакомы с Марией Пенковой? – удивилась Вера Федоровна.- Это девочка-сирота, живет с матерью в маленькой землянке на самом краю села. Живут они очень бедно. Отец  умер  ещё  до её рождения, а мать болеет, родила в своё время восемь  детей, но осталась с одной младшей – Марусей, остальные умерли – кто в детстве, кто уже став взрослым. А  девчонка умная, способная, но с характером. Ей ничего не стоит сорвать урок. Никому не дает спуску, особенно если её дразнят, называют Маронцей.
 
    Позже от других учителей Римма Григорьевна узнала, что Маша Пенкова хорошо учится, почти отличница. При встрече девочка всегда приветливо здоровалась, при этом её косички с бантиками смешно подпрыгивали.
   
   Прошло почти три года. За это время Римма Григорьевна вышла замуж за однокурсника Владимира Петровича, с которым вместе была на практике в Яровской школе, родила сына, закончила пединститут и  вернулась с семьей в полюбившееся село Яровое преподавать математику. Им как молодым специалистам  совхоз выделил просторную четырёхкомнатную квартиру в новом двухквартирном доме. Годовалый сын пошел в ясли, но вскоре заболел, и его пришлось отвезти за 300 км к родителям Риммы. Было решено, что заберут его в Яровое  на майские праздники. Когда же  молодые родители с маленьким Димочкой  приехали  2 мая  в село, оказалось, что смотреть за ребенком будет некому. Юная помощница Тана, которая всю зиму и весну топила печку, готовила иногда немудреные блюда вроде жареной картошки или помогала с уборкой, наотрез отказалась нянчиться с  полуторагодовалым ребёнком. А отдавать его снова в ясли родители побоялись.

   Тогда и вспомнили про Машу Пенкову. Она изредка посещала девятый класс заочной школы, но нигде не работала. Так как назавтра уже нужно было идти на уроки, Римма Григорьевна решила идти к Маше домой и просить её поработать у них няней.

   Она шла по улице вдоль невысоких каменных заборов и разглядывала похожие друг на друга дома в два окошка, выходящих на улицу, с высокими фронтонами, на которых  выступали обычно три заглавные буквы фамилии и имени: ДИС (Деде Иван Степанович) или ТДИ (Топал Дмитрий Иванович). Домик, в котором жила Маша, стоял сиротливо на краю села, без забора, без букв на деревянном фронтоне. По двору гуляли куры. Маленькая дворняжка высунулась из будки и залаяла, вызывая хозяйку. На её лай из двери вышла невысокая пожилая женщина, босая, в длинной коричневой юбке и в кофте неопределённого цвета. На голове у неё, по обычаю всех женщин в этом болгарском селе, был черный платок.
- Маша дома? – спросила Римма Григорьевна, поздоровавшись с женщиной.
- Дома, дома, - ответила та и громко позвала по-болгарски, - Маруся, иди сюда, учительница зовёт.      
-  Здравствуй, Маша, - сказала Римма Григорьевна. – У меня к тебе очень важное дело. Пойдёшь работать няней к нашему маленькому Димочке?
- Хорошо, - тут же согласилась Маша. – Если хотите, я сейчас могу пойти познакомиться, только пойду умоюсь и переодену платье. Вы меня во дворе подождите. Она быстро объяснила маме, зачем пришла учительница, зачерпнула из ведра, стоящего на краю цистерны, кружку воды и скрылась за домом. Мама её тоже ушла.

   Римма Григорьевна не успела заскучать, разглядывая цветущие под окном яркие астры, как перед ней очутилась Маша, аккуратно причесанная, в чистом ситцевом платье и в черных туфлях на низком ходу. По дороге она расспрашивала о Димочке, о своих новых обязанностях. По всему чувствовалось, что ей интересна  будущая работа.

  - Вот и наш дом. Проходи, Маша. – Римма Григорьевна закрыла калитку, а ей навстречу уже бежал маленький Димочка, держа в одной руке совок, а в другой красный пластмассовый кубик. Увидев незнакомую девочку с косичками, он застеснялся и уткнулся лицом в мамины колени.
- Это Маша, она будет с тобой играть, сыночек, - ласково сказала Римма Григорьевна, поднимая сына на руки и целуя светловолосую  головку. Маша поздоровалась с Владимиром Петровичем, который поднялся с табуретки и отложил толстую книгу. А Димочке она сказала:
- Пойдём, покажешь Маше свои игрушки.

   Малыш  отпустил маму и, взяв Машу за руку, повёл её в комнату показывать поезд, составленный из кубиков разных размеров с цветными картинками.
 Так пятнадцатилетняя Маша Пенкова  вошла в семью молодых учителей и стала близким, родным человеком, как оказалось, на всю жизнь.
 
   Через месяц закончился учебный год, начались летние каникулы. Было решено на месяц уехать в Балту и взять с собой Машу. До этого она никуда дальше райцентра не уезжала, никогда не ездила на поезде. Ей всё было интересно. При том она ни на секунду не забывала, что отвечает за ребёнка. А Димочка очень к ней привязался и спокойно оставался с ней, когда родители были заняты. Маша читала ему детские книжки, вместе они гуляли в парке, смотрели диафильмы. Для Маши не составляло труда покормить малыша, постирать его одежду, а пока он спал,  она садилась с интересной книгой. Книг всегда было много  - и в Балте большой книжный шкаф, и в Яровом – два широких стеллажа, где  кроме методической литературы по физике и математике была хорошая подборка художественной литературы.

    Незаметно пробежало лето, начались для учителей рабочие будни. Маша приходила утром, пока Димочка ещё спал, варила ему кашу на электроплитке и оставалась, пока родители не возвращались из школы. Иногда приходилось оставаться и дотемна, если в школе был педсовет или предметный вечер.
 
  Когда наступила осень, Маша начинала свой рабочий день с того, что чистила и топила печку. Дрова нужно было приносить из сарая, колоть топором тонкие щепки для растопки, тащить тяжелое ведро с углём. Зато ей приятно было слышать слова благодарности, когда Римма Григорьевна и Владимир Петрович приходили с мороза в тепло и уют и искренне радовались тому, что всё в порядке, ребёнок сыт и ухожен, а  Маша неизменно весела и приветлива.         
 
   В сырую погоду сушить детские вещи во дворе на верёвке не имело смысла, и Маша разыскала в кладовке бечевку, вбила по обе стороны печки два гвоздя и очень гордилась изобретённой сушилкой.
- Голь на выдумки хитра! – говорила она Римме Григорьевне, а когда пришла её мама, и ей похвасталась, какая она находчивая.
   
   Зима в тот год была снежная и морозная. Маша катала Димочку на санках. Домой возвращались оба весёлые и раскрасневшиеся от мороза.
А весной Димочка снова заболел. Пришлось вызывать из Балты дедушку – детского доктора. Для этого просили у председателя совхоза трактор, сторожили около дома тракториста, чтобы тот не напился и не проспал, вовремя встретил в два часа ночи поезд на станции за 27 км от села и привёз дедушку к больному внуку. Тогда-то и заронились в душе молодых родителей мысли  о том, что надо переезжать из села ближе к цивилизации.

  Эти мысли подкреплялись и на работе. В школе с начала учебного года поменялся директор. Прежний директор, весёлый, общительный, проработавший в этой школе много лет, чем-то не угодил районному начальству, был смещен с должности и переехал со всей своей большой семьей в Молдавию. Вместо него  была назначена директором недалёкая и недобрая по натуре женщина, которая не ценила молодых,  инициативных педагогов.  Она не замечала прекрасно оборудованного кабинета физики, новых самодельных приборов и стендов, которые мастерили ученики под руководством Владимира Петровича, засиживаясь в кабинете часто до поздней ночи. Зато её раздражала не вытертая вовремя пыль.
 
  Хоть и жалко было уезжать из полюбившегося села, всё же было решено, что они доработают до конца учебного года и переведутся в Балту.
 - А как же я? – в отчаянии воскликнула Маша, узнав, что скоро они уедут.
- Ничего страшного, будешь приезжать к нам в гости, - сказала  Римма Григорьевна, хотя и у неё на сердце «кошки скребли».

  На майские праздники Димочку отвезли в Балту, а после экзаменов распродали и раздарили часть вещей и на присланной из Балты машине навсегда уехали  из Ярового.

  Лето прошло в поисках работы. Оказалось, что в Балтских школах мест  нет,
ехать в село за 20 км от города не хотелось. Владимир Петрович один поехал в облоно и привез оттуда приказ о переводе в Затокскую школу-интернат, о которой было известно только то, что школа санаторная по туберкулезу и что там нужен учитель физики.
 
   7 августа поехали дизель-поездом до станции Затока, долго ходили по посёлку в поисках школы-интерната. В конце концов, они выяснили, что здесь рядом две Затоки. В Затоке Белгород-Днестровского района уже много лет существует детский противотуберкулёзный санаторий, а новую школу- интернат построили в Затоке Овидиопольского района. Пришлось останавливать попутный грузовик и трястись в кузове 12 км, а потом ещё идти пешком два километра до школы-иитерната по совершенно пустой улице. Слева от дороги были поля и коровники, а справа маленькие домики, окруженные деревьями и виноградными лозами.

   Наконец показалось здание школы-интерната, затенённое старыми акациями. Вокруг школы цвели астры – белые, розовые, синие. Казалось, что здания окружены ярким разноцветным  ковром. Директор вышел к ним навстречу в соломенной шляпе и вышитой украинской рубашке. Он очень обрадовался, узнав, что к нему направлены молодые специалисты, обо всём подробно расспросил, показал учебный и спальный корпуса. Школа приятно поразила просторными классами, широкими окнами, красиво оформленными коридорами.
 
   До начала занятий устроились на квартире у одинокой пожилой женщины и перевезли вещи. Хозяйка Матрена Михайловна сразу предупредила, что за ребёнком смотреть она не будет. Но Римма Григорьевна почему-то решила, что найти няню здесь не составит труда.
 
   В последний выходной она поехала в Одессу и забрала Димочку. Вернулись в  Затоку поздно вечером. Поезд остановился на платформе Нагорная. Римма Григорьевна спрыгнула с сумкой и чемоданом и протянула руки к Димочке:
- Прыгай!
  Но тут двери внезапно закрылись, прищемив ладони, и поезд медленно начал набирать скорость.
- Откройте, - закричала она, - там ребёнок!
Снизу, с дороги кто-то посигналил машинисту фонариком, поезд остановился, двери открылись, и счастливая мама обняла своего трёхлетнего малыша. Он серьезно сказал:
- А я не плакал, я звал маму.

  На следующий день обоим учителям нужно было с утра быть в школе на педсовете, поэтому пришлось взять Димочку с собой. Увидев ребёнка, директор строго сказал:
- У нас тут санаторная школа по туберкулезу.  Чтобы я больше детей здесь не видел!

  Поиски няни оказались безрезультатными. Никто не соглашался смотреть за ребенком. Начались занятия. Римму Григорьевну назначили воспитателем выпускного восьмого класса и дали шесть часов математики в этом же классе. Формально после первого урока можно было идти домой до пяти часов вечера, когда начиналась работа на группе. Но фактически приходилось задерживаться  по разным причинам. Димочка сам вставал, надевал шорты и майку и выходил во двор.

    Забора вокруг дома не было, и Матрена Михайловна беспокоилась, чтобы малыш не вышел на дорогу и не попал под машину. Однажды Римма Григорьевна вернулась после первого урока, вошла во двор и сразу увидела сына, стоящего у стены дома. Малыш тоже увидел маму и рванулся к ней навстречу. Тут Римма Григорьевна с ужасом  поняла, что беда неминуема. От стены летней кухни медленно отделилась и начала падать на ребёнка большая  железная спинка от кровати. Каким-то чудом Римма Григорьевна успела подлететь к малышу и схватить его на руки, одновременно плечом оттолкнув кровать. Тут же подошла с оправданиями Матрёна Михайловна. Оказалось, что ей пришлось привязать ребёнка поясом от старого халата за ножку к спинке кровати, чтобы он не выбегал на улицу, а у неё своих дел хватает, и не может она сидеть с мальчиком.

   Римма Григорьевна долго не могла успокоиться, а когда пришел с работы Владимир Петрович и узнал подробности утреннего происшествия, они решили, что пора вызывать на помощь Машу. Римма Григорьевна написала Маше письмо с настоятельной просьбой приехать  к ним жить и нянчить ребёнка. На их станцию измаильский поезд приходил в пять часов утра, и Владимир Петрович несколько дней подряд выходил к поезду, чтобы встретить Машу. Наконец она приехала с двумя самодельными матерчатыми сумками.

  - Ну как я могла не приехать? - быстро говорила Маша, пока они взбирались по узким ступенькам, вырубленным в крутом спуске над платформой. – Я ведь очень люблю Вас и маленького Димочку, а в Яровом мне всё равно делать нечего.
 
   Димочка очень обрадовался, увидев Машу. Теперь главная проблема была решена. Родители спокойно уходили на работу, а с Димочкой оставалась Маша. Спала она в маленькой проходной комнате, которая зимой служила кухней. Пока ребёнок спал, она готовила  ему завтрак, а потом они вместе гуляли, читали, играли. Всё свободное время Маша уделяла чтению.

  Иногда они вдвоем приходили на территорию школы-интерната. Школа ей очень понравилась. Однажды она робко попросила:
- Может быть, мне устроиться  в интернат техничкой? Технички приходят на работу к семи часам утра, а  в 8.30 они уже дома, и потом, днём, после уроков, снова убирают, а в это время Вы, Римма Григорьевна, пока дома, и Димочка не будет оставаться один.
- Хорошо, попробуем, - согласились родители малыша, и Маша  стала работать в интернате  техничкой. Теперь у неё было меньше свободного времени, зато она больше была на людях, что ей, с её общительным характером, очень нравилось.

  - А как у тебя на личном фронте? –спрашивала у неё Римма Григорьевна, - Ни в кого ещё не влюбилась?
- Даже не знаю, что Вам сказать, - ответила Маша и дала прочесть большое письмо, полученное ею от односельчанина из армии. Замечательным в этом письме было то, что на первой странице каждая строчка начиналась новым предложением, и по первым буквам сверху вниз можно было прочесть:  «Дорогая Маша, я тебя люблю».  Это письмо оказалось единственным. Парень, написавший его, весной вернулся из армии в родное село, больше не писал, и Маша ничего о нём не знала.

   Когда закончился учебный год, Маша уехала домой. Вернулась уже в августе. Теперь уже Римма Григорьевна и Владимир Петрович не жили на квартире у бабки Матрены, как называла её Маша за глаза. Им выделили комнату  в старом кирпичном доме на территории школы-интерната. Когда-то дом принадлежал помещику. В доме были высокие потолки и большие окна с широкими подоконниками. Но стены были черны от копоти. Перед тем, как вселяться, пришлось четыре раза перебеливать комнату известью и вымывать окна и деревянные полы.

   Вторая комната в этой квартире была закрыта на большой висячий замок. Там временно находились вещи школьного шеф-повара, который уволился, уехал из села и вот уже третий месяц никак не удосуживался  освободить комнату. Говорили, что он и устроил в квартире пожар.  Наконец он появился, вывез из комнаты огромный черный мотоцикл и укатил на нём, сказав на прощание:
- Комната Ваша, живите!

   Отопления в квартире, да и во всём доме не было. Под окнами висели тяжёлые чугунные радиаторы водяного отопления, но когда проведут от школы трубы, никто не мог сказать. Из Одессы приехал дальний родственник – инженер-строитель, посмотрел, что можно сделать, а через неделю снова приехал с товарищем, привёз необходимые материалы и за один день смастерил печную колонку в маленькой комнате, которую освободил повар.

   Маша по-прежнему работала в школе техничкой, смотрела за Димочкой, пока родители были на работе, а по вечерам сидела над книжками. Владимир Петрович помог ей поступить на заочное отделение в Одесский техникум связи. Римма Григорьевна уже работала только учителем математики на ставку, помогала Маше готовить контрольные работы по математике и другим предметам. Когда началась зимняя сессия в техникуме, Маша взяла отпуск в интернате и по утрам стала уезжать дизель-поездом  в Одессу на занятия.

  В один из вечеров она возвратилась очень взволнованная и сказала, что, возможно, скоро поменяет работу. Оказывается, она  в поезде  прочла объявление о наборе рабочих для почтовых перевозок, пошла на вокзале в отдел перевозки почты и узнала, какие документы нужны для оформления. Через неделю Маша уволилась из интерната, и для неё началась новая жизнь.

  Теперь у неё появилась возможность объехать на поездах, в почтовых вагонах,  всю огромную страну, увидеть Москву, Киев и другие большие города. Никакие трудности вроде еды на ходу, тяжёлых мешков с письмами и  газетами, больших и маленьких посылок, которые надо было выгружать в любое время суток и в любую погоду,   её не пугали. Возвращаясь из поездок, она с удовольствием делилась впечатлениями, рассказывала о новых знакомых и о своих коллегах по работе.      
 
  По выходным за Машей стал заходить племянник Матрёны Михайловны Анатолий. Он возвратился из армии в июне и жил у бабушки Моти. У Матрёны Михайловны своих детей не было, и она помогала нянчить детей родного брата, у которого была очень большая семья. Анатолий был ровно на девять лет  старше Маши. Он родился в августе 1941 года, когда вокруг Одессы уже стояли немецко-фашистские войска. Матрена Михайловна часто рассказывала, как она принимала роды у Ольги в кукурузе, а совсем близко по шоссе грохотали танки и военные машины. Анатолий был у неё любимым племянником и в армию уходил из её дома. Сюда же и вернулся из армии.

   Он был высокий, широкоплечий, очень добрый и стеснительный.
- Добрый вечер, а Машу можно? – смущенно спрашивал он, когда ему открывали дверь. Маша выбегала, порозовевшая от  смущения, в новом свитерке, с короткой стрижкой, которая очень шла ей. Возвращалась она поздно, открывала дверь своим ключом и тихо входила в комнату, чтобы никого не разбудить.   
 
   Приближался новый год. В конце декабря, провожая Машу в очередную поездку, Римма Григорьевна попросила:
- Маша, может быть, тебе удастся привезти нам из России красивую ёлку.
- Обязательно привезу, - пообещала Маша.
Перед самым праздником она вернулась из поездки с огромной, до  потолка, густой зелёной елкой.

  Ёлку установили в большой комнате напротив входной двери,  нарядили, украсили самодельной электрической гирляндой, и, благодаря такой великолепной ёлке, новогодний праздник получился очень весёлым и многообещающим. Римма Григорьевна ждала ребёнка, и было решено, что у них обязательно родится девочка, что назовут её Еленой – Ёлочкой. А Маша загадала, что в этом году она выйдет замуж за Толика, так как лучше него ей никогда не встретить.
 
   В конце февраля Римма Григорьевна с Димочкой уехала к родителям в Балту и вернулись они уже в мае с маленькой Алёнушкой – Ёлочкой.
   Маша  по-прежнему жила у них, когда возвращалась из поездок на пару дней, но няней уже не работала. Анатолий сделал ей предложение, и она, конечно же, сразу согласилась. Теперь она готовилась к свадьбе и от радости не ходила, а как будто летала.

   Скромную свадьбу сыграли в октябре. Расписались в сельском совете, в соседнем селе, так как в их посёлке своего сельсовета не было. Вечером за  празднично накрытым столом собралась вся большая семья Анатолия: его мама, бабушка Мотя, две сестры и три брата. Со стороны невесты была только её мама и Римма Григорьевна с Владимиром Петровичем. Маша была в белом платье и короткой фате с веночком.

  Гости – друзья Анатолия пили молодое домашнее виноградное вино, закусывали жареными бычками, вкусно приготовленными перцами, баклажанами и другими овощами и  кричали «горько». Тогда молодые вставали и смущенно целовались.  Брат Анатолия играл на аккордеоне. Танцевали  рядом, во дворе  отцовского дома на берегу лимана. Вечер был тёплым и почти безветренным. Машина мама всё время плакала от радости за  Машу,  улыбалась сквозь слёзы и говорила: «Спасибо, спасибо!». Могла ли она, изведавшая в жизни столько горя и невзгод, ожидать  для дочери такого замечательного мужа.

   Анатолий ни на секунду не отпускал от себя свою молодую жену и, когда гости желали им с Машей много детей, говорил:
- Зачем много? У нас будет только четверо детей – два сына и две дочки. 
И Маша была очень, очень счастлива. В эти счастливые мгновения никто из них не знал, какие удары готовит им жизнь и судьба.