А. Теннисон. l, liv, lv, lvii, lxv, lxviii и lxxvi

(из поэмы 'In Memoriam A.H.H.')

                L   
               
Будь рядом, если слабну я,
    Одолевает беспокойство –
    Для сердца моего расстройство,
Стихает поступь Бытия.

Будь рядом навсегда со мной,
    Когда надежду потеряю,
    И Жизнь мне – как мегера злая,
А Время – гробовщик лихой.

Будь рядом в сумрачные дни,
    Когда считаю: люди – мухи,
    К возвышенному очень глухи,
Исчезнут, пожужжав, они.

Будь рядом в старости моей
    И повели остановиться:
    На тёмной жизненной границе
Яви мерцанье вечных дней.
               
                ***
 
Be near me when my light is low,
   When the blood creeps, and the nerves prick
   And tingle; and the heart is sick,
And all the wheels of Being slow.

Be near me when the sensuous frame
   Is rack’d with pangs that conquer trust;
   And Time, a maniac scattering dust,
And Life, a Fury slinging flame.

Be near me when my faith is dry,
   And men the flies of latter spring,
   That lay their eggs, and sting and sing
And weave their petty cells and die.

Be near me when I fade away,
   To point the term of human strife,
   And on the low dark verge of life
The twilight of eternal day.

               
             LIV
             
Но веру всё-таки храним,
   Что сможет и добро отчасти
   Быть целью даже у напастей,
Грехов, сомнений, хладных зим,

Что всё имеет цель-мечту,
   И что не гибнут понапрасну:
   Без воли Господа безгласно,
Не канут просто в пустоту,

Что без нужды не суждено
   Быть мошке пламенем объятой,
   Червю – рассечься о лопату,
Что цели всё подчинено.

Хоть правда не вполне ясна,
   Мы верим: за добром – победа,
   Пусть в отдаленье. Наше кредо:
Вослед зиме придёт весна.

То – грёза. Ну а я каков?
   Дитя, которое ночами
   Кричит не языком: слезами,
Дитя, что к свету тянет зов.

                ...          

Oh, yet we trust that somehow good
    Will be the final goal of ill,
    To pangs of nature. sins of will,
Defects of doubt, and tints of blood;

That nothing walks with aimless feet;
    That not one life shall be destroy’d,
    Or cast as rubbish to the void,
When God hath made the pile complete;

That not a worm is cloven in vain;
    That not a moth with vain desire
    Is shrivell’d in a fruitless fire,
Or but subserves another’s gain.

Behold, we know not anything;
    I can but trust that good shall fall
    At last – far off  - at last, to all,
And every winter change to spring.

So runs my dream: but what am I?
    An infant crying in the night:
    An infant crying to the light:
And with no language but a cry.

               
            LV
 
Желанье, чтобы век людской
   За нашим гробом длился тоже, –
   Не оттого ль, что образ Божий
Живёт у нас в душе любой?

С Природой Бог в борьбе всегда,
   Поскольку злы её стремленья?
   О видах столь полна раденья,
Защиты жизней столь чужда.

Теперь мне распознать дано
   Её деяний скрытый корень:
   В ней из пятидесяти зёрен
Сумеет прорасти одно.

Где шествовал спокойно встарь,
   Споткнулся я при переменах,
   Потом упал на тех ступенях,
Что нас к Нему ведут сквозь хмарь.

Но, веру хрупкую тая,
   Всё восхожу, как по отрогам,
   К Тому, кого считаю Богом;
Надежду обретаю я.
   
                ***

The wish, that of the living whole
    No life may fail beyond the grave,
    Derives it not from what we have
The likest God within the soul?

Are God and Nature then at strife,
    That Nature lends such evil dreams?
    So careful of the type she seems,
So careless of the single life;

That I, considering everywhere
    Her secret meaning in her deeds,
    And finding that of fifty seeds
She often brings but one to bear,

I falter where I firmly trod,
    And falling with my weight of cares
    Upon the great world’s altar-stairs
That slope thro’ darkness up to God,

I stretch lame hands of faith, and grope,
    And gather dust and chaff, and call
    To what I feel is Lord of all,
And faintly trust the larger hope.


             LVII
               
Но тише: эта песнь о нём –
    Безрадостная песнь земная,
    Наносим вред ему, стеная;
Давай с тобой скорей уйдём;

Ты столь бледна, пойдём домой.
    Промчалась жизни половина;
    Воспел я по нему кручину,
Но, как умру, и труд со мной.

Но до скончанья дней моих
    Мне будет колокол печальный
    Звонить размеренно, прощально   
По другу, мне милей других.

Всечасно буду слышать я
    Звучанье колокола въяве,
    Реченье "Аве, аве, аве;
Прощай навек, любовь моя"…
   
                ***

Peace; come away: the song of woe
    Is after all an earthly song:
    Peace; come away: we do him wrong
To sing so wildly: let us go.

Come; let us go: your cheeks are pale;
   But half my life I leave behind:
   Methinks my friend is richly shrined;
But I shall pass; my work will fail.

Yet in these ears, till hearing dies,
    One set slow bell will seem to toll
    The passing of the sweetest soul
That ever look’d with human eyes.

I hear it now, and o’er and o’er,
    Eternal greetings to the dead;
    And ‘Ave, Ave, Ave,’ said,
‘Adieu, adieu,’ for evermore…

      
             LXV 

Душа, святое существо,
   Тебе вверяюсь без остатка.
   Зерно любви бесценно, сладко –
Просыпать нам нельзя его.

Так утешаясь, петь примусь,
   Пока не вырвется на волю,
   Минуя фазы горя, боли,
На крыльях мысль счастливых уз:

Друзьями называли нас,
   Во мне жива твоя частица,
   Моей – в тебе бы поселиться
И путь твой облегчить тотчас.

                ***

Sweet soul, do with me as thou wilt;
   I lull a fancy trouble-tost
   With ‘Love’s too precious to be lost,
A little grain shall not be spilt.’

And in that solace can I sing,
   Till out of painful phases wrought
   There flutters up a happy thought,
Self-balanced on a lightsome wing:

Since we deserved the name of friends,
   And thine effect so lives in me,
   A part of mine may live in thee
And move thee on to noble ends.


                LXVIII

Как Сон, брат Смерти, в ночь ко мне
   Придёт, меня он подчиняет,
   Но Сон, брат Смерти, Смерть не знает:
Живым тебя узрю во сне.

Как ранее, объят тоской,
   Шагаю по тропе росистой:
   Зов раздаётся трубный, истый
Ветров, разбуженных зарёй.

К тебе, друг, в сновиденье том
   Поворочусь я по дороге,
   Узрю в очах следы тревоги,
Подступит к сердцу грусть тайком.

Но прежде, чем покинет луг
   Тот жаворонок, я с догадкой
   Проснусь: нелепый сон украдкой
О горе повествует, друг.

                ***

When in the dawn I sink my head,
   Sleep, Death's twin brother, times my breath;
   Sleep, Death's twin brother, knows not Death,
No can I dream of thee as dead:

I walk as ere I walk'd forlorn,
   When all our path was fresh with dew,
   And all the bugle breezes blew
Reveill'e to the breaking morn.

But what is this? I turn about,
   I find a trouble in thine eye,
   Which makes me sad I know not why,
Nor can my dream resolve the doubt:
   
But ere the lark hath left the lea
   I wake, and I discern the truth;
   It is the trouble of my youth
That foolish sleep transfers to thee.


                LXXVI
               
Взмахни фантазии крылом
    И воспари к небесной сени:
    Взгляни, где звёздные скопленья –
На острие иглы одном.

Крылом прозрения взмахни
    И освети всю бездну мрака;
    Усилия слабы, однако,
Где тис растёт вне суетни.

Коль будет слышать впредь рассвет
    Ту песнь, что тьму разгонит лихо,
    Твоей – зачахнуть в бездне тихо
Спустя всего полсотни лет –

Полжизни дуба: с тех времён
    Предстать ненужною, тем боле
    Когда, лишён опоры, воли,
Разрушится, как башня, он.

                ***

Take wings of fancy, and ascend,
    And in a moment set thy face
    Where all the starry heavens of space
Are sharpen’d to a needle’s end;

Take wings of foresight; lighten thro’
    The secular abyss to come,
    And lo, thy deepest lays are dumb
Before the mouldering of a yew;

And if the matin songs, that woke
   The darkness of our planet, last,
   Thine own shall wither in the vast,
Ere half the lifetime of an oak.

Ere these have clothed their branchy bowers
    With fifty Mays, thy songs are vain;
    And what are they when these remain
The ruin’d shells of hollow towers?