Граждане пассажиры!

В электричке, что в поле капусты,
Я вошёл и вагон оглядел,
Инвалидов сиденья лишь пусты,
Гражданин одинокий сидел.

Я уселся напротив, не гордый.
Глаз подбит, оцарапанный нос,
Шаг походки у дяди нетвёрдый.
Ничего, потерплю, не вопрос.

Воровские на пальцах наколки:
Сколько ходок, и столько перстней.
Их имеют матёрые волки,
С каждой сидкой, что в зоне главней.

Он поставил под лавку бутылку,
Из горла все остатки добрав.
Приливается кровь тут к затылку,
И всегда этот деятель прав.

И, пошарив в замызганной сумке,
Там надыбал батона кусок.
Так послушал я дядины думки,
Как попутен был наш марш-бросок.

Все считают, что зэки-ханыги
И плевали на всякий прогресс,
Но на зоне читаем мы книги,
Проявляем живой интерес.

Лишь вчера я откинулся с зоны,
Принимает здесь Питер меня,
На родные вернулся газоны,
Кой-какая осталась родня.

Как оформлены нынче вагоны.
Здесь комфорт и тепло, благодать.
То из ада паскуднейшей зоны
Прямо в рай попадаешь, видать.

Не порезаны бритвой тут кресла,
Наркоманов проклятых дела,
Отрывали на зоне им чресла,
Коль дорога туда привела.

Коли сел за наркотики паря,
Воровская не терпит семья.
Вечно битая будет там харя,
Ведь паскудная эта статья.

Хоть Адольф над Европой кривлялся,
И Россию поранил страну.
С наркоманами он разобрался
За неделю всего, за одну.

Как помочь этим людям-заразам?
Чем же могут они помогать?
И велел он жестоким указом
В печке падаль всю эту сжигать.

А у нас как они расплодились,
Шприц у каждого в вену воткнут,
И в сынки они все мне годились,
Лишь на зоне им пасти заткнут.

И бросают везде свою гадость,
Не изволят иголки убрать.
Не великая будет здесь радость,
Как ребёнок найдёт поиграть.

Молча слушал я этого зэка,
Что стегал наркоманов кнутом.
Видел в дяде сперва человека,
А уж всё остальное потом.